Героями у нас становятся отнюдь не праведники, но те, кто в переломный исторический момент выступали союзниками государства Российского. Такой герой сам по себе может быть каким угодно извергом — история этого не заметит.

Главы из книги «Лев Троцкий и другие»

Михаил Корабельников

Продолжение. Начало

Жертвы террора

Гражданская война разразилась из-за того, что значительной части населения России большевистская революция и та ломка устоев, которую она навязала обществу, стали поперек горла, и при этом многие оппоненты боль­шевиков владели оружием и имели возможность организоваться. Протестные настроения, которые нельзя было выразить легально, аккумулировались оппозиционными партиями. Это породило начало антибольшевистского террора, наиболее яркими проявлениями которого было покушение на Ленина в Москве, убийство Урицкого и Володарского в Петрограде в августе 1918 года. За этим последовали покушения на других большевистских лидеров. Происходили локальные восстания и мятежи в городах и сельской местности. Повсеместно выявлялся саботаж по отношению к новой власти.

В качестве вынужденной меры уже в декабре 1917 года была создана «Чрезвычайная комиссия» (ЧК) по борьбе с саботажем, бандитизмом и контрреволюцией, которую возглавил Ф. Э. Дзержинский. Карательная политика большевиков проводилась, главным образом, через ЧК. По оценке деникинской «Особой комиссии по расследованию злодеяний большевиков» число жертв большевистского террора за годы Гражданской войны составило приблизительно 1 миллион 700 тыс. человек. Похожую цифру дают и британские источники (М. Веллер, А. Буровский, «Гражданская история безумной войны»). А вообще, согласно упомянутому источнику, общее число жертв красного террора 1918–1922 гг. в исторической литературе сегодня оценивается как «не менее двух миллионов». Все эти цифры выглядят чудовищно, если только не являются результатом тенденциозной подборки заинтересованных лиц. Однако как бы мне ни хотелось их приуменьшить, я этого делать не стану.

Но по своему разумению я бы выделил два вида террора: «стихийный» и «организованный». Очевидно, что их весомость в разные периоды Гражданской войны была различной. Стихийный террор со стороны солдатских и матросских масс начался с первых же дней Февральской революции 1917 года. Как только эти массы получили «свободу и равенство», они тут же начали сводить счеты с ненавистным им офицерством, большая часть которого, между прочим, было настроено вполне республикански. Связывать эти спонтанные проявления агрессии с деятельностью большевиков, влияние которых на тот период было минимальным, крайне несправедливо. Застрельщиками в этом деле в гораздо большей степени были анархисты, эсеры, а также вообще безыдейные местные солдатские авторитеты, выдвинувшиеся с первых дней Февральской революции. Озверевшая солдатская толпа могла поднять на штыки кого угодно, но прежде всего — старших офицеров, генералов, бывших жандармов, царских чиновников и прочих «бывших».

После большевистского переворота подобные тенденции перекочевали и в отряды красной гвардии, еще «самостийные», не подчинявшиеся дисциплине, руководимые часто случайными командирами — выдвиженцами с авантюрными наклонностями. А где взять настоящих, ответственных командиров? Их еще надо вырастить. Такие же тенденции в еще большей степени мы обнаруживаем и у «зеленых», и у петлюровцев. В свидетельствах того времени рисуются сцены спонтанных расстрелов бывших офицеров царской армии захватившими тот или иной город красноармейцами, среди которых преобладала крестьянская масса. Под горячую руку попадала и ненавистная простому народу «белоручная» интеллигенция, которая становится первой жертвой любых гражданских войн.

Проводились ли эти расстрелы по каким-либо «идейным» соображениям? Ни в коем случае. Часто подобные эксцессы сопровождались банальными грабежами, мародерством, что не подчиняется никакой идее, в том числе, большевистской. Скорее, это можно объяснить неким «классовым инстинктом», ненавистью простого народа к «благородным», «образованным», ненавистью деревни к городу. Когда Троцкий своими жесткими мерами и организационной работой навел, наконец, порядок в Красной Армии, проявления подобного рода спонтанного террора и мародерства резко пошли на убыль, уступив место террору организованному, проводимому преимущественно через ЧК.

С объявлением «беспощадного красного террора» в ответ на ряд террористических актов в отношении руководителей советского государства деятельность ЧК активизировалась. Тут были и систематические расстрелы явных и скрытых врагов советской власти, — а под горячую руку попадались и вовсе непричастные, — и заложничество, а также расстрелы бандитов, мародеров, спекулянтов. Карательно-охранительная политика того времени не исчерпывалась, разумеется, одними расстрелами, применялись и более «мягкие» меры воздействия. Однако было много произвольного, неоправданно жестокого, несправедливого и преступного, многое зависело от исполнителей. Но усилиями ЧК и милиции на подконтрольных Советам территориях поддерживался минимальный порядок, без которого не сможет удержаться ни одна власть.

В качестве примера тотального хаоса, паралича действующей власти и всевластия криминала можно показать «вольный город» Одессу весны 1919 г. под контролем французских союзнических войск. О положении гражданского населения в этом городе говорилось в докладе Петра (Пинхаса) Рутенберга, адресованном премьер-министру Франции Ж. Клемансо (В. Хазан, «Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту»). После Октябрьского переворота 1917 г. Рутенберг был посажен большевиками в Петропавловскую крепость. После освобождения он уехал в Одессу, где в середине марта 1919 г. вошел в Совет (Комитет) обороны и снабжения Одессы и Одесского района. В Комитете он занял должность заведующего отделом продовольствия, торговли, промышленности и труда. В упомянутом докладе Рутенберг представил картину того беспредела и хаоса, который ему пришлось наблюдать в Одессе:

«…Безумно растущая дороговизна, голод, холод, мрак, мор, взяточничество, грабежи, налеты, убийства, бессудные казни, смертельная жуть по ночам, отсутствие элементарной безопасности жизни даже днем. На улицах находили трупы с приложенными записками: «Труп неизвестного». Часто это были политические арестованные, вполне известные небольшевики, с которыми возродившаяся старая полиция сводила старые счеты». Далее Рутенберг пишет: «Рядом вакханалья спекулянтов, открыто и беспрепятственно творящих злое дело свое. Всех марок бандиты, переполняющие первоклассные рестораны и притоны, сорящие деньгами, назойливо-шумливо празднующие, веселящиеся, распутничающие и насильничающие на глазах у бессильной, коррумпированной власти, подозреваемой в соучастии даже с простыми налетчиками. Все это на фоне победоносной союзнической эскадры на одесском рейде и среди занявших город французских офицеров и солдат, сытых, хорошо одетых, ничем не занятых и ничего, по непонятным никому причинам, не делающих, чтобы обезопасить и облегчить элементарное существование агонизирующего русского дружественного города. А на занятой союзниками и Добровольческой армией территории Юга России имелось все: и хлеб, и топливо, и сырье, фабрики, заводы, лучшие железные дороги, водный транспорт и возможность сношения и получения недостающего из-за границы…».

Рутенберг ставил в упрек союзникам их бездействие. Однако сами французские солдаты и офицеры, распропагандированные большевиками, не очень, видимо, и стремились помогать коррумпированной местной гражданской власти и созданным ею для наведения порядка войсковым частям, которые были лишены моральной поддержки со стороны населения города.

Вот с таким хаосом и бандитским беспределом столкнулись большевики, занявшие Одессу в апреле 1919 г. после эвакуации из него союзников и частей Добровольческой армии. А по всей Украине гуляли банды «зеленых», недобитых петлюровцев, грабивших и терроризировавших население, истреблявших представителей советской власти. Бороться с ними приходилось жестокими мерами.

На совести ЧК были и массовые расстрелы, производимые в отдельные эпизоды Гражданской войны, например, крымские расстрелы 1921 г., эксцессы политики «расказачивания» и т. д. Однако в подобных случаях ЧК только выполняло директивы высшего руководства.

Карательная политика советской власти, как принято говорить в полит­корректном мире, значительно превышала масштабы необходимой самообороны. Подобное вообще характерно для гражданских войн, где бы они ни происходили, свидетелями которых через телеэкран мы являемся чуть не ежедневно. В советское время по понятным причинам мы ничего не слышали о масштабах красного террора. Напротив, зверства приписывались белому лагерю, бандитам, интервентам, хотя конкретики было маловато. Кое-что было описано в художественной литературе: например, расстрел восставшими донскими казаками отряда Подтелкова — несколько тысяч человек — описан в «Тихом Доне» М. Шолохова.

А каково же число жертв белого террора, а также петлюровского, повстанческого, бандитского — всех тех сторон, против которых боролись большевики, в том числе, и методами террора? Об этом ни деникинские, ни британские источники не сообщают. В книге М. Веллера и А. Буровского имеются отрывочные сведения о количестве расстрелянных в государстве генерала Миллера, у Колчака, на территориях, контролируемых «Комучем», но это каждый раз десятки тысяч человек, что несопоставимо с объявленными цифрами красного террора. Думаю, что на самом деле число жертв всех видов террора со стороны лагеря противников советской власти было намного больше.

В воспоминаниях генерала Деникина, — фигура сама по себе достойная уважения, — приводятся сцены спонтанных расправ с захваченными белыми в плен красноармейцами, глумления над раненными в захваченном госпитале с выкалыванием глаз штыками и т. п. По разным оценкам боевые потери красных в Гражданскую войну составили от 663 до 702 тысяч человек; белых — от 127 до 229 тысяч. Если учесть, что Красная Армия в целом была вооружена и оснащена не хуже, чем ее противники, численно превосходила их и руководима в основном кадровым офицерским составом, эта разница в полмиллиона душ вызывает некоторые подозрения. Возможно, она включает в себя взятых в плен и затем расстрелянных красноармейцев, не учтенных в качестве жертв белого террора?

В статье «Терроризм и коммунизм» Троцкий, в частности, пишет: «…Но чтобы дать хотя бы частичный критерий для оценки условий борьбы, напомним, что в то время как белогвардейцы совместно со своими англо-французскими союзниками расстреливают каждого без исключения коммуниста, который попадает к ним в руки, Красная Армия дарует пощаду всем без исключения пленным, в том числе и высшим офицерам». Иными словами, гуманность к противнику со стороны белогвардейцев в сравнении с кровожадностью «красных банд» несколько преувеличена. Скорее всего, в этом отношении обе стороны оказались неправы.

Большое число красноармейцев, — по данным М. Веллера и А. Буровского — около 238 тысяч человек, — погибло в борьбе с повстанческим движением, охватившим за годы Гражданской войны в виде локальных восстаний значительную территорию Советской России — от центральных областей до Восточной Сибири. Это была жестокая война, в которой в плен, как правило, не брали. В районах, охваченных восстаниями, повстанцы уничтожали продотряды, советских и партийных работников, а также граждан, сочувствовавших советской власти.

О беспредельной жестокости повстанцев во время знаменитого Сибирского (Тобольского) восстания 1921 года поведал нам Вадим Кожинов в книге «Правда сталинских репрессий». Он, в свою очередь, ссылается на свидетельства очевидцев, представленные в книге тюменского писателя К. Я. Логунова «И сильно падает снег…».

Повстанческая власть создала свои карательные органы, — иначе и быть не могло! Приговаривались к смерти коммунисты и беспартийные советские служащие, расстреливали взятых в плен красноармейцев. Приговоренных учителей, избачей, коммунистов убивали специальными молотками с напаянными зубьями и вилами с зазубренными концами. К. Я. Логунов пишет: «Дикая ярость, невиданные зверства и жестокость — вот что отличало крестьянское восстание 1921 года. Коммунистов не расстреливают, а распиливают пилами или обливают холодной водой и замораживают. А еще разбивали дубинками черепа, заживо сжигали, вспарывали животы, набивая в брюшную полость зерно и мякину, волочили за скачущей лошадью, протыкали кольями, вилами, раскаленными пиками, разбивали молотками половые органы, топили в прорубях и колодцах».

В. Кожинов также приводит свидетельства жестокости тамбовских повстанцев (1920 — 1921 годы). По приказу их предводителя А. С. Антонова совсем еще юным комсомольцам, ранее участвовавшим под давлением «продотрядцев» в изъятии хлеба у зажиточных крестьян, вспарывали и набивали зерном животы.

Поэтому жертвы «массового террора» в повстанческих районах, упомя­нутые в книге Веллера и Буровского, — со ссылкой на данные белоэмигрантской статистики, — я бы не стал относить к невинным жертвам. Эти люди сами погибли в боестолкновениях с частями Красной Армии или помогали партизанам и бандитам, участвовали в «экзекуциях». Почему гибель сотен тысяч красноармейцев в борьбе с повстанческим движением оценивается как боевые потери, а жертвы с противостоящей им стороны — как жертвы красного террора? Это лукавая статистика.

Что же касается зверств белогвардейцев по отношению к мирному населению, то даже в наше время находятся свидетельства поведения подобного рода. Вот один из примеров. В июле 2012 года общественная палата Омской области провела опрос среди жителей на предмет реализации идеи об установке памятника Колчаку. Сам памятник уже создан, остается решить вопрос о месте его установки. В порядке обсуждения этого вопроса было документально подтверждено, что в период правления Колчака не без его ведома были уничтожены тысячи омичей, творились произвол и насилие над мирным населением. Вот отрывок из письма президенту Путину омички Анны Мокрушиной: «Деревню, где жили мои родичи, колчаковцы вырубили под корень. Тетку одного из прапрадедов долго коллективно насиловали, потом прикололи штыком. Колчаковцы заперли в бане четверых бабушкиных детей, к двери бани своими пиками прикололи живьем моего деда, обложили баню соломой и подожгли». Это один из многих эпизодов подобного рода. Разумеется, сегодня никто не заинтересован в проведении расследования поведения белогвардейцев на подконтрольных им территориях в годы Гражданской войны.

Заложники Гражданской войны

Пожалуй, в наибольшей степени от террора, проводимого бандитскими методами, пострадало еврейское население Украины и западных областей бывшей империи — районов его компактного проживания. Учитывая, что вопросы геноцида евреев при оценке количества жертв Гражданской войны не нашли своего отражения в цитируемой мною книге Веллера и Буровского, на этом вопросе остановлюсь подробнее.

В годы Гражданской войны волны еврейских погромов одна за другой прокатились по городам и еврейским местечкам, которые были буквально опустошены. По произведенным оценкам, — см., например, исследование Солженицына «Двести лет вместе», -только в погромах было убито, часто зверскими способами, около 200 тыс. человек. Миллион мирных жителей получили ранения и увечья; 300 тыс. еврейских детей, потеряв обоих родителей, остались сиротами и многие из них погибли от голода. Это бедствие свалилось на 4,5-миллионное еврейское население России, иначе говоря, только в погромах пострадал каждый третий из них. Если такую пропорцию распространить на все остальное население, то количество пострадавших только в погромах достигло бы 50 миллионов человек, из которых 7 миллионов были бы убиты. И все это — не считая естественных людских потерь от боевых действий, голода и болезней, неизбежных при ведении больших войн. Однако, как сказал Козьма Прутков, «такого не может быть, потому что не может быть никогда».

Это — о человеческих жертвах. Что же до материальных потерь, то таковые просто не поддаются учету. «Жидовское добро» растаскивали соседи, увозили на телегах жители окрестных деревень, а что нельзя было съесть или унести с собой погромщики крушили, жгли, приводили в негодность.

В городок на Черниговщине, где проживали с кучей малых детей мои дед и бабушка по материнской линии, в октябре 1919 года накануне большого еврейского праздника нагрянули деникинцы. Местные евреи, кто смог, попрятались, однако удалось это не всем. Несколько семей спрятались в каком-то подвале, и их обнаружили. Деникинцы велели «всем жидам, кто спрятался, выходить по одному», иначе в подвал бросят гранату. Сначала вышел один старик — его тут же застрелили; затем вышел молодой мужчина — его тоже застрелили. Но остальных не тронули: то ли христианская душа насытилась этими двумя, то ли патронов пожалели, а может быть, решили оставить сколько-то евреев для следующего раза.

Войдя в дом моего деда, погромщики схватили его старшую дочь одиннадцати лет. Они долго били ее, чтобы рассказала, где прячутся родители. Не добившись от ребенка признаний, они разбили посуду, порушили мебель, а заготовленные к празднику продукты, что не могли унести с собой, облили керосином. Однако поджигать не стали из опасения, что заполыхают соседние украинские хаты.

Вот картина рядового еврейского погрома, не особенно даже зверского и кровавого, коих в эти годы на Украине совершались тысячи. И эта избирательная жестокость по отношению к данному этносу превращала евреев, в целом как народ, в заложников Гражданской войны. Точно так же через 20 лет европейские евреи стали заложниками Второй мировой войны и были, — кто не смог скрыться, — почти поголовно истреблены.

Отчего же все это? Отнюдь не из-за вовлечения евреев в революцию — ею была увлечена часть городской молодежи, которая составила малую долю от общей численности еврейского населения. Многие же зажиточные еврейские семьи не в меньшей степени, чем христианские, сами пострадали от большевистской власти. Правда, у всех на слуху были имена первых руководителей советского государства, часть из них, — возможно, до 20 процентов, — принадлежала этому нацменьшинству. Кроме того, евреи в немалом числе присутствовали и в руководстве Красной армии. По данным, приведенным у Солженицына («Двести лет вместе»), в разные периоды Гражданской войны евреи назначались командующими восьми армий, ряда дивизий, присутствовали в реввоенсоветах большинства фронтов и армий, назначались комиссарами многих дивизий, командирами и комиссарами бригад, полков и отрядов, начальниками политотделов и в ряде случаев — председателями реввоентрибуналов. Среди работников ЧК также было немало евреев, — в центральном аппарате ЧК около 10% от общей численности, по данным за 1918 г., — но здесь из нацменьшинств пальма первенства с большим перевесом принадлежала латышам.

В первые годы советской власти национальная принадлежность человека не играла сколько-нибудь заметной роли в продвижении по карьерной лестнице как в гражданской, так и военной сферах деятельности. В обстановке всеобщей разрухи и острого кадрового дефицита людей на руководящие посты подбирали по деловым качествам и по тому, насколько им можно было доверять. В более позднее и спокойное время кадровая политика в СССР претерпела существенные изменения. Карьерный рост стал исключительной привилегией госпартноменклатуры, в ряды которой «лица еврейской национальности» категорически не допускались.

Однако еще раз подчеркну, в большинстве своем еврейское население, особенно в городках и местечках, где оно едва сводило концы с концами, изначально было аполитично и революцию воспринимало как стихийное бед­ствие. В то же время, многие среди социально ориентированных групп евреев, входившие в революционные и национальные партии и движения, находились в оппозиции к большевикам и подвергались репрессиям. Немало евреев участвовало и в индивидуальном терроре против главарей большевиков, включая покушения на Ленина и Урицкого; некоторое же их количество — выпускники кадетских училищ, успевшие на скорую руку получить военное образование после Февральской революции, — пыталось присоединиться к Белому движению.

Но все эти нюансы не оказывали влияния на погромные настроения, особенно, среди казачества и украинского населения, а вовлечение части еврейского меньшинства в революцию могло служить только поводом: не будь его, нашелся бы другой. Я вижу две причины этих настроений. Первая из них — безнаказанность: все знали, что за это ничего не будет, а война все спишет. Вторая значимая причина — традиции. Установившиеся традиции руководят поступками людей часто вопреки законам цивилизации и даже здравому смыслу.

В позапрошлом веке где-то в Африке группа миссионеров оказалась в районе обитания племени людоедов. Однако ничего ужасного с ними не произошло. Местный царек устроил им радушный прием. После обмена ритуальными приветствиями и подарками миссионеры спросили вождя о том, почему до сих пор люди его племени употребляют в пищу человеческое мясо, тогда как во всем мире это строжайше запрещено?

Вождь ответил, что он давно уже отказался от этого варварского обычая и запретил это делать своим подданным. И вообще он — не какой-нибудь дикарь, а цивилизованный человек. Но традиции трудно победить. Человеческое мясо употребляли в пищу в этих краях испокон веков: их деды, прадеды и так далее. Это очень вкусная и питательная пища. И как можно от нее отказаться? Тем более что хороших людей они не трогают, а съедают исключительно своих врагов, добытых в бою — из соседних племен, насквозь лживых, коварных и вероломных.

Такова сила традиций. И я не вижу принципиальной разницы между людоедством и еврейскими погромами, совершаемыми по традиции. А повод всегда найдется.

Погромные тенденции в отношении еврейского населения на Украине берут начало еще со времен гетманщины. Во время восстания Богдана Хмельницкого против поляков в тех местах, где прошло его казацкое войско, репрессии против еврейского населения носили характер геноцида, полного уничтожения всего живого. Жертвы исчислялись десятками, если не сотнями тысяч человек. По дошедшим до нас письменным свидетельствам убийства часто сопровождались зверскими истязаниями жертв. С людей сдирали кожу и сажали в муравейник; беременным женщинам вспарывали животы, выбрасывали плод и зашивали вместо него кошку. Конечно, подобные экзекуции не были массовым явлением, но выдумывали иные способы казни: голь, как известно, на выдумки хитра. Следы потешных еврейских погромов того времени проникли и в художественную литературу: читайте «Тараса Бульбу» Гоголя.

А Богдану Хмельницкому за его заслуги перед отечеством в деле воссоединения Украины с Россией у нас ставили памятники, его именем называли улицы и площади в городах, был учрежден и орден Богдана Хмельницкого. Героями у нас становятся отнюдь не праведники, но те, кто в переломный исторический момент выступали союзниками государства Российского. Такой герой сам по себе может быть каким угодно извергом — история этого не заметит.

В новое время первые массовые еврейские погромы в России произошли в 1881 году, после убийства народовольцами царя Александра II. Они прокатились по югу империи, включая города Елизаветград, Ростов, Киев, Одессу. В группе народовольцев, готовивших покушение на царя, была только одна еврейка — Геся Гельфонд. К тому же ее участие в преступлении было косвенным: она оказалась хозяйкой квартиры, где собирались будущие террористы. Все главные действующие лица, — Желябов, Михайлов, Рысаков, Кибальчич, Софья Перовская, — были русскими, а бомбу швырнул в царя, — и был смертельно ранен, — поляк Гриневецкий. Тем не менее, слух о том, что «царя-освободителя убили жиды», многократно тиражируемый энтузиастами, был подхвачен населением, и это стало поводом для начала погромов. При Александре II были сделаны значительные послабления в отношении прав еврейского меньшинства, и это не нравилось той части православного населения, которая видела в евреях своих конкурентов. Убийство царя стало поводом, чтобы поквитаться, свалив вину на евреев.

В последующем погромы различной тяжести происходили спонтанно в разных городах и весях на Малороссии и по времени, как правило, совпадали с началом православной пасхи. Наиболее значимым из них по числу жертв и зверств, — с забиванием гвоздей в глаза младенцев, — был Кишиневский погром 1903 года. О волне погромов, прокатившихся по югу России в 1905 году после дарования народу царем Николаем II конституции, было сказано в главе «1905 год». И каждый раз активному действу предшествовала обработка населения правыми газетами и агитаторами. И всякий раз для этой цели использовалась какая-нибудь провокация. Убийство евреев, если не юридически, то подсознательно преступлением в народе не считалось, ибо они всегда в чем-то виноваты. Но проблема в другом: на защиту Закона может рассчитывать лишь народ, который сам за себя способен постоять. Эта истина далась еврейскому народу ценой неисчислимых жертв.

Особенностью погромов времен Гражданской войны было то, что никакой агитации не требовалось. Каждое воинство, за исключением частей Красной Армии, — да и то не всегда, — при вступлении в населенный пункт, а иногда и при отступлении, считало своим законным правом устроить какой-нибудь еврейский погром для грабежа и потехи. Больше всех усердствовали петлюровцы, как и положено украинским националистам. А сам Симон Петлюра, бежавший от большевиков в Париж, был в 1926 году застрелен молодым человеком по фамилии Шварцбанд, вся семья которого погибла в погромах на Украине.

Но свою долю от этого веселья старались урвать и казачество, и поляки в 1920 году, и «зеленые», и белое воинство. При том, что руководители белого движения — Деникин, генерал Май-Маевский, Врангель — как могли, препятствовали распространению этого постыдного явления. Ибо факты насилия над мирным населением и разбоя портили его имидж в глазах союзников и спонсоров — стран Антанты, и все его благородство сползало, как лак с ногтей. Кроме того, подобные эксцессы сами по себе разлагают армию.

«Доколе!» — возмутится читатель. «Доколе, — воскликнет он, — вы будете выпячивать жертвы и страдания своих соплеменников, коих в России ничтожное меньшинство, в ими же развязанной Гражданской войне и замалчивать масштабы жертв со стороны коренного населения? Говорят, что эта война унесла не менее 12 миллионов жизней русских людей по обе стороны фронта, и именно их следует оплакивать в первую очередь и негодовать по поводу их гибели».

Дело в том, что в прокурорах и скорбящих с этой стороны нет недостатка в отечестве нашем, стоит только взглянуть на прилавки любого крупного книжного магазина. И они, наверное, все правы, однако только до того момента, пока ответственность за судьбу своего народа не начинают возлагать на иные этносы, либо на неверный Запад, либо на «Госдеп» или еще какие-то потусторонние силы. Обвинять в своих проблемах кого-то другого — значит снимать ответственность с себя. И, пока это будет происходить, мы обречены бродить впотьмах по замкнутому кругу. Народ должен сам отвечать за свое прошлое, настоящее и будущее. А если это титульная нация огромного и неисчислимо богатого ресурсами государства, то на ней лежит ответственность и за благополучие малых народов, некогда силой оружия присоединенных к этому государству.

Ныне все малые народы окраин Российской империи, принимавшие участие в той революции, убрались в свои национальные государства, число же русских евреев сократилось почти на порядок. Надеюсь, сегодня уже никто не мешает великороссам строить свое счастье? Или опять кто-то мешает? Поднялась ли Россия с колен? Вполне ли? Жду, когда нам об этом, наконец, сообщат.

Продолжение