Не хочу Парижа грешного / и сосисок жирных Мюнхена. / Доживу на каше грешневой / в стороне родной, занюханной.

Рифмованная поэзия

Лев Мирошниченко

* * *
Прошла пора,
    когда вдали
нас ждали чудеса.
Сносились каблуки,
    в костре сгорела карта…
А сердце, 
словно компас,
    растерявший 
        веру в полюса,
трепещет
    на игле 
        инфаркта.

Москва, 1982

РОССИЙСКИЙ ВЕЧЕР
Как будто слышен тихий стон
    в поваленном надгробии
        с расколотым крестом…
Слепой собор 
    устало опустил
    ещё могучие,
    но выщербленные плечи. 
В бурьяне 
    средь заброшенных могил
стоят берёзки, 
    словно траурные свечи.
Не разглядеть ни имени,
    ни дат.
Внизу, 
    под глинистым обрывом, 
журчит, 
    лоснясь мазутом, 
    перекат.
Орёл – двуглавый, 
    но бескрылый
летит в сожжённом небе 
    на закат.

Июнь, 1987 

НЕПОГОДНОЕ
Бегут по небу пауки,
    клубя чернила позднего рассвета.
Гляжу на них из-под руки,
    клубя в мозгу вопросы без ответа.

В моей душе – чердачный мрак,
в моей душе дерутся кошки.
И некому просунуть белый флаг
    в проломленное пыльное окошко.

Занýдили промозглые дожди,
    вгоняя в дрожь воспоминанье лета…
Мигнёт ли тонкий лучик впереди
тому, кого давно тошнит 
от обещаний света? 

Ноябрь, 1984

ПРЕДВЕСЕННЕЕ
В загаженных дворах
    клубится утренний туман.
Тревожно на душе и сыро.
И чудится везде обман,
    по всем щелям,
в родном подлунном мире.
Вот он бежит –
    России гордый сын,
как будто жив
    и, вроде, не увечен.
В белеющих глазах –
    ни смеха, ни слезы,
готовый всё крушить,
    а ведь ещё не вечер.
По тающей земле
    ползут обрывки тьмы.
В душе и муторно, и сыро.
России лучшие умы
    поют фальшивые псалмы
за ломтик спонсорского сыра.

Март, 1995

НОСТАЛЬГИЯ
Рифмы шва
    зашитой раны,
Ритмы рта,
    бубнящего с экрана.
Уют знакомой гильотины.
Рецепты старого врача.
Убожество заброшенной равнины.
И штопка на перчатке палача.

И свет, проникший в душу 
    диким пассажиром –
сквозь судорожно зажмуренные веки.
И фальшь, залившая протухшим жиром
всё, что ценил – 
    теперь уже навеки…
Всё пройдено,
    всё дорого,
        всё невыносимо.
Неугасимо.

Гляди: вернулся я,
    родной палач.
Казни меня,
пусть не смутит 
    тебя 
        мой плач.

Июнь, 1993

ВЕСЕННИЙ ПЕЙЗАЖ
Окраина. 
    Канава.
        Капли.
В луже пузыри плакали.
Текло. 
    Было тепло.

Лезла трава,
    заявляя права.
Глина мокла.
    Моргали окна.
Свисали провода,
    спокойные, как всегда.

Мусорные баки
    высились, как башни.
Торчало из бака
    полсапога –
как будто бы нога 
поверженного врага. 

Разинув клюв пошире,
    на мусоре валялся – 
    откуда только взялся? – 
издохший символ мира.

Мир кончился 
    или борьба?
Вопрос 
    для кованого лба.

Июнь, 1993

ВО СНЕ МЫ ВСЕ РАВНЫ
Устали мы
    в дурных трудах.
Таскаем дверь 
    своей тюрьмы
    на согнутых ногах.
Привычно врём, 
    хоть ложь ясна.
Мы правде в скулы бьём
    и гоним со двора.

Мы снов сыны,
    где страх и грех,
    где игры сатаны
    и привидений смех.
Прорваться в явь
    нам не дано.
Через трясину вплавь
    достанем только дно.

Мечты смешны – 
    жить лучше всех.
Во сне 
    мы все равны,
как равен 
    свальный грех.
Октябрь, 1993

ЗИМЕ КОНЕЦ
Весёлый яркий день –
    к исходу февраля.
В овраг убралась тень –
    холодная змея.
Смеются лужицы в снегу
    на тающей дорожке
и корчат рожицы мальцу, 
    глядящему в окошко.

Блестит дрожащая капель,
    сбегая жемчугом с сосульки.
И хочется, как птице, петь,
    гоня без слов
        сквозь горло звуки.

Вздыхает небо,
    сбросив груз
        тяжёлых туч.
Совсем нелепо 
в эти дни 
    вынашивать 
        под сердцем 
            ртуть.

28.02.1995

ВОДА ОДНОГО ДНЯ
Вода ласкала,
    гладила,
    лакировала.
И
    обво-
        лакивала.
Склонялись ивы.
Листья шелестели.
Летели в небе 
    ласточки без цели.
Вода качала облака.
Вода толкала мягко
    под лопатки
        и бока.
Скользило тело,
    скользили тени,
сливаясь с тёплой
    скользкой тиной.
На солнце нежились 
    босых ступней следы –
на влажной кромке у воды.

Глядело небо,
    словно в благодать,
в речную гладь,
до самого дна –
последнего
    мирного
        дня.

22 июня 1990

НЕУЛОВИМАЯ ИСТИНА
In vino veritas.
Бывает, зря 
    мы ловим-истину в вине.
Она не там.
Она в сосне,
    в отпиленном бревне,
    в речной волне,
    смеющейся луне,
    в соломенной копне,
    посеянном зерне
        на взрытой целине. 
В длине руки 
    и лезвия ножа.
На дне реки
    привычного отчаянья бомжа.
Во сне 
    о боевом коне
        фальшивого донского казака.
И в пьяной болтовне
    ползущего по луже мужика.
А, может быть, она 
    в проломленной стене,
    в проигранной войне,
    в пропавшей старине?
Иль просто – 
    в согнутой спине,
    и ранней седине?

…Она –
в пустом окне –
    до первого трамвайного звонка,
В натянутом на раму полотне –
    до первого мазка.

1999

БАНКРОТСТВО
(интеллигентикам)
Протянута с ключом
    дрожащая рука.
Сыграла музыка
    скрипучего замка.
Короткое рыданье утомлённой двери –
как будто кончилось её доверье.

Застывший стон глухой стены
    под маскою ковра.
Здесь прищемили руки тишины,
    не засучив ей рукава.

Молчат в шкафу
    прижатые друг к другу книги.
Молчат в мозгу
    прижатые друг к другу фиги.
Молчит пустая
    волосяная мгла
в оглохших 
    от тоски углах.

А пыльный стол
    хотел бы на простор –
отплясывать в полях
    лихой канкан,
без отдыха и сна.
Да нет!
    Захлопнулся капкан
давно не мытого окна.

В щербинках пола 
    с тенью пополам
следы от сгинувших друзей.
Грустит поблёкший
    акварельный храм
на скрюченном гвозде.

Здесь делать нечего
    крутому вору.
Здесь ко двору 
    другие доктора…

Берéт,
    кричавший чехам
        громкое ура,
свисает с вешалки, 
    как после приговора.

Январь, 1998

СПОЮ
(под гармошку — 
на «свободном рынке»)
Спою…
Про что?
Про всё – 
    хоть про змею,
    ладью, бадью
    и попадью.
Про родину свою – 
    и не сблюю.

Про милых дам,
    любивших БАМ.
Спою тому,
    кто что-нибудь заплатит.
Хоть про Фому.
Хоть про тюрьму.
Чего ж не спеть,
    если успеть
урвать подачку на подхвате.

Про жёлтую стерню
    и шестерню, 
    про свет и мрак,
    прострел,
    расстрел
    и красный флаг.

Спою…
Хотите – и продам,
    любых господ и милых дам.
Хотите – сам продамся,
    хотите – так отдамся, 
    почти за так
    или пустяк, 
    за бишбармак.

Про что спою?
Хоть про струю, 
    про самую тую.
Хоть про сквозняк,
    дверной косяк,
    крючок,
    шесток, 
    где жил сверчок,
    пока не получил
    под задницу пинок.

Спою, спою…
Продам, а как?
Известно как.
    Иуды обойдутся.
Достаточно мигания зрачка,
    достаточно бумажного клочка,
кому продать – найдутся.

А их не надо и искать – 
    они сидять и говорять:
– А ну-ка, подойди и спой
    про ласковый прибой.
Про милых дам,
    любивших БАМ. 

А ну-ка, брат, продайся,
    а лучше – так отдайся,
    а ну-ка, подставляйся.
За просто так,
    за свет и мрак.
За тех господ и дам,
    которых ты продал.

Октябрь, 1993

АФГАНЦЫ
Там был Афган.
Там боли не было.
Там были мы,
и били моджахедам лбы.
Мы их любили
и бомбили.
и бомбы с голубого неба
валились, как буханки хлеба – 
подарки от кремлёвского Аллаха.
Порою падали и мы
в сиреневое ущелье тьмы,
не ведающее страха.
Отпадались,
и отбомбились,
и отлюбились.
А ныне где мы?
Здесь, в родных краях:
с афганской песней на зубах
о героических гробах,
но если надо – глухи, немы.
По-прежнему безбольные,
собой довольные,
про всё узнавшие
и не моргавшие,
когда нам в глаз – 
в который раз – 
хозяева совали мыло.
Всё было.
И это оч-чень мило!

Февраль, 1993

РОССИЯ ПЕРЕД ВЫБОРОМ 
(12 декабря 1993)
Эх, моя Расея!
Будь ты веселее,
Где твоя гармонь?
Вставь обратно зубы,
Подрумянь-ка губы, 
Разожги огонь.
Будь же веселее,
Будь же ты смелее, 
Брось своё нытьё!
Покрути белками,
Помаши руками,
Разгони ворьё!
Скинь с себя всю нечисть,
Может, и заметишь,
Как тебя дурят?
Выкинь из карманов
Жирных тараканов,
Вместе с атаманом,
Вместе с их обманом,
В стужу декабря!

10.12.1993

ИГРА
В игре есть и вызов, и подвиг,
и в этом соблазна секрет.
Бывает в игре
    и взаимная подлость,
но тут уж, позвольте
    послать всем привет.
Но пусть наша жизнь
    идёт как игра – 
с неписаным, крепким
    законом чести,
начавшись в детстве
    с родного двора,
а дальше – 
    в любом месте.
Играть приятно
    поголовно всем,
и пусть не все
    хорошо умеют,
но можно играть
    и без оперных сцен,
чахоточных дам и камелий.
Играют в детей,
    отцов, матерей,
и даже в артистов
    и добрых вождей.
Но портит нам часто
    игру халтура,
когда червонцы
    меняют на гроши,
когда всплывает
    подлая натура,
хоть с этим никто не спешит.
Останется сдвинуть
    гневные брови,
завидев под носом
    меченые карты,
и драться до крови,
    в жестоком азарте.

Сентябрь, 1993 (ред. 2015)

УГАДАЙ ФАМИЛИЮ
Не хочу Парижа грешного
и сосисок жирных Мюнхена.
Доживу на каше грешневой
в стороне родной, занюханной.

Нет, конечно, не завидую
ни французу и ни немцу я.
Лишь с одной помру обидою:
что не плюнул в морду Ель..ну.

Ноябрь, 1994

КРАСОТА СПАСЁТ МИР
(согласно Фёдору Михалычу)
Красота-а.
Лепота-а.
Красота спасёт кота.
Мальчик пальчик пососёт.
Красота его спасёт.
Петя курицу пасёт.
Красота его спасёт.
Лодку омут засосёт.
Красота его спасёт.
Бомба домик разнесёт.
Красота его спасёт.
В ожиданье красоты
мы подтянем животы.
Отворяйте ворота:
валом прётся красота!

Москва, 1986

ЧЕГО БЫ ВАМ ТУТ НЕ ХВАТАЛО?
Иван да Лида –
    два инвалида.
У них на двоих – 
    две ноги 
и оченно 
    модные
        сапоги.
Две руки на двоих –
    тоже неплохо:
нетрудно сварганить
    суп из гороха,
нажать на кнопку
и принять с экрана,
    в три круглых глаза,
    моргающих без отказа, –
цветные картинки 
про всякие новинки,
    про ваучер и конституцию,
    про Клинтона
        и проституцию,
Притом три уха
    вполне достаточно для слуха,
тем более, одно
    умеет заодно
красиво шевелиться.
Ну как тут не умилиться!
А пальцев,
опять же на двоих –
    целых пятнадцать!
Куда с такой прорвой деваться?
Не хватит на теле всех дыр,
    чтоб в них поковыряться.
И вы взгляните
    на Лиду и Ваню, 
сидящих рядком
    на мягком диване
опóсля посильных трудов.
Какая улыбка 
    на двадцать зубов!

Разинешь с восторгом
    зевало пошире:
У НАС ИНВАЛИДЫ –
    НАИЛУЧШИЕ В МИРЕ!

И всё-таки есть
кой-какой перебор, 
    увы:
у них на двоих
    целых две головы.

Декабрь, 1993