Александр Биргер: Горбанзо и другие записки

Loading

Наш дом, который дед Яков построил перед войной, был разобран соседями на мелкие домашние постройки — сарайчики, загоны для скота, навесы. От дома остались обломки фундамента, несколько камней. Мама не могла смотреть на эти камни, и мы уехали далеко от нашей реки.

Горбанзо и другие записки

Александр Биргер

Александр БиргерИЗ АКВАРИУМА

Я смотрю в окно из огромного аквариума. За окном течёт река, меняются краски, освещение и времена года. В восемь утра видны золотые от утреннего солнца дома за рекой, по реке проплывает баржа с буксирными катерами.

Мост крутой аркой повис между берегами. Наша контора почти под мостом.

Всё больше золота за рекой, солнце всё выше. Прилетают чайки и канадские гуси.
С каждым днём становится холоднее и спальные мешки бездомных больше не видны в кустах под мостом. Бесконечно и бесшумно движутся машины по летящим, подвешенным к могучим опорам, лепесткам виадуков. Окна домов на другом берегу реки темнеют, небо из нежно-голубого становится бледно-синим, яснее обозначаются крыши домов, шпили церквей, верхушки деревьев и башенных кранов. К девяти часам утра высвечиваются предметы, объёмы, контуры не так резки, всё больше света, суеты, тревоги, жизни.

В десять часов я подхожу к окну, рамки картины раздвигаются и видны два серых бетонных цилиндра за рекой с надписью «Lone star». Рядом с цилиндрами грузовоз «Микола Бажан», приплывший из Украины за американским зерном.

В пасмурный день всё по-другому. Не видно контуров зданий, серая вода смыкается с серым небом, очертания мостов чуть видны. Но вот пробился солнечный луч и осветился угол здания, медленно проплывающая баржа. На ней сидят чайки, напоминая о близости океана и других берегов.

Сменяются за окном краски, освещение и времена года. Я смотрю из окна огромного аквариума, за окном медленно течёт река. В аквариуме тепло и безветренно. Улицы не слышно.

Ясно, блики на воде, возле лодочной станции одинокий нырок усердно добывает себе завтрак.

Сегодня всё по-другому. Не видно никаких бетонных конструкций. Туман. Вместо знакомых предметов — огоньки на другом берегу, как будто старая деревня выплывает из тумана.

Сердце сжимается, происходит что-то непонятное и аквариум исчезает.

Я вижу большой серовато-розовый камень, похожий на огромный ботинок, ботинок Гулливера, по наклонной отполированной стороне которого мы скатываемся как с горы. Чтобы покататься, надо было выйти за ворота и перейти большую пыльную тёплую дорогу, разъезженную крестьянскими телегами. По ночам над городком висели «фонари», разрывы бомб сливались с грохотом зениток. Несколько зениток стояло за нашим сараем, на лугу, что тянулся от дороги к реке. Во время бомбёжек мы прятались под скалой, рядом с нашим домом, а иногда бежали подальше, к окопам, вырытым на верхней дороге к реке, у кустов орешника.

Нас было четверо. Мама во время налётов из дому не выходила и чаще всего спала.

Мы к этому привыкли и не будили её, жалели. Она работала каждый день, а мы ничего не умели, только — прятаться под скалой или в окопах. Прятаться под скалой было интересней, к тому же скала казалась надёжной защитой. Было это весной 1944-го.

Конец войны, 1945-й год я помню хорошо. У нас в городке тихо, о ночных налётах напоминали только осколки, которые мы находили в самых неожиданных местах — между камней и скал.

У нас в городке много скал и камней, есть очень большие. Есть и известные скалы — знаменитые Ольгинские купальни. В этих местах в середине 10-го века жили древляне с князем по имени Мал, те самые, что отказались платить дань киевскому князю Игорю и казнили его, привязав за ноги к верхушкам двух берёз. Oльга отомстила древлянам и сожгла город.

Вот такая история. О нашем городке существует много разных историй.

Возвращаюсь в 1945-ый год, когда война закончилась и солдаты потянулись домой.

Людей на улицах немного, длинные очереди ночью и утром у хлебного магазина.

Вот ещё одна, запомнившаяся мне картина: солдат, вернувшийся домой, лежит — лицом в землю, раскинув руки обнимает землю и камни. Всё, что осталось от его дома — несколько камней…

Весна, по реке идёт лёд, мы перепрыгиваем со льдины на льдину, балансируя, перебираемся на другой берег. Деревянный мост унесло, его уносило каждую весну во время ледохода.

Дорога в школу шла по безлюдной песчаной улице, где не осталось ни одного дома. Улица заканчивалась у реки. Мы жили подальше, за рекой, на самом краю городка, где сохранились несколько старых домов. Наш дом, который дед Яков построил перед войной, был разобран соседями на мелкие домашние постройки — сарайчики, загоны для скота, навесы. От дома остались обломки фундамента, несколько камней.

Мама не могла смотреть на эти камни, и мы уехали далеко от нашей реки и от наших скал.

“ЛОКОМОТИВ”, ВПЕРЁД!

“Все, что я знаю о жизни, я узнал из футбола”
Альбер Камю

“… Тільки вітер на соснині
Сумно пісню вигравав:
Гуцулко Ксеню,
Я тобі на трембіті
Лиш одній в цілім світі
Розкажу про свій жаль…”

Расскажу сегодня про свiй жаль всем панам и паннам — футбольным фанатам. Кто помнит те года, когда на трембите плакали и на футбол шли, как на праздник?

Не считало местное население в тех краях за праздники ничего, кроме пасхи, новогодне-рождественской недели и футбольных поединков в классе.

Для нас был ближе и доступнее класс “Б”. Закончил я 10-й “В”, между прочими футбольными баталиями и поединками на карабинах с эластичным штыком и эспадронах.

А после этого столько праздников было, но всегда и везде вспоминались героические бойцы ЦСКА, “Динамо”, СКА и “Авангарда” с “Пахтакором” и “Кайратом”…

Крылышками помахали из Куйбышева, локомотивом пролетели на всех парах героические профсоюзы “Спартака” и “Торпедо”.

У железнодорожников всегда был, есть и будет свой “Локомотив”, который летит вперёд.

Главная же команда нашего города была “Спартак”. Центральный нападающий — Иосиф Беца, числившийся зубным техником двух поликлиник и токарем паровозоремонтного депо.

Он в Мельбурне побывал в 1956-м, в олимпийской команде Союза всех 16-ти республик, а браты Думанские и Коман из соседних “Карпат” — столичное “Динамо” республики защищали.

У наших, в команде скромной и любимой локомотивской, на воротах Жора-цыган, Гура центра играл, 9-ый номер, 10-м был Юзик Федорович.

А дело было в начале мая. Расцветали каштаны и хвыля, волна речки Быстрицы, разбивалась об опоры моста, соединявшего областной город С. и райцентр за рекой. В центре города, у главпочтамта, была городская «биржа», где каждый вечер собирались футбольные фанаты.

Там мы и узнали новость: Гура в “Спартак” ушёл. На повышение, значит.

Вот и повысили его болельщики локомотивские, ударили ножом в спину.

Выжил нападающий Гура, и “Локомотив” выжил, но не слышно было больше на стадионе пронзительного — «Гура, кóпай на браму!» Некому было так, как Гура, навешивать на браму-ворота, некому было и забивать.

“Отцвела сирень-черёмуха в саду, на моё ли счастье, на мою ль беду…”
“Тільки вітер на соснині сумно пісню вигравав…”

ГОРБАНЗО

… шорохи ботвы картофельной, а позже — и свекольной
мне заменяют мерные шумы морей, байкалов, балхашей,
и незаметно глохну я, не слышу пения сирен,

не различаю шёпота улитки,
не слышу ничего, не вижу никого,
не привечаю я друзей лукавых.

* * *

Gorbanzo was a beаn — Боб звали Горбанзо…

В углу огорода росло несколько бобов и фасолек. Не все знают, чем бобы отличаются от фасоли.

Бобы пришли из Средиземноморья, а родина фасоли — Латинская Америка. Фасоль отличается и по форме, она чаще вьётся, чем кустится. Бывает фасоль кустовая, полувьющаяся и вьющаяся (повыше). Бобы кустятся, но не вьются. Семена фасольки круглые и гладкие, а бобов — чуть приплюснутые. Это разные растения, но принадлежат они к одной семье — к семье БОБОВЫХ.

Итак, в углу огорода, росла небольшая семейка бобовых.

Росла она и росла, рядом с другими семьями — тапинамбуром, луком, морковкой и редиской.

Раньше здесь росла картошка, и это полезно для всех Горбанзо.

Сажать бобы лучше в апреле, поливать их следует обильно. Растут бобы быстро и когда створки (стручки) станут мясистыми и семена в них подрастут, можно собирать урожай.

Один боб в моём огороде рос быстрее всех. Обгоняя соседей, он изо всех сил бежал к солнцу.

Я решил его не беспокоить, пусть себе растёт подольше, пока створки не начнут желтеть и подсыхать. И вырос боб большой и крепкий, а когда створки лопнули, выпал один, самый шустрый и упал на рыхлую землю. Не ушибся, значит. Это и был боб по имени Горбанзо.

Закопала его Лиза в ямку, присыпала мягкой землёй, полила немного и он заснул, набираясь сил. Когда Горбанзо проснётся, Лиза всё-всё нам про него расскажет.

В лизином рассказике “главное — чистая интонация”, как записала когда-то З. М.

* * *

Когда родится у побега лист из воздуха и солнца
не торопись срывать стручок пока Горбанзо не подсох.
Чтобы все ноты не увяли в пустых лукавых трали-вали
пока над крышей старой сакли душист рябинный лёгкий дым
свои мелодии гитарные своим Горбанзо посвятим.

ВПОЛСИЛЫ

“Лошаденка жует, слушает и дышит на руки своего хозяина… Иона увлекается и рассказывает ей все…”
А.П. Чехов

У меня лошади нет, а есть огородик размером примерно 6 на 12 сяку. Соседи: слева — кореец, справа — новозеландец-строитель, женат на местной, на американке. Она из старожилов, не меньше шести поколений насчитывается на её семейном дереве.

А я до четвёртого с трудом добираюсь.

Живём, как островитяне, независимо, на отшибе.

Вот и приходит всё та же странная мысль — кому повем свои печали?

Может, вам это неведомо, и вы из другого материала сделаны, а у меня иногда бывает. Беспричинная грусть охватывает. Даже во время праздника. И не то, чтобы большая и непреодолимая, а так, светловатая, под цвет осеннего неба. К примеру, идёт застолье, все застольники весёлые, понимающие, что к чему этой золотой осенью, все — свои.

И сами они сделали немало, никаких скандалов за столом не случилось, не подумайте чего.

Однако, приземлившись за этим, столько лет знакомым столом, находясь в окружении друзей и близких, начинаешь смутно понимать: много лет прошло в полудрёме.

В половину сил всё делалось, как будто — начерно. Половина жизни — вполсилы.

Однако, застолье набирает обороты, вино и коньяк дают себя знать, лица оживляются.

К этому оживлению добавляются шумы улицы и близкого моря, весёлые голоса детей.

— С чего бы это? Осень? Недавно перечитанный рассказ А. П. Чехова?

— А стартовать бы с чистого листа, чтоб жизнь была понятна и проста.

Увы, ничто не ново — ни в чём, ни где,
ни в грусти, ни в веселье, ни в беде,
и новый бард поёт, и Кот личоный
всё ходит по цепи — всё бестолку, хоть тресни.
Всё ищет он, наивный, неучёный
давно потерянные песни…

Енисей-река течёт, да всё к северу,
Утекает строфа, да всё к серверу.

* * *

Енисей, Иона, Чехов… Я на Енисее и не был никогда, в Таганрог заезжал, очень давно.

Заехал случайно, не знаю, поверят ли мои израильские родственники, для которых, собственно, и написана эта короткая заметка. Вполсилы написана, потому что сил осталось меньше половины. Какие там Енисеи, учёные Коты, песни, таганроги…

* * *

Сижу один на берегу
в дугу согнувшись
на дудке гнёт свою дугу
чувак проснувшись…

Братан там Бову заказал
шарют по струнам
один возник другой кирдык
совсем был юным

Базар вокзальный перегар
шахтёры по Заливу
кому сказал другой послал
по синему наливу…

Сидит Наталья в шушуне
и смотрит зимний сад в кине
там нет глобальных потеплений
там холода там мрачный гений

в мангале тлеет уголёк
народ то плачет то поёт

КАК ПОССОРИЛИСЬ МОНЯ И БОРИС ИСААКОВИЧ

“… русский патриот Семён Израилевич Гутенмахер, вступившись за честь российского Черноморского флота, проломил череп бывшему заму главного инженера НИИ «Укрспецбумпром», украинскому националисту Исааку Давидовичу Циперовичу…”

* * *

У меня есть верные друзья: трое музыкантов, один приятель-юрист из Тюмени, Борис Израилевич, и выдающаяся женщина-брюнетка, бывший режиссёр ТЮЗа из города Таганрога, где родился А. П. Чехов.

Остальные мои друзья — садоводы, кровельщики по рубероиду и сварщики по разным металлам, включая цветные. А сварка по цветным металлам, — сложное дело, не легче режиссуры.

А ещё в нашем городке у Великого Океана есть Детский Сад (сокращённо — ДС) для пожилых пенсионеров, занесенным судьбой (и ураганом) в американские Kанзасы, в Большие и Малые Яблоки Нового Света, а также — в омываемые двумя океанами яблочки поменьше.

В ДС завтракают, в полдень едят ланч (непременно — с борщом или супом). Между ланчем и обедом играют в шахматы, смотрят русский канал и по праздникам устраивают концерты. Несколько раз и я приезжал в ДС, сначала — с мамой, позже — один. И появились у меня друзья и подруги, единомышленники и просто знакомые, так сказать, соплеменники.

Собирался я лекции читать на вольные географические темы, но оказалось, что гораздо интереснее слушать рассказы и легенды посетителей ДС.

“Легенды нашей Инвалидной улицы…”

В ДС имеется одна большая комната, без перегородок, со столами, креслами и большим телевизором и другая комната, поменьше, кухня. По ТВ показывают российские новости и другие росдела. Жители ДС всегда жили спокойно и мирно. Атеисты-евреи ладили с атеистами-христианами, армянские и русско-украинские пенсионерки приносили на праздники вкусные торты, евреи — гоминташи и пирожки с капустой и печёнкой.

Но грянул Майдан, и грянул гром в американском ДС для пенсионеров.

Русский патриот Борис Израилевич вступился за честь Василия Ивановича Чапаева и Аньки-пулемётчицы. А что ему оставалось делать, если правдоруб Моня из Днепра замахнулся шахматной доской на Б.И., назвал его треплом и фантазёром и громко заявил на весь детский сад, что никаких Чапаевых-Петек-Анек никогда не было ни на Урале, ни в Одессе, ни в Тюмени.

Партия в шахматы осталась недоигранной, судьба Аньки-пулемётчицы — неизвестной, а белая пешка и чёрная ладья потерялись. Пришлось их заменить двумя фасолинами с моего огорода, белой и чёрной. Извиняться правдолюб Моня и не подумал. Что с него взять, если он был не то портной-бручник, не то — барабанщик из Клуба железнодорожников в г. Днепре, бывшем Днепропетровске. А в Днепре сильно умеют барабанить, под Крымским мостом слышно.

НЕ ДАЁТ ОТВЕТА!

“Кто породил тебя, Киевская Русь? Дай ответ!..”

Не даёт? Не скажите, даёт. И ещё как даёт. “Как ныне (как и в наше нынешнее время, то есть, что есть, когда нечего есть) сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазáрам”. Так, значит, отмстить… Как вы думаете, за что же? За Христа вряд ли, за что же Хазарина-то? Отвечу. — За то, что он был разумный, в Единого верил, воробьёв не засылал к древлянам. Поехал Олег, да не солоно по-хлебавши вернулся.

Надо бы с Игоря и Ольги начать, но князь Мал и коллеги-древляне так с И. расправились жестоко… Я такого не встречал и в Китае. И не хочется, в Год свиньи, да ещё свиньи в жёлтом жилете… Нет не буду, и не просите. А я это дело проверял в натуре, на месте.

Там и Ольгинские купальни сохранились, за мельницей. Они уж развалились, а всё же местные жители, особенно — старушки, помнят про Ольгу. Монархистки-старушки туда и купаться ходят. С одной стороны реки Купальни, а на другой стороне — Военный городок.

Городок — ничего особенного. Казармы из красного кирпича, солдатские казармы. А офицеры в городе живут, в Центре, на улице Карла Маркса. Там и библиотека имени Крупской имеется, там и Дворец пионеров когда-то располагался. Всё там, в Центре.

Однако, вперёд… Святослав чего-то прибивал и доприбивался до того, что из его черепа чашу сделали для пиров. И пил Ба Сурман из нея вино и пел басурманским басом: “Эй, ухнем!”

И ухнули, и пошло-поехало… Под Подолом метро организовали, потом выкопали тоннель из Святошино в Тель-Авив. А дальше вы и сами знаете… Так что, отправимся теперь немного на Юго-Запад, в сторону Лас-Вегаса.

ЧТО ГЛАВНОЕ?

«Брать зонтик — не брать»? В конечном счёте, это — главное!

В конечном счёте, главное — получить свои “башли” у Меркель, за моральный ущерб. Так, значить, получили… Теперь можно и в Коста-Рику на месячишко…

Зимой — с ноября до конца марта зонтик не брать, там сухой сезон. Прилетел, шпарь на северо-запад, к Монтеверде, где готели по 10 баксов в день, можно и за 5, если поискать.

А с мартов до ноябрей — извольте взять зонт.

«Брать зонтик — не брать» = «Быть или не быть, вот в чем вопрос».

ТРОСТЬ МАРКА ТВЕНА

… На дачном участке поэта Евгения Е. расположен двухэтажный музей.

Отдельное место в музее заняли так называемые «литературные экспонаты»: первые издания редких книг… его фотографии с Робертом Кеннеди, Пабло Пикассо, Робертом Фростом, разные артефакты, автограф Бориса Пастернака и других писателей и даже трость Марка Твена… Свой музей и картины поэт завещал государству.

Музей работает в … … с 11-00 до 18-00.
Цена входного билета 150 рублей.

… Увидев цену билета и осмотрев трость Марка Т. (не путать с писателем М.Т.), электорат… точнее — посетители музея — пили, “пели и смеялись, как дети…” И я чего-то написал на тему “Ты чё, братан…” А для чего всё это, написанное летом, — не знаю.

Стихами это посчитать нельзя, ни ямб-хорей, ни амфибрахий это. К тому же, или как стало очень популярно — “что касается…” — никого особенно это не касается, пролетает это всё по касательной. Вроде необычного запаха из… не важно, из чего-то необычного. Какой-нибудь остроглазый румяный окаянный критик допишет. Время такое. Все дописывают, торопятся, мысли убегают за многоточиями, как заметил не получивший Нобеля писатель Владимир Н.:

“Многоточие — это следы на цыпочках ушедших слов.”

P.S. В 60-х годах не раз появлялись слухи о номинации Владимира Набокова на Нобелевскую премию, однако, толком ничего не было ясно. Против кандидатуры Набокова выступил постоянный член Шведской академии Андерс Эстерлинг: «Автор аморального и успешного романа “Лолита” ни при каких обстоятельствах не может рассматриваться в качестве кандидата на премию», — писал в 1963 году Эстерлинг. В 1972 году в шведский комитет обратился обладатель премии Александр Солженицын с рекомендацией рассмотреть кандидатуру Набокова…

P.P.S. Максим Горький был 5 раз номинирован на Нобелевскую премию по литературе — в 1918-м, 1923-м, 1928-м, 1930-м и в 1933-м. Но и в 1933 году «Нобель» обошел писателя стороной. Среди номинантов в тот год вместе с ним вновь были Бунин и Мережковский. Для Бунина это была пятая попытка взять Нобеля. Она оказалась удачной, в отличие от других пятикратных номинантов. Награда Ивану Алексеевичу Бунину была вручена с формулировкой:

«За строгое мастерство, с которым он развивает традиции русской классической прозы».

“ТЫ ЧЁ, БРАТАН…”

Сидит братан Евгений. Он — гений
в костюме с оклахомской знать витрины
чего-то хочет объяснить
братишке президента Джона К.

Он — полиглот и эрудит,
костюм в полосочку сидит
чуть-чуть свободно.
Он наш поэт и бард народный.

Увы, ничто не ново под лунóй — нигде
ни в Оклахоме, ни в Караганде
и от Москвы до самых до окраин,
шагает новый там хозяин

и новый бард поёт, а кот личоный
всё ходит по цепи налево и направо
всё ищет он, наивный, хоть учёный,
давно потерянное право.

ОДИН РАБОЧИЙ ДЕНЬ

80-е прошлого века.

Какой туман, стёкла запотели. Дефростер не справляется, тряпочкой протираю стекло ничего не видно из-за встречных фар… вот и светофор… Спасают привычная дорога и привычные ориентиры. Скоро правый поворот с колдобиной в асфальте, осторожно вроде пронесло.

Теперь в горку, опять встречные фары, ещё один светофор.

Стёкла немного очистились, видно табло слева у Первого Национального банка.
7 часов 10 минут 28 градусов 11 декабря.

Остались два светофора и — по тому ль хайвею, по тому ль песку, до самой конторы.

Кофеёк, потрепались немного про бейсбол-баскетбол, мужики озабочены… дела..
Работаем усердно, по сторонам не глазея.

Вот и ланч достаём бутерброды кофеёк погулял вокруг конторы по тропиночке асфальтовой подышал морозным воздухом, покурил…. Дети побежали в парк, смотрю им вслед.

Пора возвращаться.

Отогрелся, попил кофейку, потрепались за жизнь за медицину, биттла-беднягу вспомнили, к Сатурну полетели. Сгорбился над доской тружусь, выдаю продукцию, конкурента чтобы сокрушить. Не пора ли покурить? Нет рановато, а там глядишь, ещё часик и — домой.

Ну что ж, день как день, прошёл нормально — с Джимом и Виктором пообщался, заглянул к Илье, мы с ним вместе на моделях 1:20 трудимся. Интересно на модели, однако везде интересно, когда всё в порядке, спасибо зарядке. Батарею подзарядил, цепи в багажнике.

Ещё месяц-два и лёд со снегом останутся только в горах. Надо бы създить, прокатиться на лыжах…Подожду пока надо снег вокруг дома расчистить, огород не забывая весь снег на грядки.

Но пора и домой, почти 4:30…поехали…

Стекло запотело, тряпочкой его быстренько протираю и — вперёд… Правый поворот, хайвей два светофора, опять направо колдобина встречные фары. Приехал домой включил 12-ый канал жую принёс пиво из гаража. Кто-то мельтешит на экране шлёпнули двоих сразу, на Нью-Йорк похоже… Точно Нью-Йорк, а может Лас-Вегас… собака мохнатая несётся в неё стреляет какой-то жуткий тип… машина несётся всё быстрее и я проваливаюсь в сон…

Print Friendly, PDF & Email

5 комментариев для “Александр Биргер: Горбанзо и другие записки

  1. «…волна речки Быстрицы, разбивалась об опоры моста, соединявшего областной город С. и райцентр за рекой»
    =========
    Алекс, а это случайно не Свирский район? Может и местечко Ружин где-то неподалеку?

    1. Ружин не припоминаю, помню Бурштын — подальше, на север, за Галичем.
      Быстрица – речка небольшая, на окраине города, минут 40 ходьбы от жел-дор
      вокзала. В конце 40-ых и в начале 50-ых, помню разрушенный железобетонный мост,
      ржавую арматуру и быстрое течение.
      Тогда же, кажется, появился автобус на Галич и дальше – на Бурштын, Львов.
      Спасибо, Григорий, за ПРОчтение.

    1. “В аквариуме” — старая картинка. Поэтом, дорогая Инна, не стал.
      Люблю букВЫ всех народов, так что, скорее – графоМАН.
      Спасибо, что не проходите мимо; и вообще, поздрАвил бы Вас
      (и всех израильтян) с выбором Премьера, но не решаюсь.
      Шалом и — всего наилучшего.

      1. ЧТО ГЛАВНОЕ? «Брать зонтик — не брать»? В конечном счёте, это — главное!
        И очень важно ответить на 2 комментария – Григорию Б. и Беленькой Инне.
        С п a ц и б о, отозвалИсь и я ответил, и порядок. Дальше выдумывАЙ, пробУй, дерзай, как в ТУ-манне..
        “В тумане скрылась милая Одесса” вместе с ея 75-летием;
        И пока за туманами куда-то скрылись старый одессит, 2-3 биндюжника,
        Хулиган не скрЫлся — “Мадам охотно произносили бывшая обслуга господ,
        официанты, бонны…называли и Пани такая-то, украинцы и поляки…И вообще субкультура «бывших» была в Одессе и в Западной Украине особенно сильна…”
        — За Москву и Ленинград не скажу, а за Прикарпатье могу и — свидетельствую:
        Паны и Пани – оставались. Не были в те далёкие (школьные) годы очищены отдельные островки бывшего западного мира, старорежимные люди из “раньшего времени” ещё были живы. И кроме “кОпай на браму”, на футбольном стадионе можно было услышать — “Проше пана” и др. пережитки, оставшиеся за пределами зоны влияния “советских бастионов”, дотов, КЗотов. И старорежимные, гуляя по городу, опознавали друг друга так же легко, как опознают друг друга сегодня ветераны, казаки и др. герои, обмениваясь памятью о сражениях на Малой земле, к примеру. Бойцы вспоминают минУвшие дни и зЕмли, где вместе встречались оне.. А “теплые подписи Евтушенко, Рыбакова..” и др. “Разгонов…канули в лета” и осени, и зимы.
        Стоят один Омар и два сборника Глеба Горбовского, — и ТО хлеб.
        И зонтик стоит и пылится в тиши.

Добавить комментарий для Aleks B. Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.