Яков Каунатор: Житие сатирика в трёх действиях, девяти явлениях, с прологом и эпилогом. Окончание

Loading

Жванецкий был един в нескольких лицах. И автор, и исполнитель, и друг, и брат. В их триумвирате — Жванецкий, Ильченко, Карцев никто не оказывался в тени. Это было гармоничное и равноправное, главное, талантливое соединение авторства и исполнительства.

Житие сатирика в трёх действиях, девяти явлениях, с прологом и эпилогом

Яков Каунатор

Окончание. Начало

 Яков Каунатор Явление 5-е

«Люди-и-и-и! Ау-у-у! Где вы?»

Что вам сказать за Одессу? Это коммунальная квартира. Дядя Петя чихнул (проживает в Лузановском переулке, дом 5, кв.7), через минуту у него телефон разрывается. Вся Одесса хочет ему сказать «Будь здоров, дядя Петя». Звонят аж… аж… с улицы Котовского! (9-ая линия, штоб все знали!)

Вечер. Фима при телевизоре, идёт матч одесский «Черноморец» против киевского «Динамо». Соня при спицах, что-то там вяжет, Фиме это не интересно. Телефон звонит.

— Аллё, — это Соня в трубку.

— Да ты что! Катька (проживает на Белопольской, дом 17, кв.4) четвёртого родила? Опять сына??? Ну, Андрюха, ну стахановец… А вес какой? 4,300? Ну весь в Андрюху… Рая, скажи на милость, что нам остаётся делать? Только позавидовать Катерине…

Киевляне забивают второй гол «Черноморцу». То ли из телевизора, то ли от рядом с ним, раздаётся тяжёлый вздох, всхлипывание…

Соня приходит в себя от Раиной новости.

— Фима! Сволочь! Возьми наконец повышенные обязательства! Андрей Катьке с Белопольской четвёртого сына сделал!

— Соня! Моё лицо третий год не слезает со стены почёта нашего завода! У мене уже сил не хватает на эти обязательства! Ты видела эту стену? Где там лицо Андрея? Его лицо за углом на стене «Позор бракоделам!»

— Фима! 4 кило с 300 грамaв — это бракодел? А рост 54 см — это бракодел?

— Соня! Мой лимит обязательств закончился!

Это Одесса. Коммунальная квартира…

Ленинград

«Значит, Ленинград, холостая жизнь — я долго был холостяком, Райкин, эти все скитания… Ну, с Райкиным это не скитания, это праздничные поездки, но все равно, знаете ли… Ну, я получил квартиру от него, однокомнатную, в Ульянке. Ульянка — это пустырь, далеко, часа полтора на такси. Да-да-да, причем это при слабом движении, в те годы. Значит, вот, приезжаешь туда — пустырь, особенно белые ночи, я стою на пустыре, окруженный девятиэтажными домами, огромный пустырь, в одном из домов моя квартира. Вот стою я на пустыре, любуюсь — это небо розовое, белые ночи, красота! Никого, ночь, стою, просто мне приятно. Никого, и вдруг мне кто-то стучит в спину: «Разрешите пройти?». Я отодвигаюсь, там человек, очень интеллигентный. Но в драбадан. Он не может свернуть.»

Это Ленинград. Торжественный, величавый. И человек в нём, в этой торжественности и величии.

В Одессе ощущение единого целого с домом, с улицей, с городом. В Ленинграде странное ощущение одиночества:

Но ведь — РАЙКИН!!! Ещё одна ступенька…

Мне вспоминается фильм Глеба Панфилова «Начало». Жизнь провинциальной девушки, ткачихи из городка Речинска. Самодеятелность, где однажды во время спектакля в роли Бабы-Яги её заметил столичный режиссёр. Судьба, однако…

И предложил ей главную роль в фильме, роль Жанны д’Арк. И фильм успешный, и афиши с ликом Паши Строгановой в роли Жанны расклеены по городам. Успех? Почему же так мучительно ожидание? Режиссёры не спешат делать новые предложения «выскочке» из провинции.

Фильм — знаковый. Он обнаружил, что в каждом человеке спрятан талант, всего лишь надо разглядеть его. У Глеба Панфилова была своя Паша Строганова — Инна Чурикова. У Райкина — свои Ильченко, Карцев, Жванецкий, провинциалы, тоже, как и Строганова — из самодеятельности. И разница в одном: Паша была ткачихой, а «тройка» из портовых инженеров.

(Вспомнилось: в те времена самыми популярными тройками были две: Бывалый, Балбес и Трус, и Ильченко, Карцев, Жванецкий.)

Из Жванецкого эпохи Райкина:

— Весь день не спишь, всю ночь не ешь, — конечно, устаешь…

— Что делает дурак: вместо теории относительности изучает национальность Эйнштейна…

— Труднее всего человеку дается то, что дается не ему.

— У нас чего только может не быть. У нас всего может не быть. У нас чего только ни захочешь, того может и не быть.

— Хочешь всего и сразу, а получаешь ничего и постепенно.

— Я позицию не меняю.—Это власти меняют позиции относительно меня.

— В чем наша разница? Вместо того чтоб крикнуть: «Что же вы, суки, делаете?!» — мы думаем: «Что же они, суки, делают?»

Явление 6-е

«Идет по улице пессимист, а за ним два оптимиста в штатском…»
Михаил Жванецкий

Из хроники событий:

XXII съезд Коммунистической партии Советского Союза проходил с 17 по 31 октября 1961 года в Москве и впервые проходил в Кремлёвском Дворце съездов. Присутствовало 4394 делегата с решающим и 405 делегатов с совещательным голосом, а также делегации 80 зарубежных партий.

XXII съезд Коммунистической партии Советского Союза принял:

Устав КПСС, который, в частности, содержал Моральный кодекс строителя коммунизма

Принята Третья программа КПСС. Утверждённый съездом текст Программы завершает знаменитая фраза: «Партия торжественно провозглашает: нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!»

В ЦК КПСС

Программа выступлений народного артиста СССР А. Райкина… была подобрана тенденциозно. Она состояла из разрозненных фрагментов, монологов и интермедий из спектаклей Ленинградского театра миниатюр, которые в общем искаженно представляли отдельные явления жизни нашего общества.

В монологе о светофоре А. Райкин средствами актерской выразительности выделяет следующее: «Почему так часто приходится просить? Почему так часто приходится унижаться? Куда ни взглянешь — все на личных одолжениях. Часто просишь не только для себя. Просишь для других, для производства, для того, чтобы принести пользу государству…»

Явно клеветнический характер носит монолог о глупом и невежественном человеке, который, якобы, представляет за рубежом достижения советской науки и техники.

Выступавший вместе с А. Райкиным некто Михаил Живаницкий (снова речь о Жванецком. — Ред.) прочитал, как он выразился, «три монолога отрицательных персонажей из будущей программы театра»…

Секретарь (Харьковского. — Ред.) обкома КП Украины Ю. СКЛЯРОВ

А ведь родители предупреждали, молчание — золото…

Из воспоминаний Михаила Жванецкого:

«Первый гонорар получил сразу в 1967 году, а до этого три года Роман залезал под кровать и там, в темноте, в чемодане отсчитывал мне на питание десять рублей. Маманя вся в слезах слала три рубля в письме-конверте.

Пешком через мост в Кунсткамеру обедать, комплексно за пятьдесят копеек, и, чтоб я света белого не видел, у меня не было еще четырех копеек на троллейбус, отчего был сухим, мускулистым и смелым, как все, у кого ничего нет.»

Спасибо маме, Раисе Яковлевне, оставшейся вдовой в 1957 году, всю свою родительскую любовь перенесшую на сына, на свою материнскую надежду.

Театр — это особая Галактика. В ней каждый художественный руководитель, главный режиссёр в душе своей всегда Карабас-Барабас. И Аркадий Исаакович Райкин — не исключение. У Райкина Жванецкому довелось испытать унижение и безденежьем, и «без определённого места жительства».

Как и у Жванецкого, у Райкина по жизни был вектор вертикальный. Сколько ступенек ему пришлось преодолеть, чтобы подняться на… нет, не могу сосчитать даже задрав голову. Там, в той недосягаемой высоте, удалось ему преодолеть земное притяженье и купаться нынче в космической славе. Оттуда, с той высоты смотрит он вниз, там карабкается по ступенькам, им преодолённым, какой-то чудик, Михаил. «Пускай, пускай побарахтается, пусть знает почём фунт лиха…”

Нет, ну дедовщина, прямо дедовщина какая-то…

С высоты своего вектора Аркадий Исаакович даже и не углядел, что и Жванецкий, и его друзья уже не мальчики, которых он увидел когда-то в Парнасе-2, а мужи. Им за 30. Уже очень-очень за 30. В таком возрасте уже начинаешь задумываться о своём месте в этой жизни, о том, что я успел сделать и что я ещё обязан сделать?

Ничего… Твои миниатюры и монологи исполняются в театре самим Райкиным, но при этом — безденежье, при этом едва ли не полное умолчание о твоём авторстве. И если безденежье ещё можно пережить, но как пережить творческому человеку бесславие, безвестность?

Ах, да… Тщеславие… Найдите мне творческую личность без тщеславия? А, может, именно тщеславие — движитель творчества?

Из книги А. Райкина «Без грима»:

«Наступил момент, когда подобное положение Жванецкому показалось обидным. Входя в троллейбус и слыша какие-нибудь реплики собственного сочинения, […] ему подчас хотелось […] обратить внимание пассажиров на то, что автор-то вот он…

Дело прошлое, но должен сказать, что как завлит Жванецкий никуда не годился. Ему не хватало дипломатичности, терпимости, элементарной усидчивости».

Предел терпения у Райкина наступил, когда он узнал, что Жванецкий с друзьями выступают на каких-то чуть ли не самодеятельных площадках со своими миниатюрами. (Выступали именно с целью хоть что-то заработать, напомню, Жванецкий три года жил благодаря лишь помощи друзей).

Жванецкий из театра был изгнан.

Михаил:

«А!.. Эти одинокие выступления… эти попытки репетировать что-то с друзьями. Эти попытки что-то доказать. И первая публика. И первый успех. И с поцелуями и любовными клятвами был уволен из театра в 1969 году навсегда! Как сказал А.И.Р.: «Отрезанный ломоть!» Все, эпизод снят!»

Ленинград так и не стал новой ступенькой. Он стал лишь опытом и школой Райкина.

Но: стал ещё и испытанием верности. Михаил из театра был уволен. Виктор и Рома ушли следом за другом добровольно, ушли сами.

Ах, Одесса, жемчужина у моря! Она встретила своих блудных детей теплом и любовью!

Жванецкий, из 60-х:

— В историю трудно войти, но легко вляпаться.

— Оптимист верит, что мы живём в лучшем из миров. Пессимист боится, что так оно и есть.

— Если сложить темное прошлое со светлым будущим, получится серое настоящее.

— Если появился кто-то, готовый свернуть горы, за ним обязательно пойдут другие, готовые свернуть ему шею.

— Вначале было Слово…. Однако, судя по тому, как развивались события дальше, Слово было непечатным.

— Чем удобряли, то и выросло.

— Всякий раз, когда я вспоминаю о том, что Господь справедлив, я дрожу за свою страну.

— Я бесконечно уважаю чудовищный выбор моего народа.

Из миниатюр для театра Райкина:

—На нашем заводе один чудак изобрел машину. Целый год над ней работали. Решили ее отправить на выставку в Париж. Правда, самого изобретателя с машиной не пустили. У него там обнаружилось что-то где-то кто-то. На каких-то островах в каком-то лесу.

Поехал из облсовпрофа товарищ. У него нигде никого не было. И из подшефного колхоза девушка — ей давно обещали во Францию. Правда, они у изобретателя спросили, на каком принципе, как, что, какие заряды, какие отталкиваются, какие притягиваются. Девушка как раз физику еще помнила. А из облсовпрофа товарищ — ну, уже, видимо, подустал. Путевки все распределял, ругался, и начал элементарные законы забывать. Не то что там Джоуля-Ленца, или Ома — ну и Архимеда не мог уже себе представить. Хотя сам дядя представительный, шляпа на нем сидит, как на гвозде.

Главная мечта нашего человека — попасть на склад. Внутрь базы. В середину.

— Скажите, это склад? Тот самый?

— Да.

— Слава богу. Я пока к вам попал… Ни вывески, ничего. Мне сказали, что здесь все есть. Я не верю конечно.

— Что вам?

— Вот это я могу… вот это что?

— Сколько?

— Одну можно?

— Сколько?

— Полторы.

— Дальше.

— А у вас есть?.. Подождите, а можно с женой? Я мигом. Я только здесь.

— Пропуск на одного.

— А позвонить?

— Отсюда нельзя.

— А сюда?

— И сюда нельзя. Быстрее. У меня кончается рабочий день.

— А завтра?

— Пропуск на сегодня.

— А вы мне поможете?

— Я не знаю, что вам нужно…

Действие Третье
МИХАЛ МИХАЛЫЧ…

Явление 7-е

«И ни церковь, и ни кабак —
Ничего не свято!
Нет, ребята, всё не так!
Всё не так, ребята…»
Владимир Высоцкий

Не прижились в Ленинграде самобытность одесситов, их юмор и энергетика. Известен случай, когда Райкин наотрез отказывался брать в репертуар театра миниатюру Жванецкого «АВАС». На одном из шефских концертов друзья на свой страх и риск исполнили её.

Райкин был изумлён реакцией зала, зрители едва не падали со стульев от смеха. Ильченко был тотчас же «отодвинут» из дуэта и миниатюру эту уже исполняли сам Мэтр и Рома Карцев.

Утончённая эстетика Аркадия Исааковича с трудом воспринимала юмор тридцатилетних. Извечный конфликт «отцов и детей». Вероятнее всего это и было причиной «развода» и фразы, брошенной в сердцах вдогонку Жванецкому: «Отрезаный ломоть».

Как бы там ни было, но это тот случай, про который говорят: Нет худа без добра! Друзья обрели свободу, творческую независимость и… Хорошо было под крылом у Райкина, худо-бедно, но — под крылом. Теперь свобода и независимость привели их к осознанию -только своими силами, своим упрямством и энтузиазмом доказывать миру свой талант. Без связей, без поддержки сверху, карабкайтесь по лестнице, одолевайте ступени…

Что — жизнь? Что жизнь? Это начало начал… Родился — вступил в этот мир, и школа, и юность, и работа, и женитьба, и отцовство, и зрелость — всё начинаешь сначала. И потому живёшь в глубоком убеждении, что тебе уже дааавно не привыкать что-то начинать сначала.

Из воспоминаний Жванецкого:

«В Одессе мы создали Театр миниатюр. Там грянула холера. Город был оцеплен карантином, репертуарная комиссия из Киева не смогла прилететь, и мы стали лауреатами Всесоюзного конкурса артистов эстрады. В те годы всюду к сатире относились подозрительно, а в Киеве в ней видели источник всех бед и неурожаев, и мы бежали путем конкурса в Московский театр миниатюр. А мне помог комсомол, космонавты, все, кому я читал, кого веселил, кто открыто меня не поддерживал, но в душе присоединялся…»

Наконец-то, наконец после питерской остановки преодолена ещё одна ступенька. На ней, на этой ступеньке признание зрителей и новое, прежде никогда «тремя танкистами» не встречаемое — слово Аншлаг. Ах, какое же сладостное явление, при котором испытываешь чуть ли не оргазм.

70-ые, начало 80-ых. Ещё не осознанное, ещё только интуитивное ощущение усталости от торжественно-мертвящего официоза и жажда услышать живое слово, которое как в кривом зеркале отражает эпоху. Канул в Лету 80-ый год, «год построения коммунизма», и над этим несбывшимся уже смеются в открытую. Но и то, что строили не имеет названия. Нечто уродливое, к чему светлые головы из Академии наук никак не могут придумать определение. А суть этого уродливого уже давно вскрыта и озвучена.

— Ты слышал вчера Жванецкого?

— Ой, к нам на работу пригласили Карцева с Ильченко и Жванецкого. На станках стояли! Весь кран был облеплен! Как они оттуда аплодировали ума не приложу!

Спасибо научно-техническому прогрессу, появились кассетники и голоса Жванецкого и его друзей достигали не только краёв и областей, но и отсеков космического корабля. Это был АНШЛАГ!!!

И были другие слушатели…

Странное ощущение от этого рассказа. Телевидение ещё рапортует о победах строителей БАМа, спустя два года после «построения коммунизма» принимается Продовольственная программа, но здесь, в Барвихе ощущение тления…

Жванецкий из 70-ых…

— Нормальный человек в нашей стране откликается на окружающее только одним — он пьет. Поэтому непьющий все-таки сволочь.

— Порядочного человека можно легко узнать по тому, как неуклюже он делает подлости.

— Наша страна напоминает катящуюся бочку. Она катится сама по себе. А все вокруг прыгают, объясняют. Рядом бегут. Рулят даже. Тормозят даже.

А потом плюют и кричат: «Спасайся!»

— Еще при советской власти мы научились есть по способности, а работать по потребности.

— Министерства напоминают столб, облепленный мухами.

Все держатся за рабочее место.

—Положительные эмоции — это эмоции, которые возникают, если на все положить…

— Что наша жизнь: не привыкнешь — подохнешь, не подохнешь — привыкнешь.

Явление 8-ое

«Неправда, друг не умирает,
Лишь рядом быть перестаёт.
Он кров с тобой не разделяет,
Из фляги из твоей не пьёт».
Константин Симонов

21 января 1992 года скончался Виктор Ильченко. Судьба… Не всегда и не ко всем она бывает благосклонна. И страшная болезнь — рак не выбирает, гений ты или злодей. Может, выпала этой болезни ранарядка, по ней и ткнула в первого попавшегося…

 

«Никто ещё не знает средства
От неожиданных смертей.
Всё тяжелее груз наследства,
Всё уже круг твоих друзей».
Константин Симонов

2 октября 2018 года в возрасте 79 лет от остановки сердца умер Роман Карцев.

Странное время наступило для меня. Мне часто стали вспоминаться симоновские строки. Есть время находок, когда ты находишь друзей, призвание, любовь, смысл жизни, но приходит срок, и наступает безжалостное время потерь…

Почти 60 лет они были единым организмом. И вектор вертикальный и для Жванецкого, и для Ильченко, и для Карцева был единым. Вместе они переживал падения, застои и Аншлаги.

Всё теперь одному, как однажды произнёс Высоцкий. И, простите за повторение, опять Константин Симонов:

Неправда, друг не умирает,
Лишь рядом быть перестаёт.
Он кров с тобой не разделяет,
Из фляги из твоей не пьёт.

Упрямство, гнев его, терпенье —
Ты всё себе в наследство взял,
Двойного слуха ты и зренья
Пожизненным владельцем стал.

«Нас было трое — Рома, Виктор Ильченко и я. Мы были как братья. Рома заменял мне брата, которого у меня никогда не было.
Михаил Жванецкий»

Он, Михаил Жванецкий, поднялся на вершину. На ту, с которой когда-то смотрел вниз на карабкающихся «трёх танкистов» Аркадий Райкин. И, как вектор, который был у них один на всех, так и вершина эта была одна на троих.

Аркадий Райкин был гениальным. Исполнителем. Он гениально исполнял тексты, сочинённые для него автором. И как же часто авторы, имеющие прямое касaтельство к его славе, оставались в тени этой славы.

Жванецкий был един в нескольких лицах. И автор, и исполнитель, и друг, и брат. В их триумвирате — Жванецкий, Ильченко, Карцев никто не оказывался в тени. Это было гармоничное и равноправное, главное, талантливое соединение авторства и исполнительства.

И есть ещё одно отличие Жванецкого от Райкина. Аркадий Райкин, повторюсь, гениально отражал частности, «негативные явления нашей социалистической действительности». Пьянство, бюрократ, мздоимец, глупец на руководящей должности — популярные герои его масок, не имейщие к системе, к государственности никакого отношения. Всего лишь пороки человека, которые необходимо показывать, чтобы знать как с ними бороться. Поэтому и любила его власть, лелеяла и ласкала, что не замахивался он на… на систему.

В отличие от нас, простых людей, обладающих зрением, зрение Жванецкого представляло собой микроскоп. Он сумел из частности перейти к общему и задать вопрос: ведь эти пороки человеческие откуда-то берутся? Может быть. может быть это «в консерватории надобно что-то исправить?»

Жванецкий, цитаты:

— Экипаж прощается с вами и желает вам приятного полета….

— Из двух зол я выбиpаю то, какое pаньше не пpобовал…

— Микробы медленно ползали по телу Левши, с трудом волоча за собой подковы…

— Хорошо не просто там, где нас нет, а где нас никогда и не было!

— Самое несчастное животное — осьминог. У него и ноги от ушей, и руки из жопы, и сама жопа — с ушами.

— Для мании величия не требуется величия, а вполне хватит мании.

— Мы умнее тех, кого выбираем.

— Сегодня слова: «Есть на телевидении одна хорошая передача…» — напоминают донос.

— Дураки очень любят наказывать умных. Во-первых, себя поднимают. Во-вторых, умней получаются. В-третьих, все видят, кто главный. Единственное — потом не знают, что делать.

Явление 9-е

«Многие сатирики, в том числе и Жванецкий, потеряли свою актуальность: ведь они были писателями того времени, а то время… кончилось. И без чьих-то сатирических намеков все видели, что представляет из себя Ельцин… Необходимо было проявить новое видение новой жизни и величайшую изобретательность, как это смог сделать Михаил Задорнов, дабы остаться на плаву достойным образом, а не гадить в приличном месте, «забыв», что для этого существуют специально отведенные места.»
Иосиф Кобзон, книга «Как перед Богом»

Книга Иосифа Давыдовича Кобзона «Как перед Богом» появилась передо мной случайно. Я в душе мещанин, обыватель, падок на этакое, претенциозное. Конечно же, конечно стал листать. И вот дошёл до строк, к Жванецкому относящиеся. Прежде, увидев название книги я сразу вспомнил строки Лермонтова:

Ты слушать исповедь мою
Сюда пришел, благодарю.
Все лучше перед кем-нибудь
Словами облегчить мне грудь.

Так ведь и само название книги возвышенное, пафосное, исповедальное. И вот вчитываюсь я в воспоминания о Жванецком, тем сильнее странное чувство охватывает меня. Что-то мелочное, «базарное» всё отчётливее появляется в тексте.

«Кончилось тем, что они приехали ко мне в Москву и попросили, чтоб я помог им встретиться с нужным человеком… Они договорились с Рудиным дать им «Сад-Эрмитаж», чтобы выступать там со своей программой. Но дело встало из-за Шкодина Михаила Сергеевича, в то время первого заместителя руководителя Комитета по культуре Москвы. Он был против. И вот они попросили: «Как бы нам попасть к Шкодину, чтобы он не возражал против нашей работы в Москве?!» А у меня с Михал Сергеичем Шкодиным были нормальные отношения. И я привел их к нему. Состоялся откровенный разговор, который закончился тем, что Шкодин разрешил им работать в «Эрмитаже».

Потом появилась просьба помочь решить их квартирные вопросы по обмену, по переезду в Москву, по получению квартир. И в этом я им тоже помог. Таким образом, я принял самое прямое участие в их судьбе.

Вот такое было, но что я хочу еще сказать. Для писателя подобного масштаба, причем, действительно талантливого писателя, существовавший режим, политическая ситуация и время являлись незаменимой пищей для творчества. Можно просто рассказывать анекдоты или просто шутить. Это да. Но это так, в компании. Для государства же, для страны, для народа настоящему писателю нужно прежде всего заявлять о своей позиции!

В свое время, в советское время, когда он остро высказывался в своих монологах или в тех работах, которые по его произведениям делали Карцев и Ильченко, Жванецкий по-настоящему был на высоте положения. Но потом, когда возникла эта лживая демократия, когда стало можно говорить, что угодно, и даже со сцены говорить матом, оказалось, что все это никому не нужно.

— Если бы не „комсомольский певец“, о котором ты говоришь с таким упоением, вызывая ажиотаж и ехидные улыбки, кто бы тебя знал, кроме соседей по коммунальной квартире в Одессе? Так бы ты там и жил, пока сам себе не надоел… Ты что себе позволяешь? Какое ты имеешь право? Собственно говоря, и в Москве-то тебя прописали только потому, что просил за тебя именно тот самый „комсомольский певец“, над которым ты теперь так посмеиваешься. Как же тебе не стыдно? Почему ты такой неблагодарный? Почему ты удивительно хамский человек по отношению к людям, которые делают тебе добро?» Вот где-то в таком духе я ему все.

Какое хамство! Вообще неприкрытое… Это — не провинциализм. У хамов нет столицы. Они везде одинаковы — и в городе, и на селе. Хам есть хам. Отличительная его черта — отсутствие культуры человеческих отношений. Хотя, может быть, это и есть проявление провинциальности (?) вырвавшегося из грязи в князи: «Я теперь вот какой. И могу все, что захочу!» А получил по башке, испугался, затих и сразу на попятную, и тут же давай прятаться за чьи-то могущественные спины или бежать на “запасной аэродром”».
Из книги Иосифа Кобзона «Как перед Богом».

Длинная цитата. Самая длинная из цитат в этом тексте. Наверное это называется «превышение должностных полномочий». Но ведь не зря же я её полностью привёл. Она не столько говорит о Жванецком, сколько говорит о самом Кобзоне. Для него вполне естественно ради прописки унижаться и просить могущественного посодействовать в прописке в Москве. Проживание там, где человеку удобно, проживание по желанию в любом городе это естественное право человека в понимании Жванецкого. Проживание по прописке — это своего рода крепостное право, полная зависимость от чиновника, это естественное состояние человека, как полагает Кобзон. Ему невдомёк, что это не талантливый автор через унизительные просьбы, через знакомцев должен испрашивать помещение для работы, это власть должна помогать таланту.

Помните донос в ЦК КПСС из Харькова?

«В монологе о светофоре А. Райкин средствами актерской выразительности выделяет следующее: «Почему так часто приходится просить? Почему так часто приходится унижаться? Куда ни взглянешь — все на личных одолжениях. Часто просишь не только для себя. Просишь для других, для производства, для того, чтобы принести пользу государству…»

Из частности Жванецкий вывел общее, характерное для системы.

Иосиф Давыдович остался на плаву в соответствии с новыми веяниями. Даже не удивительно, что во все времена он всегда оставался на плаву…

«…Конечно, можно сказать, что Жванецкий взялся за Кобзона, потому что остался без темы.»

В далёком прошлом нашёл в дневниках Л. Тостого одну фразу, которая меня озадачила: «Делай добро, но делай его незаметно». Долго расшифровывал её, пока не понял: делай добро естественно, а не напоказ.

Добро Кобзона не естественное, оно — напоказ, иначе не вспоминал бы свои благодеяния Михаилу Жванецкому.

В этой странице, посвящённой Жванецкому, вдруг так наглядно очертилась недалёкость Кобзона. Ведь это не время Жванецкого и не тема Жванецкого закончились. Закончилось время Кобзона комсомольско-патриотическое, и не сегодня, а позавчера.

Из Жванецкого:

— Если тебе лизнули зад, не расслабляйся — это смазка!

Из частного — общее, Михаил Михайлович Жванецкий:

Всё, кончилось золотое время, в стране всё за деньги…

В платных туалетах посетители, у которых запор, требуют вернуть деньги обратно, и суды их поддерживают. По любому вопросу можно обратиться в суд и получить оправдательный приговор. Главная задача суда — не связываться, главная задача церкви — не ввязываться. Суд, церковь и народ полностью отделились от государства, учителя отделились от учеников, милиция отделилась от воров, врачи отделились от больных, всё, спросить не у кого.

На экране непрерывно стреляют, любят друг друга в крови, в грязи, и поют там же. Песни по смыслу приближаются к наскальной живописи. Секс полностью отделился от любви, на свадьбах под крик «Горько» уже не целуются, а идут дальше. Любимые называются партнёрами, объятия называются позой, поцелуй называется началом игры, женихи и невесты исчезли как класс, среди венерических болезней самая редкая — беременность.

Остальное нормально. Москва сверкает, Одесса хорошеет, Омск впервые узнал, что такое автомобильные пробки. В правительстве вяло идут дебаты когда давать пенсию — с 60 или с 65 (это при средней продолжительности жизни в 57). Во время эпидемии гриппа особым шиком считается подговорить гриппозного поцеловать начальника. Радиации у нас никто не боится — считается, что умереть от неё мы просто не успеем. В магазинах всё есть, только кому это всё есть? Начиная с 17-го года, едят только «новые русские». Песен в стране стало в сто раз больше, зато стихов в песнях — в сто раз меньше. Приятное новшество — пение под фонограмму: любимый певец прилетает на гастроли, но голос с собой не берёт. То, ради чего собрались, не происходит, хотя и рот открывает, и на нас кричит, мол, не вижу ваши руки, не слышу аплодисментов, «браво» не слышу… «Вяло!» — кричит он на нас, «вялые вы!». Это мы-то в зале вялые? «Не слышу вас!» — кричит. Это нас он не слышит, как будто мы поём. Но в конце концов он добивается нашего звучания, так что фактически это мы выступаем под его фонограмму.

Все газеты о том, как вести себя в постели, как будто мы из неё не вылезаем, хотя прохожие на улицах есть. Все советы как спать-переспать, и никаких советов как жить. В результате: как ограбить банк — знает каждый россиянин, как сохранить там деньги — не знает никто. Так как наше производство не работает, одеты мы прилично. Женщины наоборот — раздеты ярко и броско, делают для этого всё, потом за это подают в суд.

Президент новый для всех загадка. Раньше была загадочная страна, потом загадочный народ, теперь загадочный президент… Умом никого из них не понять. Тут надо чем-то другим думать, чем — мы ещё не подобрали. Сегодняшнюю жизнь понять нельзя. Литературы нет, учебников нет. Рассказать об этой жизни, как об этой новой водке: когда она даёт в голову — перестаёшь соображать. В Москве пришли в новый ресторан, стали ждать официанта, он пришёл и принёс счёт. То есть так по-новому никогда не жили. Когда меня спрашивают: «Ты как по-английски?» — «Читаю свободно, но не понимаю ни хрена».

Что хорошо в России — все живут недолго, сволочи в том числе, поэтому весь вопрос в терпении. И всё же взамен мрачных и одинаковых появились несчастные и счастливые. И весь этот кипяток со всеми его бедами и загадками всё-таки больше похож на жизнь, чем та зона, где тюрьма, мясокомбинат, кондитерская фабрика и обком партии выглядели одинаково.

Эпилог

Миша = юность + Как прекрасен этот мир, посмотри! = юмор;

Михаил = зрелость + этот мир не без греха = ирония, сатира;

Михал Михалыч = мудрость + что мы наделали? + этот мир несовершенен…= сарказм, скептицизм.

___
*) Искренне благодарен замечательному человеку — Наташе Шайн-Ткаченко за её «каторжный» труд по выковыриванию из текста моих многочисленных опечаток.

Print Friendly, PDF & Email

5 комментариев для “Яков Каунатор: Житие сатирика в трёх действиях, девяти явлениях, с прологом и эпилогом. Окончание

  1. Дорогой, Яков, прекрасный рассказ о нашем замечательном земляке. О времени и осебе, с большой теплотой и любовью. Жизнь Михаила Жванецкого и его друзей не закончилась, она продолжается в Ваших замечательных эссе. Живите долго, несите вечное…

  2. За Одессу и ЗА Ленинград много можно добавить.
    Однако, у Якова К. сказано достаточно. С п а с и б о.

  3. Насколько мне помнится, «ПАРНАС» создавался на базе самодеятельного студенческого театра под руководством Иосифа Львовича Берковича — отличного режисёра, хотя (поэтому?) он меня в актёры и забраковал, а Додика Макаревского даже умудрился на пару семестров перевести из «Консервного» в наш Политех в интересах труппы. Известно ли Вам, уважаемый Яков, были ли у него контакты с троицей Жванецкий-Карцев-Ильченко?

    1. Я просмотрел много материалов о Парнасе-2, но не встречался с этим именем. Полагаю, что если Иосиф Львович Беркович стоял у истоков театра, то обязательно был близко знаком с замечательной троицей. Из материалов о театре есть интересная заметка: http://www.odessitclub.org/index.php/novosti-i-publikatsii/1211-teatr-parnas-2-1962-j-sudbonosnaya-vstrecha

Добавить комментарий для Soplemennik Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.