Сергей Эйгенсон: Третья волна

Loading

Ну, вот такие у меня с детства отношения с исламом — вежливые, но не очень близкие. Но сегодня, если я смотрю в интернет либо слушаю радио, то за словом «мусульманские» очень уж часто следует существительное «экстремисты». Что такое, граждане, откуда это взялось?

Третья волна

Из серии «В гостях у тетушки Клио»

Сергей Эйгенсон

Продолжение серии. Начало

1

При желании можно сказать, что я вырос в мусульманском городе. Исторически Уфа возникла как татарский город при впадении Караидели-Уфимки в Агидель-Белую, со временем стала столицей Башкирской автономной республики. Сколько помню, среди моих одноклассников было около половины татар и башкир, никакого особого отличия между нами не чувствовалось. Да и у меня первая девушка была башкирка, еще и из довольно традиционной семьи. Отец ее был учителем башкирского языка в национальной школе, а когда я был у нее дома, то на подоконнике лежали раскрытые старые книги на арабице, в том числе, как я понимаю — Коран. Разумеется, сама Земфира, как и я, как и другие наши соученики, ни в бога, ни в черта не верила.

Нынче многие уверовали, кто стал соблюдать Песах с Йом-Кипуром, кто православную Пасху с Рождеством, кто Рамадан. До конца, правда, в ихнюю религиозность не верится, очень уж у них у всех это одновременно случилось, тем более, что общий порыв к Вере как-то повышенно ухватил бывших преподавателей научного атеизма, гэбэшников, ранее рьяно отлавливавших попытки провезти в Союз Тору либо Евангелие, и вообще, партийно-комсомольский актив. В мои-то школьные годы я помню только одну семью своего приятеля, где пекли дома на кухне мацу и соблюдали другие еврейские обычаи. Ну, у мусульман все же почти все мальчики были обрезаны, хоть бы даже и в семьях местного партначальства, а уж пожилые татарки и башкирки почти все ходили в хиджабах, только что слова такого не было известно. Из православных я помню лишь одну девочку из нашей школы, скрыто носившую под школьной формой крест на гайтане, так она и родилась в Шанхае, а в Уфе оказалась вместе со своей семьей как репатриантка в сорок девятом.

Опасное это было тогда дело, не то, что нынче. Хорошо помнится, как двух сестер-десятиклассниц из нашей школы уличили в тайном баптизме и всенародно исключали из комсомола на общешкольном собрании. Всем было понятно, что это навсегда закрывает девочкам дорогу к высшему образованию. Я против голосовать и вообще выступать по этому поводу не стал, тем более что незадолго до того и на меня самого катили бочку «за пропаганду модернизьма и абстракционизьма», но предпочел срочно заболеть ангиной и на это собрание не пошел. Причем, сегодня у меня нет сомнения — те же самые комсомольские работники и школьные учителя, которые гнали эту волну, сегодня так же травили бы юных активистов Навального, да и вообще — кого велит начальство.

Среди моих приятелей были по большей части энтузиасты Оттепели, любители научной фантастики, олимпиадники-математики. По национальному признаку делились не очень. Хотя, разумеется, на районных, городских, башкирских республиканских и российских матолимпиадах очень значительная доля участников была с фамилиями на “-вич”, “-сон” и “—штейн”. Как сейчас помню всеобщее веселье по поводу появления на республиканской олимпиаде восьмиклассника Ицковича из горного Бурзянского района. Но и тут сразу всплывают имена татарина Вити Баженова и башкира Наиля Чураева.

Республика была в ту пору сравнительным национальным раем. Помню, как я был несколько шокирован, услыхав в кавказском Кисловодске в мои 16 лет первым же вопросом: «Какой вы нации?» Мне это казалось ненужным копанием в анкете. Но вот где был действительно поражен, так это в Казахстане в строительном отряде, когда обнаружил, что шофер-казах никогда не подвезет в кабине русского, как и русский — казаха. Как будто, эти идиллические времена кончились и в Уфе идет такая же грызня между народами, как и по всей территории покойного Союза. Причем, самые ожесточенные контры существуют между близкородственными башкирами и татарами. Впрочем, посмотрите на нынешнее состояние русско-украинской дружбы!

Правда, в памяти осталось и то, несколько смутившее детское восприятие обстоятельство, что к людям, заговорившим то ли на вечеринке, то ли на официальном мероприятии между собой по-татарски либо башкирски, могла подойти дама с видом жены ответственного работника и сделать замечание, что «в обществе говорят на языке, доступном всем». На мой взгляд, это значило, что Дружба Народов в какой-то степени поддерживается за счет «нацменов». Ну, и то, что из всех перебравшихся в Уфу специалистов и начальников только два-три азербайджанца да еще мой отец (тоже за счет знания тюркского азербайджанского языка) могли как-то объясняться с аборигенами на их языке.

Мы же, учившиеся в школе в 60-е, как правило сохранили старые дружеские отношения, независимо того, идет ли речь об одноклассниках — татарах, немцах, русских, башкирах или евреях. Один из самых старых моих друзей, татарин по национальности, по-прежнему мне близок, мы переписываемся через интернет. Он перебрался в Турцию и сейчас живет на берегу Эгейского моря, куда и выходит чуть ли не каждый день на рыбалку на своём катере. Вот надеюсь этим летом оказаться, наконец, у него и прокатиться по древним водам вместе.

Таким образом, как понимаете, никакого антимусульманского отталкивания у меня нет и не было. При слове «мечеть» мне сразу представляется старенькая Уфимская Соборная мечеть, в ту пору единственная в городе, да уж и не в республике ли. Мы туда заходили иногда по дороге с пляжа, передохнуть от жары. Вели себя, конечно, тихо и почтительно, здоровались со служителем по-татарски «Исэнмесез», но и он встречал нас достаточно приветливо, хотя понимал, конечно, что мы не молиться пришли.

2

Ну, вот такие у меня с детства отношения с исламом — вежливые, но не очень близкие. Но сегодня, если я смотрю в интернет либо слушаю радио, то за словом «мусульманские» очень уж часто следует существительное «экстремисты». Что такое, граждане, откуда это взялось?

Положим, в каком-нибудь Эр-Рияде или Тегеране, да даже и в Ашхабаде наших башкир и татар никогда за полностью своих и не считали, полагали, что это «огяуренные» племена, пьющие водку и закусывающие свининой. Ну, действительно, по нравам Советской Армии человек, отказывающийся от чушкиного мяса, должен был жить на полностью вегетарианской диете. Это в 18-20 лет, когда организм требует все же мяска. Вспомним и то, что во времена продуктовых затруднений при Нашем Никите Сергеевиче была выпущена колбаса «Дружба Народов» — мясо конина, сало свинина. Её, охотно или нет, покупали и ели как русские, украинцы, немцы, так и городские татары и башкиры. Как минимум, это говорит о том, что вековые религиозные запреты к тому времени сильно ослабели.

Сейчас, в отсутствии давления из Москвы и, наоборот, в атмосфере религиозной нетерпимости из мечети, я думаю, халяль соблюдается достаточно твердо. Говорят, что из Набережных Челнов или Сибая даже находятся энтузиасты, уезжающие в Сирию воевать с гяурами в составе отрядов Исламского Государства. Так это или не так — судить не могу. По жизненному опыту привык к тому, что все то, о чем официально объявляют КГБ или его наследники из ФСБ и прочих контор — вранье, имеющее единственную цель по вытаскиванию побольше бабок из госбюджета на свою сытую и бездельную жизнь. Но чего не бывает!

Ну, однако, все же о буддийских экстремистах и террористах, к примеру, как-то разговоров почти и нет. Хотя… вот бирманцев как будто обвиняют в погромах и преследованиях ихнего мусульманского меньшинства рохинджей. Но по поводу мусульманских фанатиков — регулярно. Да и то сказать: в конце XIX века англичане еле сладили с помощью пулемета «Максим» с армией «дервишей» в Судане, иерусалимский муфтий Амин Аль Хусейни сумел перещеголять самого Гитлера в призывах к геноциду евреев, «пояс шахида», хоть он и изобретен вовсе не мусульманами, а более века назад российской Боевой Организацией партии эсэров, прочно связан в умах всей планеты с арабами и особенно палестинцами, про чеченских либо карачаевских террористов людям из России напоминать не надо. А Одиннадцатое Сентября и бостонский взрыв на марафоне твердо отпечатались в умах американцев. То же и в Лондоне, и в Париже. Да и поведение сирийских беженцев в приютившей их Германии достаточно характерно.

В чем же дело? Откуда это все идет?

3

Давайте посмотрим в VII век, когда проблема появляется на свет. К этому моменту Аравия была «беременной» Исламом. Вспомним, как тяжело шло до этого продвижение идеи Единобожия. Попытка Эхнатона сломалась об египетские традиции. Евреям пришлось вынести многочисленные попытки многобожников заставить их отказаться от их веры. О христианах римские язычники были уверены, что те в своих катакомбах молятся ослиной голове. А вот в Аравии к началу проповеди Мухаммеда в 610 году уже существовало две мощных традиции монотеизма — одна на юге, в Йемене и Йемаме, другая на севере, в Хиджазе и Набатее, обе связанные с именем патриарха Аврааама. Это уже не говоря об арабских племенах, придерживавшихся Иудаизма и различных вариантов Христианства.

Так что проповедь пророка по содержанию не была особенно оригинальной. Но вот изложение! Великого поэта довольно часто колют его незнанием грамоты. Но, собственно, и Гомер вряд ли владел буквами. Во всяком случае, суры Мухаммеда быстро нашли фанатичных приверженцев. Когда пророк вместе с этими приверженцами бежал в Медину в 622 году (Хиджра) от мекканских многобожников, хорошо зарабатывавших на богомольцах, стекавшихся к Каабе, начинается война за утверждение новой веры. К моменту смерти основателя религии она уже победила почти на всей территории собственно Аравии. Надо учесть, что племена полуострова и до этого проводили почти всю свою жизнь в войнах. Но это были войны между племенами из-за угона скота, похищения девушек, максимум, из-за желания каких-то вождей подчинить себе другие роды и земли.

После смерти пророка ему наследовал в качестве главы-халифа мусульманской Уммы тесть Мухаммада Абу-Бакр. При нем были усмирены отступники, пытавшиеся вернуться к своим прежним верованиям, и разбиты византийские войска, пробовавшие покорить Аравию. Он же начал вторжение объединенной арабской армии во владения Восточно-Римской империи и Ирана. После его смерти во главе Халифата встал Умар. При нем арабы разбили войска обеих ближневосточных империй — Византии и Ирана, завоевали Палестину, Сирию, Месопотамию, западную половину современного Ирана. Легкость побед мусульманского войска была вызвана не только его собственной силой и фанатичностью, но и гнилостью противников. Иран и Восточный Рим изнурили друг друга многовековым противостоянием. Кроме того, обе державы разъедала религиозная борьба. В покоренных арабами византийских провинциях официальная грекокафолическая религия боролась с народными ересями — коптами, арианами, монофизитами, несторианами, власть Константинополя ощущалась местным населением как чужая. В Иране официальная зороастрийская религия встречала противостояние христиан-несторианцев, манихейцев и остатков коммунистической секты Маздака, всего за век до вторжения арабов потрясшей страну кровавой революцией.

Ну, подумаем о том, что Египет был завоеван всего лишь четырехтысячной армией Амра ибн Аль-Аса за два года. Ясно, что сопротивление было не особенно сильным. Так и везде арабы одерживали победу за победой. К концу последнего из четырех праведных халифов и началу правления Омейядов войска халифата дошли в Африке до Триполи, на севере до Кавказа, на востоке до Аму-Дарьи, это за полвека с начала проповеди Мухаммеда и за тридцать лет с возвращения мусульман в Мекку. Весь остальной мир в страхе замер, увидев этот вал завоеваний. Впечатление от неотвратимости исламских побед было подобно впечатлению от цунами.

Шестое десятилетие от Хиджры продемонстрировало миру арабские войска и флот, осаждающие Константинополь, конницу халифа, завоевывавшую Северную Африку, арабов в Дербенте, Мерве и на пороге Индии. Слухи о порядках, установленных в Халифате, способствовали пониженному сопротивлению населения при новых завоеваниях. Действительно плохо приходилось многобожникам, в том числе иранским зороастрийцам. Евреи и христиане, попавшие под власть мусульман, оказывались в положении «зимми», людей второго сорта. Им приходилось платить дополнительный налог джизью. Унизительно, но жить, все-таки, было как-то возможно. Тем более, что зато можно было не платить церковную десятину. Пожалуй, это можно сравнить с положением армян в современном Иране. Христианские еретики довольно охотно стали переходить в Ислам.

Столица Восточно-Римской империи все же устояла. Громадный арабский флот был сожжен в 678 году недавно изобретенным «греческим огнем», как можно понять, это было что-то вроде современных огнеметов. Халифат пытался захватить Второй Рим еще раз в 718 году, но его флот был опять наголову разбит ромейцами и союзными им болгарами. Тут опять сыграл свою роль тот же «греческий огонь». На суше арабское продвижение было остановлено в горах Тарса на пороге Малой Азии, где кончались семитские земли Ближнего Востока и начинались земли, населенные грекоговорящими племенами. Пожалуй, это было первое место, где волна мусульманского завоевания разбилась.

Арабы селились в завоеванных странах в отдельных военных городках, например, Басре и не сливались с местным населением, даже принявшим веру Мухаммеда. Но новое государство держалось на довольно сложном госаппарате, в котором бедуины-кочевники не занимали очень уж много позиций. При Омейядах большинство чиновников были из перешедших в мусульманство сирийцев. Все это вызывало определенные трения, но пока Халифат держался. Продолжало сохраняться и завоевательное движение арабов в соседние земли. Спустя сто лет после начала проповеди Мухаммеда в 711 году губернатор Танжера Тарик ибн Зияд без приказа из Центра высадился с небольшим войском из принявших Ислам берберов в Гибралтаре и начал завоевание иберийского Вестготского королевства. Спустя три года вся Испания была покорена, а к 720 году уже за Пиринеями арабы взяли Тулузу и дошли до Роны. Все-таки вестготы продолжали оставаться для латиноговорящих жителей полуострова чужими, а евреи так просто были рады избавиться от повышенного даже для раннесредневековой Европы готского антисемитизма.

Единственным, что давало какую-то надежду на сопротивление арабам, была битва при Ковадонге на крайнем севере полуострова в Астурии в 718 году. Там готский принц Пелайо сумел победить мусульманский отряд. Истинный масштаб сражения нам неизвестен, но вряд ли тут бились большие армии. Значение Ковадонги более моральное, именно отсюда начинается почти восьмивековая Реконкиста, отвоевание Иберии христианами назад. Надо честно отметить, что арабам на завоевание полуострова понадобилось три года, а обратное отвоевание длилось 774 года. Более, чем в 250 раз медленнее.

Пиринейские горы не стали преградой для завоевателей. В 732 году кавалерия Абд Аль-Рахмана прошла от Тулузы до Пуатье, то есть до самого сердца Галлии почти у Луары. Тут она встретилась с франкскими латниками мажордома Карла из рода Арнульфингов. Должность мажордома к тому времени примерно соответствовала знакомому нам по средневековой Японии титулу сегуна, т. е. фактического правителя страны при номинальном короле из рода Меровингов.

Если бы победили арабы, то, вероятно, вся Западная Европа стала бы мусульманской, как надолго стала мусульманской Аль-Андалус — арабская Испания. Православная Восточно-Римская империя оказалась бы в окружении стран Ислама и с запада, и с востока. Вполне возможно, что вся Европа стала бы под зеленое знамя пророка, а со временем к ней просединился бы и скандинавский Север, включая, конечно, и восточноевропейскую Русь. Вся история мира пошла бы по другому пути.

Но сталь франкских доспехов устояла. В конце второго дня сражения арабы бежали назад в Испанию, прихватив ранее добытые трофеи. Им это принесло остановку их натиска на Европу, Карлу — прозвище Мартелла-Молота, королевскую корону для его сына и венец Императора Запада для его внука Карла Великого. Для населения же Галлии это привело к более, чем тысячелетнему правлению, до Великой Французской революции, феодалов, наследников тех самых победителей-латников.

В восточном направлении продвижение арабов приостановилось в результате битвы при Талассе в 741 году, в современном Киргизстане. Там столкнулись два хищника — активно наступавшая на запад, в Центральную Азию армия китайской Танской империи под командованием корейца Гао Сяньчжи и войско Аббасидских халифов под командой Зияда ибн Салиха, к которому еще присоединились отряды местных кочевников-карлуков. Танцы проиграли сражение, на этом их экспансия в Среднюю Азию закончилась, но и для арабов это было «пирровой победой». Потери их были так велики, что дальнейшее продвижение мусульман на этом остановилось. Так волна исламского продвижения отхлынула и в этом направлении.

Теперь магометане более воевали между собой. Аль-Андалус отделилась от Халифата под предводительством спасшегося при истреблении всех Омейядов принца Абд Ар-Рахмана, а потом и вовсе разделилась на несколько воевавших как с христианами, так и между собой эмиратов. В Иране шииты восстали против суннитов, что положило начало тысячелетней вражде, которую и сегодня продолжают аятоллы Исламской республики против королей Саудовской Аравии. В итоге аббасидский халиф в Багдаде стал к Х веку только игрушкой в руках различных иранских и тюркских региональных властителей. В общем, мусульмане потеряли свой первоначальный боевой напор и стали такими же раздробленными, как и их противники. В XI веке это привело к Крестовым походам христиан-европейцев на Ближний Восток. Теперь сражения между христианами и мусульманами происходили уже не у Константинополя, Пуатье и Авиньона, а у сирийской Эдессы, на берегах Мертвого моря и в дельте Нила. Террористы-ассасины Горного Старца наводили страх не столько на крестоносцев, сколько на сельджукских, арабских и курдских правителей исламских государств.

В Испании Реконкиста не только изгнала мусульман с полуострова, закончив дело в 1492 году взятием Гранады. Испанцы и португальцы, кроме того, захватили многие опорные пункты на африканском берегу: Сеуту, Оран, Алжир, Тунис. Они многократно пытались уничтожить базы корсаров в Марокко и Триполитании. С этим пришлось в итоге подождать до XIX века, до этого времени берберийские пираты тревожили берега, не говоря уже о кораблях, Англии, Нидерландов, Ирландии, североамериканских британских колоний, доходили даже до Исландии, где разграбили в XVII веке Рейкьявик. Но все же речь шла о разбое, а не о захвате под власть мусульманских властителей.

Первая волна исламской экспансии сошла.

4

Во главе Второй волны оказались уже не арабы, а пришедшие из степей Сыр-Дарьи и Мангышлака покорившие Ближний Восток тюрки. Во времена Мухаммеда и праведных халифов так называли большой кочевой народ, живший в степях Центральной Азии между Волгой, Амуром, Саянами, Алтаем, Аральским морем, Тибетом и Великой Китайской стеной. Существовал огромный Тюркский каганат, оспаривавший у Китая первенство. Тюрки разводили стада, пили кумыс, ковали высококачественную сталь, получали деньги с караванов, проходящих по Великому Шелковому пути. Никакого отношения к Исламу они в те времена не имели.

Позже, в Х веке часть тюрок, известная под именем сельджуков, переселилась в Маверранахр и приняла Ислам. В XI веке они завоевали всю Среднюю Азию, Иран, Курдистан, Ирак, победили византийское войско при Манцикерте, после чего покорили весь Кавказ и Малую Азию. Скажем о том, что победа над ромеями была облегчена тем, что те недавно покорили почти единоверную им Армению и достаточно жестоко вводили там свое константинопольское православие, что сильно напоминает об обстоятельствах арабских завоеваний VII века.

На исходе этого столетия по сельджукам ударил бронированный кулак европейского рыцарства. Первый Крестовый поход отдал в руки христиан Иерусалим, почти всю Палестину и половину Сирии. Жители Ближнего Востока увидели, что боевой дух, жестокость и агрессивность белых христиан-европейцев дают три очка вперед любым диким кочевникам. Кстати, считается, что именно в крестоносных королевствах и княжествах, где феодалами были по большей части французы, а крепостными местные арабоговорящие крестьяне, имело место самое полное воплощение европейских феодальных порядков.

Мусульмане все же сумели «пересидеть» крестоносцев, дождались того, что поток, подпитывающий их ближневосточные государства людьми, деньгами и оружием, ослабел и потихоньку выжили христиан из Иерусалима, Эдессы и других их владений. Впрочем, вскоре на регион обрушилось новое завоевание пришедшими из степей Дальнего Востока монголами улуса Хулагидов. У рыцарей не хватило терпимости и политической гибкости на то, чтобы вступить с ними в союз, хотя киликийские христиане-армяне успешно сотрудничали с Хулагидами.

Монголов все же остановили египетские мамлюки, сумевшие в битве у Айн-Джалута разбить их конницу. Мамлюки — это очень своебразный способ поддержания государства. Главная опора египетских султанов, армия состояла из рабов, купленных в детском возрасте мальчиков с Кавказа и причерноморских степей, выращенных и живших именно как солдаты. В какой-то степени это продолжение и развитие идей Спарты, где свободных мальчиков-спартанцев растили с младенчества как солдат, причем в условиях, практически почти тюремных. Воины, однако ж, получались высокого класса, храбрые, умелые и неприхотливые. Что-то похожее существовало еще при дворе багдадских халифов, но в Египте это войско было доведено почти до совершенства.

В конце концов, как раз незадолго до монгольского нашествия, мамлюки свергли власть династии Айюбидов. Султаны стали приходить из мамлюкских казарм, однако это не привело тогда к их превращению в сословие наследственных феодалов. Только уже в начале XIX века, когда с одной стороны их предводители стали себя вести как независимые правители, а с другой стороны все видели, как легко регулярные войска Наполеона Бонапарта побеждали мамлюков, очередной полунезависимый правитель Египта албанец Мухаммед Али истребил все руководство и значительную часть мамлюков.

Дальнейшее развитие той же идеи произошло на крайнем западе Малой Азии, у Мраморного моря в одном из созданных сельджуками бейликов. В самом конце XIII века пришедшее из Туркмении племя кайы получило от Конийского султана Алаэтдина землю старой римской провинции Вифиния. Предводитель племени Эртогрул и его сын Осман достаточно успешно воевали против византийцев, а после смерти Алаэтдина Осман провозгласил себя султаном.

С самого начала в рождающейся империи были распределены ниши между народами и религиями, миллет, как это называли сами османы. С XIV века цветом османской армии стали янычары. Это было подобное мамлюкам воинство бессемейных, живущих в казармах солдат, воспитанных из обращенных в ислам мальчиков, насильственно набранных в христианских провинциях страны: Албании, Болгарии, Сербии, Армении и других («налог кровью» — девширме). Кроме них в рядах армии были тяжелые кавалеристы сипахи, типично феодальное войско, где помещики воинской службой отрабатывают перед султаном свои поместья, а также акынджи — иррегулярное конное войско, не получающее жалования, но живущее военной добычей.

За армянами и православными греками оставались торговля, ремесла, отчасти и ростовщичество. У них были ограничения: упомянутый налог кровью, кроме того, они должны были, как зимми, платить, в отличие от мусульман, дополнительный налог джизью, им запрещалось иметь оружие и ездить на лошади. Но в среднем они жили богаче, чем большинство турок-мусульман, работавших, как крестьяне, на помещиков-сипахи. По происхождению эти турецкие земледельцы были, конечно, не из далекой Средней Азии, а являлись по преимуществу потомками местных племен, живших тут же в Анатолии и при хеттах, и при римлянах. Они просто перешли в Ислам, религию завоевателей.

Турки с удовольствием принимали к себе евреев купцов и ремесленников, изгнанных из христианских стран Европы, особенно после известных указов Фердинанда и Изабеллы в 1492 году. В результате в Салониках, например, евреи составили большинство населения города. Будто бы, султан Баязет II, узнав об изгнании евреев и арабов из Испании, воскликнул: «Фердинанд Испанский глупый король! Он разорил свою страну и обогатил нашу».

Пока что такая, «нишевая», система работала эффективно и вполне обеспечивала экономически войны султанской армии. Османы переправились через Дарданеллы и начали завоевание Балканского полуострова. Разрозненные попытки сопротивления со стороны Константинополя и местных христианских княжеств не могли сломить мощь турецкой армии. Были завоеваны Болгария, почти все греческие земли, Сербия, Албания. Византийская империя стала ограничиваться городом Константинополем и ближайшими милями его окрестностей. В Малой Азии османы прибирали к рукам одно за другим сельджукские княжества. Этому почти не помешала даже эффектная победа войск Тимур-ленга над воинством османского султана Баязида при Анкаре в 1402 году. Уже спустя полвека османы разгромили крестовый поход польско-венгерско-валашских войск при Варне, где погиб польский король Владислав, еще раз победили венгров Хуньяди на Косовом поле и, наконец, взяли Константинополь.

Характерно, что несмотря на страшную османскую угрозу православные греки в Царьграде продолжали до крови спорить между собой из-за религиозных догм и отвергать помощь Запада под лозунгом «Лучше турецкая чалма, чем латинская тиара». Это при том, что к этому времени в ранее миллионном Константинополе оставалось не более 50 тысяч жителей, а на стены удалось вывести около шести тысяч бойцов против примерно стопятидесятитысячной армии султана. Турки выставили против древних городских стен современную по тому времени артиллерию с наемными венгерскими и итальянскими пушкарями и с бомбардами калибром до 900 мм.

Конечно, город в итоге пал, ромейский император Константин XI Палеолог погиб в бою, османы вошли в город, назвали его своей столицей и превратили его главный храм собор Святой Софии в мечеть. Османский султан принял титул Кайсар-и-Рум, то есть императорский. Достаточно быстро город был заселен снова переселенцами, мусульманами и христианами, часто под принуждением, из различных подвластных султану местностей.

Падение Константинополя продемонстрировало всей христианской Европе подъем новой волны исламского наступления. Кроме прочего, это означало переход в новые руки главного терминала старого Шелкового пути, по которому на Запад поступали шелк, фарфор из Китая и пряности из Юго-Восточной Азии и крайнее вздорожание этих товаров. Поэтому захват Царьграда мусульманами очень стимулировал активность португальцев по пути Энрике-Мореплавателя к югу и вокруг Африки в Индию, а также активность кастильцев по новому пути на запад через океан.

Теперь возобновилось и усилилось османское наступление на север и северо-запад от Румелии к Венгрии, Молдавии и Адриатическому морю. В 1526 году на Мохачском поле встретились 50 тысячная армия османов и 25 тысячное венгро-чешско-хорватское войско венгерского короля Лайоша. Этому предшествовали попытки создания венгеро-чешской унии и грозное крестьянское восстание Дьердя Дожи. Силу союзной армии подорвало и то, что венгерский властитель Трансильвании князь Янош Запольяи воздержался от участия, предпочтя тайные переговоры с турками.

Разгром был полным. И король, и все его командиры за два часа погибли в бою вместе с 15 тысячами своих солдат, пленных турки казнили. Дорога на столицу королевства Буду была открыта и через две недели город капитулировал. Северо-западную окраину страны со столицей в Пожони-Братиславе прибрали себе австрийские Габсбурги, в Трансильвании Запольяи с согласия султана игрался в Восточно-Венгерское королевство, а центральная часть Венгрии на полтора века стала Будайским пашалыком Османской империи.

Путь теперь был открыт и на Вену. В 1529 году османское войско, подкрепленное трансильванцами Запольяи, направилось на австрийскую столицу. Главным противником турок оказалась погода. Сначала им пришлось бросить увязшие в балканской осенней грязи пушки и обозных верблюдов, потом ливень помешал попыткам взорвать городскую стену и, наконец, ранний снег заставил снявших осаду осман бросить остаток артиллерии и свои припасы. Но надо прямо сказать, что гарнизон и население города сопротивлялись осаждающим как могли.

Войска султана ушли, волна завоевания остановилась, но она продолжала висеть над Центральной Европой. По миру Габсбургам пришлось отдать крепость Эстергом, отказаться от венгерской короны и платить султану 30 тысяч дукатов в год за оставшуюся в их руках полоску Западной Венгрии.

Одновременно волна вздымалась и на Средиземном море. Пираты из принявших ислам греков братья Арудж и Хайретдин Барбаросса захватили Алжир, сделали его базой корсарского флота и разоряли корабли и берега Испании, Франции и Италии. В 1518 году Хайретдин объявил себя алжирским султаном и признал верховенство султана в Константинополе. Вскоре османским дипломатам удалось заключить договор с французским королем Франциском I о базировании своего флота в Тулоне, а флот Барбароссы победил объединенный имперско-генуэзско-венецианско-иоаннитский флот адмирала из Генуи Андреа Дориа. Угроза нависла над всей Юго-Западной Европой, особенно над Южной Испанией, где еще жила память о последнем арабском оплоте в Гранаде.

Окончание
Print Friendly, PDF & Email

3 комментария для “Сергей Эйгенсон: Третья волна

  1. Захватывающе интересно, читалось как приключенческая история народов, вся политая и скреплённая кровью. Вражда мне и раньше представлялась прагматичной историей одних и рабской философией других, насильно покорённых. Жду продолжения. Ведь были ещё казусы, возникавшие как бы ниоткуда. Молчу и жду. Острова прежних знаний компактно сливаются в исторические материки. Спасибо

  2. Хороший исторический обзор. Надеюсь, воспоследуют и некие выводы. Жду с интересом.

  3. Вплоть до 1945 г. народы/империи воевали за территории, пока американцы не доказали, что экономическое доминирование типа плана Маршалла намного выгоднее. Но Россия и БВ еще не отошли от описанных Сергеем феодальных порядков, хотя и не прочь пользоваться плодами технологической революции. Более того «мирное наступление» мусульманских беженцев призвано обеспечить эти плоды «на халяву». А евро-американские социалистические демократы рады им пособить.

Добавить комментарий для Михаил Поляк Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.