Уильям Макнилл: Что, если бы Писарро не нашел в Перу картофель? Перевод Сергея Эйгенсона

Loading

Как только картофель становился полевой культурой, население могло и действительно поднималось далеко выше прежнего уровня, и картофель, будучи дешевым, стал основным продовольствием бедных классов всюду по северной европейской равнине, от северной Франции и Нидерландов через Германию и Польшу в Россию.

Что, если бы Писарро не нашел в Перу картофель?

William H. McNeill: “What if Pizarro Had Not Found Potatoes in Peru?”
(Глава из сборника: “What If? 2”)

Уильям Макнилл
Перевод с английского Сергея Эйгенсона

Продолжение серии «В гостях у тётушки Клио». Начало

Скромные корни истории
(От составителя сборника “What If? 2”)

Мир без картофеля? Уильям Х. Макнилл предлагает представить как исторический ориентир: что дали за прошлые пять столетий высококалорийные, но малопрестижные крахмалистые клубни. Те самые клубни, что так презираются сегодняшними любителями диеты. Эти клубни привезли солдаты испанского конкистадора Писарро, после победы над андской империей Инков в 1531–32 годах.

Картофель происходит не из Виргинии, как ранее убеждали нас историки-англофилы, а из перуанского altiplano (высокогорья). Жизнь народов этого региона зависела от упругих клубней, которые напоминали маленькие камни и годились для еды. Писарро и его горстка головорезов ворвались туда на волне оспы, сократившей в десять раз население империи Инков и их власть, нагло используя преимущество своего иммунитета после ранее перенесенной болезни, в котором им виделся символ божественного покровительства. Это, как и их жадность, является знакомой историей. Картофель, который испанцы называли “chuno”, должно быть, казался им ничем, по сравнению с богатством захваченной добычи. Макнилл пишет:

«Всё же я предлагаю считать, что скромный картофель играл бóльшую роль в формировании последующей истории мира, чем всё золото и серебро, которое так восхищали Писарро и его преемников».

Но что касается картофеля, какими различными путями могла пойти история? Стала бы Испания такой мощной силой, осуществляющей контроль над первой в истории империей, над которой никогда не заходило солнце? Её богатство коренилось в залежах серебра, что добывали кормившиеся картофелем подневольные чернорабочие. Выжила бы в Семилетней Войне (1756–63) без картофеля Пруссия Фридриха Великого, проложившая пути, в конечном счете, для подъема Германии? Как отличались бы социальные пейзажи Соединенных Штатов, Канады и Австралии без ирландского картофельного голода? Было бы имперское и индустриальное развитие Европы в девятнадцатом столетии возможным без картофеля? Не была ли горючим для многих кризисов Холодной войны водка на основе картофеля? И смогли бы мы теперь, в редкие периоды относительного мира, восхищаться первой из главных и действительно незабываемой картиной Ван Гога «Едоки картофеля»?

Эта глава охватывает столетия, континенты, и естественные границы того, что мы могли бы назвать альтернативой отсутствия.

* * *

Уильям Х. Макнилл

Данный вопрос, вероятно, будет странным для большинства читателей и большинства историков так же, как для самого Писарро и его бандитов. И всё же без дешевого и обильного продовольствия, обеспеченного главным образом картофелем, в суровом климате перуанского altiplano, возможно, не выжила бы цивилизация Инков, которая так поразила испанцев, когда они поднялись в Анды, чтобы завоевать их (1531–32). Для Писарро и его спутников факт, что народы Перу не выращивали пшеницу и рогатый скот, был тривиальным неудобством, так как это подразумевало, что они должны были есть незнакомые, неприятные заменители хлеба и мяса, к которым они привыкли. Для них это (картофель) должно быть, казалось полным пустяком по сравнению с богатством добычи, которую они захватили. Все же я предлагаю считать, что скромный картофель сыграл бóльшую роль в формировании последующей истории мира, чем всё золото и серебро, которые так восхищали Писарро и его преемников.

В частности, испанская гегемония в Европе (1559–1640), возможно, не была бы достигнута без этого скромного клубня, поскольку это он кормил шахтеров Потоси, а именно они добыли беспрецедентные количества серебра, позволившие испанскому правительству платить его солдатам (по крайней мере большую часть времени) и выдерживать все другие имперские расходы, понесенные Филипом II и его прямыми наследниками. Но главные колеблющие мир побочные эффекты выращивания картофеля проявляются после 1650 года, когда основные серебряные залежи в Потоси закончились.

Именно картофель, пришедший в Европу, позволил коренным ирландцам пережить кампанию английского правительства по расселению отставных солдат Кромвеля на конфискованной у них земле после 1652 года.

То же самое растение спасло прусских крестьян от разрушительных действий вторгнувшихся в ходе Семилетней войны (1756–63) армий, а их стойкость позволила выжить армии и правительству Фридриха Великого.

Затем, в девятнадцатом столетии, расширенное поступление калорий с картофельных полей поддержало демографическое и имперское расширение Европы, обеспечив вполне достаточную рабочую силу для фабрик и других городских промыслов, при поддержке массивной эмиграции за море, так же как по суше в Сибирь.

Короче говоря, с тех пор (1545) когда испанские разведчики обнаружили «серебряную гору» в Потоси, военная и политическая история мира испытали глубокое воздействие от пригодности картофеля питать человека, воздействие, сначала на южноамериканском altiplano, затем в Ирландии и по всей североевропейской равнине, и, с несколько менее заметными результатами, всюду по другим хорошо увлажненным и относительно прохладным регионам Земли, особенно в Китае.

Понимание — почему — требует маленького объяснения. Картофель, известный ботаникам как Solatium tuberosum, происходит из Анд. Он дает наилучшие результаты в песчаных почвах с относительно прохладным сельскохозяйственным сезоном, но приспосабливается с готовностью к разнообразным широтам, пока есть достаточно воды в почве, чтобы позволить ему формировать его сырые, крахмалистые клубни. Картофель имел несколько преимуществ перед зерном как продовольствие для людей. Сначала и наиболее важно, в соответственно сырых почвах, выход калорий с картофельных полей обычно намного больше, чем то количество, что производит зерно. Это не будет справедливым для орошаемых рисовых плантаций в Восточной Азии, но в Северной Европе выход калорий с акра от картофеля в два-четыре раза больше, чем от зерна. Кроме того, клубни имеют достаточное содержание витаминов и минералов, чтобы составить полную и хорошо сбалансированную диету, если к ним добавлены жир, белок, и кальций цельного коровьего молока.

С другой стороны, картофель не может сохраняться так, как зерно.

Зрелое зерно слишком сухо, чтобы прорасти без увлажнения. Хранение поэтому только требует защиты семян от воды и от животных и насекомых вредителей. Картофель, напротив, является достаточно сырым, чтобы прорасти под влиянием встроенных в него биологических часов, которые обычно запускаются небольшими изменениями в температуре, и это вне зависимости от того, лежит ли он в подвалах и корзинах для хранения или остался под землей, где вырос. Клубни при хранении также уязвимы к грибкам, которые питаются ими с той же готовностью, что и люди; и как только грибки начинают расти, они быстро превращают клубни в гниль. Хранение картофеля дольше, чем нескольких месяцев, непрактично даже сегодня.

Без удовлетворительных методов долгосрочного хранения, картофель не мог поддержать цивилизованные формы общества, как это было с зерном. Что касается злаков, владение запасами зерна и использование их, чтобы кормить городских обитателей, таких, как священники и правители, послужило основой самых ранних цивилизаций. Арендные платы и налоги, денежные или натуральней, продолжали производить то же самое изъятие зерна от крестьян к правителям и менеджерам и их городским иждивенцам всюду в последующих тысячелетиях цивилизованной истории, и делали так до самого недавнего времени, когда рыночные обмены между городскими и сельскими обитателями начали доминировать над тем же самым процессом экспроприации.

Однако, городской народ не мог жить за счет изъятия скоропортящегося картофеля от его производителей, в значительной степени потому, что он не должен быть вырыт из земли, пока не пришло время его есть. Производители картофеля избежали необходимости защищать склады ценного продовольствия. Производители зерна же, напротив, были радикально уязвимы для вооруженных мародеров, потому что  как только зрелое зерно собрано и запасено, эти запасы собранного зерна было легко найти и унести. Цивилизованные арендные и налоговые сборщики, которые брали только часть урожая, могли или не могли быть способны защитить сельских обитателей от набегов. Но было, разумеется, лучше для крестьян разделить урожай с мощными правителями и владельцами, которые имели ясный и прямой интерес в том, чтобы защитить производителей зерна, от которого зависели все. Следовательно, хлеборобство и цивилизация идут вместе от начала истории.

Тем не менее, в его первоначальной андской среде произрастания, картофель действительно был основным продовольствием для Империи Инков и ее предшественников. Так было потому, что специфический климат южноамериканского altiplano позволял сохранить картофелины, выкладывая их на сухом ночном воздухе, когда, несмотря на тропическое местоположение Перу, температуры иногда понижались ниже нуля. Вяленый, высушенный замораживанием картофель, названный испанцами “chuno”, был полностью эквивалентен зерну, так как chuno мог храниться в течение многих лет без потери пищевой ценности. Следовательно, сборщики Инки могли облагать это налогом и действительно требовали, чтобы картофелеводы доставляли chuno к государственным складам так же, как они требовали от кукурузоводов в более тёплых местностях сдачи зерна; и должностные лица могли тогда использовать продовольствие из таких складов для прокормления солдат, чернорабочих на общественных работах, и всей домашней прислуги, администраторов, и священников, которые вместе и образовали правительство и цивилизацию Инков.

В 1532 испанцы унаследовали эту административную систему и после 1545 года использовали ее, чтобы снабжать chuno многие тысячи мобилизованных шахтеров на серебряных копях в Потоси. Их усилия, в свою очередь, произвели поток серебра, которое поддержало испанскую имперскую мощь в Европе и Америках и в ходе следующего столетия определило раздутые цены во всем мире. Быстро повышающиеся цены, в свою очередь, опрокидывают старые экономические и социальные отношения всюду в цивилизованных обществах. Таким образом, между 1545-м и приблизительно 1650 годом, картофель, переработанный в chuno, питал беспрецедентную добычу серебра в Перу, вызывая во всем мире экономический и социальный переворот, при возвышении испанской военной мощи в Западной Европе. Никто не понимал, что происходило в это время; еще меньше кто-нибудь мог поверить, что противная, горькая (на европейский вкус) еда делает все это возможным. Однако, это так и было.

Но данное начальное воздействие на всемирную историю было только прелюдией к тому, что то же самое растение произвело на европейской почве. Как это произошло — не было зафиксировано; но достаточно правдоподобно, что все началось с испанских судов, которые, направляясь в Tихий океан, должны были запасать продовольствие для своего возвращения. Знакомые европейские хлебные злаки не были доступны, так что моряки на пути домой должны были положиться на кукурузу и картофель — все, чем Тихоокеанское побережье Южной Америки могло их снабдить. Мы также знаем наверняка, что при возвращении в Испанию, моряки доставляли образцы на берег, и некоторые очевидно думали достаточно много о новых пищевых продуктах, чтобы пробовать привить их. Большинство частей Испании было слишком сухо для картофеля; но Атлантические ветры приносили достаточную влажность к Стране Басков по северо-западному побережью Испании, чтобы там рос картофель.

Соответственно, в течение нескольких десятилетий после завоеваний Писарро, картофель пустил корни в баскской стране, и баскские рыбаки скоро начали брать в свои рыбацкие лодки картофель, когда направлялись к Большой Ньюфаундлендской Банке. Именно они принесли картофель на западное побережье Ирландии, где они обычно причаливали к берегу для отдыха перед возвращением. Точно, когда картофель начал расти на ирландской почве, остается неизвестным, но к 1650 г. его урожай был достаточно велик в самой западной области Коннахта, чтобы спасти жизни ирландцев после их поражения от солдат Кромвеля (1649–52).

В результате, когда английское правительство стало решать ирландскую проблему, распределяя конфискованные земли в Лейнстере и Мюнстере среди демобилизованных ветеранов и выдавливая коренных уроженцев этих областей в Коннахт, побежденные ирландцы сумели выжить, выращивая картофель на маленьких клочках земли, и добавляя это новое продовольствие к молоку от рогатого скота, который долго был основным основой ирландской экономики. Ирландская почва и климат были такими, что одного акра картофеля и некоторого количества травы для коровы было достаточно для прокормления семьи, и еще оставался картофель и остатки пищи, чтобы откормить свинью. Какой бы однообразной ни казалась эта диета для нас, она поддержала быстрый прирост заметно здорового ирландского населения со времени Кромвеля.

Английские поселенцы, по контрасту, ели хлеб и сыр и были полностью несклонны менять свои привычки, даже при том, что пшеница часто не вызревала в ирландском климате, а рожь и овес давали гораздо меньше с акра и стоили дороже, чтобы их собрать и превратить в хлеб, чем картофель, который надо было только вырыть из земли и бросить в горшок с кипящей водой. Это подразумевало, что ирландцы могли тратить на жизнь гораздо меньше, чем англичане, и когда ветераны Кромвеля нашли, что тип хлеборобства, с которым они были знакомы в Англии, не давал удовлетворительных результатов в более сыром, более прохладном ирландском климате, они распродали земли скупщикам, которые скоро нашли, что разведение крупного рогатого скота было единственным реальным способом получить наличный доход от земли.

Эти землевладельцы-выскочки нуждались в наемных руках, чтобы пасти их стада и быстро обнаружили, что ирландские чернорабочие были опытными скотоводами и очень дешевы, нуждаясь лишь в акре для картофеля и достаточном количестве травы для коровы. В результате, несмотря на намерения английского правительства, католические ирландские работники и их новый картофельный стиль питания вытеснил намного более дорогих, питающихся хлебом английских чернорабочих из почти всей сельской Ирландии. Благодаря картофелю, поэтому, большинство населения Ирландии оставалось ирландцами, кроме Ольстера, где более раннее восстание против англичан привело к поселению шотландцев-протестантов из присоединенной после 1607 г. страны. Шотландское сельское хозяйство, основанное на овсе, а не на пшенице, было более пригодно к ирландской почве, так что картофель оставался неизвестен в Ольстере, пока в начале восемнадцатого столетия шотландо-ирландцы успешно заместили ирландцев в большей части этой области, с политическими и социальными результатами, которые ощущаются и по сей день.

В девятнадцатом столетии, когда более быстрые и вместительные пароходы начали пересекать моря, они неосторожно ввезли в Европу южноамериканский грибок, при влажных, прохладных условиях оказавшийся смертельным для картофеля, который к тому времени утвердился всюду по Ирландии и на большей части северной европейской равнины. Лета 1845 и 1846 были необычно прохладны и влажны в Западной Европе, и проистекающий отсюда неурожай картофеля принес жестокий голод в Ирландию и серьезные нехватки продовольствия в других местах в северной Европе. В Ирландии более миллиона человек умерли от голода и от инфекций, вызванных голодом, в то время как миллионы других эмигрировали во время и после голода. Образовавшаяся в результате ирландская диаспора изменила социальные пейзажи Соединенных Штатов, Великобритании, Канады, Австралии и других стран. Это, вероятно, надо считать вторым всемирным изменением вследствие картофельного культивирования и ирландского образа жизни, который критично зависел от этого единственного продукта.

Тем не менее, основное воздействие картофеля на современную европейскую историю произошло на континенте, а не в Ирландии. Эта история требует возвращения ко времени, когда испанские моряки впервые привезли клубни через океан. Как мы видели, бóльшая часть самой Испании не подходила для культивирования, однако, картофель преуспел в долине реки По в Италии, которая стала частью испанской империи в 1535. Неизвестные моряки, должно быть, ввезли клубни туда, и угнетаемые итальянские крестьяне посчитали их ценными не в последнюю очередь потому, что они избегали налогообложения, выращивая картофель, так как городской народ поначалу не мог использовать новый продукт. Картофель распространяется к северу очень быстро, из Италии через Альпы во Франш-Конте, Рейнланд и Нидерланды — уже в конце шестнадцатого столетия.

Картофель следовал по этой дороге к северной европейской равнине, потому что именно здесь местные крестьяне были регулярно жертвами реквизиций вооруженных групп испанских солдат, идущих по так называемой «Испанской Дороге». Это, в свою очередь, объяснялось тем, что когда голландские мятежники начали восьмидесятилетнюю войну с переменным успехом против Филипа II Испанского и его наследников (1568–1648), их военно-морское превосходство сделало море опасным для плаваний испанцев. Испанское правительство было поэтому вынуждено поддерживать свои армии в Нидерландах, отправляя отряды из Италии в северном направлении к театру войны. С незапамятных времен европейские армии жили за счет земли, по которой они маршировали, так как транспортные трудности лишали их других возможностей снабжения. Соответственно, испанские солдаты реквизировали зерно в деревнях по пути к Нидерландам и делали так год за годом. При этих обстоятельствах, крестьяне быстро обнаружили, что картофель спасал их жизнь. Просто оставляя его в земле, пока не требуется для еды, они могли быть уверены — кое-что им останется даже после того, как вооруженные отряды фуражиров выгребут все доступные склады зерна. Мы можем только предположить, что молва и персональный опыт совместно распространили новости относительно жизнеспасительных особенностей новой культуры от деревни до деревни, для распространения картофеля к северу из Италии, что, однако, не оставило никакого следа в известных нам письменных источниках.

В конечном счете, выращивание картофеля вдоль «Испанской Дороги» привлекло внимание науки, когда в 1588 ботаник, латинизировавший свое имя в Carolus Clusius (Каролус Клузиус) написал акварель с избражением картофельного растения, которое он обнаружил в саду около Монса в Бельгии. Клузиус впоследствии опубликовал эту акварель в своей книге “Rariorum plantarum historia” («История редких растений», Антверпен, 1601) наряду с описанием того, что он назвал Papas Peruanorum (Папас Перуанорум), вместе с кратким изложением того, что он узнал о растении.

Он правильно сообщил, что растение прибыло из Перу и было «обычно» в северной Италии, где использовалось и как фураж для животных, и как продовольствие для человека. Это — первая письменное свидетельство существования картофеля на континенте Европы, найденное на сегодняшний день, и совершенно правдоподобное, хотя и неполное описание того, где растение первоначально произрастало. Безусловно, Клузиус не смог объяснить, почему земледельцы вдоль «Испанской Дороги» были настолько готовы принять новую культуру, и не знал ничего о картофельных садах баскских рыбаков. Существование этих садов можно достоверно доказать, однако, от того проверенного факта, что ирландский картофель, происходит из Испании, а не из последующей партии другой разновидности картофеля, привезенной Фрэнсисом Дрэйком в Англию в 1580 г.

Английский ботаник Джон Джеральд быстро заметил картофель, «привезенный Дрейком из его известного кругосветного плавания», но хотя он выбрал большую гравюру нового растения для фронтисписа своей книги «Гербариум, или Всеобщая История Растений» (Лондон, 1597), таким образом опередив публикацию Клузиуса о картофеле на четыре года, Джерард, ошибочно назвал новое растением «картофелем из Вирджинии» и ввёл, таким образом, в английский научный язык ошибку, которая продержалась в течение бóльшей части девятнадцатого столетия.

До восемнадцатого столетия, картофель оставался только садовым растением, как в Стране Басков, так и в Ирландии, Северной Италии, Рейнской области или смежных областях. Большинство европейских крестьян обрабатывало полосы в общих полях, и традиция требовала, чтобы каждый сеял те же культуры в смежных полосах так, чтобы последующие работы сбора урожая, подбирания, и вспахивания могли происходить по расписанию. Это подразумевало, что новые зерновые культуры не могли обычно входить в общие поля. Тем не менее, как мы только что видели, между 1560 и 1700 гг. распространение сравнительно маленьких картофельных огородов уменьшило обычное разрушительное для демографии воздействие реквизиций со стороны вооруженных сил в наиболее затронутой войной части Европы. Это было существенно постольку, поскольку размеры европейских армий увеличились, смерть крестьян от голода вслед за идущими солдатами стала все более распространенной и достигла разрушительного кульминационного момента в Германии в течение Тридцатилетней Войны (1618–48). Ее ужасы долго помнили, потому что это было последним случаем длительной войны в Северной Европе прежде, чем картофель стал общедоступным, чтобы предупредить сельское голодание даже после того, как все запасы зерна были унесены солдатами-фуражирами.

Это, в свою очередь, стало возможным потому, что после 1750 года распространение картофеля по европейским ландшафтам перестало зависеть от инициативы неграмотных крестьян, полагавшихся исключительно на устную передачу полезной информации. Вместо этого, правительственные должностные лица вмешались и начали, сперва только в Пруссии, размножать картофель с преднамеренной целью уберечь сельских налогоплательщиков от военного голода. Дело было начато, когда юный прусский король, Фридрих Великий, проводя кампанию в Рейнской области в ходе Войны за австрийское наследство (1740–48), заметил, как картофель позволяет крестьянам выживать после военных реквизиций. Соответственно, в 1744 он решил ввести эту культуру в Пруссии, приказывая местным администраторам распределить свободный семенной картофель вместе с инструкциями о том, как его выращивать.

Инициатива Фридриха дала плоды в течение Семилетней Войны (1756–63), когда прусские крестьяне перенесли многочисленные вторжения австрийских, русских и французских армий, не испытав серьезного голода. Выживание против всех ожиданий прусского государства и армии зависело от новой и удивительной устойчивости прусского крестьянства в той же мере, сколь от известных побед Фридриха, британских субсидий и внезапного изменения Российской политики. Из этого следует, что последующая история Германии конечно очень отличалась бы от той, что мы знаем, не будь картофеля в прусских полях и садах в течение Семилетней Войны. Но нет никакого смысла в спекуляциях на тему о том, как победные силы Франции, Австрии и России, возможно, изменили бы ход немецких дел, почти наверняка предупреждая объединение Германии Бисмарком под прусским лидерством в 1871 году.

Вместо этого, в течение Семилетней Войны тайна способности Пруссии противостоять повторным вторжениям стала очевидной для армий вторжения, и когда мир возвратился, французское, австрийское и российское правительства стали подражать пруссакам, восприняв официальную политику распространения картофеля среди их собственных крестьян. Французы были впереди, частично благодаря усилиям армейского доктора Антуана Пармантье, который, столкнувшись с картофелем в Пруссии, потратил остаток своей жизни на исследование его пищевой ценности и способов наилучшего выращивания. Он опубликовал свои результаты в книге, названной “Examen chymique des pommes des terres” («Химическое исследование картофеля», Париж 1774). Кстати, официальные усилия сделать картофель популярным во Франции побудили Марию-Антуанетту рекламировать достоинства растения, появляясь на придворных балах с цветами картофеля в прическе. Австрийские и российские официальные усилия догнать Пруссию также привели к относительно быстрым результатам, хотя инерция и ограничения культивирования в полях подразумевали, что картофель оставался главным образом садовым растением в этой части Европы до 1820-х — 1830-х годов.

К тому времени во Франции, Нидерландах и Германии картофель прорвался через заборы сада и стал полевой культурой, таким образом чрезвычайно расширяя количество калорий, доступных, чтобы прокормить быстро растущее население. Чтобы оценить величину этого эффекта, нужно помнить, что традиционное зерновое земледелие в Европе требовало оставления поля под паром каждый второй или третий год. Это было необходимо, чтобы очистить поля от сорняков, вспахивая пары летом прежде, чем семена сорняка проросли. В картофельных садах, мотыжение вручную было единственным способом удалить сорняки, так что по части затрат человеческого труда картофель требовал гораздо большего количества рабочей силы летом, чем зерно, которое слишком плотно сеялось для того, чтобы можно было его мотыжить. Картофель не мог поэтому стать основным полевым растением, если не могла быть найдена достаточная рабочая сила, чтобы мотыжить занятую им землю.

Но, по причинам, все еще обсуждаемым среди демографов, Европа наряду с остальной частью цивилизованного мира начала испытывать неудержимый прирост населения после 1750 года. Там, где сельскохозяйственная земля была уже полностью занята, получающийся всплеск численности населения означал меньшие наделы на семейства и как результат — снижение уровня жизни. Крестьянские восстания, которые начали беспокоить китайское имперское правительство в 1770-х, отмечают это несчастное обстоятельство в Китае. Но в Северной Европе картофель был доступен, чтобы занимать зерновое поле под паром, и официальная правительственная политика была готова ускорить этот процесс. Производство продовольствия умножилось, соответственно, так, чтобы обеспечить питанием возросшее население Северной Европы и сделать доступным усиление сельскохозяйственной, индустриальной, военной и других форм организованной активности. Быстрый прорыв североевропейских наций к мировому господству в девятнадцатом столетии зависел от этой удачи.

Легко понять, как наличие обширных пустующих полей под паром позволило утвердиться в Северной Европе после 1750 года очень мощному процессу усиления с обратной связью. Просто, при посадках картофеля на парах, новая и огромная поставка продовольствия могла быть произведена без малейшего сокращения традиционных урожаев зерна! Какое золотое дно! Вместо общепринятого пара, от трети до половины пашни Европы могла быть заняты картофелем или другими новыми культурами вроде турнепса и сахарной свеклы, и пока растущие растения мотыжились вручную единожды или дважды в начале лета, сорняки очень эффективно уничтожались. Следовательно, картофельные поля могли быть засеяны зерном в следующем году, как обычно, в то время как новые сельскохозяйственные культуры занимали новые, больше не простаивающие под паром, поля. Дополнительная рабочая сила была существенна для этой интенсификации европейского сельского хозяйства; но картофель, превосходя, как упоминалось в два — четыре раза зерно по количеству калорий на акр, позволял кормить растущее число рабочих рук, необходимых для его культивирования. Вдобавок ко всему, остаток картофеля годился для фуража животных и для перегонки в водку, которая, фактически, стала очень важным источником дохода для российского правительства.

При этих обстоятельствах, как только картофель становился полевой культурой, население могло и действительно поднималось далеко выше прежнего уровня, и картофель, будучи дешевым, стал основным продовольствием бедных классов всюду по северной европейской равнине, от северной Франции и Нидерландов через Германию и Польшу в Россию. Хлеб никогда не замещался полностью, как это было среди ирландцев, так что воздействие неурожайных лет (1845–47), когда картофель не уродился почти всюду, было существенно меньше на европейском континенте (и в Англии), хотя «голодные сороковые» ещё долго помнили те, кто пострадал от них.

Картофельные болезни распространялись при влажной холодной погоде; и когда сухие летние периоды возвратились в Европу после 1847 года, болезни уменьшились или вовсе исчезли. Но каждый раз, когда возвращалась достаточно продолжительная прохладная, влажная летняя погода, картофельный грибок возобновлял своё разрушительное действие вплоть до 1880-х годов, когда были повсеместно внедрены защитные химические опрыскивания. Незадолго до того, как химические опрыскивания (и искусственные удобрения) начали изменять европейское сельское хозяйство, изобретение гужевого культиватора уменьшило или устранило потребность в мотыжении (прополке) картофеля и других пропашных культур, таким образом освобождая сельские рабочие руки для индустриальной занятости на шахтах и фабриках, которые начали вырастать около месторождений угля в Европе, при одновременной массовой эмиграции за море, а также в восточном направлении из центра России в Сибирь.

Эффект сознательного официального патронажа культивирования картофеля, заданного Фридрихом Великим в 1744, оказался очень значительным. Прежде всего, картофель быстро стал полевой культурой и все более и более важным источником человеческой пищи повсюду в Северной Европе. Следовательно, усиленный размах войн периода Французской Революции и Наполеона (1793–1815) был терпимым для сельского населения Европы в значительной степени благодаря продовольствию с картофельных огородов и полей. Иначе европейские правительства, возможно, не смогли бы мобилизовать миллионы солдат при продолжении их полевого прокормления традиционным способом, безжалостно реквизируя зерно и животных у местных сельских жителей. Но вместо того, чтобы вызывать смерть и бедствие в еще большем масштабе, чем это было во время Тридцатилетней Войны, годы между 1793 и 1815 годами причинили относительно незначительный ущерб европейскому крестьянству.

Так как картофель продолжал свою экспансию в ранее бесплодные для хлеборобов поля и поскольку ручное мотыженье перестало быть необходимым, европейская сельская местность стала пустеть. Миллионы мигрантов начали работать на новых фабриках и шахтах и обеспечили другие услуги в быстрорастущих городских центрах, в то время как другие эмигрировали за моря и в восточном направлении в Сибирь. Бурный рост населения европейских народов в девятнадцатом столетии был действительно замечателен; не в последнюю очередь из-за чудесного факта, что сначала в пределах Европы непосредственно и затем за морями и в Сибири европейцы обнаружили, что пустовавшие ранее земли могут обеспечить их растущее население соответствующим, действительно обильным, продовольствием.

Устранение бесплодия земли произошло и по всей собственно Северной Европе, и здесь картофель играл ведущую роль, как мы только что видели. За границей и в Сибири этому предшествовало вымирание местного населения под воздействием болезней, принесенных цивилизацией, и разрушения старых экологических балансов усиленным спросом цивилизации на меха и некоторые другие предметы потребления, которые разрушили местные общества в сибирском, американском, австралийском, и других заморских ландшафтах, открывая путь для европейского заселения. Военное завоевание просто обеспечило успех европейских эмигрантов в вытеснении прежних жителей везде, где известные европейские зерновые культуры и агротехника оказались жизнеспособными. В итоге, культурные и политические преобразования обеих Америк, Австралии и частично Сибири были действительно решительными и граждане Соединенных Штатов и России сегодня — самые заметные наследники этого процесса.

Без дополнительного продовольствия с картофельных полей, бурный рост населения Северной Европы, возможно, не произошел бы. Кукуруза также играла подобную, но всё же менее заметную роль в Южной Европе; однако, это — другая история. Конечно еще очень большую роль для роста Европы играли и текущие изъятия из ее мировых колониальных владений; но можно уверенно сказать, что картофель из Перу был существенен, чтобы питать бурно прирастающую человеческую биомассу, которая обепечила имперские предприятия Европы. Картофель таким образом мощно воздействовал на общий ход мировой истории с 1750-х годов. Серебро и золото блестят, это так, но картофель, неприметный и незамеченный сначала, был более важен, так как с тех пор он менял курс человеческой истории долгодействующими способами, и делал так неоднократно, со времени Писарро, впервые встретившегося с ним и презиравшего его.

Так что было бы, если Писарро не нашел бы картофель в Перу? Наш мир наверняка радикально отличался бы от ныне существующего, хотя никто не может сказать точно, насколько велико было бы это отличие.

Продолжение серии
Print Friendly, PDF & Email

Один комментарий к “Уильям Макнилл: Что, если бы Писарро не нашел в Перу картофель? Перевод Сергея Эйгенсона

Добавить комментарий для Soplemennik Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.