Ян Майзельс
Память
«Россия, нищая Россия!
Мне избы серые твои,
Твои мне песни ветровые,
Как слезы первые любви…»
«И всем казалось,
что радость будет,
Что в тихой заводи
все корабли…»
А. Блок
Я родился в глуши, за Уралом,
Вдалеке громыхала война,
И ковала мечи и орала
За горами Урала страна.
И мне грезится гор панорама,
Серых изб слеповатый фасад.
А на снимках — и папа, и мама
Друг на друга с любовью глядят,
И я сам — ангелочек во взлете,
Но, крылом отвращая беду,
Я отца не сберег…
и в пехоте
Он погиб в сорок первом году.
А с войны — ни письма, ни открытки
Хоть и чудо случалось порой, —
И все ждал я, что скрипнет калитка
И покажется папа-герой.
На душе — роковое похмелье,
Каждый третий мужик — инвалид…
И, приняв приворотного зелья,
Дядя Петя в коляске сидит.
Забывается все понемножку,
Мать моя — молодая вдова…
И рыдает гармонь у окошка,
Зазывные выводит слова:
«Может, радость твоя недалеко,
Да не знает, ее ли ты ждешь.
Что ж ты бродишь всю ночь одиноко,
Что ж девушкам спать не даешь?»
Все изведавши страсти-напасти,
Ночи белые, черные дни,
К тихим заводям зыбкого счастья
Разлетелись кровинки мои,
В рай земной устремляясь душою,
От родных отрываясь корней…
Было горе — большое-большое,
Были радости — чуть поскромней.
Всех по странам судьба раскидала:
Где ни глянь — всё родня да родня…
В тихой заводи мать умирала…
Там, под небом чужим…
Без меня…
ТУЧКИ НЕБЕСНЫЕ
«Что же вас гонит?..»
М.Лермонтов
Он Россию покидает
И мечтает: поскорей!
Крест на прошлом проставляет
Отбывающий еврей.
Это значит: прочь сомненья,
Веселей вперед гляди.
Совершишь посадку в Вене,
И Россия — позади.
Это значит: скоро Штаты!
Ваш кончается дурман,
Азиаты, азиаты!
Курс один — за Океан!
Это значит: самолеты
Нас умчат за край земли…
Патриоты, патриоты!
До чего вы довели!
Вот и Вена! Все как будто:
Приземлился самолет —
Так расслабься на минуту…
Нет, чего-то не даёт:
И обратно ходу нету,
И еще чего-то жду…
Век скитаться мне по свету,
Словно Вечному Жиду.
Век искать иную землю,
Проклиная милый край…
Что-то в этом не приемлю
И не верю в этот рай,
Где другие патриоты
Нас встречают у ворот,
И уносят самолеты
Нас за новый поворот, —
В рай ли, в ад ли — кто подскажет? —
Что-то знойное на вид,
Купля где и распродажа
Залетевших душ кипит.
Продавать свои таланты,
Видит Бог — судьба жида…
Эмигранты, эмигранты,
Что вас гонит и куда?
НОСТАЛЬГИЯ
В отрешенности и всуе,
В откровенности, в броне —
Все мое в себе несу я, —
Что вмещается во мне.
Есть во мне и смех, и горе,
Сушь и слякоть, рай и ад…
Я ушел за сине море —
Помогает, говорят.
Но за далью Океана
Что-то есть еще пока
Привлекательное странно
В тишине материка,
В ветхом шарканье ступени,
В каждой улочке кривой,
В каждой веточке сирени,
Потревоженной весной.
Сад, завалинка, корова,
Деревянные дома…
В покосившихся хоромах —
Палех мой и Хохлома.
Детства призраки нетленны,
Чем-то сказочным полны, —
И вокруг — дворцы из пены
И хоромы из волны.
Вместо модной аллергии
К солнцу, к запахам, к цветам —
Ностальгия, ностальгия,
Ностальгия тут и там.
Зову сердца — что ж, поверю:
Все вода кругом. Беда!
Где же мой желанный берег,
Где прилягу навсегда,
Где в последнее мгновенье
Промелькнет вся жизнь опять?
Посреди шипов и терний —
Неземная благодать!
ДУША
Была еще так хороша,
Как сказочный замок в тумане,
Не знавшая жизни душа —
Раба моих робких желаний.
Была моя дума чиста:
Кровинкой в хрустальном бокале,
Росинкой на лоне листа
И лебедем под облаками.
Еще не прошел суховей
С победно грохочущим тушем,
Но призраки первых любвей
Уже накликали кликуши.
И в сумраке синего дня,
На пьяном и злом карнавале,
Они отыскали меня
И тайное слово сказали.
Тогда, о, конечно! — тогда,
Темна, холодна, неизбежна,
Тревога ночи навсегда
В душе поселилась мятежно,
Свой мнительный норов порой
В сомнительной пряча улыбке,
Тая под ночной мишурой
Смычок от несбывшейся скрипки —
В губительной сердца глуши,
Как будто в средине вертепа…
И нету кругом ни души,
Могущей довериться слепо.
Лишь изредка всхлипнет смычок,
Не в силах хранить свою тайну —
И дальнего детства сверчок
Ему отзовется печально.
ОТЕЦ
День — июньский. Век — двадцатый.
Маме только двадцать лет.
В строй становятся солдаты.
Живы бабушка и дед.
Суматоха, сборы, слухи…
Сверлит небо «Мессершмидт»
Дети плачут и старухи.
Вождь загадочно молчит.
Или, может быть, он струсил?
Кто ж приказы отдавал?!
Расставаясь с Белой Русью
Шли составы за Урал.
Будет прожито немало
И привидится во сне…
Меж Сибирью и Уралом
Довелось родиться мне.
А пока — дымят машины.
Нету вдов еще, сирот.
Бабы — дома. А мужчины
Отправляются в поход.
Рок мужицкий, неизменный,
Ждет солдата тяжкий путь.
И гудят, гудят сирены,
Навевая мрак и жуть.
Пухом ей земля сырая! —
Год как нет ее средь нас —
Прибежала тетя Рая:
«Гришу видела сейчас!
Вон он — там, где вся пехота,
Среди стриженных голов.
Ты скажи ему хоть что-то
На прощанье… Пару слов».
С неба немец слал листовки
(бомбы он пошлет потом).
Мой отец стоял с винтовкой,
Мама, плача, с животом.
И, страшась, что не расслышит
Он ее сквозь танков гул,
Закричала: «Гриша, Гриша!».
Молча он рукой махнул.
И прошли солдаты строем
В ночь войны средь бела дня.
Мой отец погиб героем,
Не увидевши меня.
И меня тревожат марши,
Песни тех военных лет.
Я отца в два раза старше*,
Он Солдат, а я поэт —
Вот «генетика» поэта…
Двадцать первый на дворе…
Мы с отцом расстались летом…
Я родился в ноябре.
___
*Стихотворение написано в 2001 году, в годовщину нападения немцев на СССР.
НА КЛАДБИЩЕ СМОЛЕНСКОМ
В тиши почти что деревенской,
Свершая чувственный обряд,
Я был на кладбище Смоленском
Среди надгробий и наград.
Шел мелкий дождь. Была суббота.
Терзал мой мозг печальный стих.
Меня влекло куда-то что-то
Под зелень улиц нежилых,
В земную тишь миропорядка
И в неземную благодать.
Под шум дождя мне было сладко
О тихой пристани мечтать
На берегах реки Смоленки,
В переплетении корней.
Поодаль, у бетонной стенки
Две утки плавали по ней.
А чуть левее, у забора
Бесились псы, забор храня.
Я понимал, что я был вором
В их понимании меня.
И увязались псы за мною,
Из кожи рвались и из жил —
В их пониманьи я земною
Своею жизнью дорожил.
Иного мира, неземного,
Где все уже предрешено,
Воображения больного
Понять им, бедным, не дано.
Но здесь, на кладбище Смоленском,
Мог помечтать я, как поэт,
Что в городке далеком энском
В меня направлен пистолет.
Вмиг разрешая все проблемы
И сократив мучений срок,
Я буду там, где будем все мы, —
Быть может, раньше на годок.
Уйду туда, в иные дали,
От Черной речки пустоты.
А за оградой не рыдали
И молча ставили цветы.
Вороны каркали упорно.
Кружились листья над рекой.
Дождь умирал… И кто-то в черном
Шептал слова за упокой.
* * *
Когда былое истекло,
Весь мир вокруг и чужд, и странен,
И брызги дней летят в стекло
Полынью лет на сердца камень.
Тот камень тяжек и горюч,
Подвержен холоду и зною,
Но вдруг, как солнце из-за туч,
Взойдет в нем что-то неземное,
Такое жаркое, что вновь
Цветет сирень среди бурьяна,
Как будто первая любовь
К тебе вернулась покаянно,
Еще несмятым парусам
Вернувши трепетность былую,
Взлетев к высоким небесам
И к сокровенным поцелуям.
И вновь тебя объемлет дрожь,
И взгляд один всей жизни стоит…
Но сердца камень не тревожь —
Пустое все это, пустое.
Себя к разлуке приготовь:
В закатном зареве мелодий
Твоя последняя любовь
За грань реальности уходит.
Уже кончается твой день —
Седым дождем на серых скалах,
И залегла ночная тень
Среди камней и бликов алых.
И там, где тень небытия
Прошла от края и до края,
Осталась женщина твоя
И плачет, слез не утирая.
РУССКИЕ МОТИВЫ НА ЕВРЕЙСКИЕ ЛАДЫ
(сюр)
Комары ударяются в стекла,
Только слышен их жалобный стон.
За окошком дорога размокла,
Выхожу я один на балкон,
Чтоб природу почувствовать остро,
Одолеть теплокровный рефлекс,
и гляжу на Васильевский остров,
Омываемый влагой с небес.
Кто плывет, как под парусом Грина,
Кто затейливым машет зонтом,
Кто-то дома сидит у камина,
Упираясь в свой нос животом.
Пролетают с мигалками стражи,
Водяную рассеявши пыль —
Они женам и детям расскажут
Детективную русскую быль.
Задыхаясь в малиновом звоне,
Вынес многое русский народ…
Люди добрые, что же вас гонит?
Зависть ль тайная спать не дает?
Или, может быть, злоба открытая
Направляет вам пулю в висок?
Иль шпана новорусская сытая
Отбирает последний кусок?
Что-то холодно стало!.. Быть может
Дверь захлопнуть, в тепло поскорей?
Глянуть в зеркало… Кто это, Боже,
Отмороженный старый еврей?!
Это я ли, мальчишкой который
«Наутилуса» трогал штурвал,
Запираю оконные шторы
И о море мечтать перестал?
Я ль, дотла обожженный годами
И балластом ушедший за борт
Жадно щупаю твердь под ногами,
Вспоминая покинутый порт?
Я ль, ходивший путями Борея
Средь жемчужно-базальтовых скал,
Стал похож на больного еврея,
Что от жизни смертельно устал?
И, с ветрами гулявший на воле,
Повидавший волшебные сны,
Стариковской довольствуюсь долей,
Погруженный в четыре стены?
На былое гляжу из окошка,
Из ушедших в забвение стран…
Мне сочувственно щурится кошка,
Забираясь на старый диван.
Чьи-то тени колышутся странно,
Натыкаясь на мыслей иглу…
Выплывают огни из тумана
И ныряют обратно во мглу.
И за этой туманною синью,
Миражами реальность поправ,
Ухожу в неземную пустыню,
Где изысканный бродит жираф.
Действительно, неплохие стихи.
Только почему вот этот поэт, будучи евреем, в дискуссии в Гостевой так часто употреблял слово «жид» — ума не приложу.
Я уж из-за балтийской фамилии решил, что он латыш-антисемит. Даже наш лепший друг, антисемит Манасе, нанюхавшись своей подмышки такого не позволял…
Хорошие стихи. Негромкие, простые — а вот Ходасевич на ум приходит, с его «зеркалом» … Спасибо автору.
Мне понравились стихи из подборки Яна Майзельса. Эта та «негромкая» поэзия, с которой хорошо… Особенно пришлись по душе «Панорама судьбы» и «Отец».