Леонид Рохлин: Монгольские дневники. Окончание

Loading

По весне степи покрываются буйным разноцветьем трав и цветов, теплые дожди наполняют реки, зеленеют горы и счастье размножения всецело заволакивает разум людей и животных. Все торопятся, ибо вот-вот врата захлопнутся и горящее солнце, а затем трескучий мороз выжжет землю и реки.

Монгольские дневники

Леонид Рохлин

Окончание. Начало

Как я служил… шпионом

Неприятно зимой в Монголии. Особенно в Гобийских степях. Раздолье для ветров. Летом — жарких, иссушающих, зимой — леденящих кровь. Такое впечатление, что страна система гигантских аэродинамических труб, сквозь которые несутся бури со всей планеты. Дуют сверху, со всех боков и даже снизу подбрасывают.

Дуют ветры, и некуда укрыться путнику. Страшно! Слышится в степных бурях говор духов. Чудится рядом играют на многих инструментах. Видятся уставшему путнику сквозь завывания злые демоны…

Но есть период, когда наступает блаженство в степи. По весне на короткое время Творец открывает врата рая. Степи покрываются буйным разноцветьем трав и цветов, теплые дожди наполняют реки, зеленеют горы и счастье размножения всецело заволакивает разум людей и животных. Все торопятся, ибо вот-вот врата захлопнутся и горящее солнце, а затем трескучий мороз выжжет землю и реки. Останутся родники (кучкудуки), намекая, что в глубине, в недрах гор, много чистой воды. Её, родную, подземную, мы и искали.

Однажды неоценимую помощь в поисках воды нам оказал, сейчас будете смеяться до упаду… полковник областного КГБ и по совместительству начальник водного хозяйства всё тот же Алмас Лувсан. Мастер на все руки.

Об этом поразительном факте расскажу леденящую душу роковую историю.

Мой начальник, полковник Лувсан, потомок древнего рода из Тангутского царства и каждый раз, будучи в сильном опьянении, с гордостью в озверевших глазах похвалялся предками и успехами в войнах с монголами и китайцами. И всегда приговаривал, особенно после увольнения с поста начальника КГБ.

— Они не смогут без меня. Не смогут. Эти нищие айраты. Ещё придут и с поклоном пригласят тангута. Я знаю, Эд… ард, знаю это племя.

Лувсан знал историю своего народа и помнил старинные хроники. В частых беседах рассказывал много любопытного из старинных фолиантов. Видимо под влиянием услышанного у меня возникла сумасшедшая идея.

А не сможет ли мой друг, используя свои каналы, достать рукописи купцов и карты древних караванных шелковых путей, отметив хотя бы примерное местонахождение городов, рек и озёр, но главное оазисов, особенно в западном Гоби. Где мы сейчас находились.

Он вытаращил на меня глаза и долго изучающе вглядывался, стараясь докопаться до причин любопытства.

— Всё очень просто, — я помог ему, — все оазисы расцветали на речных и родниковых водах, первого признака наличия подземных вод, а города и посёлки обязательно строились на берегах рек или озёр и потому современные сухие и безжизненные русла и озёрные впадины, тоже зачастую верный признак наличия грунтовых, а возможно и артезианских вод.

— Это же перевыполнение из года в год планов обводнения земель вашего аймака и… повышение вашей авторитетности, влиятельности. Но главное, вы будете вечно знать, где пасти ваши личные стада и где ставить юрты вашим родственникам. Это пополнение семейных стад блеющими овечками и молочными кобылками. Мы же должны помогать друг другу, как старший брат младшему. Я не забыл вашу помощь в том случае, с военными.

Мы расхохотались и, встав театрально в почтении склонив головы, важно пожали руки. И вдруг серьёзно посмотрев на меня, полковник произнёс.

— Хорошо! Мы тебе поможем.

Я поразился.

— Кто это мы?

— Мои друзья из Урумчи. Одному мне такая задача не по силам.

Я было вновь хотел задать вопрос, он повис на языке.

— Больше пока не надо спрашивал. Но только отныне ты не должен своим начальникам в Улан Баторе рассказывал о наших разговорах по данному вопросу. Это уже политическое дело. Урумчи — это Китай, с которым у нас, да и у вас, плохие отношения. Это уже шпионаж. Ты наверное понимать, как это опасно.

Тогда я и предположить не мог в какую яму проваливался по недомыслию. Бывший полковник, поверив мне, всерьёз воспринял мою идею, став первым в мире чекистом-георазведчиком. Он-то по собственной воле стал, а вот я вляпался по уши, невольно приняв активное участие в разведовательной международной операции. Настоящей, взаправдашней.

Вскоре леденящая душу история, буквально роковой заговор, вошла в активную фазу. Лувсан действовал решительно, подняв на ноги влиятельных друзей из Урумчи (Китай). А я, поняв наконец масштабы и серьёзность проблемы, был не на шутку и устрашен, но более, по ветренности молодой, увлечён. И не столько романтикой шпионских страстей, почему-то опасности не подозревал, сколько профессиональным любопытством. Поиском подземных вод по древним картам и рукописям. По ночам даже грезился образ руководителя Манхэттенского проекта Роберта Оппенгеймера, тайно передающего чертежи атомной бомбы тов. Лаврентию Берия.

Вот и мне, новоиспеченному Лаврентию, вскоре были переданы карты-схемы и выписки из старинных рукописей. Передача прошла точно как показывают в детективном кино. В машине марки “советский козел”, в первозданной степи, вдали от людских глаз, не считая беркутов, парящих над нами. Карты были аккуратно начертаны тушью на белой плотной бумаге со множеством различных красочных условных обозначений. Я буквально обалдел. Рисунки карт сначала показались картинками из китайских книг, выполненных кисточками вручную. Я их нередко видел в монгольских музеях. Приглядевшись понял, что рисовальщик профессиональный топограф, а пояснения к карте написаны на отличном русском языке. Мелким, мелким шрифтом.

Да, игры закончились, — впервые мелькнула опасная мысль. Мой обалдевший вид развеселил Лувсана. Он горделиво заметил.

_ Ты однако мало знаешь о нас, уйгурах и тангутах.

Он был прав. До командировок в Алма Ату, в 1965 году, вообще ничего не слышал об уйгурах. Лишь позже, увлекшись книгами мудрого Гумилёва, узнал об истории народов Великой степи, в том числе и уйгуров. Узнал и о жутком истреблении уйгуров воинами Чингис Хана, а шестью столетиями ранее поголовным истреблением мужчин-уйгуров по приказу китайской императрицы У Цзэтань.

— Да, крепко досталось вам, — как-то в командировке сказал Лувсану, — в этом истории наших народов схожи. Ты наверное знаешь об этом?

— Да, знаю. С тех пор китайцы и монголы наши извечные враги. Первые откровенно, вторые тайно. Мы большой народ. Нас сейчас около 20 млн. человек. Почти все проживают вот тут под боком, в Синьцзяне. Китайские репрессии вынудили наиболее мудрых бежать за границу. Там, в странах Европы, в основном в Турции, образовались общины, крепко между собой связанные. Появился у нас и вождь — философ и поэт Айса Альптекин. Тоже живёт в Турции. Мудрый-то он мудрый, но вот проповедует постепенное мирное обуздание китайской агрессии, создание автономной и полноправной республики в составе Китая. Мирным путём однако хочет… В составе кровожадного Китая… Не получится.

Тут мой разведчик замолчал и помрачнел.

Я терпеливо и молча слушал, порой поддакивал, давая понять о моём якобы неослабном интересе. Поймав момент спросил.

— Скажи Алмас, — здесь обстановка позволила перейти на ты, — как понимать условные обозначения, но главное как привязать их к конкретному современному рельефу. Прошло-то ведь более тысячи лет с поры рисовки карт.

Полковник всё понял, замкнулся на минуту, напряженно посмотрел мне в глаза и вдруг широко улыбнулся.

— У тебя однако открытая душа, Эд… ард. Как наша степь. В ней нет лукавства и тайн. Я это вижу. Зато много упорства и изворотливости. Ты не политик, ты коммерсант… Хорошо! Давай разбирать будем. Условные обозначения перерисованы из старых хроник. Они не помогал в привязке. Только рельеф гор, русла рек и озерные котловины, но главное — древние названия этих форм рельефа. Это единственно надежно. Давай думай вместе.

Думали долго, прикидывая и так и эдак. Алмас отлично разбирался в топографических картах, древней топонимике. Но уверенности не было ни в каком из вариантов. Спорили, смеялись, воображая себя кладоискателями. В какой-то момент почувствовал, как слабеет интерес моего чекиста к проблеме. А геолога, то бишь меня, захватило всецело. Понимал перспективы. Романтика поиска заложена в душе профессионала геолога.

— Ты пойми, Алмас, — убеждал я друга по несчастью, — пресная вода, как месторождение золота для вашей зоны. Великий Леонардо да Винчи, друг обиженных и угнетенных, сказал, что воде дана волшебная власть быть соком жизни на земле. Кто владеет водой, тот самый богатый и самый влиятельный. Если найдём, то всё будет принадлежать только тебе. Ни одна живая душа не узнает. Я через пару-тройку лет уеду и забуду, а ты будешь ждать лучших времён, имея точные координаты какой-то части месторождения и знать запасы пресных вод. Но нужно полуправдой заинтересовать первого областного секретаря. Ты же говорил, что он очень влиятельный в Улан Баторе. Подумай! О месторождениях, тем более запасах, ни слова. Просто говори о сложности геологических условий поиска вод и хвали меня, как профессионала. Понадобятся большие объёмы бурения скважин, дополнительные станки, компрессоры, топливо, буровые мастера. Это может дать только он.

Полковник сопел, сморкался и думал. Видимо мысль, что в сундучке будет лежать карта золотых сокровищ, которая при случае может решить карьеру его и потомков, будоражило сознание. «Да, конечно, — думал тангут, — надо косвенно вовлечь и первого секретаря… Отличная мысль. С другой стороны — не найдёт “золото” друг по несчастью, ну и чёрт с ним. Никто ведь никогда не узнает».

Я понимал его колебания и продолжал давить.

— Надо отписать твоим друзьям в Урумчи. Чего от них дополнительно требуется. Слушай и запоминай. Хроники нередко писались странствующими купцами-путешественниками. Вот они нам наиболее интересны. Наверняка, во время дневного перехода такие люди зарисовывали и описывали что-то резко выделяющееся в рельефе, как правило имеющее в народе название. Как ориентир, понимаешь. Что-то замечаемое издалека и служащее признаком проводнику каравана. Очертание горы, хребта, ущелья, расположение колодца, его водообильность во времени суток или сезона, главное местные названия гор и колодцев, рек и озер, которые могут остаться в памяти людей и пр. Это ценные для нас зацепки.

— Не так всё просто, Эд… ард. Дорога туда-сюда полна опасностей. Твои русские и монголы поссориться с Китаем. Вот те и усилили контроль за границей в западных сомонах. Опасно, однако. Опасно! Даже аратов, которые ищут пропавший скот, охотников, по семейным делам — всех проверяют. Люди боятся нести письма.

Он замолчал. Вышел из машины. Обернувшись, злобно сказал.

— Значит обещаешь золото в сундучке, — и так посмотрел, что у меня от страха затряслись поджилки.

Никогда такого не было, а тут понял, что шуткам конец, что вляпался в “историю с географией…”, что назад дороги нет. Что стал активным шпионом. За просто так. За бесплатно! Съёжился, вцепившись в руль и оправдываясь, заговорил, вновь перейдя на официальное “вы”.

— Вы должны понять, что это всего лишь моя идея, геологическая, возникшая по аналогии и ничего конкретного я пока сказать не могу. Во всяком случае сейчас.

— Ты вот не можешь сказать, а сидеть-то ведь нам придётся по статье “государственная измена” — и он процитировал, — … за умышленно совершенное деяние… Умышленно, Эд.. ард.

Он замолчал и вдруг внезапно засмеялся, закашлялся.

— А к первому секретарю пойдём вместе, когда ты почувствуешь, что наткнулся на “золото”. И сам будешь говорить свою полуправду. При мне. Понял!

Прошло три месяца. Жизнь моя превратилась в кромешный ад ожидания. То ли вестей из Урумчи, то ли ареста и высылки под конвоем в Россию. Жена пытливо выспрашивала, чувствуя бабьим сердцем, что творится нечто ужасное. Но я, обычно словоохотливый и болтливый, молчал как рыба на песке, широко и бессловесно разевая рот, потому как перед глазами светились слова… “умышленно совершенное деяние”. Молчал и Лувсан, лишь порой, мне казалось, бросал презрительный взгляд. Говорили об обыденных мелочах. Но я ждал и напряжение росло.

Навсегда запомнил день, когда поехали в обычную командировку. Необычным было отсутствие шофёра. Я почувствовал тревожное и молчал. Машина привезла в отдаленную юрту. Нас ждали двое и два коня у коновязи. Один, сгорбившись, возился у печки, готовя чай, и по облику походил на нищего арата, судя по грязному ватному дээлу. Равнодушным взором скользнул и молча продолжал возиться у печки. Другой стоял при входе, пристально всматриваясь. Высокий, со светлым вытянутым приятным лицом, в очках, в изящном коричневом халате с косым бортом. Он приветствовал по монгольскому обычаю, но затем широко улыбнулся и шагнув вперёд, крепко обнял моего полковника, как старого знакомого. Они заговорили и по тональности фраз и по тому, что всё ещё стояли обнявшись одной рукой, было понятно, что это редко встречающиеся друзья.

Я чувствовал себя неловко, не понимая языка, не зная как себя вести. И вдруг до слуха донёсся идеальный русский язык с московским прононсом. Удивился ещё больше, услышав стиль обращения.

— Добрый день Эдуард Израилевич. Рад вас видеть. Здесь несколько неуютно. Уж извините, но зато безопасно. Так просил Алмас. Не удивляйтесь моему неплохому московскому произношению. Шесть лет в Москве, в институте восточных языков, многое значат. Меня зовут Энвер. Энвер Атабаев.

Сквозь очки внимательно изучали глаза, не стесняясь рассматривая от пояса до лысеющего черепа. Ровный, негромкий голос завораживал, возникал образ школьного учителя. Так про себя его сразу и обозвал. Голос учителя успокаивал и привлекал. Опытный оратор — подумалось мне.

— Ваша идея актуальна и, в неменьшей степени, как нам думается, значима не только для Гобийской степи, но и для южных и восточных засушливых пространств Уйгурии. Это главные сельскохозяйственные провинции моей страны. Наличие больших запасов подземных пресных вод в Восточном Туркестане могут в дальнейшем послужить значительным фактором в будущей нашей политической борьбе. Не скрою, мы поначалу просто отписались в угоду уважаемому Алмасу, потом поняли важность проблемы, экономическую и политическую, и приняли решение непосредственно участвовать в проекте. Поэтому я здесь и со мной материалы, которые мы готовили. Извините, но среди нас не было геологов…

Как гладко говорит. Как на учёных советах в моём НИИ.

Эта мысль окончательно разрядила напряженность. Улетучились мучившие меня шпионские страсти и моё лицо, ей богу, без участия сознания, видимо распрямилось и засияло улыбкой. Энвер удивлённо раскрыл глаза, не понимая что смешного он сказал.

— Ничего, ничего, — успокоил я гостя (интересно, кто из нас гость…) — это разрядка. Ведь такое видел только в кино, я имею в виду встречу шпионов, а тут вдруг и со мной случилось. Меня обуревает странная гордость. Честное слово! Чувствую себя если и не Александром Македонским, так уж Семёновым-Тян-Шанским точно.

И мы все трое расхохотались. Лишь каменное лицо арата не выразило удивления.

Ну а дальше было самое интересное. Говорил больше Энвер. Алмас молчал, пил чай с каменным хуруухудом и часто выходил из юрты. Проводник-айрат свернулся калачиком возле печурки и привычно дремал.

Поразительно, когда Энвер начал говорить. То была привычная политическому оратору заготовка для речи на митинге. Ей Богу! Я даже оглянулся… в поисках аудитории.

— Известное известно немногим, — так говорил Аристотель (это изречение мне запомнилось навечно). Известное стирается в пыли истории и лишь немногие, профессионалы историки и этнографы, сохраняют память о ранее широко известном. Вы, Эдуард, конечно, много слышали о Великом шелковом пути, но и представить не можете, какую роль он сыграл в развитии мировой цивилизации. Потому, что привлекал к себе не столько народы и страны, сколько весьма немногочисленную группу наиболее грамотных и ярких людей вне зависимости от их национальности и веры. И каждый из них старался, как всякий грамотный человек, оставить о себе память. Вот так появились сотни хроник, сохранились десятки. Естественно, там много вымысла, но есть и несомненные факты, которые сохраняются во времени.

— Вы, Эдуард, правильно обратили на это внимание. Мы перелопатили сотни фолиантов в наших архивах, в Урумчи, и я даже устроил командировку в Ленинград и в Москву, копался в фондах Эрмитажа и Института Востока. Отобрали наиболее ценное, которое касалось истории X–XII веков, во времена которых, как вы сообщали, в Гобийской степи и Туркестане существовал климат, близкий к гумидному. Меня особенно поразили два купца-путешественника, жившие примерно в одно время, в X веке, и несколько раз с караванами прошедшие Великим шелковым путём. Абу Исхак аль-Истахри и Шамсуддин аль-Мукаддаси. Сохранились созданные ими книги — “Книга климатов” у одного и “Лучшее разделение для познания климатов” у другого. Авторы нередко ссылаются на одни и те же оазисы вдоль караванного пути в северной части западного Гоби или восточного Туркестана, но в разные времена года. Сохранились зарисовки рельефа и главное очертания и местные названия окружающих вершин. Мукаддаси витиевато пишет об одном из оазисов — “… дома здесь многочисленны, здоровы и красивы. Окружены переплетающимися друг с другом деревьями. Арыки глубоки и многочисленны, постоянно изобилуют водой, а почвы разными жизненными благами…”

Энвер поднял голову от записей и сощурившись от близорукости, так искренне и благодарно посмотрел, что я готов был немедля сорваться и во чтобы-то ни стало найти это райское место.

Три дня мы обсуждали водные и, не скрою, политические проблемы. Последние звучали острее. Энвер рассказывал о китайских репрессиях, а я о трёх летних сезонах, проведенных в Магаданском крае. О страшных сталинских концлагерях. Стояла ясная холодная осень. С дальних снежных вершин Монгольского Алатау дул пронизывающий порывистый ветер. По ночам юрта ходила ходуном и мой пуховый мешок слабо согревал тело. По утрам невозможно было вылезти при мысли, что потребуется бежать полуголым 100 метров, дабы освободится от вчерашних излишеств. Зато вечерами руководил мой полковник, оказавшийся великолепным поваром и застольным балагуром. Честно, не ожидал такой перемены. Я каким-то естественным непостижимым образом стал их единомышленником. Они приняли меня. Было как-то по доброму, по семейному тепло, царила искренность.

А потом наступила та самая неприятная монгольская зима. Бесснежная, морозная, колючая, когда негде скрыться, отогреться, отдышаться. Работа прекратилась и мы предались алкогольно-пищевому разврату с весёлыми выездами на подлёдную рыбалку и сбор необыкновенно вкусной ягодки, королевы царства местного подлеска — облепихи.

Шпионские страсти трёх “семейных” осенних дней почти забылись, потеряли остроту, порой казались весёлой шуткой. Да и с полковником встречались редко. Так “требовал Центр…”, говорил полковник. Но я знал, что он интенсивно работает по проекту. Именно в те зимние месяцы были выбраны и тщательно обдуманы шесть перспективных участков — четыре на территории аймака и два на территории китайской Уйгурии. Мой полковник в течении зимы объехал монгольские перспективные участки и “просеял” старое население. Ему были даны, Энвером и мной, ключевые слова (древние названия гор, рек, озёр, ущелий, населённых пунктов, просто местности) и он должен был попробовать зафиксировать эти названия, со слов стариков и шаманов, на современной карте. Попробовать, хотя надежды было немного. Зато много было упорства старого разведчика и умения разговорить собеседника. В этом ему не было равных. Профессионал!

Весной и в последующий летний сезон мы славненько поработали. И план по бурению-обводнению перевыполнили, и рыбку насолили, и ягодку насобирали. Так что были весомые причины для длительных праздников.

Я очень старался. Мы устроили грандиозный бал-маскарад. С разрешения посольства и местных органов власти. Присутствовал тов. А. Лувсан и даже первый областной секретарь МНРП. Высокий гость впервые посетил нас. Он был милостив, улыбался и порой краснел, украдкой поглядывая на выдающуюся, ослепительно белую, значительно освобождённую, грудь жены моего нового бурмастера. Сам-то мастер отсутствовал, уехал домой хоронить отца. Заметив интерес, я трижды просил “белую грудь” поднести областному вождю чарку облепиховой и трижды это имело успех… Моё внимание к вождю было вызвано неожиданной репликой Лувсана. Остановившись рядом прикурить, он, сладко улыбаясь и шмыгая по привычке носом, вдруг быстро и тихо сказал:

— Ты, однако, Эд… ард, прямо сейчас пройди на кухню и там на шкафу, сверху, в углу, возьми свёрток. Когда все уйдут внимательно изучи. Там всё, что мог сделать. Через неделю мы вызовем тебя официально в контору и попросим представить план работ на следующий сезон. Как обычно. В этот план постарайся включить и объёмы наших работ. Ты понял! Наших! Вот с этой, как ты называл полуправдой, мы позже и выйдем к первому секретарю.

С той секунды не знал как выпихнуть гостей, а главное увлёкшегося областного вождя. Но тут он сам проявил инициативу и попросил “белую грудь” проводить до дома. Я с облегчением вздохнул, благодарственно подмигнул жене бурмастера. Мол, иди уж судьбе навстречу, не выдам. С остальными справиться было легко.

Но рано вздохнул. Меня ожидал страшный удар. До сих пор помню в подробностях.

— Эдуард! Что ты там ищешь на шкафу, — удивлённо спросила жена, склонившись над горой посуды.

— Да тут должен быть свёрточек. Положил вчера сюда, чтобы спрятать от нашего вездесущего белокурого ангела.

— А! — понимающе воскликнула женщина. — Наверное это тот, что скатился на пол. Так ангелочек его схватил и помчался с ним к друзьям. Помню старался развернуть, копошился. Дальше не помню, не знаю.

— А!!! — болезненно схватившись за сердце, завопил советский разведчик и стремглав кинулся искать по всем углам и закоулкам большой квартиры.

Всю ночь искал. Жена не понимала в чём трагедия, но видела перекошенное от ужаса лицо и молча страдала. Нашел под утро. В квартире Коли-геофизика, на первом этаже. Облазил весь дом. Всех разбудил и когда, тяжело дыша, дополз до его холостяцкой квартирки, то увидел потрясающую, родную до боли, картину.

На растрёпаной раскладушке, на тощем, сером с клопиными пятнами матрасе, сидел маленький толстенький Коля в домашних до колен трусах в красную звёздочку, вертел в руках свёрнутую в рожок странную топографическую карту, пытался развернуть, чтобы постелить на столе для утреннего чая. И одновременно, по привычке, пьяными глазами рассматривал странные знаки, стараясь понять, что это за абракадабра…

— Стой! — завопил я, — это карта путешествия арабского купца, которую храню, как библиографическую святыню. Отдай!

— Да ради Бога. Твой сынок притащил наверное. Они любят у меня играться. Никто не мешает…

Наконец в тиши квартиры, выгнав жену с ангелочком в дальние горы, начал разбирать “абракадабру”, читать магические знаки на карте, используя корявые объяснения на оборотней стороне. Лувсан подробно описывал топонимику каждого древнего географического термина, что были нами переданы. Предлагал не только варианты фиксации терминов на современной карте, но и собственное обоснование выбора вариантов. Я был потрясён работой разведчика, ставшего и лингвистом и топонимистом. Ведь он имел в руках только десятки древних названий и крайне приблизительные рельефные пространства, где эти термины и выражения могли быть встречены купцами-путешественниками. Просеяв сотни людей с тем редким упорством и профессиональными навыками, которые приобретаются этой страшной специальностью, он наметил на топооснове четыре компактных участка для моих поисковых работ. Честь и хвала пытливому уму. Я был в восторге.

К первому маю, празднику пролетариев всех народов, состоялось совещание у первого областного секретаря. По водному хозяйству.

«Зальём пастбища реками пресной воды» — таким был лейтмотив главного доклада. Затем совещание приняло закрытый технический характер… Здесь уже говорил только я, подчёркивая острую необходимость дополнительной поставки буровых станков, компрессоров, специалистов, химической лаборатории, дизельного топлива и пр. Затем совещание, как водится, плавно переросло во всеобщую попойку.

А дальше началась привычная рабочая весна. Ну не совсем, правда, обыденная. Такой страсти в работе не испытывал за все предыдущие 20 лет. Словно ловил жар-птицу, словно проснулся в душе голос вещий. И ведь никто не давил с планом, никак не контролировал, не заставлял глотать пыль по 12-15 часов в сутки, не видеть неделями жену и ангелочка. И главное — никто не платил сверхурочные. И даже не обещал премию… Овладела жажда поиска, как золото Эльдорадо. Неясная, туманная, остро желанная. Хотя казалось бы — ну и что. Ну найду море в недрах Гобийской пустыни. Точнее, лишь с некоторой определённостью нащупаю. С моими-то объёмами бурения и откачек. Кто об этом узнает? Слава не найдёт героя. Миллионы не заполучу. Лишь удовлетворю тщеславие и завоюю благодарность в сердцах членов партии Уйгурского национального освобождения…

Так оно и получилось. Лишь в конце сезона, в октябре, через пять месяцев изнурительного труда, на третьем намеченном Лувсаном участке забил мощный фонтан пресной воды из известняков с глубины 390 м. Потом по соседству и другой и третий фонтан. Фонтаны заглушил, устье скважин забетонировал и скрыл камнями. Предварительные расчёты дали ошеломляющие результаты…

Краткий отчёт с топоосновой и расчётами напечатал на машинке (в двух экземплярах, уничтожив копирку в соответствии с приказом Центра), нарисовал гидрогеологические профили (в одном экземпляре), нанёс точки кустов будущих эксплуатационных скважин. Если, конечно, начнутся специальные работы… И всё это лично передал в руки глубокой осенью полковнику Лувсану. Он равнодушно воспринял подарок, явно не понимая ценность, буркнул спасибо, потрепал по плечу и исчез.

Навсегда из моей жизни. Ей богу, навсегда. Так случилось. Я внезапно, и для себя тоже, уехал в Улан Батор. Неожиданно. А потом… домой в Москву.

P.S. С той поры прошло 40 лет. История с географией, называемые судьбой, кидали меня по свету. И я совершенно забыл о Монголии и шпионских страстях. Но однажды услышал в передачах CNN (World News) о редком успехе немецких гидрогеологов, которые нашли на юге Заалтайского Гоби (Монголия), в бессточной замкнутой впадине у южного подножья гор Цагаан — Богдо — Уул, на глубинах 400–600 метров, большие озёра пресной воды…Моря! Как в недрах Сахары.

То был наш самый перспективный третий участок.

Явно было, что это весточка от полковника Лувсана. С того света…

Привет тебе тангут от друга еврея. С этого света…

Print Friendly, PDF & Email

2 комментария для “Леонид Рохлин: Монгольские дневники. Окончание

  1. Очень занятная история. Как по существу, так и по представлению ее автором, который, безусловно, молодец. А еще я узнал о том, что не только евреи избранный народ, но и уйгуры тоже. В смысле учиненного над ними геноцида. Своей стойкостью они давно заслужили по меньшей мере автономии.

  2. И снова автору спасибо за знакомство. Образец того, как подлинная «история с географией», сохраняя свою достоверность и информативность, преподносится художественно и обретает занимательность. Кроме удовольствия от прочтения, я понял правоту эпиграфа и усвоил, что «общеизвестное известно немногим». Ай да Рохлин, ай да молодец!

Добавить комментарий для Л. Беренсон Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.