Александр Левковский: Хорошо, что наш Гагарин — не еврей и не татарин…

Loading

Ни мама, ни папа мне в ту ночь не приснились. А взамен их, в мутной полудрёме, мне пригрезился наш двор на Ярославской улице в Киеве. Я стою посреди двора, окружённый оравой хулиганистых мальчишек. Они скачут вокруг меня, тычут в меня пальцами, хохочут и орут что есть мочи…

Хорошо, что наш Гагарин — не еврей и не татарин…

Рассказ

Александр Левковский

Левковский

С самого раннего детства Зойка мечтала стать русской.

— Русские, — говорила Зойка, — самые главные. Они всех победили: и немцев, и японцев, и ещё кого-то — не помню кого…

— … и турок, и финнов, и поляков, и шведов, — подсказал я. Зойка очень толковая, и у неё, как говорит мама, «большие артистические способности», но хотя мне только девять лет, я знаю историю и географию лучше её.

— Вот видишь, даже шведов. И потом русские — самые сильные.

— Татары сильнее, — возразил я. — они командовали твоими русскими целых триста лет. Спроси папу — он тебе будет два часа рассказывать, какие татары молодцы.

(Наш папа — татарин, но не казанский, а крымский, и не из Крыма, а из Ташкента, куда Сталин сослал крымских татар «за предательство»).

— Кроме того, русские самые умные, — продолжала Зойка. — У них есть и Пушкин, и Лермонтов, и Чайковский, и Менделеев.

— Все знают, — сказал я убеждённо, — что самые умные — это евреи.

— Не умные, а хитрые!

— Чтобы быть хитрым, надо быть умным, — возразил я. — Вот возьми, например, маму. Я согласен -— может, она немножко хитрая. Но очень умная. Она зам главного бухгалтера! И не где-нибудь, а в Союзе писателей! Она платит зарплату всем украинским писателям и поэтам.

— Не зарплату, а гонорары.

— Ну, пусть гонорары. Она самому Корнейчуку платит много десятков тысяч. О ней все соседи говорят: «У Софьи Михайловны — настоящая еврейская голова!»

Зойка расхохоталась.

Ми-хай-лов-на, — протянула она. — Какая мама Михайловна? Она на самом деле Моисеевна… Вот поэтому я и хочу быть русской — чтобы мне не тыкали в лицо, что у моего отца дурацкая татарская фамилия Муслимов и что мама у меня — еврейка с отчеством Моисеевна…

Я лежал в кровати и искоса наблюдал, как Зойка переодевается ко сну. Зойке четырнадцать лет, и у неё в последее время стали вырастать на теле всякие интересные округлости, от которых трудно оторвать глаза и которые мешают мне сосредоточиться на нашем разговоре.

— Мы с тобой, — говорила Зойка, стоя ко мне спиной и натягивая через голову ночную рубашку, — полукровки.

— То есть?

— Ну, как метисы или мулаты. Ни то, ни сё. Серединка-на-половинку. Папа — татарин, мама — еврейка.

Зойка улеглась в постель, и мы замолчали. Через минуту я тихо сказал:

— Зойка, как ты думаешь -— чего они поженились, а? Такие разные люди. Как-то даже странно -— татарин женился на еврейке…

— Чёрт их знает! — со злостью проговорила Зойка. — Им-то хорошо, а о нас с тобой они подумали, когда рожали нас?! Они подумали, как нам жить нерусскими полукровками!? И не просто полукровками, а полу-татарами, полу-евреями?!

— Они любят друг друга, — возразил я. — Я же вижу, как сильно они любят.

Зойка криво ухмыльнулась.

— Хочешь знать, как сильно они любят друг друга? — вдруг спросила она. — Какой день сегодня?

— Суббота.

— По субботам и средам — у них секс, — деловито сообщила она. — Ты спи. Когда у них начнётся, я тебя разбужу…

С тех пор прошло много лет, и я, хоть убей, не могу вспомнить, какое слово Зойка употребила вместо ныне модного слова «секс». Может, она произнесла матерное словечко? Вполне возможно. Такая сорвиголова, как Зойка, вполне могла матюкнуться. Она и меня учила мату и даже давала мне иногда покуривать. В общем, как говорил наш добряк-папа, «плохо влияла на меня».

…— Мишка, — шептала Зойка, — проснись… У них там началось…

Мы выбрались из наших кроватей и прислушались к тому, что делается за стенкой. Там слышался какой-то неясный шум. Сердце у меня бешено колотилось.

— Стонет… — удовлетворённо шептала Зойка, приложив ухо к стене..

— Кто? — испугался я.

— Она.

— Чего это она? Ей что — плохо?

— Дурак ты. Сильно любит — потому и стонет, — туманно пояснила Зойка.

— И как долго это у них продолжается?

Зойка пожала плечами.

— Когда как. По-всякому. Иногда пять минут, а иногда все пятнадцать.

— А потом?

— Потом он скажет «Молодец мать!» и хлопнет её ладонью.

— Куда хлопнет?

Зойка засмеялась.

— Откуда я знаю? По животу, наверное…

Мы послушали ещё минут пять. У меня в ушах звенело от сердцебиения, и я ничего не мог толком расслышать.

Когда мы опять улеглись в наши постели, Зойка повторила со злостью:

— Им хорошо!.. А нам с тобой?! — Она повернулась ко мне. — Вот когда мне стукнет шестнадцать и я пойду получать паспорт, я уговорю маму, она даст взятку, и мне поменяют фамилию и отчество. И напишут в 5-й графе «русская».

— Папа обидится.

— Ничего, он переживёт. Зато я без проблем поступлю во ВГИК и стану знаменитой киноартисткой или кинорежиссёром! — Зойка тряхнула белокурыми кудряшками. — Я, как говорит мама, «ярко выраженная блондинка», и имя у меня будет Зоя Александровна Кронина вместо идиотского татарского Зоя Маратовна Муслимова

* * *

Папу звали Маратом. Не в честь знаменитого вождя Французской революции, а просто у татар это очень распространённое имя.

Я за всю свою жизнь не встречал человека добрее и мягче, чем наш отец. Мама тоже не была злой, но всё равно по теплоте и нежности она ну никак не могла сравниться с папой.

Зойка-артистка очень похоже изображала папу. Она садилась на диван, поджимала под себя ноги крест-накрест, наклеивала на лицо добрейшую улыбку и говорила тихим голосом с лёгким татарским акцентом:

— Дети, послушайте, я расскажу вам древнюю крымскую легенду о Мисхорской русалке. Когда-то, давным-давно, в деревушке Мисхор, на берегу моря жила красивейшая татарская девушка по имени Арзы, которую похитили злые разбойники и продали в гарем турецкого султана, в Стамбул. Там она родила дочь, но, не выдержав разлуки с любимым Крымом, бросилась со скалы в воды Босфора. Но знаете, дети, случилось чудо — она не утонула! О, нет! Она вместе с ребёнком поплыла по Чёрному морю к Крыму. В море у неё вместо ножек вырос русалочий хвост, а тело покрылось рыбьей чешуёй. Она вышла из моря около Мисхора, и сейчас там, среди морских волн, недалеко от берега стоит у скалы памятник бесстрашной русалке…

И мы все — папа, мама и я — смеялись, аплодировали и хвалили Зойкин артистический талант.

Впрочем, с неменьшим талантом Зойка рассказывала и мамины еврейские анекдоты о вездесущем Рабиновиче. Она мазала губы маминой помадой, надевала мамины очки, напяливала на себя мамин атласный халат, ложилась на диван и говорила, имитируя протяжный еврейский акцент:

— Рабинович, я слышал, вы купили новый телевизор! Вы таки стали лучше жить?
— Я вас умоляю, Фима! Нам таки стало лучше видно, как другие живут лучше нас…

И мы опять хохотали, и расхваливали Зойку, и говорили, что её ждёт блестящее артистическое будущее.

* * *

Мы жили в Киеве на Подоле, в нижней части города, в ветхом домишке на Ярославской улице. В этом доме до войны жили мамины родители. Перед тем, как в 41-м году немцы заняли Киев, вся семья эвакуировалсь в Ташкент, куда в это время хлынули десятки тысяч беженцев из Украины и Белоруссии. Маме тогда было семь лет.

После окончания войны семья не вернулась в Киев. В Ташкенте мама окончила школу и поступила в финансово-экономический институт. И стала постоянной посетительницей танцев в Окружном Доме Офицеров. Вот на этих танцах она и встретила красавца-татарина по имени Марат, студента Политехнического института.

И влюбилась. «А он, — рассказывала нам мама, смеясь, — был от меня без ума! Просто без ума! Он был такой умный. Так красиво ухаживал за мной. И был он очень весёлый, постоянно шутил и хохотал очень заразительно. Он только мрачнел тогда, когда рассказывал, как Сталин выселял татар из Крыма в Ташкент в 44-м году…»

Спустя много лет, я прочитаю об этом выселении у Солженицына, в «Архипелаге Гулаг»:

«Наверно, с воздуха, с высоких гор это выглядело величественно: зажужжал моторами единовременно весь Крымский (только что освобождённый, апрель 1944) полуостров, и сотни змей-автоколонн поползли, поползли по его прямым и крученым дорогам. Как раз доцветали деревья. Татарки тащили из теплиц на огороды рассаду сладкого лука. Начиналась посадка табака. (И на том кончилась. И на много лет потом исчез табак из Крыма.) Автоколонны не подходили к самым селениям, они были на узлах дорог, аулы же оцеплялись спецотрядами. Было велено давать на сборы полтора часа, но инструктора сокращали и до 40 минут — чтобы справиться пободрей, не опоздать к пункту сбора, и чтоб в самом ауле богаче было разбросано для остающейся от спецотряда зондер-команды. Заядлые аулы, вроде Озенбаша близ Биюк-озера, приходилось начисто сжигать. Автоколонны везли татар на станции, а уже там, в эшелонах, ждали ещё и сутками, стонали, пели жалостные песни прощания».

… Мамины родители яростно сопротивлялись замужеству дочери.

— Где это видано, чтобы хорошая еврейская девочка выйшла замуж за какого-то безродного татарина!? — кричал дед, размахивая костылём. (В 43-м году ему ампутировали ногу под Ленинградом). — Через мой труп!

Но деду не пришлось превратиться в труп. Мама вышла замуж и в 55-м году родила Зойку, а ещё через пять лет — меня.

А шесть лет спустя мы всей семьёй переселились в Киев, в старую квартиру деда на улице Ярославской. Дед был инвалидом войны, подполковником в отставке, обвешанным орденами и медалями, и хотя прописка в Киеве была запрещена, нас всех прописали в его ветхом домишке почти без проблем. Я пишу «почти», так как папу долго не хотели прописывать, ссылаясь на то, что он — сосланный крымский татарин и ему не место в Советской Украине. Пришлось нашему деду, навесив все свои ордена, идти на приём к разным высокопоставленным жлобам и орать там, стуча костылём, что все они «тыловые крысы» и он их всех «перестреляет», если его любимого зятя не пропишут в Киеве.

Впрочем, даже долгожданная прописка не гарантировала папе приличную инженерную работу в киевских проектных институтах. С проклятой графой «крымский татарин» он смог устроиться — да и то с трудом — прорабом на строительстве метро.

* * *

Детство обычно кончается где-то в пятнадцать-шестнадцать лет, но у меня оно кончилось, когда мне исполнилось двенадцать — в тот день, когда отца посадили.

Он возвращался с мамой из кинотеатра. Они шли, держась, как обычно, за руки, словно молодожёны — так, как никто никогда не ходил по нашей задрипанной Ярославской улице. Они повернули в наш двор и столкнулись лицом к лицу с дядей Миколой, нашим дворником. Ходили упорные слухи, что при немцах он был полицаем и что в Харькове и Полтаве он участвовал в расстрелах евреев и партизан. Дворник был вдребезги пьян.

— Гуляете? — гаркнул бывший полицай. — Татарва под ручку с жидовочкой!

Папа, ни слова не говоря, вырвал из рук дворника метлу и, размахнувшись, ударил его черенком метлы по голове. И попал в висок.

Папу судили за убийство и посадили на двенадцать лет.

А через семь лет из Владимирского изолятора пришло известие, что заключённый Муслимов Марат Измаилович скоропостижно скончался от сердечного приступа.

* * *

Поседевшая и жутко постаревшая мама вернулась из Владимира поздно вечером и, не проронив ни слова, стала стелить себе постель. Я смотрел, давясь слезами, как она аккуратно расправляла простыни и клала рядышком две подушки — одну для себя, а другую для папы.

Она легла, положила руку на папину подушку и уснула.

И утром не проснулась.

Во врачебном заключении было написано: «… скончалась скоропостижно от сердечного приступа». Это был точно такой же диагноз, который поставили нашему папе тюремные врачи во Владимирском изоляторе.

* * *

Зойка окончила режиссёрский факультет киноинститута через год после маминой смерти и получила назначение в Ташкент, на «Узбекфильм».

И так несчастливо получилось, что за все последующие годы мы виделись с ней всего раза два-три, не больше. Я за это время окончил факультет журналистики Киевского университета и стал вести нелёгкую, малоденежную и беспокойную жизнь штатного и внештатного корреспондента различных провинциальных газет.

Я прилетел к ней в 92-м году, поздней осенью. Я тогда работал корреспондентом спортивной газеты в Волгограде и был послан редакцией на какой-то азиатский чемпионат по тяжёлой атлетике.

Мы с Зойкой обнялись, всплакнули, и помянули добрым словом маму и папу.

— Зойка, — сказал я, когда мы сидели за столом на её кухне, — ты писала, что расходишься с мужем. Это какой у тебя муж по счёту?

Зойка расхохоталась и разлила водку по рюмкам.

— Третий, — сказала она, закусывая солёным огурцом.

— Где он сейчас?

— Уехал. В Комсомольск-на Амуре. Устраиваться на работу. Там они вовсю клепают истребители Су и продают их за валюту людоедам из Африки. Он авиационный инженер, а здешний авиазавод — гордость Узбекистана! -— закрывают, и их всех увольняют. — Зойка опять разлила водку по рюмкам. — Мишенька, ты бы видел, какой это был завод! Огромный, модерный, двадцать две тысячи человек. А их всех увольняют, будто это не завод, а пивной ларёк…

Я слушал сестру и припоминал фразу из некогда прочитанной мною биографии знаменитого Талейрана: «… сначала зашаталась, потом надломилась, а затем рухнула та сцена, на которой он намеревался действовать, -— грянула Великая Французская революция…».

Вот точно так же зашаталась, надломилась и рухнула наша страна — и притом безо всякой революции…

— А я скажу тебе, Миша, почему развалился Советский Союз! — продолжала уже изрядно выпившая Зойка. — Не из-за Горбачёва или Ельцина! Нет! Наш Союз растрескался из-за того, что был он -— одна огромная полукровка! Вот как мы с тобой! Но мы с тобой полукровки, состоящие из двух национальностей, а Союз состоял из ста пятидесяти! И все тянули в разные стороны, и все завидовали друг другу, и все помнили только зло, и никто не помнил добра…

Я кивнул и выпил.

— Зойка, — говорю, — ты знаешь, какая смешная история случилась со мной в Москве три месяца тому назад? Схожу я с эскалатора на станции «Белорусская», а там стоят три мента. И один подзывает меня — вот так вот, указательным пальцем -— и говорит: «Документы…». Я сразу понял, в чём дело: физиономия у меня не блондинистая, как у тебя, а смуглая, полу-татарская. И был я в потёртых старых джинсах, с бейсболкой на голове и в маечке. В общем, подозрительная личность. «Зачем вам мои документы?» — говорю. Они переглянулись, и один говорит мне: «Ты, чурка! Тебе говорят «документы», значит, предъявляй документы… Ты кто — азербайджанец? На каком рынке торгуешь?». Смотрю я на него — круглая прыщавая рожа, деревенский парнишка откуда-нибудь из-под Вологды или Рязани… Ах, был бы на моём месте наш папа! Как бы он врезал этому вчерашнему колхознику по морде! А я покорно полез в карман и протянул ему мой паспорт. «Татарин! — говорит он. — Ещё один чечмек. Скоро в нашей Москве не останется ни одного русского». Отдал мне паспорт и сказал наставительно: «Иди и больше не попадайся мне на глаза». И я, интеллигент, окончивший университет, прочитавший тысячи умных книг, вместо того, чтобы схватить его за горло, повернулся и вышел из станции…

Мы помолчали.

— Самое смешное не это, — говорит Зойка. — Помнишь, Мишенька, как я страстно хотела стать русской? Помнишь, как я говорила, что русской быть лучше всего? Помнишь? А всё оказалось не так… Вот я работаю на этом сучьем «Узбекфильме» уже почти пятнадцать лет. Я работала за это время на десяти картинах, но ни на одной я не была главным режиссёром! А почему? А потому, что я — не национальный кадр! Потому что я русская! Если б я, дура, осталась татаркой, я бы здесь сделала блестящую карьеру! У узбеков половина их интеллигенции состоит из татар… Давай выпьем ещё по одной, Миша.

Зойка выпила и подпёрла подбородок ладонью.

— Почему мы, сто пятьдесят народов, не можем любить друг друга? — сказала она. — Вот как наш папа-татарин любил маму-еврейку? Что ж это за страна, где скверно быть татарином, ещё хуже — евреем, но даже русской быть плохо!?

Она помолчала, а потом произнесла тихо:

— Я, Мишенька, наверное, уеду.

— Куда?

— В Комсомольск. Третий супруг зовёт меня. Просит прощения и хочет мириться.

— И что ты там будешь делать?

— Поступлю на курсы бухгалтеров. Стану квалифицированным бухгалтером. Как наша мама. Дебит, кредит, сальдо… — Она обвела взглядом кухню и добавила: — Знаешь, Миша, а ведь у меня готов сценарий фильма по леонид-андреевскому «Рассказу о семи повешенных»… И я недавно закончила сценарий многосерийки по бунинским «Окаянным дням»… Но кому в наши окаянные дни нужны Леонид Андреев и Иван Бунин? И что мне с этими сценариями делать в Комсомольске?

— Зато там Россия, — напомнил я ей. — А ты у нас русская.

— Ну, хорошо, я уеду, — продолжала Зойка. — Пусть в тайгу, пусть к нанайцам, -— но в Россию! А что делать десяткам тысяч русских, ссыльных чеченцев, крымских татар, греков из Греции и греков с Кубани, немцев Поволжья и даже каких-то фантастических месхетинских турок — всех тех, кого наша родина сослала в Ташкент за всевозможные «преступления»? Куда деваться всей этой многонациональной ораве, гражданам второго или даже третьего сорта, без денег и без работы, застрявших в этом городе среди «титульной нации» -— узбеков!? Кому они нужны в России!?

Она уронила голову на скрещённые руки и глухо произнесла:

— Помнишь, Миша, песню о якобы чудодейственном берёзовом соке, которым нежная мать-Россия напоит нас, её любимых детей?

Как часто, пьянея от светлого дня,
Я брёл наугад по весенним протокам,
И Родина щедро поила меня
Берёзовым соком, берёзовым соком…

Открой нам, Отчизна, просторы свои,
Заветные чащи открой ненароком
И так же, как в детстве, меня напои
Берёзовым соком, берёзовым соком…

Зойка встала, вытерла слёзы и поцеловала меня.

— Пошли спать. И пусть тебе, Миша, явятся во сне наша мама и наш папа…

* * *

… Но ни мама, ни папа мне в ту ночь не приснились. А взамен их, в мутной полудрёме, мне пригрезился наш двор на Ярославской улице в Киеве. Я стою посреди двора, окружённый оравой хулиганистых мальчишек. Они скачут вокруг меня, тычут в меня пальцами, хохочут и орут что есть мочи уличную песенку 60-х годов:

Хорошо, что наш Гагарин
Не еврей и не татарин,
Не калмык и не узбек,
А советский человек…

Print Friendly, PDF & Email

40 комментариев для “Александр Левковский: Хорошо, что наш Гагарин — не еврей и не татарин…

  1. Спасибо за рассказ ! Сейчас (в 2022 году) советские печали лишь слабо вспоминаются. В стране ни одного русского или украинского начальника (вождя). Кругом одни представители титульной нации — евреи. И так уже четверть века. Жаль, что 66 лет прошли в СССР.

  2. Спасибо Александр! На одном дыхании такой прекрасный рассказ. Все мы люди второго сорта были, и по моему, есть сейчас.

  3. Но! В который раз приходится напоминать, что в советском паспорте национальность шла третьим пунктом.
    Пятым пунктом национальность шла в простейшем «личном листке по учету кадров»

    1. Видимо, у Вас никогда не было советского паспорта. У меня он был с 1950 до 1978 года и слово «еврей» там значилось в «п.5. Национальность»

      1. G. K.
        — 2022-07-01 01:27:49(907)

        Видимо, у Вас никогда не было советского паспорта. У меня он был с 1950 до 1978 года и слово «еврей» там значилось в «п.5. Национальность»
        =====
        Нет. Вы ошибаетесь, а не я. Посмотрите скан советского паспорта указанных Вами лет и увидите, что национальность указывали в п.3, а не в 5-м.

  4. Удивительный рассказ, нежданный ответ и характеристика — мол, 150 кровей в одной семье — не семья. Прочел в перепосте фейсбучном от Igor Brodsky. Хотя сразу же — как же США, где намешано культур и наций побольше….

  5. Борису Клебанову:

    Дорогой Борис, спасибо Вам огромное за тёплый отзыв! Мы с Вами — почти одногодки, а потому и чувства наши сходны. Рад буду прочитать «Escape into Danger», если смогу отыскать эту книгу.

    Будьте здоровы!

    Александр Левковский

  6. Дорогой Александр Левковский, спасибо за Ваши рассказы. Они очень качественные и короткие, что в наше время немаловажно, И особенно для людей в возрасте (мне, например, почти 84). В Ваших рассказах есть что-то от чеховской формы.
    Возвращаясь к рассказу «Хорошо, что наш Гагарин…» — положение полукровок в нашем мире более сложное, чем у «чистых». Не так давно я прочёл книгу «Escape into Danger» — воспоминания киевской девушки, у которой мама была русская, но она записалась еврейкой из солидарности с отцом. Книгу она написала сама, уже живя в США — о том, как она пережила войну. Думаю, Вам будет интересно и, может быть, навеет какие-то мысли и ассоциации. (Книга написана по-английски, но Вы, я полагаю, достаточно знакомы с этим языком.)
    Спасибо, дорогой Александр, и желаю успехов.
    Борис Клебанов.

  7. Дорогая Рина! Уж если Вы выразили желание (в Вашем письме от 23-го апреля) читать «именно» мои произведения, то позвольте мне сделать несколько рекомендаций. Начните с рассказов, самых популярных среди читателей: «Мост Ватерлоо», «Лили-Марлен», «Евбаз, 1952», «Голос Америки», «Белый конь», «Интеллигентная Зоя Иннокентьевна». Все они опубликованы в журнале «Мастерская» ( http://www.club.berkovich-zametki.com ). Буду рад получить Ваши отзывы на эти и другие рассказы.

    Благодарю за внимание!

    1. Спасибо, дорогой Александр! Обязательно прочитаю рассказы по Вашим рекомендациям и поделюсь впечатлениями. Я, между прочим, прочитала Ваш комментарий к книге Владимира Резника «Король», такой еврейский, тёплый — восторг, да и только!

  8. Дорогие Израиль Цельник и Rina! Если б Вы только знали, как Вы меня тронули Вашими отзывами! Ведь слёзы и сердечная боль читателя, о которых пишет Израиль, — это высочайшая награда автору! Выше этого нет ничего. А искренность и правда в рассказе, о которых упоминает Rina, — это именно то, чего я добивался. Для Вас может быть интересен тот факт, что весь этот рассказ появился на свет в результате моего воспоминания об уличной песенке 60-х годов \\\»Хорошо, что Наш Гагарин — не еврей и не татарин\\\». А потом эта песенка стала обрастать сюжетными подробностями — частично реальными, а частично вымышленными, — и в конце концов появился рассказ.

    Ещё раз благодарю!

    1. Уважаемый Александр! Ваш рассказ, на который я натолкнулась случайно, — моё первое знакомство с Вашим творчеством. А теперь мне захотелось читать именно Ваши произведения. Спасибо Вам.

  9. Уважаемый Александр! Я читал несколько Ваших рассказов, все мне очень понравились. К одному из них (буквально захлебнулся!), помнится, написал отзыв. Вот и этот рассказ — и слезы, и сердце до боли. Мне кажется, что в Вашем писательском даровании автора есть что-то и от Шекспира, его трагедий — по накалу сюжета, и от любимого мною Эфраима Севела — по лаконичности, умению остро повернуть сюжет, умению так эмоционально для читателя соединить вымысел с реальнымы жизненными ситуациями. В коротеньком рассказе — вся советская эпоха. Спасибо Вам, пишите еще такие рассказы.

  10. Уважаемый Александр! До чего же хорош рассказ! Прочитала залпом. В нем столько искренности и правды! Спасибо за доставленное удовольствие.

  11. В более ранние времена таким рассказам давали короткую оценку: Агитпром. Настолько это тенденциозно, предвзято, поэтому и литературные приемы — в стиле лобовой атаки. А подсматривание в дырку за родителями в спальне и обсуждение coitus’а — это вообще за гранью приличий. Хотя в наше продвинутое время уже ничем не удивишь, но все-таки, где грязь — отличать нужно.

  12. Дорогие мои читатели — Наталья Ленская, Семён Гохберг, Иосиф Рабинович, Лана и Марк! Сердечно благодарю Вас за Ваши щедрые похвалы моему рассказу! Должен сказать, что я сам удивлён популярностью этого короткого рассказа (за полтора месяца его прочитало более 30000 человек) – я, честно говоря, совершенно не ожидал такого успеха… Я просто написал художественную правду и ничего, кроме жизненной правды.

    Семён, Вы пишете: \»Мне кажется (может, я ошибаюсь), что они [Ваши герои] не просто придуманы, а списаны с кого-то из друзей, близких или что-то взято из своей судьбы. Просто очень жизненно и близко нам, бывшим ташкентцам!\». Самый лучший ответ на это лестное для меня замечание Вы найдёте в следующем отрывке из моего давнишнего интервью с Диной Рубиной, изумительной писательницей, проживающей в Израиле. В ответ на мой вопрос о \»тайнах её писательской кухни\» она сказала следующее:

    \»…Это пути таинственные, тайные пещеры странного симбиоза фантазии и факта, где нечто рождается из ничего, где скучнейшая материя преобразуется в целый пласт художественной ткани; где единственная фраза может стать опорным столбом сюжета. Рассказ, или новелла, или повесть – да какой угодно жанр – создаются по определённым законам «механики» литературного сюжетостроения. Эти законы могут быть выработаны автором и продиктованы: собственным стилем, замыслом, литературными нуждами. Внутри талантливого художественного текста обычно чувствуется неуловимая пропорция, определённое равновесие частей и в то же время ощущение целого мира и… искусно созданная автором некая продлённость бытия, длящегося за чертой последней страницы мира героев. Правил, в сущности, никаких не существует. Есть волшебство, то есть: мастерство рассказчика\».

    Вот и мой рассказ представляет собой симбиоз фантазии и факта, о котором говорила Рубина. Я надеюсь опубликовать это интервью в ближайшее время в \»Мастерской\».

    Прочитайте, Семён, прекрасный роман Дины Рубиной о Ташкенте (Вы ведь бывший ташкентец) под названием \»На солнечной стороне улицы\» – не пожалеете! Кстати, у меня есть два-три рассказа, где действие происходит в Ташкенте (я ведь провёл там часть своей юности), — например, рассказ \»Лили-Марлен\». Там есть все приметы Ташкента: Алайский базар, Дархан-арык, оперный театр на площади Навои, Пушкинская улица… и непередаваемый дух этого города…

    Ещё раз благодарю всех!

    1. А про полицая — дворника, это чтоб совсем не жалко было? Не о.ольщайтесь лестью несведущих.

  13. Из рассказа может получиться отличный фильм, сценарий, по сути, готов!

  14. Уважаемый Александр ! Рассказ просто замечательный, читается на одном дыхании, а в ваших героев нельзя не влюбиться.Мне кажется( может я ошибаюсь), что они не просто придуманы, а списаны с кого-то из друзей, близких или что-то взято из свой судьбы. Просто очень жизненно и близко нам, бывшим ташкентцам! Здоровья и творческих удач !!!

  15. Замечательно — язык, образы и главное дело — щемящая душу правла!

  16. Получила огромное удовольствие, спасибо Александр. Вам удалось уловить и передать атмосферу того времени. Продолжайте писать ! Успехов !!!

  17. Спасибо, прекрасный рассказ! Помню очень хорошо, всё что связано с этим вопросом, ну и дети — полукровки; правда живем в другой стране , и проблемы их — скорее культурные, чем национальные. Мне кажется, однако, что межнациональные отношения немного помягчели среди бывших советских людей, живущих теперь по всему шару. Беда научила — Окаянные дни, которые тянутся уже лет 30 с небольшими перерывами. Кстати, знаменателен для нашего времени выбор рассказов для Зойкиных сценариев: Окаянные дни, конечно, и рассказ Андреева о том как с гибелью каждого человека гибнет целый мир.

  18. Спасибо огромное, мои друзья-читатели: Натан, Олег, Мириам, Jeff, Наталья, Леопольд! Очень тронут Вашим вниманием и Вашей оценкой моего рассказа. (Авторов ранних отзывов я поблагодарил в моём ответе от 25-го апреля).

    Натан, Вы пишете: «Рассказ настолько хорош, о нем должны знать все, кто имел хоть какое-то отношение к СССР, к той «дружбе народов» на БУМАГЕ (которая все выдержит) записанной в Конституции…». Было бы хорошо это сделать, но как!? За неполный месяц этот рассказ прочитало на Портале около 18000 человек. Судя по темпам прочтения этот рассказ, по-видимому, обгонит рассказ «Мост Ватерлоо» (который на сегодняшний день — с со дня публикации 4-го октября прошлого года — прочитало около 38000 человек). Надежд на публикацию этих и других моих рассказов в российских «бумажных» издательствах почти нет. А если б и были, то тираж там сейчас ничтожный: 3000… 5000… в лучшем случае 10000… Мой предыдущий сборник рассказов «Грузинский триптих» был в прошлом году выпущен (в переводе на грузинский) тбилисским издательством «Интеллекти» ничтожным тиражом в 3500 экземпляров. Ну что это за цифра? Так что, видимо, Интернет собирает наибольшую читательскую аудиторию.

    Ещё раз благодарю!

  19. Рассказ настолько хорош, о нем должны знать все, кто имел хоть какое-то отношение к СССР, к той «дружбе народов» на БУМАГЕ (которая все выдержит) записанной в Конституции Длительная вековая отрицательная селекция, привело русский народ к генетической катастрофе… Новая власть после 1917 г. еще больше возвела но уже в кубе, такую селекцию, что еще больше привело «гегемонов» к деградации.

  20. Прекрасный рассказ! Его горький тон отражает суть нашей жизни в эпоху «дружбы народов».
    Но к этому тону я добавлю еще и полутон: русские так же яростно ненавидят друг друга, как они ненавидят всех полячишек, итальяшек, чучмеков, жидов и всех прочих, кого они всегда старались затащить в болото своей ничтожной жизни.

  21. Прочла и поняла: каждому поколению выделена каким-то высшим завхозом своя порция испытаний. И дело ни в национальности, ни в годах рождения, ни в истории нашего окружения. Просто- испытай свое и пойми что-то.
    Спасибо, господин Левковский, за чистый и жизненный взгляд . Спасибо, что нашли нужные слова и не затасканный ракурс. Талантливо.

  22. Замечательный рассказ, прочел с большим удовольствием, спасибо автору!

  23. Спасибо, друзья, за тёплые отзывы! Рад, что доставил Вам удовольствие.

    Пётр, Вы написали: «Аж завидно стало!» — и прямо растрогали меня этим признанием! Не завидуйте, а лучше присядьте к Вашему компьютеру и попробуйте написать рассказ. Выберите тему, которая Вас волнует, — и начните создавать вокруг этой темы сюжет. Поселите в Вашем рассказе ряд интересных действующих лиц; изобретите диалоги, характеризующие этих героев, придумайте кульминацию и развязку… Самое главное — Ваша тема должна волновать Вас; и тогда она взволнует читателя. Не бойтесь, попробуйте! А потом пришлите рассказ мне. Буду рад помочь Вам.

    Ещё раз благодарю!

  24. Искренне, правдиво и чётко изложена сущность «дружбы народов» в б.СССР , о которой так много всегда говорили. Спасибо автору !

  25. Замечательный рассказ, уважаемый Александр. Да, вот таким и был союз нерушимый республик свободных… но дело не в точности изображения — это не мемуары — а в том удовольствии, с которым читается рассказ. Спасибо.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.