Мы осторожно осмотрели островок, похожий формой своей на крест или самолет, ковчег, хранящий и несущий в будущее народившиеся жизни. Трогательное это и хрупкое чудо природы, не зная местного названия, дружно нарекли Островом Радости.
Дерево у полярного круга
Олег Кац
На удивительном островке в Энгозере, напротив бурно финиширующей речушки Пуломы, на его плоском северном мыске я увидел поваленное давешней бурей дерево. Это была невысокая кряжистая сосна с выкрученной ветрами верхушкой. На укатанной гальке не было земли, и корни росли не вглубь, а растопырились далеко во все стороны, ища опоры и пищи.
Со временем на них осыпалась хвоя, мясистые листья растущей чуть выше ольхи, сердечки карликовой березы, образовалась пронизанная корешками и нитями мха убогая почва. Потом, спустя годы и годы, люди, изредка заплывающие на островок, протоптали по корням плотную узкую, идущую вдоль берега тропку. А вчера сильный восточный ветер, гул которого мы слушали, нежась в палатках, повалил дерево.
Падая, сосна вывернула тонкий пласт этой с великим трудом, за долгие годы накопившейся земли. Обнажилась галька, плотно слежавшаяся между валунами и припорошенная рыжей трухой. Тропка, ведшая еще вчера вокруг острова, была разорвана, и часть ее, теперь неестественно обретавшаяся на вертикальной стене, вела ниоткуда в никуда. Возле нее, под самым стволом, рос гриб. Он еще не знал, что его маленькая вселенная разрушена, подставлена беспощадному ветру и ненастью, обречена на постепенное растворение в большом равнодушном окружающем мире.
Укрываясь от брызг моросящего дождика, я стоял близко лицом к вздыбленной в предсмертной судороге тропинке и курил. Дрожещие на ветру тонкие корешки стряхивали на меня прозрачные капли. У меня было странное чувство невесомости, как будто я падаю вместе с этой уносящейся в ничто землей, не ощущая ее притяжения.
Шумел в мокрых корнях ветер.
* * *
Впервые мы причалили к этому острову, укрываясь от материкового ветра, и заночевали, а утром, пораженные тихой его прелестью, единодушно решили постоять, несколько дней. В мелкой, с белым кварцеым песком, лагуне на южном берегу, мы выловили целую рощу почерневшего топляка, сложили его штабелем на мыске для просушки под неярким, но упорным приполярным солнцем, и сами, отвлекаясь только на хозяйственные несложные хлопоты, загорали на косе, постелив спальные мешки на почти газонную траву между нескольких
вековых сосен. Утром куропатка выводила на водопой свою суетливую, но послушную семейку, и они мимо нас спускались к воде, а потом уходили куда-то в заросли. Во второй бухте, слева от косы, из тростника важно выплывала утка со своим выводком.. И на совсем уж миниатюрном островке в конце косы, между четырьмя карликовыми березами и сосенками, жадно уцепившимися за жалкую почву, было гнездо чайки, и детеныш, неловко ковыляя и путаясь в непослушных крыльях, спускался попить, шелестел в траве и поднимался обратно.
Мы осторожно осмотрели островок, похожий формой своей на крест или самолет, ковчег, хранящий и несущий в будущее народившиеся жизни. Трогательное это и хрупкое чудо природы, не зная местного названия, дружно нарекли Островом Радости.
В течение долгого полярного дня, передвигаясь за кружащим в вечной карусели северным солнцем, мы открывали новые его красоты и тайны, поражаясь упорству и изобретательности жизни…
Прошло два года, и воспоминание о нем, память о фантастической рыбалке в Энгозере, снова привели нас на островок.
Еще подплывая, мы увидели — что-то неладное случилось с нашим островом. Могучие сосны, выстроившиеся в ряд на косе, под которыми мы когда-то загорали, лишились своих ветвей и раскидистых верхушек. Островок, где было гнездо чайки, утратил всю растительность, смятые, побуревшие листья карликовых березок лежали правильным прямоугольником, а из их голых стволов кто-то сделал альпенштоки на одну ночь, и теперь они валялись на высохшей подстилке, превратившись в мусор. Повсюду желтели стреляные картонные гильзы, а у замусоренного очага ветер шевелил пестрые куропаточьи перья.
Вечером, сидя у костра из привезенных с материка дров, мы против обыкновения молчали, потом Наташа сказала:
— Как будто сумасшедший с топором носился…
Шел к концу последний год существования СССР.
Не появился и мой положительный отзыв.
Скорее всего, по моей небрежности. Но и «капча» тоже «хороша».
Потму повторюсь: прекрасная зарисовка.
“Укрываясь от брызг моросящего дождика, я стоял близко лицом к вздыбленной в предсмертной судороге тропинке и курил. ДрожАщие на ветру тонкие корешки стряхивали на меня прозрачные капли…”
::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
Укрываясь от брызг, чужих случайных текстов и собственного, моросящего
перечитываю “Дерево у полярного круга” – Олега Каца. И вам рекомендую, оставив ненужные споры, доказать-то ничего не получАется.
“…В течение долгого полярного дня, передвигаясь за кружащим в вечной карусели северным солнцем, мы открывали новые его красоты и тайны, поражаясь упорству и изобретательности жизни… Прошло два года, и воспоминание о нем, память о фантастической рыбалке в Энгозере, снова привели нас на островок. Еще подплывая, мы увидели — что-то неладное случилось с нашим островом. Могучие сосны, выстроившиеся в ряд на косе, под которыми мы когда-то загорали, лишились своих ветвей и раскидистых верхушек… Повсюду желтели стреляные картонные гильзы, а у замусоренного очага ветер шевелил пестрые куропаточьи перья…”
::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
Уважаемый Олег Владимирович! Пытался прочитать про “Дерево у полярного круга”, сначала без очков – не получилось. Пришлось вооружиться очками (годы, годы..) , да и местА – всё как-то действует на восприятие. Не знаю, можно ли считать СтаниславОв с его футболом и средней школой имени… , на ул. Крупской Надежды… Колхоз-то под Сталинградом, всвязи с
несовершеннолетием, засчитывать неприлично.
Однако, предупреждая вопросы и реплики “правдолюбивых алескандров” (а они, под разными нИками, все трЕбуют чегОй-то) , скажу несколько слов о Вашей работе — взагалИ.
Начиная с июля с.г. Вы поместили в Портале “7 ИС.” пять работ, по одной в месяц
(в сентябре и окт. — ничего). Пострался посмотреть все, но не успел.
Но то, что прочёл, не оставило малейших сомнений в том, что в “7 ИСКУССТВ” пришёл, не побоюсь этого слова, МАСТЕР, — без всякого, само собой разумеющегося, imho.
Одно из доказательств — ограниченное к-во комментов: 0т 1-го (поначалу – только 1 бравый Соплеменник) до 3-х – 4-х… Понятное дело, “литераторы” — народ непростой.
М. Булгаков сказал об этом предмете достаточно. А вот читателей у Вас – позавидовать можно:
за короткий срок больше 2-УХ тысяч… Однако, увлёкся, как Виталий Ч., чей коммент, как и комменты уважаемых Маркса Т. и Гр. Б-кого , заслуживает внимания усердных читателей и коллег по “7-ми ИСКУССТВАМ.”
Желаю здоровья, удачи и жду новых встреч с Вами в Мастерских.
******
Синебелый тахрихим
Завернул городок в тишину
Скрыл и пепел, и раны старые
И законченную войну….
Спасибо, что-то Вы меня уж очень… если бы все тк… может и прокормиться было б можно