Михаил Корабельников: Главы из книги «Лев Троцкий и другие»

Loading

Однако можно уже отметить, что во время суда над эсерами нормы цивилизованного судопроизводства были в основном соблюдены, вплоть до приглашения по требованию подсудимых авторитетных зарубежных адвокатов.

Главы из книги «Лев Троцкий и другие»

Михаил Корабельников

Продолжение. Начало

Михаил КорабельниковШуйское дело

В 1921 году разразился небывалый голод в Поволжье. Люди умирали тысячами, наблюдались случаи каннибализма. В связи с чрезвычайной ситу­ацией была образована комиссия при «Помголе» («Помощь голодающим»), которой была поручена ликвидация церковного имущества в помощь голодающим. Патриарх Тихон предупредил, что слухи о богатстве церкви сильно преувеличены и многое из церковного имущества имеет историческое значение.

Действия властей по изъятию церковных ценностей вскоре столкнулись с народным сопротивлением на местах. Собиралось по нескольку тысяч человек, среди которых было много женщин и детей. Настроение людей в некоторых местах было фанатичным. 13 марта большая толпа верующих не позволила комиссии Шуйского исполкома забрать ценности из головного городского собора, — из других церквей города ценности были уже изъяты. Произошло столкновение с войсками, 4 человека были убиты, 10 ранены.

По следам произошедшего в Шуе Ленин внес на Политбюро предложение «дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий». В письме Ленина говорилось:

«Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше — надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смогли думать».

Речь шла, разумеется, не только о Шуйском инциденте — сопротивление верующих и духовенства изъятию церковных ценностей наблюдалось во многих местах, в частности, и в Петрограде.

Поручить руководство этими действиями Ленин предложил Калинину, однако организация всего дела поручалась Троцкому. Он предложил сформировать комиссию по изъятию ценностей из московских церквей, которая должна была подготовить политическую, организационную и техническую строну дела. Изъятие церковных ценностей по принятому Политбюро плану директив проводилось с привлечением ГПУ, наркомата юстиции, ревтрибуналов, воинских частей. Кампания имела целью не только приобретение средств на закупку хлеба для голодающих, но и подрыв авторитета и влияния православной церкви.

В мае 1922 года в Москве состоялся суд над арестованными в Шуе. 11 священников, благочинных и граждан приговорили к расстрелу, остальным дали разные срока. Позже президиум ВЦИК заменил шестерым из них высшую меру на 5 лет лишения свободы. Председатель Моссовета Л. Каменев обратился к Троцкому с предложением помиловать остальных пятерых, однако Троцкий не нашел данных для смягчения приговора.

Проводимые против священнослужителей православной церкви репрессии наряду с повсеместной антирелигиозной пропагандой принесли свои плоды. Церковь на десятки лет утратила то влияние в российском обществе, которое она имела в силу сложившейся исторической традиции. Репрессии против церкви при сталинском руководстве достигли апогея. Множество церквей было разрушено, много других превращены в хозяйственные помещения, а некоторые — в музеи. И только в годы Великой Отечественной войны Сталин, из чисто прагматических соображений, позволил православной церкви, находившейся под полным контролем государства, частично восстановить свои утраченные позиции.

Вышеизложенное — фактическая сторона дела, но есть еще психологическая сторона. Почему большевики и, прежде всего, сам Ленин были так непримиримо враждебны к церкви? Не из природного же своего зверства, как пытаются нам внушить некоторые их оппоненты. Ответ, казалось бы, прост: любая религия, которая хочет утвердиться на данном гео­графическом пространстве, стремится подавить всех своих оппонентов. Так поступала католическая церковь в средневековье, организуя крестовые походы, преследуя мавров и иудеев в Испании, искореняя ересь по всей Европе кострами инквизиции, устраивая столетние религиозные войны. Ничуть не милосерднее, а, вероятно, еще более жестоко поступали воины Аллаха, захватившие весь Ближний Восток, половину Средиземноморья, Малую Азию и Персию, посягавшие на Европейский континент и ныне посягающие на современную цивилизацию. На фоне этих оргий как-то меркнет жестокость русских князей, огнем и мечем насаждавших православие на Руси или, к примеру, царя Ивана Грозного, повелевшего после захвата Полоцка утопить в Западной Двине всех местных иудеев, не пожелавших креститься. Коммунизм — своеобразная религия, хотя и с научной подкладкой, которая точно так же не терпит конкурентов на идейном фронте.

Но были и более земные причины вражды к православной церкви не только у большевиков, но вообще у значительной части русской интеллигенции независимо от политических пристрастий — и виновна в этом сама церковь. В течение веков российской истории имело место фактическое сращивание церкви с государством. Одно дело, когда служители культа реализуют свою естественную гуманитарную функцию, утешая слабых духом, помогая обездоленным, вселяя надежду, обличая пороки общества, проповедуя добро и справедливость, внушая примат нравственного начала над материальным, — впрочем, для всего этого не обязательно верить в Бога, — исполняя необходимые ритуальные функции. И совсем другое, когда они прислуживают действующей власти, внушают пастве, что это власть от Бога, и кормятся из ее рук.

Православная церковь в России всегда была опорой монархии, благословляла ее, призывала народ к смирению, вмешивалась в школьное образование и другие мирские дела, отлучала от церкви инакомыслящих, устраивала крестные ходы с хоругвями и роскошные праздничные представления в храмах. «Православие, самодержавие, народность» — вот духовные символы русского царизма. «Что же здесь плохого?» — спросите вы. Ровным счетом ничего или почти ничего. Однако Церковь, достигшая столь высокого положения в российском обществе и сросшаяся с государственной властью, должна и нести ответственность перед обществом наравне с этой властью.

Февральская революция 1917 года разрушила монархию. Большевики довели это дело до логического конца, расстреляв царскую семью. Однако церковь, ослабленная и униженная революцией, все еще оставалась для новой власти рассадником народного невежества, гнездом смуты и рудиментом былого могущества царизма. Вот почему она была ненавистна большевикам. Они считали духовенство паразитическим, реакционным классом.

В наше время все повторяется, как будто бы не было урока, преподанного церкви российской историей. Православная церковь полностью восстановила свои дореволюционные позиции и продолжает наращивать влияние в государстве. Дело не в том, что активно восстанавливаются старые и строятся новые храмы. Это само по себе отрадно: в плане историческом, эстетическом и даже патриотическом. У горожан находится еще один повод гордиться своей малой родиной. А вот то, что церковь вновь срослась теперь уже с новой властью, внедряется в светскую жизнь общества, стремится подчинить его своему влиянию — в этом таится опасность и для общества, и для самой церкви. Цель этого проникновения понятна: нужно занять в душах граждан место, покинутое коммунистической верой, чтобы они пришли, наконец, к вере «истинной». Но делается это довольно бесцеремонно. В стране, где религия, согласно конституции, должна быть отделена от государства, фактически узаконена и активно проводится религиозная пропаганда.

Проповеди церковных иерархов регулярно звучат по государственным телевизионным каналам. К ежегодным светским праздникам, главные из которых — день народного единства 4 ноября, — явочным порядком превращенный в «день националиста», — и неувядающий день победы 9 мая, добавлены два больших религиозных — Рождество и Пасха. Все как бы естественно, но нельзя отрицать того, что это тоже повод для мощной религиозной пропаганды. Религия проникает в сферу школьного образования, — пока в виде опыта, но лиха беда начало.

Зато антирелигиозная пропаганда стала у нас делом уголовно наказуемым, что наглядно продемонстрировал, например, судебный процесс по поводу выставки «Запретное искусство», устроенной в 2009 году на весьма ограниченном пространстве Сахаровского культурного центра в Москве. Устроителей выставки обвинили в разжигании межрелигиозной розни и приговорили к крупным денежным штрафам. Теперь наши художники, отражающие на холсте эту щекотливую тему, свои взгляды могут демонстрировать где угодно, но только не на родине. А вашу свободу совести, дорогие россияне, спрячьте себе за пазуху, и не дай Бог не выставляйте ее напоказ.

Советская власть, надо прямо признать, ограбила церкви и монастыри, лишила свободы и жизни немалое число священнослужителей. Но она никогда не запрещала своим верующим гражданам прилюдно молиться, поклоняться иконам, созерцать картины религиозного содержания. Наша нынешняя светско-церковная власть запрещает гражданам, даже атеистам, созерцать картины антирелигиозного содержания. Не положено и точка. Видно, не очень-то они и сами крепки в своей вере, раз подавляют своих оппонентов такими методами.

В ноябре 2010 года через Госдуму был пролоббирован закон «Об отчуждении памятников истории и культуры в пользу религиозных организаций». Фактически отчуждение и так уже происходит явочным порядком. Теперь исторические памятники и музеи, на которые положила глаз РПЦ, вопреки протестам культурной общественности, передаются всецело во владение церкви. Это расширяет ареал ее коммерческой деятельности и возможности извлечения доходов из исторической памяти и культурного наследия народа.

Мы вновь вступаем в век мракобесия. Очередной победой веры над разумом стало принятие закона «об уголовной ответственности за оскорбление чувств верующих». В это же самое время церковники со светским образованием все чаще пытаются исполнять функции экспертов по разным, в том числе и научным вопросам, с позиции православной церкви. Вся история человечества свидетельствует: продвижение науки почти всегда и везде происходило без участия христианской церкви, как института, а порой — при агрессивном ее противодействии. Тем не менее, церковь даже в этой области стала претендовать на роль третейского судьи. Не для этой ли цели в МИФИ — святая святых российской физической науки — планируют учредить кафедру богословия? Или уже учредили?

По большим церковным праздникам и торжественным дням мы наблюдаем по «голубому экрану», как наши национальные лидеры — бывшие коммунисты и комсомольцы — прилюдно крестятся и внемлют велеречивым отцам церкви в роскошных одеяниях. Им подражают лидеры регионального и местного уровня, и также лобызаются с чинами церкви. Партбилет заменен на православный крестик, а в душе все та же пустота. На Рождество и Пасху в местных домах культуры устраиваются пионерские утренники, юные участники которых произносят речевки на религиозные темы и поют псалмы. Как все это похоже на бывшие советские утренники с заменой «великого Ленина» на Иисуса Христа.

Настоящая вера, как я полагаю, не нуждается в театральных представлениях. Конечно, не мне, безбожнику, давать советы церкви, каким образом отвратить обывателя от мирских соблазнов и наставить его на путь истинный. Но впечатление таково: обывателю просто пытаются вперить новую-старую веру, рассчитывая на его всеядность и безальтернативность выбора.

Как бы это сегодня ни показалось странным, но в наше давно ушедшее время в коммунизм верило немалое число наших граждан: кто больше, кто меньше, кто осознанно, кто подсознательно. Верили как в гипотетическое справедливое общество, которое построить невозможно, но к этому следует стремиться. Существовал вполне земной, хоть и недостижимый идеал. И это поддерживало людей морально, объединяло их, держало в рамках цивилизации, внушало веру в обеспеченное будущее. Поверит ли нынешнее молодое поколение российских граждан в загробную жизнь, наблюдая жизнь окружающую?

Процесс эсеров

В мае 1922 года начался суд над партией эсеров. Кто интересовался историей дореволюционной России, тот не может не знать о роли эсеров в освободительной борьбе. В отличие от социал-демократов, — меньшевиков и большевиков, — одним из методов политической борьбы они провозгласили индивидуальный террор против представителей власти: царских сановников, министров и губернаторов, жандармских и полицейских чинов. Эсеры совершили покушения на министров внутренних дел Сипягина, Плеве, Дурново, руководителя кабинета министров и министра внутренних дел Столыпина, на великого князя Сергея Александровича, московского генерал-губернатора Дубасова, губернаторов Богдановича, Оболенского и ряда других. Это далеко не полный перечень только крупных дел, а более мелкие исчислялись сотнями. На суде эсеровские боевики обыкновенно держались мужественно и без страха шли на эшафот.

Эсеры были весьма популярны в революционном движении России. Они не давали покоя департаменту полиции. Они привлекали молодежь, их методы революционного террора вызывали сочувствие у немалой части российской интеллигенции, также среди части рабочих. На их счета в банках шли безымянные пожертвования. И, несмотря на потери, вызываемые провалами и разоблачениями, численность их рядов на пике революции 1905 — 1907 гг. росла. В том, что в октябре 1905 года царю Николаю II пришлось подписать манифест о даровании России конституции, есть и немалая заслуга партии эсеров.

После февраля 1917 года эта партия принимала активное участие в политической жизни страны, была популярна среди крестьянства и на первых порах представляла большинство в избранных Советах. Представители эсеров входили в состав Временного правительства, а с лета 1917 года эсер А. Ф. Керенский возглавил его. Трудно сказать, как бы сложилась судьба этой партии, если бы в октябре 1917 года власть не захватили большевики. Возможно, в борьбе за власть им самим в благоприятный для них момент следовало произвести переворот и подавить своих оппонентов? Но влияние эсеров в обеих столицах к осени 1917-го было невелико, и им недоставало вождя масштабов Ленина.

После Октябрьского переворота партия эсеров раскололась и левые поддержали большевиков. Однако июльские события 1918 года вернули их в подполье, а многие их лидеры были арестованы. Тогда эсеры вернулись к своей традиционной тактике террора, теперь против большевиков. Но с большевиками шутить опасно. Их власть — это не рыхлый, тупой и вороватый, жандармско-полицейский режим ожиревшей монархии. Большевики — народ решительный и организованный. К тому же они хорошо изучили повадки своих бывших соратников по борьбе. На эсеровский большевики ответили массовым революционным террором, жертвой которого стало и эсеровское подполье. После августа 1918 года большевики стали рассматривать партию эсеров, кроме ее части, перешедшей на их сторону, как своего рода пятую колонну контрреволюции. Такова вкратце предыстория вопроса.

Лев Троцкий принял активное участие в подготовке судебного процесса партии эсеров. 10 апреля 1922 года в письме членам Политбюро он рекомендовал придать обвинительному акту по делу эсеров характер законченного политического произведения с характеристикой всей деятельности партии эсеров.

В своих воспоминаниях Троцкий писал:

«…Эсеры убили Володарского, убили Урицкого, тяжело ранили Ленина, дважды собирались взорвать мой поезд. Мы не могли относиться к этому слегка. Хоть и не под идеалистическим углом зрения, как наши враги, но мы умели ценить «роль личности в истории». Мы не могли закрывать глаза на то, какая опасность грозит революции, если мы дадим врагам перестрелять всю нашу верхушку. Наши гуманитарные друзья из партии ни горячих, ни холодных не раз разъясняли нам, что они еще могут понять неизбежность репрессий вообще; но расстреливать пойманного врага — значит переступить границы необходимой самообороны. Они требовали от нас «великодушия». Что же делать: расстреливать? Не расстреливать? Посадить? Помиловать?»

Далее Троцкий пишет:

«Летом 1922 года вопрос о репрессиях принял тем более острую форму, что дело шло на этот раз о вождях партии, которая в свое время рядом с нами вела революционную работу против царизма, а после Октябрьского переворота повернула оружие против нас. Перебежчики из лагеря самих эсеров раскрыли нам, что важнейшие террористические акты были организованы не одиночками, как мы склонны были думать сначала, а партией, хотя она и не решалась брать на себя официальную ответственность за совершавшиеся убийства. Смертный приговор со стороны трибунала был неизбежен. Но приведение его в исполнение означало бы неотвратимо ответную волну террора. Ограничиться тюрьмой, хотя бы и долголетней, значило просто поощрять террористов, ибо они меньше всего верили в долголетие советской власти. Не оставалось другого выхода, как поставить выполнение приговора в зависимость от того, будет или не будет партия продолжать террористическую борьбу. Другими словами: вождей партии превратить в заложников. Первое свидание мое с Лениным после его выздо­ровления произошло как раз в дни суда над социалистами-революционерами. Он сразу и с облегчением присоединился к решению, которое я предложил: «правильно, другого выхода нет»».

По имеющимся сведениям, к суду были привлечены всего 34 человека, из них 12 членов ЦК партии эсеров во главе с Абрамом Гоцем. Главным обвинителем на процессе был назначен Н. В. Крыленко, ему помогали А. В. Луначарский и историк М. Н. Покровский. А председательствовал на суде член ЦК РКП (б) Г. Л. Пятаков Подсудимых защищали три бригады защитников, одна из которых, по требованию самих обвиняемых, состояла из зарубежных социалистов во главе с председателем международного бюро Второго Интернационала Эмилем Вандервельде. Суд проходил в колонном зале бывшего московского дворянского собрания; его открытие состоялось 8 июня 1922 года. Всем подсудимым предъявлялось обвинение в ведении вооруженной борьбы против советского государства, в том числе — в покушении на Ленина. Несмотря на давление «улицы», требовавшей «смерти убийцам», члены ЦК партии эсеров держались с большим достоинством. Когда судьи вошли в зал для оглашения приговора, они отказались встать и были удалены из зала заседания. 7 августа 1922 года 12 человек были приговорены к смертной казни, но трое из них, оказавшие содействие суду, помилованы. Судьи объяснили, что приговор будет приведен в исполнение, если партия эсеров не откажется от методов вооруженной борьбы и террора против советской власти.

В январе 1924 г. смертные приговоры были заменены пятью годами тюремного заключения. Тем не менее, в годы «Большого террора» руководство партии эсеров подверглось систематическому истреблению, как и их политические противники — большевики. В частности, в ходе сфальсифицированных судебных процессов 1937 — 1938 гг. были расстреляны все главные участники суда над эсерами: Пятаков, Крыленко, Покровский, кроме Луначарского, которому повезло не дожить до этого времени. Погибли и другие руководители большевиков, так или иначе причастные к этому делу. Поэтому я не стал бы обвинять именно большевиков, — как это делают нечаянно или преднамеренно некоторые из популярных наших историков, — в истреблении руководства эсеровской партии. И те, и другие в равной степени пали жертвами политического геноцида, развязанного в стране в 30-е годы Сталиным и ГПУ — НКВД.

Однако можно уже отметить, что во время суда над эсерами нормы цивилизованного судопроизводства были в основном соблюдены, вплоть до приглашения по требованию подсудимых авторитетных зарубежных адвокатов. На подсудимых не оказывалось давление с целью принудить их самооговору. Да и сами приговоры суда, учитывая тяжесть выдвинутых обвинений, были, скорее, справедливыми — и эти же приговоры потом пересмотрели в пользу обвиняемых. Этим суд над эсерами разительно отличается от политических процессов, которые начали проводиться с конца двадцатых годов при сталинском руководстве.

Эсеровское сопротивление было сломлено. Большинство руководителей этой партии, принимавшее прямое или косвенное участие в левоэсеровском мятеже 1918 года и последующем терроре, было посажено; часть оставшихся на свободе эсеров приняла советскую власть, другие эмигрировали, и некоторые из них продолжали свою непримиримую борьбу из-за кордона. Один из бывших лидеров боевиков Борис Савинков, который попортил Советам немало крови во время Гражданской войны, в 1924 году, поддавшись на провокацию ГПУ, нелегально вернулся в СССР, был схвачен и судим на родине. Во время следствия он чистосердечно, — и, возможно, искренне, — раскаялся, и ему позволили написать книгу «Воспоминания террориста. Почему я признал советскую власть?».

В августе 1924 года Савинкова судили и, уже сидя в тюрьме, он написал несколько обращений к русским эмигрантам, призывая их прекратить борьбу с русским народом и российской компартией, возрождающей страну на пути новой экономической политики. Английская газета «Морнинг пост» писала по поводу этих обращений: «Б. Савинков сознательно и безоговорочно перешел на сторону своих бывших врагов».

В марте 1925 года Савинков погиб. По официальной версии, он покончил с собой в тюрьме, выбросившись из окна следственного кабинета после того, как его прошение о помиловании, поданное на имя Дзержинского, осталось без ответа. Падение с высоты пятого этажа оказалось смертельным. Однако по рассказам репрессированных, отправленных на Колыму, Савинкова сбросили в пролет тюремной лестницы после того, как он подал прошение о помиловании. И в самом деле, что с ним было делать, не освобождать же? Тогда следовало бы освободить и других его соратников, преступления которых против советской власти были, по сравнению с делами Савинкова, невинной забавой. Сам же он больше не был нужен ни в тюрьме, ни на воле.

Некоторые из посаженных руководителей партии эсеров, пережив все ужесточавшийся при Сталине тюремный режим, дожили до 1941 года. Среди них была и знаменитая Мария Спиридонова, получившая при царе бессрочную каторгу за участие в покушении на Харьковского губернатора и освобожденная Февральской революцией. Спиридонова содержалась вместе с жертвами последующих политических процессов в Орловской тюрьме.

Когда в августе 1941 года немцы подошли к Орлу, Сталин дал указание расстрелять 170 заключенных Орловской тюрьмы. Акция ликвидации 156 человек была проведена 11 сентября 1941 года, для чего из Москвы прибыла специальная расстрельная команда. Вместе с М. Спиридоновой были расстреляны бывшие видные руководители партии большевиков и жены «врагов народа», в том числе: Ольга Окуджава, Ольга Каменева (жена Л. Б. Каменева и сестра Троцкого), Варвара Яковлева, Х. Г. Раковский — все в преклонном возрасте. Тюрьма сделала их абсолютно неспособными к какой-либо политической борьбе и таким образом быть опасными для государства. Но у Сталина были свои резоны: «Нет человека — нет проблемы».

Продолжение
Print Friendly, PDF & Email

3 комментария для “Михаил Корабельников: Главы из книги «Лев Троцкий и другие»

  1. “… в августе 1941 года немцы подошли к Орлу, Сталин дал указание расстрелять 170 заключенных Орловской тюрьмы. Акция ликвидации 156 человек была проведена 11 сентября 1941 года, для чего из Москвы прибыла специальная расстрельная команда.
    Вместе с М. Спиридоновой были расстреляны бывшие видные руководители партии большевиков и жены «врагов народа», в том числе: Ольга Окуджава, Ольга Каменева (жена Л. Б. Каменева и сестра Троцкого), Варвара Яковлева, Х. Г. Раковский — все в преклонном возрасте. Тюрьма сделала их абсолютно неспособными к какой-либо политической борьбе и таким образом быть опасными для государства.
    Но у Сталина были свои резоны: «Нет человека — нет проблемы».
    :::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
    Это — одно из заблуждений знатоков марксизма-сталинизма. Ленин в 1924 ушёл,
    (скоро 95-летие; ВНИмание, г-да из Старой гвардии) , а дело-то его и партия – живы.
    А вы говорите – нет проблемы….
    Автору, Михаилу Корабельникову – поклон.

  2. МИФИ
    В памятном 1955 году меня не приняли в этот институт. Но всё-таки шестьдесят лет спустя я в МИФИ попал. На один научный доклад. В перерыве решил закусить пирожком, давно не видел. Подошёл к киоску на этаже, а там … весь киоск завешен иконами с указанием святых и их специализации. Одного можно просить о хорошей отметке на экзамене, другой помогает сделать и сдать проект, третий годится для выполнения ДЗ. Было удивительно увидеть такое в таком вузе.
    Это был год, когда там действительно открыли какую-то религиозную кафедру, не помню точное название. Объяснялось это необходимостью расширения кругозора студентов-будущих учёных. Там тогда же скульптуру-символ института заменили какой-то «божественной» скульптурой. Когда же дома погуглил, то обнаружил, что такие кафедры уже существовали в некоторых провинциальных и даже столичных вузах. Докатились! И, по-моему, продолжаем катиться.

  3. “ Наша нынешняя светско-церковная власть запрещает гражданам, даже атеистам, созерцать картины антирелигиозного содержания. Не положено и точка…”
    :::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
    А есть что созерцать, неужто не все — в Швейцарии?
    – Штук 6-8 в Гран-палате –Третьяковке осталось?
    Однако, олигархи прошлись по ПОЛКанам и – в Канны…
    “Что же делать: расстреливать? Не расстреливать? Посадить? Помиловать?» — то же самое, что с эсэрами… 

Добавить комментарий для Aleks B. Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.