Александр Левинтов: Март 19-го. Продолжение

Loading

Обжигающе горячую баялду заправляют густой, а лучше — густейшей сметаной и: большими ложками, со свежим хлебом, под неё, родимую, обливаясь благодарностями ко Всевышнему и сегодняшнему дню. Зимой эта баялда удивительно хорошо шла по утрам — со сметаной и хлебом, в качестве закуски.

Март 19-го

Заметки

Александр Левинтов

Продолжение. Начало

О’кей

настанет день — и будет всё о’кей,
но это будет ночь…
я сам себе скомандую: «налей!»
и, выпив, удалюсь в неведомое прочь

настанет день — ко мне придёт покой,
пусть в суете соседей и друзей,
отправлюсь к Арарату, одинокий Ной
а вам скажу прощальное «о’кей»

настанет день — надеюсь, без меня,
не знавшего ни кроны, ни корней,
я оторвусь, свободою звеня,
на корабле по имени «О’кей»

настанут времена — без времени и дней,
в просторном одиночестве могилы,
вы сами пальцем щёлкнете «о’кей»,
чтоб перейти в разряд простых и милых

Баялда

Я расскажу вам, как делать баялду: не как надо её делать рецептурно, а как научил меня делать её мой первый тесть Дмитрий Кузьмич Семененко, сам по себе этническая баялда, о чём я в конце этого рассказа непременно расскажу.

Это блюдо готовится в августе-сентябре и ни в какое другое время, даже в наши внесезонные времена.

Берем самую большую обливную кастрюлю, от семи до 10 литров ёмкости. Если нет, то пойдите и купите — она вам всё равно нужна: в ней можно стерилизовать сразу по три трёхлитровых банки, можно делать малосольные огурцы 5-6 кило, так, чтобы на неделю хватило, если без гостей, в ней можно солить грибы: опята, чернушки, рыжики или им подобные, то, что идёт россыпью и в огромных количествах, можно квасить капусту и заготавливать на зиму бигос, в конце концов, в ней можно держать и кипятить воду, когда её отключают в плановом или экстренном порядке.

Купили? — поехали дальше.

На дно кастрюли выливается на палец нерафинированного постного масла, то есть больше, чем половина полулитровой бутыли. Когда на среднем огне масло начинает закипать, в него бросается примерно (всё будет примерно) кило чищенной и порубленной на кругляши моркови. Огонь уменьшается до малого и не забудьте закрыть кастрюлю крышкой.

Нарезаете кругляшами репчатого луку — от полкило до кило — и выкладываете его поверх моркови, присолите.

Нарезаете, как ни попадя и как умеете, помидоры — более кило, к ним добавляете очищенные и крупно порубленные зубчики чеснока (честная, то есть средних размеров головка), перец горошком, лучше душистый: поверх лука, присолить и добавить масла.

Кабачки порезать полукругляшами — кило: и поверх помидоров.

Баклажаны -такими же полукругляшами — полтора-два кило: поверх кабачков, присолить и добавить масла.

Паприка красная — порезать, как получится, но непременно со всеми семенами — полтора-два кило, добавить зеленушки мелкой нарезки (укроп, базилик, петрушка/кинза), каждого вида по пучку (~50 граммов в пучке): поверх баклажанов, присолить и добавить масла (уже пошла вторая бутылка).

Ни в коем случае ничего не перемешивать! — руки поотрываю. Оно само собой всё перемешается.

Процесс в целом идёт 4 часа, если кастрюля 10-литровая и 3 часа — если 7-литровая.

Горячая баялда раскладывается по банкам и заливается постным маслом так, чтобы оно выступило поверх, создав таким образом консервирующий защитный слой, банки укупориваются и устанавливаются вниз крышками до полного охлаждения.

В кастрюле должно остаться примерно полкило баялды, на которую не хватило тары (об этом надо обеспокоиться заранее, чтобы не хватило). Обжигающе горячую баялду заправляют густой, а лучше — густейшей сметаной и: большими ложками, со свежим хлебом, под неё, родимую, обливаясь благодарностями ко Всевышнему и сегодняшнему дню.

Зимой эта баялда удивительно хорошо шла по утрам — со сметаной и хлебом, в качестве закуски (в любое время суток) и с жареной либо отварной картошкой, при этом неясно было, что чему является закуской.

До Великого Поста баялда никогда не доживала и исчезала из семейного меню в Рождественский Пост, а то и ранее, на Октябрьские, праздник, особо ненавидимый в этой семье.

Дмитрий Кузьмич, гражданин позапрошлого века, 1899 года изготовления, человек глубоко и неистово набожный, не пил, но допускал моё потребство.

В Москву он приехал в 50-е годы из Алма-Аты, где еще в довоенные времена построил двухэтажный дом, снизу каменный — под магазин, сверху деревянный — жилой. До того прошёл раскулачивание. После того — попал в ГУЛАГ, строил канал Москва-Волга, потом — война, которую, как и лагерь, прошёл, можно сказать, счастливо — на огородно-заготовительной ниве. Под раскулачивание попал, живя на Алтае. Его отец — здоровенный двухметровый мужик, хозяйственный и богатый, как и ВСЕ жители их села, женатый на местной чалдонке-староверке (чалдоны — крещеные сибиряки-инородцы). Предки Кузьмы появились на Алтае с Северного Кавказа и были помесью с местными кавказцами. На самом склоне лет, уже перед своей кончиной, Дмитрий Кузьмич, отличавшийся умеренным антисемитизмом, признался, что род свой ведёт от дербентских иудеев, помнивших Хазарский Каганат и Великую Булгарию — вот такое этническое дно оказалось у этого уважаемого человека.

Сейчас кое-где продают «имам баялду», называют её деликатесом и заворачивают действительно деликатесные, отнюдь не деликатные цены на неё. Во всём остальном эта «консерва» — откровенная и пошлая послесоветская дрянь — не берите и не марайтесь, а лучше попробуйте воспользоваться этим текстом.

Сыр и вино

Если житель Закарпатья, неважно, какой он национальности, чувствует, что заболел или заболевает, он берет графин (бутылки мало) белого сухого вина, самого простого, кусок сыра (именно кусок) и стручок жгучего перцу, устраивается в теньке, в кустах и, попивая вино и закусывая его сыром и перцем, время от времени щупает макушку. Как только макушка начинает потеть, больной или заболевающий становится выздоравливающим, делает контрольный глоток и вступает в нормальную колею жизни.

Закарпатские вина близки венгерским и особенно токайским винам (винам Токайской долины). Их линейка идёт от легчайшей «Бианки» (девичье вино) до строгого баронского «Променисте». С сырами здесь тоже всё в порядке — от остро-рассольной брынзы до самого вонючего в мире, восхитительно-вонючего «станиславского». Впрочем, как только Станислав переименовали в Ивано-Франковск, станиславский сыр исчез напрочь, но ведь братья и кузены его наверняка остались!

Тут, по-моему, правило всего одно: чем мягче и невыразительнее сыр, тем слащавее вино. Далее я буду аппелировать только к шлягерным винам и сырам.

Под «бри», например, я бы рекомендовал «шабли» и «шардоне», под «рокфор» и «горгонзолу» — «совиньон», «пино-гриджо» и «милнер», под рислинги и «траминер» — твердые «грана падано», «пармезан» и им подобные, под белые вина с неустойчивой репутацией — брынзу, сулугуни, адыгейский и им подобные рассольные сыры, под шампанское — … да хоть плавленный сырок «городской».

Отдельной строкой идёт козий сыр, штука пикантная. Если дело происходит, например, в итальянской Швейцарии, в окрестностях Лугано, то очень рекомендую местное белое «мерло» (да-да, бывает и белое «мерло»).

Так же отдельной строкой идёт сыр с трюфелями. Тут выход простой: идёте в винный бутик, перед стеллажом протягиваете руку вверх и выбираете самую дорогую бутылку белого сухого вина, до которой смогли дотянуться.

Нет, всё-таки пару правил ещё ввести надо: желательно, чтобы вино и сыр были земляками и, если у вас вино купажное, например, шампанское (оно всегда купажно), то лучше иметь перед собой сырное ассорти, так называемую сырную тарелку, где уже нарезаны-нарублены кусочки и пластинки сыра, рассыпан виноград, могут быть также другие фрукты, вплоть до маслин, галетные печенюшки и сухофрукты, но вот, что должно быть непременно, иначе всё насмарку и жизнь опять не удалась — свежайший белый хлеб с хрустящей корочкой: багет, чиабатта, любой — но свежайший и наихрустящий, как на картине Сальваторе Дали «Хлеб». Кстати, испанский белый хлеб, пожалуй, даст фору всем остальным хлебам Европы и не-Европы.

Обычно сырную тарелку заказывают до десерта или вместо десерта, но это в ресторане. А дома или на пикнике можно этим сырным столом и ограничиться. Я бы только добавил к перечисленному выше сыр на гриле, пучки и россыпи кинзы, кресс-салата, рукколы, базилика, и того, что вы ещё любите как травоядное (есть ещё дивное русско-английское слово гриноед).

Я бы к домашнему или ресторанному сырно-винному застолью добавил ещё одну детальку: блюдечко с хорошим оливковым маслом virgin, в центре которого плавает большая капля бальзамического уксуса. Макать в это дело корочку с мякишем белого хлеба, а потом крохотный, не более 20-30 граммов, глоток белого вина — удовольствие неописуемое.

Нетрудно догадаться, что социальное разнообразие сырно-винных удовольствий необычайно велико: от куска сыра под названием «сыр» с бутылкой белого столового вина под названием «вино» до изысканнейших сыров по 25-80 евро за кило и 200-500-евровых белых марочных и коллекционных вин. Раз в жизни можно позволить себе оба эти полюса.

Эволюция бульона

Бульон имеет относительно недолгую историю: 12-13 века, если верить Й. Хейзинге, были аномально холодными — даже в домах было всего около 12 градусов тепла. Это не только привело к особой жестокости европейцев (самый разгар крестовых походов), но и к поискам новых источников питания. Так люди догадались, что вода, в которой варилось мясо, тоже вкусна и съедобна. И не только мясо, но и рыба. Бульоны — это первые супы, лишь спустя время люди догадались заправлять бульоны специями, приправами и овощами.

Но это — всемирная история, я же хотел бы рассказать об эволюции бульона в моей скромной и потому типичной для многих других людей жизни.

Моё детство пришлось на послевоенные 40-е-первую половину 50-х. Мы жили в Москве, Ленинграде, Тамбове, опять в Москве — типичные скитания типичной офицерской семьи.

В голодном послевоенном Ленинграде даже сублимированные (сушёные) или маринованные овощи были не всегда, свежая морковка была редкостью, как папайя и манго на сегодняшнем столе. Именно поэтому мама, вообще-то умевшая готовить до сорока видов супов, вынуждена была время от времени подавать просто бульон.

В начале 50-х мне уже доверялось покупать мясо (и я до сих пор хорошо помню цены: говядина — 15-17 рублей за кило, свинина — 16 рублей, баранина — 14, телятина — 14. Потом Хрущев поднял цены на мясо-масло-молоко, отменил сезонные цены и одновременно пообещал всем нам коммунизм заживо, что привело, в частности, к беспорядкам в Новочеркасске, на московском Электрозаводе и в других местах).

Так вот, на обед для 7-8 человек (ещё жива была бабушка, жившая с нами) я получал задание купить 200-максимум 300 граммов мяса, чтобы там и косточка была (но маленькая!), и жиру было поменьше, но чтобы он всё-таки был, и всяких плёнок и сухожилий — ни-ни. Выбирать мясо приходилось тщательно и пристально. Когда подходила очередь, я нацеливался на 2-3 куска, потому что стоящие передо мной могли выбрать уже намеченное мною. Иногда расхватывали все приглянувшиеся мне куски, и тогда приходилось отступать влево от весов и ждать, когда вынесут лотки со свежим разрубом.

Мясо в бульоне либо плавало волокнами, либо, если это была свинина, малюсенькими брусочками. К чести мамы надо сказать, что мясной бульон был в нашей семье редкостью, потому что хоть чем-нибудь, да мама исхитрялась его заправлять, даже такой очень дешёвой экзотикой, как вика и чечевица, ныне признанные весьма полезными.

По субботам наша семья собиралась у бабушки Оли: 17 человек (4 семьи) плюс гости, которым мы всегда были рады.

Бабушка Оля работала бухгалтером в столовой студенческого общежития и потому брала там кусок говядины с огромной мозговой костью. В советском общепите закупочные цены были оптовыми, существенно ниже магазинных розничных — раз в неделю сотрудники столовой вполне легально могли приобретать продукты для себя. Уверен, что не без лукавства: списывался, например, полукилограммовый кусок мяса, а забирался — килограммовый. В советской торговле и советском общепите не воровать было грешно и зазорно.

Бабушка варила в самой большой своей кастрюле этот здоровенный кусище мяса с огромной костью, заправляя в конце солью, двумя горошинами перца и лаврушкой. Будучи потомственной мельничихой, она пекла необыкновенной вкусности и пышности пирожки с мясом. На холодное подавался винегрет и селедка, залитая соусом (рецепт моего отца) с двумя луковыми перьями в пасти (шедевр дедушки Саши), а на первое — мясной бульон с пирожками, очень горячие, бульон мы ещё к тому же и густо перчили. Женщины, независимо от возраста, пили бульон из пиалушек, мужчины хлебали из гранёных стаканов с подстаканниками. На второе было второе, например, домашние котлеты (всё из того же куска мяса) с картофельным пюре либо жареная треска с ним же, либо одна курица на всех, но с рисом, либо… больше, кажется, никакого другого либо не было, либо не запомнилось.

Перед десертом дети давали концерт, а на десерт был чай с домашними вареньями и каким-нибудь тортом, самым ходовым из которых был вафельный «Сюрприз» (строго говоря, дрянь дрянью, но зато самый дешёвый, всего 18 рублей).

На улице Жданова (ныне Рождественка) напротив Архитектурного была закусочная, где готовили костный бульон — 3 копейки (это уже хрущёвские деньги) за чашку, и пекли (не жарили!) маленькие, но не малюсенькие пирожки с мясом (7 копеек) и ливером (4 копейки). Бульон можно было заказать с яйцом — за 12 копеек. Для студентов это была спасительная точка и не только для студентов МАРХИ.

Ещё в ходу был бульон с пельменями — в пельменных и в «Закусочной» зоны «В» главного здания МГУ на Ленгорах.

Куриный бульон считался одновременно и лечебным, и еврейским. Варили его малыми дозами, потому что евреи всегда считались скаредами и экономами, а для лечения много бульону не надо. Иногда куриный бульон заправляли лапшой, а в семьях малокультурных и ничего не понимающих в жизни — вермишелью. Бульон варился из какого-нибудь одного-максимум двух куриных фрагментов и скармливали его с ложки больному ребёнку или госпитализированному. Бульон должен был быть горячим и жирным. Это с нынешних бройлеров, хоть десяток их в кастрюлю запихни, никакого навару и жиру, всё равно, как с очень молодых цыплят, тех, что ещё в скорлупе, а раньше… какой бы синюшной ни была курица, а бульон из-под неё — золотистый, наваристый, с выразительными пятаками жиру по поверхности.

Рыбный бульон был не в ходу, разве что по ошибке или утром после вчерашнего, потому что шёл этот бульон на заливную рыбу. Рыба должна быть пресноводной: сазан, щука, судак, на худой конец, карп, прах побери его мелкие косточки. А с морской рыбы бульон не застывает, если в него не бухнуть порядочную толику желатину.

Любой бульон требует просветления, поэтому перед самым снятием с огня в него полагается запустить 2-3 дольки лимону, но, главное, не делать бульон на большом огне.

Нынче мне благоверная на обед подала мясной бульон, а в нём мяса плавает — больше кило. Жить мы стали жирно, вот, что я вам скажу, совсем зажрались. И не бульон это эволюционирует, а мы с вами.

Весеннее настроение

в синих сумерках, легка,
сквозь стихи и упоенья,
сквозь закат и озаренья,
сквозь мгновенья и века
к нам ступает вновь весна

и в набухшем краснотале —
те же возрожденья звенья,
то же из пичужек пенье,
те же мысли, чувства, дали —
к нам опять пришла весна

мы давно устали жить,
но проснувшимся ветрам,
песням, масличным кострам,
подступают смех и сыть —
здравствуй, девушка Весна!

Гипогликемия

Сейчас уже не помню, о чём мы спорим в машине, но вдруг я, почувствовав неприятный запах ацетона во рту, обнаруживаю, что мы въезжаем с поворотом в короткий туннель, что по тротуару идут редкие прохожие, и обстановка становится критической, предкатастрофной. Я пересаживаюсь на водительское место и беру управление полностью в свои руки, слава богу, коробка передач — автоматическая: на ручной я просто не умею.

Мы благополучно выскакиваем из туннеля, дорога пошла немного вверх, и неожиданно асфальт сменяется щебёнкой, которая скоро тоже кончается — остался лишь неясный и исчезающий зелёный след дороги, ухабистой и распутной. Мы преодолеваем лёгкий увал и выскакиваем на вполне приличный асфальт, а вскоре возникает Т-образный перекрёсток со скоростным автобаном. На указателе поворота направо крупно набрано «АЭРОПОРТ БААЛЬБЕК 22 КМ». Значит, Бахчисарай остался слева. Пошли серые Инкерманские скалы и разломы, ниши пещер и замаскированные входы в подвалы, не то винные, не то с боеприпасами.

Странно, наш спор продолжается, хотя в машине никого нет: не могу же я сам с собой говорить как с несколькими людьми. Или могу? Для меня сахар ниже 4.0 — в диковинку и непривычно, но и не кажется страшным.

Я отвлёкся на эту напряжённую мысль и не заметил, что дорога сильно сузилась, теперь на ней могли разъехаться только две легковушки, да и то впритирку, на скорости 3-5 километров в час. «Ах, да, это же Славков» — соображаю я: «в Моравии все дороги такие узкие». «Сегодня 5 декабря, встреча четырёх императоров» — проясняется ситуация: «чего ж так пить хочется? Прямо как рашпилем по нёбу». Три императора, русский, прусский и австрийский за английские деньги решили устроить здесь, в Аустерлице, показательное побоище французскому императору Наполеону. Победа была обеспечена: двойное, если не тройное превосходство в силах, лучшая в мире, русская артиллерия, занятие всех командных высот на подкове среднегорья по северо-востоку от Аустерлица-Славкова, где, глубоко внизу, расположились французы. Накануне прошел тройственный пир по случаю предстоящей виктории.

Всё сражение длилось часа четыре. Наполеон учёл перегиб местности и поэтому французская пехота появилась перед русскими батареями всего в 50-70 метрах: артиллерия оказалась бесполезной, более того, побежавшие в свой тыл русские пушкари смяли стоявшую за ней кавалерию, та — пехоту, отступать пришлось на огромный пруд, молодой тонкий лёд не выдержал, и пол-армии под командованием Кутузова, Багратиона, Барклая де Толля и самого императора Александра утопла. На это ушло около 40 минут, после чего французы, уже не теряя высоты, ударили с фланга по пруссакам и австриякам, специалистам по муштре, парадам на плацу и бальным танцам, но не более того.

Очень хочется пить. Вдоль дороги идут черешневые сады: в дипломной работе моей будущей первой жены «Садоводство, виноградарство и виноделие Чехословакии», которую я полностью написал сам, говорилось, что половина садов в Чехословакии принадлежит автодорожникам, доходы от садоводства — их вторая по значимости статья. Начало декабря куда-то съезжает, и деревца усыпаны спелыми сочными ягодами. Я набираю пару горстей и наслаждаюсь сладкими ягодами — жажды уже нет. Странно, но сахар продолжает падать даже после черешен.

А дорога между тем зашуршала мелким колючим щебнем. По обочинам стали появляться небольшие линзы снега, вскоре оба края дороги — в снежных сугробах, и вниз и вверх от дороги — густой альпийский лес, с висячими плетьми седого мха. Изредка сквозь влажную пелену облака, в котором мы едем, образуются окна, колодцы и провалы видимости. Я останавливаю машину и выхожу к самому краю отвесного обрыва. Прямо подо мной, глубиной в пару километров, огромное пятно абсолютной видимости. Я вижу домики и чётко прочерченные поля, плавные извивы дорог, отдельно стоящие деревья. «Это же Лаутбруннер!» — узнаю я один из самых живописных уголков Швейцарии: «значит, я на склоне Юнгфрау». Вот так, наверно, и Люцефер, князь света, смотрел в полном очаровании на мирную красоту жизни и труда людей и, не выдержав прелести этой картины, бросился вниз, желая поглотить и раствориться в ней, но, будучи бессмертным ангелом, не расшибся, а пронзил тонкую дневную оболочку земли и оказался в удушливом мраке и смраде преисподней.

Я стою над огромным провалом, но, не будучи ни Люцефером, ни бейсером, не решаюсь оттолкнуться и улететь в эту притягательную бездну, только вновь вспыхнула жажда, движения мои сильно замедляются и становятся не очень-то управляемыми мною. Странно, но никакого озноба от стояния в холодном и влажном облаке я не испытываю — наверно, из-за жажды. И вновь вернулся жёсткий запах ацетона во рту. Сахар падает до 2.0 — теперь до точки невозврата остаётся рукой подать.

Моя машина идёт по 395-му хайвэю, огибающему с востока несколько сотен миль Сьерры Невады. В машине по-прежнему никого нет — с кем же я всё время спорю?

Моя цель — озеро Тахо, но за Мамонтовым озером, на траверсе Моно Лейк, я неожиданно даже для самого себя сворачиваю налево и лезу вверх по вертикали серпантина — на Тайогу Роад. Здесь, на высоте 13-14 тысяч футов, снегу просто невпроворот. Дорогу постоянно засыпает, поэтому сразу за мной движение закрывают — с обеих сторон. А про меня, наверно, бдительные рейнджеры, скорей всего забыли. У дорожного щита «Резервуар Хетч-Хетчи» у меня окончательно вырубается мотор — ведь я так ни разу и не заправился. Замерзшее и заснеженное озеро различимо лишь геометрически. Такой тишины и пустоты в жизни не испытывал. И такого величия — даже знаменитая Хаф-Дом кажется ниже меня и радиатора машины. Сахар упирается в 1.5. У меня появляется неуклюжая и неграциозная медлительность ленивца, мне совсем не холодно, и уже ничто не мучает и не мешает — я, наконец, счастлив и засыпаю блаженным и тихим гипогликемическим сном.

Сны со смертельным исходом
Борису Родоману

мне теперь всё чаще снится,
будто режут и пытают,
будто я священной птицей
в неизвестность отлетаю

или просто — катастрофы:
с рельсов, в воздухе, стихии,
и ложатся ночью строфы:
жутко-сладостно-лихие

всё знакомые напевы:
среди трупов в морге я,
этих — вправо, нам — налево:
указует Судия

и встаю, совсем разбитый,
сам не знаю: как? зачем?
… к вечеру опять налито
в продолженье смертных тем

Современные нравы и обычаи

«С газетами всё-таки, наверно, было удобней» — размышляет студент, сидя со своим гаджетом в переполненном вагоне метро и изредка посматривая, как мается рядом с ним клюкастая старушка.

В автопарк «Скорой помощи» поступили изотермические машины-рефрижераторы для перевозки наиболее тяжело больных, которые могут умереть по дороге в многочисленных пробках. В случае клинической смерти в пути датчики мгновенно включают холодильную установку, чтобы бывший пациент, ставший трупом, не смердел в салоне «Скорой помощи».

В обществе такая апатия, что никому ничего не хочется, даже умирать не хочется, будто все разом обманули друг друга и теперь в обиде за этот обман: каждый из своего гроба смотрит на всех остальных в гробу.

В связи с предстоящими нескоро событиями принято решение о переименовании Москвы в Великий Владимир, Московской области — во Владимирскую, Владимира — в Нижний Владимир. Владимирской области в Старовладимирскую, шоссе Энтузиастов — в Большую Владимирку, Щёлковское шоссе — в Малую Владимирку, Санкт-Петербурга — в Санкт-Владимир, РФ — в ВФ.

Родители убедили свою дочку поступать в кадетский класс, а после школы идти непременно в какой-нибудь военный университет, потому что в случае войны, которая всё равно неизбежна, у неё будет гораздо больше шансов остаться в живых, нежели если она окажется в своём родном городе.

— У вас рыба есть?
— Рыба — вся.
— Беру всю, оптом.

Дети поют мужественную песню о том, что пойдут за дядей Вовой в последний бой с проклятой Америкой. Их голоса и лица полны решимости и отваги. С ними поёт их любимая учительница. У неё добрые глаза и мягкая, слегка извиняющаяся улыбка: она уже не сможет поднять тяжёлый теперь для неё автомат Калашникова.

Сначала он, по совету врача, выбрал себе маршрут для прогулок: до Кузьминского кладбища и обратно, потом пришлось сменить этот маршрут — от Кузьминского кладбища и обратно.

Собираясь с визитом к окулисту, она надела новые, приличного и комфортного фасона трусики, потом вспомнила, что от него хотела доехать до нотариуса, чтобы оформить доверенность на получение пенсии, и положила в сумочку ещё одни такие же, поближе к презервативам.

На послематчевой пресс-конференции: «Да, я сознательно заменил Голенко Мазиловым на 15-ой минуте первого тайма после того, как Голенко забил свой второй гол. Почему? А вы знаете, что его семья скрывается в Киеве? И мне плевать, что Мазилов за четыре сезона не забил ни одного гола: его бабушка училась в одном классе с Дерибаской, а вы думаете, откуда у нас такой шикарный клубный автобус и тренировочная база на Лазурном берегу?»

Алла Пугачёва опять на сцене. Она не может петь, но она не может не петь: надо кормить и растить детей, внуков, правнуков, мужей и ещё каких-то типов, на которых она вынуждена смотреть, но уже не может их видеть. «Как все, как все, как все», она смотрит видеозапись своего выступления сорок лет тому назад и плачет вместе с двумя публиками: той, что на экране, и той, что сейчас в зале. Как же мы все постарели!

— Мне, пожалуйста, вон ту баночку крабов, маленькую баночку чёрной икры, а это что?
— Авокадо.
— Это едят?
— На любителя.
— Две штуки, пожалуйста, какие потвёрже, а консервированная спаржа у вас есть?
— Есть, но она сильно просрочена.
— Неважно, я же беру это не есть, а чтобы стояло в холодильнике, на случай, если кто придёт.

Окончание
Print Friendly, PDF & Email

Один комментарий к “Александр Левинтов: Март 19-го. Продолжение

Добавить комментарий для Soplemennik Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.