Леонид Смиловицкий: День Победы 9 мая 1945 г. глазами современников

Loading

Весна будила мысли, насколько война противоестественна. Вместо того чтобы возделывать землю и растить хлеб, приходилось убивать и разрушать, чтобы победить врага. Одновременно весной приходила тревога, как солдатские семьи живут в тылу, как они борются с трудностями, как справляются со своими бедами…

День Победы 9 мая 1945 г. глазами современников

(По страницам писем и дневников советских евреев)

Леонид Смиловицкий

 Леонид Смиловицкий О победе в войне с нацистской Германией за последние 70 лет, минувших после тех памятных событий весны 1945 г., сказано и написано много слов. И не только научно-взвешенных, продуманных, обоснованных, политически корректных, но и фальшивых. В этом многоголосии важно прикоснуться к первоисточнику, чтобы услышать людей, которые воевали, страдали и не всегда надеялись дожить до победы. Таким критерием можно считать частную переписку между фронтом и тылом, в которой отразилась не только радость победы, но и что она стоила. Мы узнаем, на что они надеялись, что чувствовали люди, прошедшие войну. Письма рассказывают не только о цене победы, но и об ожидании мирной жизни.

Когда Красная Армия перешла государственную границу СССР в 1944 г., миллионы людей, одетых в воинскую форму, открыли для себя мир покоренных нацистами народов Европы. Это был другой мир, где существовали принципиально иные экономические, политические и человеческие связи, по-другому выстроенные между государством и его гражданами, включавшие неприкосновенность частной собственности и правовые отношения, а граждане не были наглухо заперты в собственных границах. Евреи, служившие в Красной Армии, увидели евреев стран Южной и Центральной Европы не только в концлагерях и расстрельных ямах, но и тех, кто сумел выжить при авторитарных режимах Йона Антонеску (Румыния) и Ференца Салаши (Венгрия).

Известия об окончании войны все ждали из недели в неделю, а затем и со дня на день. Когда же оно пришло, то обрушилось на сознание людей подобно горной лавине. Кричать, плясать, плакать, целоваться, обниматься, признаваться в любви, стрелять в воздух стало обычной реакцией людей, с плеч которых свалилась непомерная ноша. Каждый человек, прошедший войну и подвергавший риску свою жизнь, видевший, как умирали товарищи или враги, нуждался в длительной душевной реабилитации. Необходимо было попрощаться с военным представлением о жизни, смирить гордыню и расстаться с вседозволенностью, которую давало оружие, войти в гражданский мир с его законами и порядками, заново выстраивать шкалу приоритетов.

В письмах трудно встретить откровенный рассказ о наболевшем, противоречиях, сомнениях, трудностях жизни, будь то в эвакуации или на передовой. Об этом предпочитали не писать, или сообщать лишь фрагментарно, намеком, с помощью иносказания. Атмосфера страха, которая отступила на время войны, до конца не была изжита. То, что произошло после победы в личной, общественной, государственной жизни страны, только подтверждает, что советский человек, который праздновал Победу в мае 1945 г., был несвободен.

Настоящая статья была написана, в основном, на материалах коллекции военных писем и дневников, которые были собраны в рамках проекта «Невостребованная память» в Центре диаспоры им. Гольдштейн-Горена при Тель-Авивском университете в самое последнее время (2012-2018 гг.) и впервые вводятся в научный оборот. [1]

Весна и победа

Победа над врагом совпала с весной, как порой года, когда земля пробуждается от зимних холодов и готовится вернуть себе плодородие. Сочетание понятий «весна» и «победа» в понимании советских людей, которые так долго воевали, страдали и так упорно трудились, чтобы приблизить ее окончание, было неслучайно. Судя по письмам, мысли о победе усиливались с каждой весной, начиная с 1942 г. и вплоть до победного 1945 г. Люди, которые вели справедливую войну, защищали свой дом, искренне верили, что силы природы на их стороне. Бурная весна ассоциировалась, как дополнительный аргумент того, что враг непременно «будет разбит и победа будет за нами».[2] Особенно часто это наблюдалось, когда других доказательств под рукой не находилось — если тепло побеждает холод, то добро обязательно победит зло. Нисанель Левит сообщал своей семье 11 апреля 1942 г.: «Весна и лето в этом году должны принести, и принесут окончательный разгром гитлеровской банды, и этим самым решатся все остальные вопросы. Пока что будем ковать грядущую победу, она не за горами».[3]

О победе над врагом думали постоянно и не обязательно весной. В начале войны никто не догадывался, сколько придется сделать для разгрома врага, что война растянется на долгие четыре года и потребует столько сил и жертв. Тем не менее, пророческим оказалось письмо Исаака Кагана, который 28 декабря 1941 г. писал своей семье: «Дорогие Соня и деточки, Ривочка и Бебочка! Я надеюсь, что ко всем советским праздникам прибавится еще один «Освобождение от германского фашизма». Этот праздник будем скоро праздновать в родной Белоруссии. Недалек час победы!»[4] В апреле 1942 г. Каган продолжал: «У нас тут весна постепенно входит в свои права, несмотря на отчаянные попытки зимы удержаться дольше. Нынешняя зима, как две капли воды, похожа на Гитлера, который чувствуя неизбежность своей гибели, старается подольше ее оттянуть. Но как зиме не устоять против законов природы, так Гитлеру не устоять против союза всего прогрессивного человечества. Зло должно уступить место добру, варвары — культуре. Так было и так будет».[5]

Давид Пинхасик делился со своей женой 22 апреля 1942 г.: «Если б ты видела, какая весна! Теплынь, теплынь, чудные вечера со звёздами, небом и серебристым полумесяцем. Так стоит ли думать только о горестях и тяжестях? Конечно, будет буря. Как в песне поётся «будет буря, мы поспорим и померимся мы с ней».[6] Померимся с ней силами, сомнём её, преодолеем. Пусть не я, так мы, пусть другие, пусть повалит она одно дерево, другое, но весь лес не повалит и разобьётся о его нерушимую густоту.[7]

Когда пожелания не сбывались, их переносили на следующую весну. Фроим Паперник писал своей семье в эвакуацию 18 апреля 1943 г.: «На дворе весна, которая возвещает скорую победу, радостную счастливую жизнь».[8]

Давид Пинхасик 25 апреля 1943 г.: «Сегодня весна, да еще какая. Небо чистое, солнце так и залило все кругом, река течет почему-то шумно, воздух прозрачен и свеж и только на сердце, на душе и в сознании — война. Войну-то мы ведем вот за эту весну, чтоб не только в природе, но и на сердце человеческом было светло, свежо и легко. Но к той весне, увы, надо идти, по чрезвычайно тяжелому пути, по которому еще не один, и не сотни, и не тысячи падут, не дойдя».[9] Весной 1944 г. Давид Пинхасик снова возвращается к этой теме[10]: «Солнце, мягкое и ласковое, излучает согревающее тело и душу тепло, все кругом наряжается в зелень, земля покрывается пышным ковром, и даже со дна воронок, где, казалось бы, все выжжено, назло убийцам, посылавшим сюда смерть, выбивается свежая зеленая травка -торжество и знамение неумирающей жизни (…) Когда вдыхаешь этот чистый воздух, щупаешь эту ожившую землю и глядишь на это ясное небо, хочется забыть, как говаривал поэт, «минуты душевной невзгоды».[11]

Весна будила мысли, насколько война противоестественна. Вместо того чтобы возделывать землю и растить хлеб, приходилось убивать и разрушать, чтобы победить врага. Одновременно весной приходила тревога, как солдатские семьи живут в тылу, как они борются с трудностями, как справляются со своими бедами. Почитаем, что думали об этом фронтовики. Фроим Паперник 23 февраля 1943 г. писал своей жене: «Весна на носу. Надо сажать картошку, а тут тебе фриц мешает …»[12] Дима Поляк 12 марта 1944 г.: «Здесь уже весна, чирикают птички, пахнет травой и землей. Земля хорошая для сельского хозяйства, но никуда не годится для войны — очень густая и липкая грязь, танки вязнут и двигаются с трудом, а об автомашинах и говорить не приходиться».[13] Давид Пинхасик 15 мая 1944 г.: «Когда мы сидели в траншеях, выдолбленных в скованной зимними холодами земле, солдаты любили говорить…. о весне. Кругом сущий ад, а они, ежась от холода, комкая в ладони талый, потяжелевший, набухший предвесенней влагой снег, говорили о весне, о садах, о пахоте, любили вспоминать именно эту надвигающуюся пору — пору человеческой любви.[14]

Только в мае 1945 г. весна, наконец, оправдала ожидания людей. Лев Фонталин 9 мая 1945 г. писал: «Солнце смеется в окно после нескольких дождливых дней. Сегодня блистающий ясный день, совсем такой, как он представлялся в наших мечтах и с этим днем начинается новая эпоха — послевоенная».[15]

Весна. Пора любви

Весна знаменовала собой торжество жизни над смертью, поэтому очень трогательно читать строки солдатских писем и дневников о том, какие чувства будила в них весна. Петр Лютых записал в своем дневнике 10 апреля 1942 г.: «Весна в разгаре. Скоро будет половодье на реке, подснежники, а вместе с цветами и половодье чувств. Не знаю, где буду я от радости».[16] Весенние месяцы, пробуждавшие чувства влюбленных и поэтов, мало подходили для войны. Менялись времена года, чередовались места и дороги, но неизменным оставалась надежда на встречу … В любви признавались не только возлюбленным, но и женам. Приведем выдержки из переписки Соломона Канцедикаса из действующей армии и его жены Элишевы, находившейся в эвакуации в Куйбышеве.

Соломон писал: «Шевушка, родная моя! Наступает весна. Время, когда с особым трепетом вспоминаешь родного, любимого человека, когда особенно остро сердце тоскует по любви и ласке. Днем здесь бывает тепло, солнышко греет и из-под снега показывается земля. Мы живем в землянках, которые сами построили на днях. Землянки находятся в молодом сосновом лесу, и днем по-особенному пахнет лесной свежестью. Утром щебечут птички, и из деревни доносится кукареку петуха. Все пахнет весной, мирной обстановкой, на душе легко, спокойно и как-то не верится, что в часе ходьбы отсюда передовая и идет жестокий бой. И вот, Шевенка, для того, чтобы мы могли встречать весну полной грудью, вместе и радостно, будем бить проклятую немецкую сволочь до полного уничтожения».[17]

Элишева отвечала: «Всякий раз, когда начинает дышать весной, кровь играет как никогда. Сегодня был прекрасный солнечный день … Казалось, что у меня крылья. Каждой весной со мной происходит такое, я ходила какая-то радостная и думала о тебе. Завидую, ты дышишь уже литовской нашей весной».[18]

Соломон продолжал: «Приближается весна. Растет волнение, и все больше хочется твоей любви и ласки. Третья весна без тебя, третья весна тоски и надежд. В прошлом году я все же дождался встречи с тобой. Верю, что и в этом году мы встретимся, и будет это летом или осенью, но для нас это будет весна, самая хорошая, радостная весна».[19]

Элишева отвечала: «Пьянеешь от весеннего воздуха. Я надела летнюю блузочку и юбку, чувствую себя по-весеннему молодо, свежо. В такой день гулять бы с милым где-то в лесу, в нашей околице. Мне все эти годы так тосковалось за весенней природой, а теперь я уже здесь, не хватает только тебя. Хожу по улице, на душе хорошо, но тянет, тянет…, некуда деть своих молодых сил и ужасно хочется, чтоб одни крепкие руки обняли… Эх, мужик мой!»[20]

В письмах с фронта можно было прочитать, что весна считалась «полноценной» только в случае встречи с семьей, и тут же делался вывод о том, что такое будет возможно лишь при полной победе над врагом и начнется счастливая мирная жизнь. Давид Пинхасик писал своей жене Марии из Восточной Пруссии 29 марта 1945 г.: «Весна приходит. Становится все теплее и солнце все чаще пробивается сквозь туманы, которые в эту пору здесь особенно густы. Но, горькая правда, эта весна еще не будет настоящей. Но цветы сади, милая. Цветы, выросшие на развалинах, знаменуют возрождение и счастье, и авось, сорвем их вместе».[21]

Победа. Свершилось

День победы 9 мая 1945 г. был воспринят, как триумф разума и справедливости. Плотину чувств, которые фронтовики сдерживали всю войну, словно прорвало. И было чему радоваться, все горести и невзгоды, казалось, отошли в сторону. Пережитые трудности, голод и холод, болезни, тяжелый физический труд уже не имели значения перед перспективой открывавшейся мирной жизни. Вот эти строки: «Я узнал о капитуляции немцев в 1 час ночи, в квартире все бесновались от радости»,[22] «извини, что наплела тебе такой ерунды, но прости, я просто схожу с ума. Не думай, это только — сегодня»,[23] «состояние души такое взбалмошное, чувства радости и нетерпения встречи так перемешались, что не могу связно тебе написать и пары слов, а ведь хотелось бы так много высказать!»[24]

В первую очередь писали родителям, чтобы поделиться радостной вестью. Юноши и девушки, 1920-1925 г. р. в солдатских шинелях, совершавшие свои подвиги на войне, для родителей по-прежнему оставались детьми. Их сыновняя любовь с особой силой проявилась в эти весенние дни 1945 г. Абрам Райхман писал 13 мая 1945 г.: «Милая маменька! Поздравляю Вас с победоносным окончанием Великой Отечественной войны! Всему лучшему в жизни и тому, что я выжил в этой войне, я обязан Вам, мама. Желаю здоровья и счастья в долголетней жизни!»[25]

Натан Воронов 25 мая 1945 г.: «Материнская любовь пронесла меня по всем фронтам и боям, и только она всегда сохраняла, и только она сохраняла жизнь, в госпиталях она помогала залечиванию раны, она, как божество, всегда витала в воздухе — ореолом победы, и нигде я с ним не расставался».[26]

Инна Фруг 14 мая 1945 г.: «Я в это время дежурила на аэродроме на рации. Но мы работали морзянкой и не слышали сообщения, а, когда нам об этом сказали, то не поверили. И включили Москву, ПОБЕДА!!! Тут все с ума сошли. Все поют, кричат: «Ура!», смеются. … Наступило утро. Тихое и нежное. Щебетали птицы, а самолеты стояли на месте, летчики спали. Днем танкисты ехали мимо, радостные, забросанные цветами. Гремел на улице оркестр, и все улыбались, обнимались, плясали, смеялись. И все это так дружно, как один человек. МАМОЧКА! Значит, ПОБЕДА!»[27]

Люди понимали, что в мае 1945 г. переживали необыкновенные дни, которые будут иметь непреходящее значение не только для них самих, но и для всего человечества. Поверженный нацизм фронтовики сравнивали с побежденной опасной болезнью. Зиновий Савиковский писал Риве Сосланд: «Наша страна, все человечество переживает исторические дни. Черная чума побеждена. Для нас всех наступает новая жизнь. Она будет радостной и счастливой».[28]

Не менее бурно известие об окончании войны было воспринято в советском тылу. Не было семьи, которая не послала на фронт своего сына или отца, дядю или племянника. Трудно было найти семью, которая не получила «похоронку». Всех роднили одни думы и чувства. Поэтому слова о победе, адресованные самым близким людям, одновременно имели отношение и ко всем остальным — соседям, сослуживцам, знакомым, землякам.

Натан Воронов 9 мая 1945 г. писал из Ленинграда: «Наступил долгожданный день. Сколько радости и торжества принес нам этот май! Ведь просто нет границ нашему ликованию».[29] Давид Пинхасик делился в тот же день: «Итак, свершилось! Разве найдешь слова, способные выразить нахлынувшие чувства. Победа — вот короткое слово, которое сегодня определяет все и состояние духа». [30] Менаше Ваил: «Я все же дожил до дня Победы! Теперь уже и умереть не жалко. Но надо еще жить, надо еще дожить до дня встречи с вами, а затем надо продолжать жить, чтоб радоваться завоеванному счастью, чтоб вместе с вами вкушать плоды нашей великой Победы».[31]

Пронзительное свидетельство о праздновании в Москве 9 мая 1945 г. сохранил Лев Фонталин: «Сегодня безумный день — безумие радости. На Красной площади — стихийные демонстрации — я тоже к одной пристал. Качали двух американцев-военных. У здания американского посольства — огромная толпа. Ее приветствовал посол, во всех окнах — сотрудники посольства. Все кричат, бросают шапки и шляпы. Над зданием посольства рядом с американским, был вывешен и красный флаг. Потом говорил один американский генерал (все по-русски); тогда к нему подошел наш военный, пожал ему руку, потом они обнялись и поцеловались. На митинг и демонстрацию сбежались студенты МГУ … Творилось что-то невообразимое: смеялись, обнимались, целовались, но в столовой тоже пели, кричали ура и т. п.»[32]

Обращение Сталина

9 мая 1945 г. к советскому народу обратился И. В. Сталин, который заявил, что Германия повержена и война окончена. Эту речь ждали, поскольку имя Cталина воспринималось, как имя отца победы, без которого врага нельзя было одолеть. Не случайно во многих письмах понятие «победа» и Сталин стояли рядом. Не все в это искренне верили, но говорить, а тем более писать обратное никто не решался. Немногословность и лаконичность, выразительность в манере поведения вождя были хорошо известны. Аркадий Лейзеров записал в своем дневнике 8 мая 1945 г.: «ПОБЕДА! Сегодня в Вене “Viener Neuer Zeitung” вышла с большой шапкой “Die Krieg ist on Ende”. Под ним сообщение о полной капитуляции Германии перед коалицией. Вчера вечером Москва еще молчала, а сегодня сообщила о выступлении Сталина. Тогда мы все поверили. Трудно сказать «поверили». Так велика радость, что не веришь ей».[33]

Элишева Канцедикас 9 мая 1945 г.: «Сегодня у меня был такой радостный день, трудно все высказать. Только что слышали Сталина, как он сердечно говорил, нет больше такого человека, как он».[34]

Лия Ратнер 9 мая 1945 г.: «Война кончилась. Враг разбит. Сбылись святые слова нашего родного, милого т. Сталина: «Враг будет разбит в его собственной берлоге». Добит! И как позорно. (Скорее всего, имеется в виду самоубийство Гитлера, Евы Браун и четы Геббельс со своими детьми — ЛС).[35]

Текст «Обращение к народу» Сталина состоял всего из 400 слов, который вождь со своим грузинским акцентом и неторопливым темпом речи пожилого человека, произносил 5 мин. и 22 сек. Обращение было выстроено в сугубо деловом тоне. В нем сообщалось главное, что наступил великий День Победы. Для того чтобы у слушателей не оставалось сомнения в правдивости сделанного заявления, Сталин сообщил, что утром 9 мая немецкие войска, во исполнение акта о безоговорочной капитуляции, в массовом порядке начали сдаваться в плен и складывать оружие.[36]

Сталин ни разу не упомянул о социализме, Коммунистической партии, дружбе народов и интернационализме. Слова «русский» или «советский» в Обращении были заменены на «наш народ» или «наши люди». Не было ничего сказано о трагедии 1941 г., миллионах советских пленных (5,5 млн. чел.) и евреях, которых Гитлер объявил главной причиной войны с Россией (3 млн. жертв). Вместо этого говорилось, что «вековая борьба славянских народов за своё существование и независимость закончилась победой над немецкими захватчиками и немецкой тиранией». Это было напоминание о традиционном противостоянии немецкой экспансии на восток «Дранг нах остен».[37] Отмечалось, что Советский Союз не собирался расчленять или уничтожать Германию, что отныне над странами Европы будет развеваться знамя свободы народов и мира между народами. На самом деле, речь Сталина была прикрытием далеко идущих советских планов экспансии в Европе, о которых никто не должен был догадываться.

Однако мало кто обратил на это внимание. Победа завоёвана, воевать больше было не с кем и незачем. Из этого следовало, что отныне на земле навеки воцарится мир и раз людям нечего больше делить между собой, то они быстро залечат раны, восстановят разрушенное, помогая друг другу. Это была иллюзия всеобщего благоденствия, которая могла родиться только в условиях всеобщей эйфории, наступившей в День Победы. В письмах мы читаем. Михаил Гинзбург: «Итак, конец войны! Только что я отошел от радиоприемника, где мы, затаив дыхание, прослушали, как Иосиф Виссарионович Сталин поздравлял с великой победой. Сегодня весь день мы празднуем этот великий день, за который почти четыре года наши люди проливали свою кровь, и так много наших друзей и моих боевых товарищей отдали свои жизни. Этот день означает начало процветания культуры, он означает — жизнь!»[38] Лия Ратнер записала в своем дневнике 10 мая 1945 г.: «Сегодня по радио передавали обращение Сталина, Черчилля, Трумэна к народам своих государств. Руководители Англии и Соединенных Штатов, оказывается, набожны. В своих выступлениях они благодарят бога за Победу. Лучше всех речь, конечно, у нашего Сталина — четкая, умная и радостная. Германские войска уже начали капитуляцию. Сдаются!»[39]

Такое отношение к Сталину было не случайным. Средства массовой пропаганды в Советском Союзе в течение многих лет целенаправленно создавали имидж великого вождя народов, человека, который никогда не ошибался, изрекал истину в последней инстанции, думал за всех, принимал только безошибочные решения, воля которого была непреклонна, а личное обаяние безгранично. Культ личности Сталина в годы войны не пострадал, а только увеличил свои размеры. Его имени приписывались все достижения советских военачальников. На каждом собрании в воинской части или трудовом коллективе или учебном заведении вывешивали портрет Сталина, а при любом застолье первый тост всегда поднимался за гениального полководца, Верховного главнокомандующего, руководителя партии и правительства. Решения Сталина принимались безоговорочно. Такой полноты власти не имел ни один мировой лидер, кроме Гитлера. Неподсудность Сталина сыграла зловещую роль, цена победы оказалась непомерно велика, а после окончания войны советских граждан ждали новые испытания.

Салют в честь Победы

Судя по письмам, ярким впечатлением от дня Победы 9 мая 1945 г. стал салют. Известие об окончании войны вызвало спонтанный всплеск эмоций и чувств, выброс энергии, переполнявших человеческое сознание. Люди, не знавшие долгие годы отдыха, находившиеся в состоянии огромного физического и душевного напряжения, нуждались в разрядке, как сжатая пружина, в конце концов, должная распрямиться. Большинство салютов оказались, импровизированными и производились без команды и приказа. Разрешения, которое бы утверждалось вышестоящей инстанцией и регламентировалось, никто не спрашивал.

Салютовали из всех видов стрелкового оружия — винтовок, автоматов, пистолетов, сигнальных ракетниц, а иногда даже из пушек. Стреляли из оружия, которое предназначалось для ведения боевых действий, преследования или защиты от врага. Это был единственный случай, когда военный человек использовал оружие не для того, чтобы убить, а положить конец убийству, выразить радость победы над врагом. Вот, как описано это в письмах современников.

Лейба Смиловицкий 8 мая 1945 г.: «Поздним вечером мы были на марше. Вдруг по колонне пронеслось: «Война окончилась!» Мы сразу и не поверили, да и вообще уже настолько привыкли к войне, она стала настолько уже частью нашего образа жизни и мыслей… Только спустя некоторое время, когда мы осознали, что это действительно правда, началась такая пальба! Каждый старался выстрелить весь свой боезапас: раз война закончилась, то он не нужен. У кого что было ‑ все стреляли вверх и кричали».[40]

Инна Фруг: «Мы выпустили свои салюты из всех видов оружия. Самолеты били из пушек трассирующими пулями, зенитчики строчили из пулеметов, а мы из винтовок, только успевая их заряжать. С одного конца аэродрома взлетели три красных ракеты, а с нашей стороны, от КП, им навстречу — зеленые и желтые. Все небо в огнях. В темноте не видно людей, но только слышны крики: «Ура!», звуки гармошки, песни. Я не верила…! Меня схватили и стали качать».[41]

Лия Левитан: «Все радовались, мы всю ночь не спали мы бегали смотреть наш бедный из зениток и автоматов салют, тормошили других».[42]

Спонтанный салют 8 мая в отдельных воинских частях и подразделениях стал своеобразным продолжением практики официальных салютов, принятых в Советском Союзе с 1943 г., когда была положена традиция, чествовать крупные победы Красной Армии артиллерийскими салютами. В зависимости от масштаба военных достижений было установлено три категории салютов — первой[43], второй[44] и третьей[45]. Всесоюзное радио транслировало салюты на всю страну, о них обязательно сообщалось в сводках Совинформбюро.

9 мая 1945 г. на Красной площади в Москве был дан особый салют — 30 артиллерийских залпов из 1 тыс. орудий, сопровождающийся перекрестными лучами из 160 прожекторов и пуском разноцветных ракет.[46] Вот как рассказано об этом в письме Льва Фонталина: «Сам гром салюта не был исключительным, наверное, мешал гул многотысячной толпы, растянувшейся во всю ширину улиц Горького и Моховой; движение прекратилось. В 10 часов зажглись сотни прожекторов. Они словно опутали все небо фиолетово-голубой сетью. В воздух поднялись аэростаты и спустили вниз красные флаги, а прожектора их осветили. И затем — ракеты, как обычно, но в гораздо большем количестве. Когда салюты кончились, в небе появились самолёты, и стали словно расставлять разноцветные фонарики. Несмотря на несметные толпы, давка была лишь кое-где».[47] Салют в честь Дня победы 9 мая 1945 г., образно говоря, выводил человека из черно-белого мира войны в цветной мир новой жизни.

Остался жить

Сообщение о капитуляции Германии и наступившем окончании самой разрушительной и кровопролитной войны в истории человечества означало, что страх за жизнь любимого человека и всех, кто воевал в рядах Красной Армии, остался позади. Многие вспоминали о товарищах-однополчанах, которых они хоронили. Жизнь со всеми своими красотами и прелестями, тревогами и волнениями, радостями и огорчениями была теперь с ними, казалось, навсегда. Вот почему почти в каждом письме, написанном после победы, обязательным рефреном шли строки — «я остался жить» или «я буду жить». Слова песни, родившейся спустя многие годы после окончания войны о том, что «последний бой — он трудный самый, а я в Россию домой хочу, я так давно не видел маму»[48], говорят о том, что в народной памяти события победной весны 1945 г. остаются живы и узнаваемы. Подтвердим это примерами из писем.

Элишева Канцедикас 4 апреля 1945 г.: «Я переживаю страх и волнение за последний момент войны, за ее исход. Может потому, что человек боится чего-то неожиданного. Но надо думать, что все будет хорошо, что у нас уже будет впервые хорошее лето, а может даже и часть весны. Эх, парень, так хочется пожить радостно, подышать полной грудью, быть с тобой, петь, смеяться от счастья».[49]

Борис Рывкин в письме к своему отцу Моисею 9 мая 1945 г.: «Великое счастье для всех и для каждого из нас, что мы дожили до этого долгожданного дня. Теперь можно уже подумать о будущем, о встрече».[50]

Менаше Ваил 9 мая 1945 г.: «Все 4 года войны я ни разу не цеплялся за жизнь и не избегал опасностей, которые всегда и везде окружали, и в любую минуту я был готов отдать свою жизнь. Но все же, мне сильно хотелось оставаться жить, чтоб быть свидетелем нашего триумфа над зарвавшимся врагом, помыслившим завоевать весь мир. И пройдя за 4 года через все невзгоды войны, я дожил до этого дня. И как же после этого не радоваться и не веселиться?»[51]

Алеша Гинзбург 17 мая 1945 г.: «Я сел писать и плачу, дрожит рука, бьется сильно сердце. Я пишу и не верю, что жив, что мне суждено еще вас увидеть и быть с вами. Я все испытал. Дважды вели меня на расстрел, многих при мне расстреляли. Но я верил, верил, что папы наши, старые матери, ты, детки, родные, что вы со мной, что я буду жить. 7 мая 1944 г. с группой наших ребят мы бежали из плена, достали оружие и стали пробираться к своим. Сейчас я в бригаде у себя, все целуемся и не верим в это счастье. Многих, очень многих нет в живых, но мы о них помним, они отдали свою жизнь за то, что мы сейчас можем спокойно жить».[52]

Соломон Канцедикас 19 мая 1945 г.: «Я уверен, что лучше быть вдовой героя, чем женой труса. Ну, лучше всего, конечно, быть женой честного солдата. Теперь могу тебе прямо сознаться, что пока шла война, я не надеялся вернуться, ведь почти все мои товарищи погибли, а я себя в бою не щадил. И тому, что я вернусь, мы должны быть благодарны, [53] что «просто ты умела ждать».[54]

Цива Файнштейн 24 мая 1945 г.: «Янечка занимался в Ленинградском индустриальном институте, в 1941 г. он должен был уже кончить, когда проклятый Гитлер напал на нашу Родину. Янечка пошел добровольцем в истребительный отряд, был ранен, получил медаль за оборону Ленинграда. Я на днях получила от него письмо что, возможно, скоро приедет. У меня теперь только и осталось жить ради него».[55]

Абрам Райхман 29 мая 1945 г.: «Война кончилась! Сейчас нам ничто больше не угрожает. Уже не думаешь о смерти, которая стерегла тебя на каждом шагу. Как трудно было воевать последние дни! Каждый чувствовал, что война кончается. И каждому хотелось сохранить себя. Поэтому так жутко было идти помереть в последние дни войны. Сколько этих могил разбросано по дорогам и городам Чехословакии, Польши, Германии! Как тяжело досталась нам победа. Об этом может знать только тот, кто пережил это сам».[56]

Окончание

___

[1] L. Smilovitsky. “Soviet Jews write to the Red Army (1941–1945). Creation of a collection of War time letters in the Diaspora Research Centre at Tel Aviv University” (Советские евреи пишут в Красную армию, 1941–1945. Опыт формирования коллекции военных писем в Центре диаспоры при Тель-Авивском университете) // Russkii arkhiv, # 4 (vol. 6), 2014, pp. 236-252.

[2] «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами» — заключительная фраза обращения к советскому народу, которое заместитель Председателя Совета народных комиссаров СССР В. М. Молотов зачитал в 12 часов дня 22 июня 1941 г.

[3] Письмо Нисанеля Мордуховича Левита — Вере Израилевне Тумаринсон в г. Бийск Алтайского края, 11.4.1942.

[4] Письмо Исаака Рафаиловича Кагана — Софье Борисовне Каган в г. Пензу, 28.12.1941.

[5] Письмо И. Р. Каган, апрель 1942. Без точной даты.

[6] «Будет буря, мы поспорим, и поборемся мы с ней»: Из стихотворения «Пловец» (1829) Николая Языкова (1803-1846).

[7] Письмо Давида Шлемовича Пинхасика — Марии Михайловне Вагановой в Казань, 22.4.1942.

[8] Письмо Фроима (Фимы) Гдальевича Паперника — Суре Мееровне Паперник в Новосибирск, Кировский р-н, Южный посёлок, барак №20-а кв. 14, 18.4.1943.

[9] Письмо Д. Ш. Пинхасика, 25.4.1943.

[10] Письмо Д. Ш. Пинхасика, 15 мая 1944 г.

[11] Строки одноименного стихотворения М. Ю. Лермонтова (1837-1841 гг.)

[12] Письмо Ф. Г. Паперника, 23.2.1943.

[13] Письмо Дмитрия Поляка своим родителям в Москву — Юлию Марковичу и Марии Мартыновне, 12.3.1944.

[14] Письмо Д. Ш. Пинхасика, 15.5.1944.

[15] Письмо Льва Николаевича Фонталина — своей матери Эстер Фридзель в Красноярск, 9.5.1945.

[16] Дневник Петра Денисовича Лютых. Запись 10.4.1942.

[17] Письмо Соломона Мейлоховича Канцедикаса — Элишеве Яковлевне Канцедикас, 23.3.1943.

[18] Письмо Элишевы Яковлевны Канцедикас — Соломону Мейлоховичу Канцедикасу, 19.3.1944.

[19] Письмо С. М. Канцедикаса, 10.4.1944.

[20] Письмо Э. Канцедикас, 25.3.1945.

[21] Письмо Д. Ш. Пинхасика, 29.3.1945.

[22] Письмо Л. Фонталина, 9.5.1945.

[23] Письмо Р. Левиной, 9.5.1945.

[24] Письмо Д. Пинхасика, 23.5.1945.

[25] Письмо А. Райхмана, 13.5.1945.

[26] Письмо Натана Моисеевича Воронова — Моисею Абрамовичу Воронову в г. Кострому Ярославской обл., 25.5.1945.

[27] Письмо И. Фруг, 14.5.1945.

[28] Письмо Зиновия Ильича Савиковского — Риве Сосланд в Ташкент, 10.5.1945.

[29] Письмо Н. М. Воронова, 9.5.1945.

[30] Письмо Д. Ш. Пинхасика, 9.5.1945.

[31] М. Б. Ваил, 9.5.1945.

[32] Письмо Л. Н. Фонталина, 9.5.1945.

[33] Дневник А. Т. Лейзерова, запись 8 мая 1945 г.

[34] Письмо Э. Канцедикас 9.5.1945.

[35] Дневник Л. Ратнер, запись 9.5.1945.

[36] Обращение тов. И. В. Сталина к народу 9 мая 1945 г. И. Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза. Москва: Госполитиздат, 1946 г., с. 170-171.

[37] На́тиск на Восто́к (нем. Drang nach Osten) — выражение, появившееся в середине XIX в.

[38] Письмо Михаила (Моисея) Гинзбурга в своим родителям в Баку, 9.5.1945.

[39] Дневник Лии Ратнер. Запись 10.5.1945.

[40] Лев Смиловицкий. Из опыта пережитого, с. 90.

[41] Письмо Инны Фруг, 10.5.1941.

[42] Письмо Лии Левитан, 9.5.1941.

[43] Первая категория — 24 залпа из 324 орудий в ознаменование особо выдающихся событий: освобождения столиц республик СССР и иностранных государств, выход на госграницу.

[44] Вторая категория — 20 залпов из 224 орудий в честь освобождения крупных городов, завершения крупных операций, форсирования крупнейших рек.

[45] Третья категория — 12 залпов из 124 орудий в связи с важными военно-оперативными достижениями (овладение железнодорожными, морскими и шоссейными пунктами и узлами дорог, окружение крупных группировок)

[46] Всего в годы советско-германской войны в СССР было произведено 355 салютов, сопровождавшихся фейерверком разноцветных сигнальных ракет и подсветкой зенитных прожекторов.

[47] Письмо Л. Н. Фонталина, 9.5.1945.

[48] Песня из киноэпопеии «Освобождение» (1968-1972 гг.). Сл. и муз. Михаила Ножкина.

[49] Письмо Элишевы Канцедикас, 4.4.1945.

[50] Письмо Бориса Моисеевича Рывкина — Моисею Григорьевичу Рывкину в г. Богуслав, Киевская область, ул. Ремесленная, д. № 6, 9.5.1945.

[51] Письмо М. Б. Ваила, 9.5.1945.

[52] Письмо Алексея Гинзбург своей жене Анетте, 17.5.1945.

[53] Письмо С. М. Канцедикаса, 19.5.1945.

[54] Слова из стихотворения Константина Симонова «Жди меня́», написано в июле-августе 1941 г.

[55] Письмо Ц. И. Файнштейн из Джезказгана (Казахстан) — Моше-Ноаху Шейнину в г. Сиэтл (штат Вашингтон, США) 27 ноября 1943 г. // Central Archives of the history for the Jewish People in Jerusalem (CAHJP), f. Р275-14.

[56] Письмо Абрама Соломоновича Райхмана — своей матери Дворе в г. Бухара Узбекской ССР, 29.5.1945.

Окончание
Print Friendly, PDF & Email

4 комментария для “Леонид Смиловицкий: День Победы 9 мая 1945 г. глазами современников

  1. В этом году День Победы и День Независимости Израиля один день 9 Мая. Празднуем Победу.

Добавить комментарий для Soplemennik Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.