Александр Левинтов: Ноябрь 18-го

Loading

Он был плохим педагогом, несмотря на первое свое образование, но именно поэтому — хорошим учителем: он привил нам любовь к литературе и истории, к шахматам и преферансу (прекрасный был, надо сказать, шахматист и преферансист, гораздо выше среднего уровня)…

Ноябрь 18-го

Заметки

Александр Левинтов

Отец
(к столетию)

Его жизнь прошла у нас на глазах, но тем не менее каждый из нас имеет свою версию его судьбы и образа. Богатство личности ещё и в разнообразии версий её в представлениях окружающих.

Моисея Левинтова в Витебске, на Почтовой, соседи, в частности, некий Марк Шагал, считали пьяницей, матершинником и скандалистом. Вероятно поэтому два его сына рано ушли, считай, сбежали из дому: один — в Америку, другой — в Ригу, где устроился амбалом (грузчиком со своей подводой) в Рижском морском порту. Здесь он познакомился с пятнадцатилетней прачкой Розой Райкиной, они поженились и уехали из Латвии в Нижнее Поволжье. Оба вполне владели ивритом и идишем, но русский, даже разговорный, давался им с трудом, а письменный так и не подчинился. Роза оказалась превосходной стряпухой, а Давид — удачливым предпринимателем. Своим многочисленным детям (13 душ) они дали традиционное еврейское образование, вполне процветали, особенно при нэпе, но, когда начался угар нэпа, вынуждены были бросить всё и бежать в Москву, спасая при этом своих компаньонов, которые потом всю жизнь были благодарны Давиду и каждый раз при встрече осыпали меня, пацана, ласками и похвалами.

Младший сын, Генех, в Москве прибавил к ивриту и идишу русский и английский настолько удачно и прочно, что поступил на филологический факультет (романо-германская группа) Педагогического. Он сильно обрусел — теперь его звали на русский лад Евгением, жена — русская, Татьяна, на четыре года старше его. Первыми, ещё до войны (1939 и 1941 годы) пришли дочки, Света и Оля. Он успел получить диплом и был мобилизован в первые же дни войны: за пару месяцев освоил мотоцикл, радио и телефон, стал младшим лейтенантом связи.

Получив несколько ранений и контузию, был снят с передовой, пройдя Сталинград и дважды освобождая Харьков, но оставлен в Действующей: война кончалась и людьми с высшим образованием стали дорожить. Его направили на учёбу в Ленинградскую академию связи.

На фронте он вступил в партию по стандартной формуле: «не вернусь из боя, считайте меня коммунистом».

В декабре 43-го он лежал после очередного ранения в тамбовском эвакогоспитале и к нему пришла на свидание жена, находившаяся в эвакуации в соседней Пензенской области. В сентябре 44-го родился я, уже в Москве, куда семья вернулась из эвакуации.

Война для него, командира роты связи и капитана, закончилась в 44-ом.

После войны, уже в Ленинграде, пришли ещё один сын, Миша, (1947) и в поезде Ленинград-Москва дочка Наташа (1949). Все мы до сих пор живы и, можно сказать, немного здоровы.

Как курсант академии он получал 640 рублей в месяц минус налоги, минус партвзоносы-папиросы, минус (как член партии) два оклада в год на займы, минус ежемесячно он посылал своим родителям сто рублей. Жена получала пособие на трёх последних детей, суммарно вполне сопоставимое с его «доходом». Родители отказывали себе во всём, вплоть до того, что у отца развилась дистрофия. Мы, дети, также не страдали от излишнего здоровья и веса.

В 1951 году он закончил академию и был направлен в Тамбовский гарнизон.

Когда началась тотальная борьба с безродными космополитами, он попал под этот каток. Хотя по всем документам — паспорту, военному билету, партбилет, двум дипломам — он обозначен был как еврей и никогда этого не скрывал, его обвинили в сокрытии своего еврейства: он скрыл своё истинное имя и неверно указал дату рождения (по вине своей неграмотной матери). Хорошо, что его не обвинили в поджоге архива Саратовского ЗАГСа.

Кроме того, на политзанятиях он задал провокационный вопрос: если при социализме средства производства должны принадлежать производителям, то зачем нужны МТС?.

Разбирательство его дела затянулось: всё-таки фронтовик, орденоносец, отец пяти детей. За это время умер Сталин, стихли еврейские страсти и разогнали МТС. Отец отделался строгачом и увольнением из армии в запас.

Это его так напрягло, что он строго-настрого приказал нам нигде, ни в каких документах не упоминать о своём еврействе. Так мы все стали документально русскими, да и по внутреннему самоопределению — русскими, потому что учили только русскую литературу и русский язык, русскую историю и географию, а не про евреев, и лишь в компании антисемитов вспоминали, кто мы хотя бы наполовину, и вставали на защиту непонятного нам народа.

Так семья вернулась опять в Москву, в 19-метровую комнату в бараке, к бабушке Розе (Давид Моисеевич умер чуть раньше).

Отец был принят на радиозавод «Красный Октябрь» на Бужениновской, неподалеку от Электрозавода, на должность сменного инженера. Вскоре он стал главным инженером завода, а затем его директором, был переведён в систему Госплана, а оттуда — во вновь организованное министерство электронной промышленности.

Строгач был снят.

Отцу принадлежит инициатива открытия двадцати магазинов-салонов по продаже телевизоров и бытовой электроники в Москве, Питере, Воронеже и других городах. Он также активно участвовал в создании спутникового телевидения и системе наземных станций «Орбита», в создании ведомственных институтов, в частности, московского НИИ «Электроника» на проспекте Вернадского и зеленоградского «Ангстрема».

Он был плохим педагогом, несмотря на первое свое образование, но именно поэтому — хорошим учителем: он привил нам любовь к литературе и истории, к шахматам и преферансу (прекрасный был, надо сказать, шахматист и преферансист, гораздо выше среднего уровня), к спорту.

В семейных застольях он был вечный спорщик — на общекультурные и общеполитические темы, но уважали его не столько за это, сколько за мастерство рассказывать анекдоты: сказывалась отдалённая райкинская кровь.

В конце-50-х-начале 60-х он вернулся к литературному творчеству: его дипломная работа была посвящена Достоевскому и Толстому, и он мечтал довести эту работу до книги.

Писал он о фронте («Записки солдата»), о Сталине и его внешней политике, автобиографические записки, небольшие рассказы: строгий безупречный стиль и язык, ничего лишнего, никаких лингвистических вольностей, придраться невозможно, но именно эта строгость мне и не нравилась, и я, в контраст ему, начал именно сочинять.

Таким он ушёл и остался в нашей памяти

Умер он в 54 года, довольно быстро за мамой, нелепо — от острой лекарственной аллергии.

Он оставил нам духовное завещание, в котором призывал быть верным учению Ленина-Сталина, идеалам коммунизма. Я никогда не был и не стал наследником его мировоззрения.

Отцу, по случаю столетия

между нами было двадцать пять
снизу я смотрел: какой большой!
не умеет время бегать вспять
или проноситься стороной

постепенно, год за годом в строй,
и ни разу не ступив назад,
становился вровень я с тобой
и уже смотрел глаза в глаза

ты учил, мы спорили всегда,
кем мне быть и кем не быть. Порой
мне казалось, я — взрослей… тогда
я был — просто, ну, а ты — герой

между нами скоро двадцать пять:
я тебе уже в отцы гожусь,
но приходит, снова и опять:
как и в детстве, я тобой горжусь

Штампы, трафареты и лекала детективных ТВ сериалов

— Где вы были 16 декабря 2006 года между тремя и пятью часами ночи? Кто может подтвердить это? Почему вы всё время пытаетесь ввести следствие в заблуждение? Ваши фамилия, имя, отчество?

Сначала — труп, потом, до конца серии — поиски мотивов, улик, алиби, доказательств, предположений, допросов, арестов, погонь и обысков, но — труп — в начале. И так — все 476 серий, после чего вся съемочная группа переходит к следующему сериалу и другим персонажам, первый из которых — труп.

Так как любой детектив сюжетно яйца выеденного не стоит и содержательно тянет не более, чем на 10-минутную одночастёвку, а в контракте стоит часовая лента, остальные пятьдесят минут заняты:

— рекламой (4 лота по пять минут каждый),
— ходьбой по коридорам (20 эпизодов по полминуты каждый),
— ездой в автомобиле (30 эпизодов по полминуты каждый),
— сексом (2 эпизода по 2 минуты и один одноминутный).

Получается динамично, почти как в Голливуде, и очень бюджетно.

Менты гоняются за чекистами, чекисты — за прокурорами, прокуроры за Следственным комитетом, лохи всё это хавают по телевизору, а бандиты ждут, когда же, наконец, они оторвут свои задницы от кресел и диванов, чтобы можно было спокойно поработать в их квартирах в отсутствии хозяев.

Драматургия отечественных детективах всегда одна и та же: сыскари и пр. из органов всегда действуют безошибочно, в автоматическом режиме и самым рациональным образом, непредсказуемо, а преступники вечно ошибаются, делают промахи и движутся как впотьмах и наощупь, все их действия читаются заранее, даже домохозяйками и сторонниками Альцгеймера. К несчастью, в реальной жизни всё происходит совершенно наоборот. Просто диву даёшься, как люди всё-таки умудряются попасть за решётку и поневоле приходит шальная мысль: а те ли там сидят?

Ливень в Лиссабоне

ливень в Лиссабоне —
славно! Океан
как из преисподней
поднял ураган

хлещет что есть мочи:
струи ходуном
что на дню, что ночью —
хлещет напролом

vino verde стройно
разлито по братье,
доза не убойна —
нам на вечер хватит

ливень, не кончайся,
лей напропалую,
вечер, разгуляйся
в заполночь хмельную

Чаевые

Это явление — относительно новое. В английском языке tip как чаевые впервые упоминается только в 1845 году, а в российской социо-культуре оно сформировалось, в подражание Европе, во второй половине 19 века, ближе к его концу.

Связано оно с очень медленным и постепенным переходом к наёмному труду в сфере обслуживания. До того слуги и лакеи были по преимуществу людьми зависимыми или полузависимыми от своих хозяев и нанимателей, сословно ниже их, а потому получали оговоренную оплату своего труда нерегулярно и с большой неохотой со стороны плательщиков, и без того предоставлявших сервисменам и сервисвумин кров и харч. Поневоле слуги подворовывали, «тырили деньги по карманам». Бороться с мелким домашним воровством и бесконечным обсчётом можно было только одним способом: давать какую-то мелочь (один из смыслов слова tip — щипок), тем более, что сервис перешёл с долговременных отношений на эфемерные: кучер, официант и им подобные стали одноакторными.

Традиция и культура чаевых в разных странах и даже городах весьма разнообразна.

В СССР, помнится, официально считалось, что чаевые унижают человеческое достоинство. Правда, таксисты, официанты, проводники, носильщики, а также швейцары и гардеробщики, парикмахеры и закройщики, горничные и дежурные, портье, нянечки и санитарки, могильщики, секретарши, продавцы дефицита (мяса, импортной обуви, одежды и мебели, икры и рыбы, радиотехники и электроники, ковров и люстр, авиабилетов и т. п.), авторемонтники — по сути, весь обслуживающий персонал, а вместе с ними врачи и учителя пробавлялись чаевыми в денежном или натуральном выражении, «унижали своё человеческое достоинство», как могли. Реально униженными были те, кому чаевых не давали, те самые Рабочие и Колхозницы, чьи руки были заняты молотами и серпами, ну, и гнилая интеллигенция вместе с ними.

Сейчас в рестораны людей чуть за шиворот не затаскивают и не заманивают, а раньше надо было выстоять огромную очередь по любой погоде, сунуть швейцару хотя бы рублишко (в пивную, а в ресторан дело доходило до червонца).

В постфранкистской Испании таксисты и официанты с ужасом отказывались от чаевых. В Польше чаевые процветали независимо от крепости или слабости коммунистического режима.

В Америке скромные 10% в общепите — почти обязательны, если не считать Макдональдса и ему подобных фастфутов, говорю это как пиццамене с восьмилетним стажем. Если обслуживан е не понравилось, подчёркнуто на чай дается один пенни. Если ты пил или ел у барной стойки, чаевые давать необязательно, но если за столиком, то не дать неприлично.

Таксисты и массажистки берут больше, парикмахеры — +50% к стоимости. Но вообще-то американцы швырятся деньгами не любят и придерживаются общего правила «живи и жить давай другим». Впрочем, также весьма умеренны и занормированы чаевые в Европе.

Жуликоватые итальянцы включают чаевые в общем счет, но об этом помалкивают и потому частенько гребут двойные чаевые. Точно также научились действовать и российские официанты.

В царской, советской и постсоветской жизни всегда был слой людей, любящих пускать пыль в глаза и сорить деньгами, чаще всего, с куражом. Эта безразмерность, может, кому-то нравится, но чаще претит. Кураж — дело перепьяное и от ненормативного самодовольства, помните у Достоевского:

Купчина «моему ндраву не перечь» спрашивает, указывая на соловья в клетке, у хозяина кабака:

— Почём птица?

— Сто рублёв!

— Зажарить!

А когда зажарили:

— Отрежь мне на гривенник.

Нынешнее поколение постсоветских людей в большинстве своем чаевых не платит — все стараются воровать по-крупному, ну, если не считать чиновного и властного люда, эти любят заниматься щипачеством, особенно, если имеют дело с покорным и безвластным людом, пенсионерами и прочими нищебродами.

Мне кажется, эпоха чаевых скоро кончится и уйдет в прошлое: весь сервис, от медицины и образования до общепита быстро и прочно роботизируется, а роботу с чаевыми нечего делать. Именно роботы отучат нас от чаевых, и нельзя однозначно ответить это хорошо или плохо.

Цунами

одна тяжёлая упругая волна,
пришедшая как будто ниоткуда,
пологая, пока гуляла в море,
беззвучная, пока вдали от суши,
зашелестела пенистым прибоем,
горбатясь, стала к небу изгибаться,
расти стеной длиною в побережье,
всё перед нею стало малорослым:
дома, деревья, люди и машины —
и только небо, обагрённое закатом,
сравнимо с этой вдруг возникшей силой,
она обрушилась, сметая и ликуя,
опустошая зазевавшуюся землю,
сметая жизнь с насиженных гнездовий,
неся с собою смерть — и солнце село…

Бездна

В последнем номере журнала «Костлявая» опубликована моя статья «Бездна». Статья носит программный характер, большая — почти полтора печатных листа, поэтому здесь я решил дать её в сильно укороченном виде, чтобы не утомлять читателей долгими объяснениями и обоснованиями.

Смерть — это бездна, она измеряется вовсе не метрическими параметрами могилы — её склоны проваливаются в бездонные глубины совершённого, а ещё более — не совершённого: дел, добра, собственных благих намерений и пожеланий, упущенных возможностей — по лени, недомыслию, апатии, равнодушию или отсутствию воли. Мы любим и умеем награждать себя и свои слабости индульгенциями, даже не замечая, что тем самым своими же руками роем себе могилу и превращаем её в бездну.

Смерть — это бездна, но кто-то ведь возвращается из неё! Это — герои, движимые долгом (Геракл). любовью (Орфей), состраданием к людям (Будда) либо чудом (Малхиседек, Лазарь) — важны не столько вернувшиеся, сколько их движители. Поэтому надо пристально присматриваться не к биографиям вернувшихся, а к силе того, что их заставило вернуться — мы все имеем право на возвращение, но что мы делаем для того, чтобы осуществить это право?

Смерть — это бездна непознанного, тем она нас пугает и манит, блазнит, притягивает, очаровывает, отталкивает, влечёт. Мы любопытны, особенно в детстве и молодости — вот почему по краю этой бездны так любят ходить дети и подростки: и страшно и страшно интересно. А старикам просто страшно — суицид среди стариков явление крайне редкое и характеризует не их, а общество, потерявшее всякий стыд и совесть и толкающее людей, и так стоящих на самом краю, за край.

Смерть — это бедна, из которой мы слышим голоса тех, кто ушёл, в том числе и по нашей вине. О. сколько этих голосов я слышу оттуда, и прежде всего, голо моей мамы, так рано ушедшей из жизни, давая жизнь нам, своим детям, обустраивая нам эту жизнь и нас для этой жизни. И много ещё голосов, приглушённых и тихих, яростных и требовательных, слышится мне оттуда — и скоро я предстану перед ними взыскующими, и что толку, если я буду перед ними виниться, но я всё равно будут виниться, потому что дело ведь тут не в толках и смыслах, а в том, я обязан это сделать, повинуясь, может, единственный, первый и последний раз, своей душе, наконец-то поняв, что душа моя не равнозначна моему Я, что она безымянна и послушна только Духу.

Первый московский снег

первый, ещё низкооктановый,
но уже порядочно с грязью,
я посылаю всех по накатанной
крепкой славянской вязью

переход через ноль состоялся —
депрессивно и напрочь
снег ещё не свалялся
и не промёрз за ночь

ветер позёмкой — наотмашь,
голуби оголодали разом,
спит — со вчерашнего — сторож,
унёсся по ветру разум

мир опустынен, бесцветен,
в автобусе — фарш, а не люди,
я узнаю по приметам
в небе: не ангелов — судей

Заветный забор

Эта квартира на меня свалилась буквально с неба: помер дядя, о котором я знал только одно — он из органов. А раз из органов, то мы с ним литургических, в смысле — регулярных, отношений не имели случайных избегали и помалкивали о его существовании. О том, что он помре, я даже не знал — в Интернете и по ящику о таких не сообщают ни про жизни, ни после смерти, никогда вообще: у них какие-то свои, искусственные и загадочные, судьбы и биографии, а память о них хранится не в семьях, а в служебных документах, коридорах и, возможно, камерах.

Я же оказался его единственным законным наследником, наследником удачно приватизированной квартиры в престижной сталинской высотке и нескольких счетов, рублёвых и валютных, в банках, о которых нормальные люди вроде меня даже не догадываются.

Квартира оказалась в самом верхнем жилом барабане главного корпуса высотки, состоящем из пяти этажей. Как и остальные этажи, этот мой, третий, состоял из одной квартиры: огромный многоугольный холл и восемь небольших, даже крошечных комнатушек об одно окно: шесть жилых, кухня и санузел. И в каждом окне — чья-то жопа: Сталевара, Шахтера, Токаря, Инженера, Доярки, Учёного, Лётчика, Врача — собственно по этой бетонной детали понять, кому что принадлежит и чья именно жопа уставилась в окно, невозможно, да я и не стал уточнять, благо все окна оказались за плотными жалюзи, поэтому и дядя, и я вслед за ним жили при электрическом свете.

Денег на мне повисло — жизни не хватит потратить. И я затеял евроремонт миллиона на полтора-два. Первое, от чего мне решительно хотелось избавиться — тяжеленные, совершенно советские обои, которых в мире нет уже лет тридцать. И, конечно, ванная — огромная, чугунная с кранами не в ногах или головах, а по левому борту, посередине. Вместо этого монумента решил я водрузить кабину цвето-музыкального душа, работающего в программном режиме, от обычного до мелкокапельного типа тропического муссонного дождя и душа-массажёра.

Бригаду ремонтёров мне предоставила дирекция гостиниц и высотных зданий, не бесплатно, разумеется. Бригада — по виду не ниже капитана ФСБ каждый, все ловкие, рукастые — без штопора любую башку свинтят.

Как они так лопухнулись, ума не приложу, но в одной комнатке, которая, скорей всего и жилой-то не особенно была, скорее, чулан-храмовник, они, сковырнув обои, обнаружили тоненькую папочку — при мне. Пришлось им отдать эту папочку мне. У себя в отремонтированном кабинетике я быстренько отсканировал то, что там было и через пару минут вернул ребятам:

— я думал, там стихи дяди или его воспоминания, а там какие-то инженерные детали и описи, мне это неинтересно, заберите или выбросьте (конечно, они забрали, я так предполагаю).

Я же вечером, когда остался один, получил удовольствие, разглядывая дядино наследие: так вот, чем он заведовал:

Там была схема кремлёвских башен.

А за ней — описание использования каждой.

Никольская, Сенатская и Спасская — расстрельные или башнии-убийцы. Отсюда, с этих трёх башен, с разных уровней расстреливается любое количество людей на Красной площади, до ста тысяч — в течение нескольких минут. Это — на случай несанкционированных демонстраций и опасных бунтов на Красной площади. Все три башни представляют собой арсеналы автоматов, огнемётов, минометов, гранатомётов и расходных материалов к ним в избыточном количестве. На Спасской башне размещается рота плюс отделение снайперов, ведущих прицельный огонь, на Сенатской — два взвода, на Сенатской — один. В обычные дни на башнях несут службу только снайперы, снайперская рота. Их казармы, как и казармы двух стрелковых рот — в здании Сената, так что занятие боевых и огневых позиций занимает менее пяти минут.

Между Спасской и Царской башнями — отдел кадров и пропускная для сотрудников и спецпосетителей Кремля.

На Царской башне установлены сверхчувствительные микрофоны, прослушивающие и записывающие все разговоры, происходящие не только на Красной площади. Но в Гуме и других прилегающих общественных местах. Здесь же установлено видеонаблюдение над воздухом над Кремлём и прилегающей аэроторией и всеми возможными подлётами в радиусе четырёх с половиной километров (Садовое кольцо).

Набатная и Константино-Еленинская башни контролируют и держат под прицелом автостоянку и стоянку экскурсионных автобусов, а также Васильевский спуск и, при необходимости, Большой Москворецкий мост, взрываемый радиосигналом с Константино-Еленинской башни. Обе башни также являются арсенальными и обслуживаются двумя пулеметно-огнемётными взводами и минёрным отделением. Кроме того, обе снабжены помпами и дальнобойными брандсбойдами, способными смыть не только туравтобусы, но даже опрокинуть речные суда.

Беклемишевская башня является продскладом. Сюда от Солянки проходит автомобильный туннель для поставки продовольствия спецфурами, включая рефконтейнеры. Беклемишевская башня уходит глубоко в землю и там соединена с общей авто-железнодорожной сетью так называемого второго метро. Нижние уровни башни представляют собой холодильники и аквариумы для скоропортящихся продуктов оперативного и длительного хранения, здесь же — подвалы алкогольных, слабоалкогольных и безалкогольных напитков, богатая и постоянно пополняемая энотека. Инертные продукты и сортировочный цех расположены в самой башне.

Петровская (Угрешская) башня — мусоросборник, откуда мусоровозы вывозят проверенный, рассортированный, досмотренный и контейнерированный мусор и отходы по Солянскому тоннелю. Здесь же идёт разделка трупов и доведение их до кондиций пищевых отходов.

Обе Безымянные башни представляют собой единый комплекс, обычно называемый Общежитием. Здесь имеется два отделения — первичное, или Гарем, и вторичное — Бордель. Большинство обитательниц Гарема — девственницы, так как пользователи их услугами нуждаются не в сексе, разве что виртуальном, а в геронтологических способностях девственниц. После использования в Гареме они поступают в Бордель, а затем, по истечении срока эксплуатации и здоровья — в Угрешскую. Посещается Бордель по расписанию, поротно, по пешим подземным переходам, соединяющим Общежитие со всеми кремлёвскими казармами.

Тайницкая и Благовещенская башни — многофункциональны: обе вооружены мощными водомётами, обе имеют сторожевое и наблюдательное назначение и оборудование. Кроме того, в Тайницкой и под нею традиционно находится сокровищница: драгоценности, ювелирные изделия, произведения искусства, запасы отечественных и иностранных денег, драгметаллы в слитках, монетах, орденах и изделиях, часы, сверхраритетные рукописи и книги. В случае необходимости сокровищница может быть срочно эвакуирована по сети второго метро в течение пятнадцати минут или взорвана. Благовещенская башня предназначена для исповеданий и медитаций, поэтому её чаще называют Пыточной. Здесь получают самую подлинную информацию у тех, кто потом попадает в угрешскую разделочную. Нынешний хозяин Кремля любит медитировать бескорыстно, без надежд на получение ценной подлинной информации, просто при виде истязаний людей ни в чём не осведомлённых. Это не только очищает и приводит к слёзному катарсису, но и поднимает адреналин эффективнее любых голливудских и отечественных триллеров.

Водовзводная (Свиблова) башня долгое время была лишь украшением Кремля, но теперь оборудована как Антицерковь и является контрастной альтернативой приторному, настоянному на елее и фимиаме православию. Здесь всё откровенно и наглядно, здесь душа возвращается в своё звериное первородство, здесь смываются покровы и наряды благочестия и вскрывается настоящая, чекистская сущность человека, его преданное происхождение от Феликса Дзержинского. Здесь проходят деловые и ритуальные собрания Ближайшего Круга, здесь рождаются новые замыслы и направления, здесь произносятся самые страшные клятвы и заклятья, выносятся приговоры самым страшным врагам и избираются средства их казни. Попадание сюда означает прежде всего безвозвратность шага вхождения. Помимо этого, Свиблова башня контролирует Большой Каменный мост, Дом на Набережной и храм Христа Спасителя, в состоянии стереть все три объекта в порошок практически мгновенно.

Боровицкая башня, как и Спасская, является въездной — куда-то надо же официально въезжать, не всё только подземно-подпольно. Ведь и официальные люди и церемонии, нет-нет, да и случаются в Кремле. Однако Боровицкая башня слишком велика, чтобы быть просто въездом-выездом. Здесь сосредоточена Интернет-защита Кремля. Интернет, как и всякая коммуникация, в отличие от информационных потоков, вещь двусторонняя, обоюдоострая. И Интернет-защита Кремля есть одновременно и Интернет-нападение, тотальное и всепроникающее. Интернет-начинка Боровицкой башни и есть пресловутая «рука Москвы», которая может дотянуться не только до любого уголка Земли, но и до Ближнего и Дальнего Космоса.

Оружейная (Конюшенная) башня давно уже и не конюшня и не склад оружия. Её называют часто Кинозалом, но на самом деле, тут видеозал, даже два: нижний, кубический — для просмотра видеоматериалов и видеозаписей всего в мире, представляющего опасность, неприятности или имиджевые потери: именно здесь идёт отбор материала, который не должен попасть ни на ТВ, ни на радио, ни в прочие СМИ и Интернет — проще разбомбить какой-нибудь город, чем дать шанс на утечку неприятной или опасной информации. Что обычно и исполняется. Второй этаж — видеозал упоения: спортивными, охотничьими, мужскими, художественными, музыкальными успехами, достижениями и победами. К сожалению, не всё из попадающего сюда, можно показать широкой и простой публике, даже друзьям не всё можно показать (разве что перед самой их ликвидацией), но полюбоваться и насладиться собой самому — в этом вопросе долго отказывать себе нельзя.

Комендантская (Колымажная) башня давно перестала быть местом пребывания кремлевского коменданта, фигуры церемониальной и ничего не значащей, а потому обходящейся скромненьким кабинетом с приемной, где сидит секретарша, и дальней спальной, за кабинетом, где она иногда лежит. Колымаги, понятно, здесь также давно уже не держат. Многоярусная Комендантская чаще называется Шпионской: сюда стекается компромат и шпионская информация на всех кремлёвских обитателей, на сотрудников Администрации президента, а также на Лубянку, то есть на все три жизненно важные структуры, без которых государство существовать не может (без всего остального — вполне). Точно такие же центры имеются в Администрации президента и в ФСБ, но никто точно не знает, где эти три потока и три узла сходятся воедино, а ведь они точно сходятся, должны сходиться, иначе государство опасно неуправляемо, но об этой мегашпионской точке можно только нумерологически гадать и предполагать всё, вплоть до всемирной жидо-масонской сети.

Кутафья башня, несмотря на малые свои размеры, также весьма многофункциональна: во-первых, это самая простая и очевидная караулка. Во-вторых, она есть звено связи с построенной под Манежной площадью открытым способом пневмотранспортной развязки, способной выбрасывать на десятки километров технику и людей — до аэродромов и аэропортов. Здесь же пульт управления танковой техникой, размещённой под Манежем: один сигнал — и центр города оказывается в танковом кольце, способном уничтожить или защитить всё вокруг себя. Наконец, географическое положение Кутафьей башни сделало её центром хим. обороны. Как известно, все средства хим. обороны являются исключительно наступательными: западный сектор, примыкающий к Кремлю, может быть полностью умертвлён этим средствами и таким образом стать экраном, непреодолимым никакими известными средствами перемещения.

Троицкая башня, Быдловка — единственный открытый вход в Кремль, разумеется, через многочисленные рамки и досмотры с прощупываниями и охлопываниями. Но это — чистая видимость. А сущность башни — медицинская. Здесь постоянно дежурит бригада врачей более, чем сорока специальностей — на случай экстренной помощи первому лицу и только ему. Для остальных обитателей кремля имеются многочисленные поликлиники, клиники, санитарные пансионаты, госпиталя и лазареты — и для мирного времени, и в случае внезапного и вероломного нападения извне либо изнутри.

Гранёная Арсенальная, примыкающая в зданию Арсенала, является диспетчерской всех оборон, защит и вооружений Кремля. Именно здесь находится пульт, управляющий уничтожением, если понадобится, и ФСБ, и Администрации президента, и Белого Дома в Вашингтоне, DC, и самого Кремля и ещё много чего другого: метрополитена. Сбербанка, Генштаба, Большого театра.

Самая большая башня Московского Кремля — Угловая Арсенальная или Собакина. Внутри башни — страшной глубины колодец. Это — самая глухая и недоступная тюрьма в мире. Здесь, в этом колодце, утопая в собственной грязи, вшивости и вони, во тьме кромешной, содержатся личные враги и неприятели, те, кто открыто не признают талант, ум, честность, легитимность и другие человеческие достоинства первого лица, которому приятно изредка навестить этих заживо погребённых, чтобы спокойно, с улыбкой и достоинством, спросить, оставаясь невидимым:

— Что, брат Пушкин?

И ответить за изумлённого и ошарашенного:

— Ничего, брат.

Продолжение
Print Friendly, PDF & Email

7 комментариев для “Александр Левинтов: Ноябрь 18-го

  1. — Что, брат Пушкин?
    И ответить за изумлённого и ошарашенного:
    — Ничего, брат.
    —————————————————-
    Этот диалог взят из «Ревизора». Там, если верить Хлестакову,, Пушкин якобы ответил:
    — Да так как-то всё, брат!

  2. На схеме Кремля, приведённой тут, одна башенка не названа: она в Александровском саду, после Оружейной идёт (по часовой стрелке).

  3. A.Левинтов: “ перед своими родителями мы в долгу и виноваты — навсегда…”
    :::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::;
    История – потерянного колена-семейства Израиля? … дороги в царство Б-жье?
    — в любом случае, интересная трогательная и поучительная.
    p.s. A лиц таких, как на фотографии Вашего отца, теперь и не встретишь. Разве что, если очень повезёт. Как заметил Хулиган (в Гостевой, куда не все могут попасть – длинная очередь) —
    “Жаль, что сегодня в мире преобладает \»реал политик\», прибежище шутов, трусов и паразитов…и никто больше не зайдет в чумный госпиталь, чтобы поцеловать умирающего солдата в уста…”
    Автору, Александру Левинтову – поклон.
    — — — —
    Наум Сагаловский
    **
    От курильской гряды до Игарки,
    от Игарки до химкинских дач —
    скрипачи, хохмачи, олигархи…
    — — — — — — — — — —
    А.Л. “Самая большая башня Московского Кремля — Угловая Арсенальная или Собакина. Внутри башни — страшной глубины колодец. Это — самая глухая и недоступная тюрьма в мире. Здесь, в этом колодце, утопая в собственной грязи, вшивости и вони, во тьме кромешной, содержатся личные враги и неприятели, те, кто открыто не признают талант, ум, честность, легитимность и другие человеческие достоинства первого лица, которому приятно изредка навестить этих заживо погребённых, чтобы спокойно, с улыбкой и достоинством, спросить, оставаясь невидимым:
    — Что, брат Пушкин?
    И ответить за изумлённого и ошарашенного:
    — Ничего, брат.”
    :::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
    Про Лиссабон и “жуликоватых итальянцев” понравилось меньше. Однако, “динамично, почти как в Голливуде…” 🙂
    p.p.s. я перед итальянцами в долгу: кроме Италии и Австрии мне никто и приземлиться не разрешал по дороге от башен Собакина. По вполне понятным причинам — “Литература с большой буквы” (в лице Котляревского, Гоголя, Горького, Бунина… — меня как национальное меньшинство) “не заметила…” (копирайт уваж. коллеги С.Э.)

  4. Воспоминания о Вашем отце тронули меня своей искренностью.

    А мысли о «ТВ сериалах» и купчине из «Чаевых» — развеселили.
    Вот только соловья жалко 🙁

    1. птичку всем жалко.
      А перед своими родителями мы в долгу и виноваты — навсегда

      1. Возвращаюсь к работе А.Е. Левинтова Ноябрь 18-го.
        Не из-за птичек, а из-за своего деда Моисея, перед которым в долгу.
        После прочтения Штампы, трафареты и лекала детективных ТВ сериалов, прослушал передачу на Голосе Свободы, где один из авторов детективных сериалов рассказывает о “групповом сочинении” современных сериалов. Чудеса. Выпекают, как баранки, на конвеере.
        …И стихи А.Л. недочувствовал, про
        Первый московский снег
        первый, ещё низкооктановый,
        но уже порядочно с грязью,
        я посылаю всех по накатанной
        крепкой славянской вязью
        переход через ноль состоялся —
        депрессивно и напрочь
        снег ещё не свалялся
        и не промёрз за ночь
        ветер позёмкой — наотмашь,
        голуби оголодали разом,
        спит — со вчерашнего — сторож,
        унёсся по ветру разум
        мир опустынен, бесцветен,
        в автобусе — фарш, а не люди,
        я узнаю по приметам
        в небе: не ангелов — судей
        А про Заветный забор 333 усердных читателя, все 333 богатыря, 🙂 без сомнения, прочли. И пропущенная башня обнаружилась – по часовой стрелке, после Оружейной.
        Дотошный народ – москвичи. Такое могут вспомнить, чего даже на Привозе не упомнят.

Добавить комментарий для Александр Левинтов Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.