Что уж говорить о великой Германии, которая оказалась очень даже разновеликой. Я ощутил это уже в первой своей поездке по западным ее окраинам. С палубы речного тихохода было заметно, как разнятся между собой прибрежные города среднего Рейна, хотя у них и было одинаковое тысячелетнее прошлое.
Прародина евреев-ашкеназов
Путевые заметки
Геннадий Разумов
При взгляде издалека все черные кошки выглядят именно черными, если даже у них лапы или хвосты белые. Вот также невозможно было из-за глухого Железного занавеса разглядеть какую-либо разношерстность в зарубежных странах, которые доводилось нам видеть только на географических картах.
Разве могло возникнуть хотя бы малейшее предположение, что такой карлик, как Люксембург, способен на какое-то разнообразие. А оказалось, да. Из окна нашего фольксвагена этот лоскуток Европы на востоке белел фахверковыми стенами германских домов, а на западе грассировал французским сленгом. На севере он холмился Арденнами, а на юге, вопреки названию, зеленел низменностью «Красные земли». И только сама столица Люксембург казалась относительно однородной, несмотря на ее пересеченный ландшафт со стоящим на возвышенности Верхним и спускающимся к реке Нижним городом, со старинным мостом и дворцом Великого Герцога.
Что уж говорить о великой Германии, которая оказалась очень даже разновеликой. Я ощутил это уже в первой своей поездке по западным ее окраинам. С палубы речного тихохода было заметно, как разнятся между собой прибрежные города среднего Рейна, хотя у них и было одинаковое тысячелетнее прошлое.
Особенно, по моим интересам, выделялся из них Шпайер. И далеко не потому, что он — родовое гнездо рыжебородого Фридриха Барбароссы, а в ХVI веке — место избрания императора Священной Римской империи. И, тем более, не потому, что отсюда отправлялись в поход многие отряды крестоносцев.
Самым для меня важным было то, что этот ныне совсем небольшой провинциальный городок оказался одним из главных центров зарождения европейского еврейства — АШКЕНАЗОВ. По некоторым сведениям именно сюда по велению римского императора Адриана часть пленных воинов евреев была выслана из Иудеи после поражения восстания Шимона Бар-Кохбы (132-136 гг).
Материальным свидетельством древнейшего их присутствия на этих землях (кстати, еще до франков) может, в частности, служить то, что в Шпайере раскопаны остатки самой старой в Европе синагоги с баней-миквой ХI столетия. Она и сохранилась лишь потому, что оказалась погребенной под своими же развалинами — следствием 2-ой мировой войны.
Вот здесь, на Рейне, и стал складываться язык идиш. Отсюда же наши предки начали свой нелегкий многовековый дрейф на восток, закладывая корни немецкого, польского и русского еврейства.
Подтверждение этого я позже нашел в интернациональном журнале «Human Genetics», где опубликованы результаты геномных исследований, согласно которым около половины нынешних ашкеназов произошли от 4 женщин, появившихся на Рейне 1000 лет назад. Правда, такое малое число прародительниц вызывает некоторое сомнение, но оно не мешает тому факту, что уже к XV веку евреев в Европе стало 50 тысяч, а к началу XIX столетия — 5 миллионов.
Там же на Рейне вызывал интерес и один из самых старых германских городов Трир с его неплохо сохранившимися древнеримскими Порта Нигра. Эти «Черные ворота» фортификационной крепостной стены, возведенные во имя императора Августа в 180 году н. э. из белого известняка, стали так называться потому, что почернели от неумолимого времени и ненасытного поглощения этими воротами каминной сажи и уличной пыли.
Ну, и, конечно, как было в центре Трира не посетить знаковое место для каждого советского воспитанника коммунистического вероисповедания — квартиру-музей его бородатого основоположника Карла Маркса.
Портовый город Кобленц лег на полку памяти каменными вехами исторических противоречий — странным соседством разъединения и объединения европейских территорий. Первое выражено стенами церкви, где состоялся раздел Франкской империи между ее тремя наследниками, беспутными внуками Карла Великого.
Второе, связанное, наоборот, с объединением германских земель в конце XIX столетия, символизируется огромным железобетонным кайзером Вильгельмом. Вместе во своим не менее циклопическим постаментом он величественно возвышается на «Немецком углу» — слиянии рек Мозеля и Рейна.
В многолюдном и велосипедно перенасыщенном Кёльне самый большой в мире готический собор со всей печальной очевидностью, как и в Трире, напомнил, что неумолимое время сурово отражается не только на наших мягких лицах, но и на твердых камнях. Изящные стрельчатые стены этого архитектурного шедевра, бывшие, очевидно, раньше светлыми, сейчас огорчали грязными черными пятнами — обидными морщинами старости.
Интересно, что название этого города Cologne было ему присвоено древними римлянами в качестве места, очень далеко удаленного от их столицы. Именно этому и обязано своим появлением слово «колонизация», где оно стало смысловым и грамматическим корнем.
Иначе выглядела для меня другая Германия, когда я попал в Баварию и несколько незабываемых дней провел в Мюнхене. Среди разных Венеций, Клондайков, Эльдорадо и других нарицательных географических названий он занимает свое отдельное место. Звучание этого слова у многих европейских евреев, особенно пожилых, вызывает образ полутемного пивного бара — притона толстомордых чернорубашечников со свастиками на красных нарукавных повязках. Ведь именно в этом бандитском логове зародился германский фашизм.
И здесь же, в мюнхенском отеле, в 1972 году прогремели выстрелы, возвестившие миру о начале очередной стадии джихада, объявленного миру агрессивным исламским фундаментализмом. С расстрела здесь олимпийской команды Израиля начался путь к крушению небоскребов в Нью-Йорке, взрывам поездов в Испании, стрельбе на улицах Франции и всем другим преступлениям исламского терроризма ХХI века.
Но сегодня Мюнхен блистал яркими картинами-витринами дорогих ресторанов и бутиков, неоновыми огнями реклам и сияющими витринами дорогих магазинов. Но особенно я насладился бесподобной коллекцией Рубенса (плюс Рембрандта, Босха, Дюрера и т. д.) в картинной галерее Пинакотека.
Столица Баварии гремела боем диковинных старинных часов на городской ратуше и струнно-барабанно-духовой игрой уличных музыкантов. А один случайный прохожий показал нам дом, на входных дверях которого среди других висела желтая латунная табличка с гравированной надписью «Pliseckay & Shedrin«.
И вообще, на улицах Мюнхена нередко попахивало московско-нижегородским духом, во всяком случае, чуть ли не от каждого 10-го прохожего доносились родные звуки великого могучего, часто сопровождавшегося легким матерком с неизменным чередованием слов-ширм «блин» и «бля».
Из Мюнхена я поехал к моему другу в Бaйройт, небольшой баварский город, имя которого недоброй для меня памятью связано с Рихардом Вагнером, хотя и неплохим композитором, но откровенным антисемитом и любимцем Гитлера. Кроме его блестящей увертюры «Риенци», пластинка с которой многие годы крутилась в Москве на моей радиоле, все остальное им написанное, включая длиннющие оперы, вызывает у меня откровенную зевоту.
Неприятное ощущение вызвал и черный надгробный камень, стоявший над могилой нацистского функционера-генерала Альфреда Йодля, похороненного на кладбище у бaйротской лютеранской кирхи.
Совсем иные чувства испытываешь, проезжая по приятной «Романтической дороге«, названной так американцами, армейские гарнизоны которых стояли в послевоенной западной зоне оккупации. Здесь в небольших баварских городках их офицеры и солдаты приятно проводили в сексуальном отпаде свои увольнения и отпуска с временными и постоянными женами и любовницами.
Особенно хорош старинный Ротенбург, сказочный городок, уютно спящий на берегах реки Тауберг. Он радует глаз средневековыми каменными стенами средневекового фортресса, ратуши и собора, лабиринтом узких улочек с милыми домиками, своими черепичными крышами, похожими на лесные подосиновики.
Не меньшее удовольствие доставляет Нюрнберг с его «исторической милей», привлекающей туристов 25-ю разноформатными достопримечательностями, красивой рыночной площадью, Замком, Мясным мостом и, конечно, зданием городского суда, где в ноябре 1945 года проходил знаменитый Нюрнбергский процесс суда над нацистскими преступниками.
Посещая Германию, трудно было не побывать в ее восточных землях — немецких овчарок бывшего лагеря стран «народной демократии» с рычащим именем ГДР. В Берлине я подивился трепетной сохранностью символа той нашей эпохи — гигантским помпезным памятником советским воинам в Трептов-парке. Вокруг зеленели тщательно ухоженные газоны с многокрасочным разноцветьем и красиво подстриженные кусты и кроны деревьев.
Еще более бережное отношение к прошлому узрел я в талантливо придуманном куполе над рейхстагом, под стеклом которого явно просматривается каркас-скелет разбитой в войну крыши.
Не менее строго выглядел и лаконичный каменный лабиринт — памятник Холокосту, символично разместившийся неподалеку от бункера Гитлера.
И так же совсем близко мне показали на окна в простой многоэтажке, где, оказывается, в совсем обычной квартире живёт с мужем «железная леди» канцлер Германии А. Меркель.
В Лейпциге, повторяя имперскую гигантоманию, более, чем на 90 метров, восстает над земляной насыпью огромный монумент «Битва народов», самый массивный памятник Европы, посвященный победе в 1813 году над Наполеоном австрийцев, русских, пруссаков и шведов. А в центре города нельзя не преклонить колени перед могилой И. С. Баха, нашедшего вечный приют в небольшой, но изящной церкви.
Дрезден вызвал ностальгические воспоминания юношества, когда в московском музее Изобразительных искусств на Волхонке мы наслаждались знаменитой «Сикстинской мадонной», «Шоколадницей» и другими вывезенными в войну из Германии в СССР шедеврами Дрезденской галереи.
Тогда же узнал я и цену якобы старинных фасадов дрезденских дворцов и соборов — сплошного новодела. Оказалось, что белый известняк, из которого после войны был восстановлен разрушенный центр города, имеет особое свойство темнеть, покрываясь серыми пятнами, удачно имитирующими древность.
