Памяти Бориса Кушнера (1941‒2019). Часть I

Loading

Драма окончена. Прекратились письма, беседы, не будет ни новых стихов, ни смешных историй. Надо как-то привыкнуть к образовавшейся пустоте. И к тому, что друзья уходят и уходят. Один за другим, как музыканты в финале «Прощальной симфонии» Гайдна…

Памяти Бориса Кушнера (1941‒2019)

Круглый стол
Часть первая
Борис Кушнер (10 декабря 1941 — 7 мая 2019)

Евгений Беркович

Большая потеря для нашего Портала, да и для всей русской культуры — умер поэт, публицист, математик Борис Кушнер, Это был светлый человек, верный друг, обаятельный собеседник, прекрасный музыкант… В наших журналах опубликовано около сотни его текстов, стихов, рецензий, очерков и эссе. Его открытые письма Шафаревичу вошли в историю правозащитного движения в России, его переводы сонетов Шекспира опубликованы в серии «Литературные памятники»… Уходит человек, остаются его дети и тексты. И светлая память о нем у всех, кто знал Бориса Абрамовича.

В последние дни я получаю много писем от людей, которые познакомились с Борисом Кушнером через наш Портал. Борис не пропускал ни одной интересной публикации, старался связаться с автором, высказать ему свое восхищение и благодарность. А потом эти контакты становились постоянными, у Бориса хватало душевной щедрости делиться своими наблюдениями, мыслями, оценками с очень многими корреспондентами. И все его собеседники попадали в поле притяжения его личности, из которого уже не выбраться.

Борис Кушнер и Евгений Беркович

Моя дружба с Борисом продолжалась 15 лет — он начал печататься в наших журналах с 2004 года. Виртуальное общение было очень насыщенным и интересным, но когда мы встретились в Питтсбурге в 2016 году, я смог по-настоящему оценить, какой он многогранный человек. Встречи и разговоры с ним незабываемы. В сердцах многих людей он оставил светлую память. И я его буду помнить всегда.

Виктор Каган

Мы познакомились с Борисом Абрамовичем, когда он начал печататься на Портале. Знакомство сразу переросло в уважение и дружбу. За 15 лет мы о многом успели переговорить в нашем с ним общении и публикациях на Портале. Для меня он был воплощением интеллигентности не только в смысле интеллектуальности, широты интересов, эрудиции и самостояния в этой жизни, но и в том смысле, о котором сказал Алексей Симонов:

«Интеллигент — это человек, чей гуманизм (т. е., уважение к инакомыслию, инакочувствию и инакожитию) шире, чем его собственные убеждения».

Что ничуть не мешало ему собственными убеждениями не поступаться даже в отнюдь не вегетарианские советские времена. Жизнелюбивый и яркий человек — он не гонялся за признанием и славой, не любил паточного преувеличения себя и того, что он делал. Мы особенно много общались в последние его трудные месяцы, когда он понимал, что уходит, и открыто, без столь частых в таких случаях обиняков обсуждали его переживания, связанные с жизнью и смертью. В них не было хныканья и отчаяния — это была достойная позиция человека и мужчины. Потеря друга — переживание личное. Поэтому я позволил себе отойти от стиля некрологического мемуара и вернуться к нашему «Разговору» в 2006-ом году (курсивом даны его стихи, обычным шрифтом — мои). Его уход и то, что мы с ним люди одного поколения, сказался на выборе его стихотворений, касающихся того, о чём мы много говорили последнее время. Он уже не ответит, но это именно продолжение разговора, который будет длиться ещё долго.

1.

Так кружат птицы на заре
Без замысла, без смысла…
А жизнь моя теперь — тире,
И стёрло время числа.
2 августа 2006

Свет опаловый рассвета,
тихое мерцанье рос
и неслышного ответа
шепоток на твой вопрос.

Дат скупые берега.
Между ними мостик тонкий
и скользящая дуга
радуги по хрупкой кромке.

2.

Так бы душа и пела… —
Хоть не умирай…
8 июля 2006

Пела бы душа и пела
то пичугой, то трубой,
то отважно, то несмело,
то бессонной ворожбой,

как тогда — в начал начале,
где рождается глагол,
на заброшенном причале
пел о вечности щегол.

3.

«Б-жия коровка,
Улети на небо,
Принеси нам хлеба»… —
………………………..
Принеси покой…
14 июня 2006

По тонкой ниточке дыханья
скользнёт с ладони в синеву
трепещущее упованье
на сень покоя наяву.

4.

Я мигом был. Небесным телом.
В июньском небе искры нить
Над нашим веком оголтелым,
Что довелось мне пережить.
10 августа 2002 г.

Будто век наш нескончаем,
Будто утро — не закат…
24 июля 2006

Вечность мига и вечности блик.
Краткий выдох протяжного вздоха.
Над упавшей звездой повилик
насадила шальная эпоха.

И пылает кровавый рассвет,
и роса на глазах у заката,
золотой зацветёт горицвет
и сердечное бьётся стакатто.

5.

К закату небо голубей
И легче спорить с болью.

30 июля 2006

Ещё пламя свечи, не хромая,
бродит тенью по белой стене
и душа, свою боль унимая,
отражается в мокром окне.

Голубое становится синим,
синева погружается в тьму.
С болью мы по сто грамм опрокинем,
а за что — я и сам не пойму.

6.

Жизнь была так хороша,
Что умереть не жалко.
20 мая 2003

Я бы и не умирал нипочём —
жил бы да жил, то смеясь, а то плача,
если бы смерть не жила за плечом,
следом не шла, то ворча, то дурача.

Ну, а окончится жизни считалка,
ляжет под ноги немая стезя —
жизнь была так хороша, что не жалко
и умереть, коль иначе нельзя.

7.

Как быстро век мой отсверкал, —
Как будто бы и нé жил.
15 сентября 2006

Скользят по небу облака
и слёзы по щеке,
и дарит мне тепло рука
твоя в моей руке.

И в строчки просятся слова,
струится речи нить.
А я как будто сызмальствá
лишь начинаю жить.

8.

И эти сны со старой дачи,
И память, рвущуюся прочь…
4 августа 2010

То журавлик, то синица,
то в руках, то в небесах,
и кукушечка в часах
накукует, что приснится.

Накукует, нагадает,
скажет правду и наврёт,
но едва ли угадает,
что мне память принесёт.

Память будущего плачет.
Память прошлого поёт.
Время всё переиначит,
всё поставит в свой черёд.

9.

Мои кустарные стихи… —
Внимай, кустарник придорожный! —
Я твой поэт неосторожный…
5 августа 2010

Не гнался он за рифмой меткой,
Он просто пел, как только мог.
1 сентября 2011

Это счастье подённой страсти —
быть у Слова в свободной власти,
немоту отливать в слова,
пусть и слышны они едва.

Эта мудрость негромкой речи
словно руки друга на плечи,
эта мера живой простоты,
что с самим мирозданьем на ты.

Пой, как можешь, и будь что будет.
Кто услышит, тот не забудет,
когда ты уйдёшь, как строка,
в проплывающие облака.

10.

Не умирай, играй, скрипач,
Из облака забвенья.
15 сентября 2010

Надежды наши зыбки.
Давай настроим скрипки
и словно канифолью
смычки огладим болью.

Смеялись и тужили,
и, как могли, так жили.
Уйдём и не воскреснем,
но отзовёмся песней

на всё, что было с нами,
став помнящих нас снами.

11.

Каждый прощается
С собственным веком.

15 июля 2018

И прежде, чем пятак на веки,
оглянешься — в каком я веке
с такою страстью вековал
трагедию и карнавал?

Воспоминанья снимешь с полок —
чем век недолгий был так дорог,
кому, чему сказать прости
в начале вечного пути?

12.

Так жизнь кончалась. Фугой Баха.
Совсем неплохо для конца.

13 октября 2018

Книга закончена. Точка в конце.
Слов не найти и нужны ли слова?
Вечный покой на уснувшем лице.
Нас разделяет живая трава.

Даты на камне. Память в душе.
Тени былого. Печальный эскорт.
Солнечный отблеск на голыше.
Баховской фуги последний аккорд.

13.

Всё, что не было, было,
а что было, прошло,
улетучилось, сплыло
и быльём поросло.

Золотушного детства
золотая пора.
И на память, в наследство
жизнь бедна да щедра.

На плечах коромысла
два дырявых ведра
полных смутного смысла
и игры в чур-чура.

От любви до печали
вздоха хрупкий вершок.
На последнем причале
выпьем свой посошок.

Здесь мы были и сплыли,
и уходят в песок
звёздной искорки пыли,
холодящей висок.

Исанна Лихтенштейн

Камешек памяти

Предложение доктора Евгения Берковича поделиться воспоминаниями о Борисе Абрамовиче Кушнере вызвало естественное желание рассказать то немногое, что знаю и не забываю.

Знакомство с Борисом Кушнером (виртуальное, к сожалению) произошло совершенно случайно. Однажды услышала по радио о работе неизвестного мне в то время Бориса Кушнера «В защиту Антонио Сальери». Упоминание Сальери и Моцарта насторожило. Дело в том, что в 1972 году мой отец, профессор Ефрем Исаакович Лихтенштейн, опубликовал в журнале «Знание — Сила» статью «Отравил ли Сальери Моцарта». Прошло много лет. В 1973 году отец ушел из жизни.

С помощью интернета удалось разыскать Бориса Абрамовича, переслать очерк отца. Ответ к моему удивлению пришел мгновенно. Этот день сохранился в памяти не только доброжелательностью, но и уникальной способностью Бориса Кушнера действовать незамедлительности. За один день он прислал четыре письма, отвечал на вопросы и задавал встречные. При этом давал советы. Посмотрев мою книгу, неожиданно переслал ее Евгению Михайловичу Берковичу с теплым напутствием. Началось сотрудничество с Порталом. По тому, как быстро пригласил публиковаться Евгений Беркович, стало понятно, насколько важно мнение Бориса Абрамовича. И это все за ОДИН ДЕНЬ!

Так с 2011 года установилась регулярная переписка и да будет позволено сказать, общение, дружба с этим замечательным человеком.

Он живо, заинтересованно реагировал на проблемы и достижения членов семьи, радовался поступлению внучки на докторат в Йельский университет. Знакомство, повторяю, оставалось виртуальным!

Был добр и щедр на похвалы.

Трепетно относился к людям, друзьям. Отклик на смерть Иона Дегена, которого мы оба знали много лет.

Так,30 апреля 2017 года Борис Абрамович писал:

«… И мне Ион Лазаревич казался несокрушимым. Печальный день. Виктор Каган положит (уже положил) от меня камешек… Вечный мир его Великой Душе. Вы послали Ваше Прощальное слово Берковичу? Его должны прочесть многие. Храни вас всех Б-г. Обнимаю.»

В Борисе Кушнере поражал талант не только поэта, но ЧЕЛОВЕКА.

Помню, как он сердечно отозвался на смерть нашего пса, известного ему по присланным фотоснимкам. Написал щемящие стихи его памяти.

Не припомню, в каком году Борис Абрамович болезненно отреагировал на достаточно резкие отзывы на одну из своих публикаций. Огорчило его особенно молчание друзей. Может быть, и не стоило об этом писать…

Порой скупо, не углубляясь, но писал о нездоровье. В последние два года почти в каждом письме. В конце 2018 года написал о «драматическом изменении» в состоянии здоровья.

Продолжал публиковать стихотворные подборки, что утешало, позволяя надеяться на лучшее.

Математик, поэт, эссеист! Человек Ренессанса! Оказываются, бывают такие и в наше время!!!

Привожу стихи Кушнера из писем ко мне:

Со Старостью наедине
Мой разговор негромкий. —
На небе я или на дне —
Пускай решат потомки.

Я был добром, ничем иль злом —
Не мне судить об этом, —
Не брежу маршальским жезлом,
И не зовусь поэтом.

Я сед, и Старость — не газель,
Но мы вдвоём не тужим. —
Я рад Вам, мадемуазель,
Поговорим по душам.

Пусть смерть крадётся, как шакал,
Врачей печальны речи. —
Я поднимаю мой бокал
За чудо нашей встречи.

А если уж на то пошлó,
Всё это пóшло до безумья, —
И всё же жив, свой воз везу я,
И перебитое крыло

Не тороплюсь нести к хирургу, —
Оставим жалобы придурку —
От Б-га — времени пурга,
А в ней плетёт свою мазурку
С косою чёрная карга.
…………………………………………….
Гармошки визг по переулку…

21 января 2006, Pittsburgh

DUM SPIRO, SPERO

Азартно dum spiro, spero
Вдруг сорвалось с пера. —
По всем векторам репера:
«Умирать не пора»!

Вóрон, твой карк напрасен,
Чёрный пророк, замри! —
Я расцветаю, как ясень,
Роза зари.
Смерти серая ересь,
Хоть весь мир разори! —
Я дышу и надеюсь,
Как зимой снегири.

22 октября 2006, Pittsburgh

Из моего отзыва на публикацию «Избранных стихов»:

Стихи Бориса Кушнера не читаются залпом. Хочется остановиться, оглянуться, вдуматься. Вспоминается жизнь вся » вся в мечтах прожитая». Понимаю, почему благодарные читатели обильно цитируют, лучше не скажешь.

Талант непреходящ!

Ваши публикации радостны, несмотря на разлитую в каждом слове грусть.

Сто ли, тысяча чертей —
Над стихами не потей.
В печь перо, в очаг тетрадь —
Время вещи собирать.

Из письма Бориса Абрамовича 25 июля 2014 года:

С волнением прочёл очерк о Цветаевой! Какой талант и какая судьба! Обязательно ли талант включает в себя — страшно сказать — жестокость, бесчувственность? Меня в своё время поразили разрывы — категорические, без всяких попыток смягчения — разрывы Марины со своими влюблённостями. В одном случае она даже требовала назад какую-то куртку. Такое ощущение, что люди для неё существовали абсолютно не сами по себе, а лишь в соответствии с их местом в её мире. В какой-то мере это верно для всех, но в случае таланта приобретает гипертрофированные формы. Страшную цену заплатила Цветаева за своё дарование… не дай Б–г…

О Лесе Украинке я не знал почти ничего, тем пронзительнее воспринимался Ваш рассказ о ней. И тоже — что за судьба!..

Вот очень старое моё стихотворение. Сегодня я был бы куда мягче по отношению к Пастернаку.

ПАМЯТИ МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ

В молчанье твоего ухода
упрёк невысказанный есть.
Б. Пастернак

Над городом Елабуга
Облака и радуга,
Дождь грибной и солнце
В низкие оконца.
А к утру сырая мгла
Отпускает купола —
Будто для Марины
Звон плывёт старинный,
По всему приволью
Утро стынет болью… —
Бедный мальчик,
кровь твоя…
Плачь,
родимая земля,
Ведь уже не спросишь
С тех, кого ты носишь…

* * *

А тот, кто был тебе так мил,
Кто всех людей живей,
Среди заброшенных могил
Не отыскал твоей…

В чужих руках
качался, плыл
Постылый серый гроб,
И он крестом не осенил
Твой вдохновенный лоб.

Последний твой утерян след,
И стёрт последний знак,
И серебристый снежный плед
Укрыл могильный мрак…

О, если б дал Г-дь ему
Мгновенье,
чтоб прозреть,
Чтоб вкруг тебя
раздвинуть тьму
И опрокинуть смерть,

Чтоб не искать
чужих Голгоф,
Чтоб слышать ближний стон, —
Но не вернёт своих долгов
Давно уснувший — он.

И ты не выйдешь по росе,
Чтоб встретить первый свет, —
Так Моцарт спит, и Моисей,
И воскресенья — нет.

Ты шла домой во власти сна,
Припасть к родной земле…
Так помнит пусть тебя она
В верёвочной петле.

5 декабря 1987, Москва

И ещё письмо:

Дорогая Исанна!

Прочёл Вашего «Булгакова» не отрываясь. Замечательная по композиции и по интонации вещь. Булгаков разыскивал свою первую от Б-га жену перед смертью? Думаю, душа его всегда болела о ней, о первой любви… Иначе и быть не может. Умирание любви — трагедия трагедий.

Бессовестный март и бессоницей ранней
Смертельные краски сползают с лица.
Из всех умираний любви умиранье
Не дай тебе Б-г досмотреть до конца…

Самуил Кур

 Самуил Кур Мне посчастливилось в течение нескольких лет общаться с Борисом Абрамовичем. И хотя наше общение было виртуальным, но — открытым и доверительным. Обменивались мнениями, делились впечатлениями, обсуждали наши публикации на Портале. У нас нашлось немало точек соприкосновения, и нередко наши взгляды совпадали.

Регулярные поэтические «отчёты» Бориса всегда были в центре моего внимания. Меня поражала его активность в восприятии мира, его умение увидеть и выразить обычное, казалось бы, явление так, что оно становилось не только Поэзией, но и размышлением. Философией бытия. Примеров тому можно привести бесчисленное множество. Вот один из них.

Пёс подвывал сирене за окном. —
По сердцу шрам от звукового зелья.
Так в чёрный час зимой приснится гном, —
С мешком костей встаёт из подземелья.
Ну, что ты, пёс, о чём твой плач, чудак?
Тебе ведь рай без лишних слов и справок.
Но видит Б-г — нам не понять собак,
Да и самих себя нам не понять вдобавок.

1 августа 2016 г., Route 22, East

Когда Борис Абрамович откликался на мои публикации, это всегда было интересно, потому что являлось отзвуком его потрясающей эрудиции. Казалось, он знал всё и всех. В эссе о Дине Верни я рассказывал, как спасали евреев из оккупированной Франции — через горный перевал в Испанию. И Борис тут же мне написал, что о переходе в Испанию Верфеля и Альмы Малер читал в её мемуарах.

На «Оскара Строка» последовал следующий комментарий:

«Кстати, в youtube была виртуозная фантазия для фортепиано с оркестром на тему “Мурки”».

В моём очерке о Я. Корчаке сообщалось, что до революции имения Пилсудских и Дзержинских в Польше были рядом, и Юзеф П. и Феликс Д. кончили одну и ту же виленскую гимназию, а уж потом их пути разошлись. Отклик Бориса прозвучал совершенно неожиданно:

«Отозвалась и моя персональная память, из неё выплыла ситуация несколько комическая. Когда-то в Москве я занимался математикой с правнуком Дзержинского, сыном Феликса Яновича. Последний был, сколько я припоминаю, биологом, и достойнейшим человеком. Мальчик тоже бы способным молодым человеком, прекрасно воспитанным. И, кстати, в профиль весьма напоминал своего знаменитого предка. Трудность возникала, когда Ф. Я. звонил мне справиться об успехах своего сына. Разговор начинался с неизменной формулы: «Здравствуйте, Борис Абрамович, это говорит Дзержинский». Я напрягался до холода в позвоночнике, чтобы не ответить «Здравствуйте, Феликс Эдмундович» вместо «Феликс Янович».

Высказывал Борис в нашей переписке и очень серьёзные вещи. Его волновало, куда мы все движемся в этом неустойчивом мире. Он видел ситуацию так:

«Если коротко ­— по-моему, корень умирания западной цивилизации в феминизации, вырождении белого мужчины. Соответственно, маскулинизации женщины. Печальный противоестественный процесс».

И вспоминал:

«Что касается e и π, то я помню, как загорались глаза студентов, когда я писал на доске формулу Эйлера (еπ i=–1) и произносил речь о мудрости, гармонии и единстве нашего мира, выраженной в немыслимой красоте этой формулы. Увы, эти дни позади.»

Он замечательно читал свои стихи. В 2007 году его сын снял небольшой фильм «Борис Кушнер. Семь стихотворений» (приводится в конце данной публикации — ред.). В нём звучат эти стихи, в авторском исполнении, на фоне пейзажей Сан-Франциско и окрестностей, под звуки классической музыки.

Как-то я заметил, что перевод — штука очень сложная, причём иногда даже для родственных языков. В знак согласия Борис привёл свой пример:

«Читаю перевод (Зенкевич) стих. Мицкевича «К М.». По памяти:

Прочь с глаз моих, послушаюсь я сразу
Из сердца прочь и сердце равнодушно
Забудь меня совсем, нет, этому приказу
Не может наша память быть послушна…

Я просто подскочил на этом «равнодушно». Ну, не мог Мицкевич так сказать.»

Это потрясающее замечание. Одно слово! — и уверенность, что не мог польский гений его применить. Это безупречное чутьё Поэта, чувство слова, которое привело Бориса Кушнера к созданию высоких образцов перевода, таких, как сонеты Шекспира. Это дар — воспринимать слово — не только его звучание, не только — комфортно ли ему в окружении слов-соседей, но и его этическую наполненность, его соответствие духу и настроению автора оригинала.

Борис Абрамович был и остается прекрасным поэтом, выдающейся личностью, светлым человеком. Последнее время он тяжело болел. Он понимал, что его ждёт впереди. И писал мне, что болезнь не оставляет ему никаких шансов. И всё-таки —

«Но — dum spiro spero».

Да, он надеялся. У него были ещё творческие планы…

В наши годы встретить единомышленника, друга — это подарок судьбы. И для меня его уход из жизни — невосполнимая потеря.

Шуламит Шалит

Утром 8 мая не стало поэта и моего дорогого друга Бориса Абрамовича Кушнера.

Он знал, что уходит, и я об этом знала, но новость сокрушительная… И это в день памяти павших, и горит с вечера поминальная свеча, и по радио пронзительные рассказы!

Полдня просидела в оцепенении. Потом нашла нашу переписку почти в 20 лет… И последние письма… Он хотел, чтобы молитва за его здоровье вознеслась под израильским небом! Сказал мне имя своей мамы, а я ему кириллицей написала молитву, после которой называю имена, гуляя по глобусу…

«Боря, — писала я ему 2.11.18, — Ты — единственный в мире, кто придумал называть меня Сулико а-якара, по твоему предложению мы перешли на “ты”, мы написали друг о друге на портале Е. Берковича, и 25 лет дружбы позволяют мне называть тебя и осознавать “дорогим человеком”! Отзовись пожалуйста, ШШ.»

27.12.2018:

— Сегодня я читала твои стихи в интернете, совершенно изумительные, начиная со стихотворения с эпиграфом Ахматовой…

— Сулико, а-якара, спасибо. Я очень серьёзно болен, и лечение разрушительно. Мне трудно написать даже это небольшое письмо. Надеюсь, что у Тебя лучше… Обнимаю с любовью…

И в тот же день, 27.12.2019:

— Сулико, а-якара, бесконечное спасибо. Положение моё не простое… В общем, «Измучась всем, я умереть хочу». Храни Б-г всех Твоих близких и Тебя… Счастливого Нового Года…Целую…

Мыслями и сердцем с Вами, дорогие и давно для меня родные Марина, Юля, Саша… Он очень любил Вас… Ш. Ш.

В тот же день, 8.5.19, пишу проф. С. Бирюкову:

Вчера пришла весть, что горе у очень близкой мне Лены Аксельрод: скончался ее муж Фритио́ф Яхилевич.

Сегодня новая печаль: ушел Борис Кушнер!

Весь день опять такой сумбурный. Слезы из-за Бори, читаю нашу переписку… И вдруг шум в квартире. Встаю из-за компьютера…

Бегу с мобильником в руках в коридор.

Вижу: большой голубь (как маленький коршун) распластан на стекле, забыла в спешке очки, и не сразу поняла, что он бьет крыльями не снаружи, а изнутри, он уже в комнате…

8.5.19 От С. Бирюкова:

— Но это была у вас не птица, Шуламит, — это Борина душа с Вами прощалась…

Когда-то я получил от Виктора Жука из Москвы известие о трагической гибели изумительно, неправдоподобно хорошего человека, нашего общего друга, Саши Петрова.

Электронную почту с этим сообщением получил вечером в Сде-Бокeр, в Солнечном Центре. Помню как сейчас: вечер в Северном Негеве, это сообщение и час автобусом через предзакатную пустыню в Беэр-Шеву.

Мимо плывут голубеющие холмы, а перед глазами это известие, Сашино улыбающееся лицо из нашей последней встречи, и стихотворение незнакомого мне тогда Б. К.

Вот это стихотворение. Невероятно — 22 года прошло уже! А боль — так свежа!

Теперь боль удвоилась. Это же — буквально и о нем самом, о Боре!!

Борис Кушнер
Памяти Саши Петрова

Пусть слово будет, как венок, —
Я проводить его не смог,
Не смог и встретить.
Мир тесен и Г-дь Един,
Но каждый, как Звезда, — один —
На свете.

Подонки вылезли из кож,
Чтоб сеять ненависть и ложь,
Месить болото.
А он ушел. Метель и мрак.
И, Б-же, страшно станет как —
Без Дон Кихота.

Что ж… Времени не подлежа,
Свети, Небесная Душа,
Из вечной воли. —
Разлука ведь не на века,
А жизнь рвется, как строка. —
В слезах и в боли.

12/22/97 Pittsburgh

От проф. С. Бирюкова:

— Уходят лучшие! Всего Вам самого доброго, Шуламит,
Сергей.

11.05.2019:

— Доброе утро, Шуламит!

Покинувший нас Борис Кушнер стал нашей с Вами первой общей потерей, во всяком случае, первой явно осознанной как общая — он был нашим с Вами другом.

Поэтому я решаюсь послать Вам свой текст. Это не эпитафия. Это — продолжение разговора с ним.

Вариация 1

«Как просыпаться неохота…»
Борис Кушнер
23 января 2016, Pittsburgh

На свете есть такие птицы,
Что умирают на лету,
Что, не успев еще родиться,
Уже стремятся в высоту.

Не просчитать их траекторий,
Летален дерзкий их полет.
А им бы — срочно в санаторий,
Иначе сердце подведет.

На свете есть такие люди —
Они, от зависти дрожа,
Об их полете веско судят,
Живя в позиции Ужа.

А большинство — ни те, ни эти.
Они, вздыхая тяжело,
поставят в память им Крыло:
«Жаль! Ретивое подвело…»

Дробинку в сердце — кто заметит?

Вариация 2

«И, Б-же, страшно станет как —
Без Дон Кихота.»
Борис Кушнер
22 декабря 1997, Pittsburgh

Как трудно быть меж левых — правым,
Жить в полный рост среди ужей,
Слагая гимн зеленым травам
Меж в сердце метящих ножей.

Быть Гулливером, Дон Кихотом
Средь лилипутов, санчо панс,
Мирским внимая их заботам,
Когда на жизнь потерян шанс.

Враг промолчит. Друзья заплачут:
«С ним было просто и легко…»
Высок Монблан его стихов,
а он — над ним, меж облаков.

С дробинкой в сердце. Путь — лишь начат…

Негев, 11.5.19

Владимир Фрумкин

«МЕРКНУТ В ТЕАТРЕ ЛЮСТРЫ…»
Прощаясь с Борисом Кушнером

Драматургия наших отношений с Борисом напоминает Шестую («Пасторальную») симфонию Бетховена. Плавное, безмятежное течение музыки там внезапно прерывается зигзагами молний, раскатами грома и шквальным ветром. 4-я часть симфонии так и озаглавлена композитором: «Гроза. Буря». В 5-й, финальной части в природу возвращаются свет и покой.

Владимир Фрумкин и Борис Кушнер, Вашингтон, июнь 2007

Буря, которая едва не привела к нашему разрыву, разразилась по моей вине. Не продумав как следует все «за» и «против», я предложил Борису устроить публичный диспут о советской массовой песне. Он легко согласился. Наша полемическая переписка была опубликована в 2008 году в двух номерах «Заметок по еврейской истории» — пятом (96) и седьмом (98). В ходе полемики к официальной песне добавилась неофициальная, «бардовская», по поводу которой у нас тоже были кой какие разногласия. Диспут постепенно переходил в перепалку, градус спора приблизился к точке кипения — и мы решили его завершить формулой let’s agree to disagree. Иными словами, признали, что переубедить друг друга не удалось. И добавили, что различие во взглядах на некоторые явления культуры никак не скажется на наших добрых отношениях.

К сожалению, разбушевавшиеся страсти утихли не сразу, мы то и дело возвращались к нашему спору, приводили новые доводы, факты, аргументы. Увы, «последняя туча рассеянной бури» еще долго висела над нашими головами, аж до 2011 года, когда произошла новая вспышка. В моих воспоминаниях о Льве Лосеве (августовский номер «Семи искусств») я привел Борино нелицеприятное высказывание о нелюбимом им Иосифе Бродском. Затем процитировал реакцию Лосева на эти слова. Имя автора высказывания я не назвал, но Борис решил, что его легко опознают и обиделся всерьез. Но, к счастью, не надолго. Травма зажила. Висевшая над нами туча как-то сама собой рассеялась, вернулось былое тепло. Вновь потекли электронные письма, а с ними долгожданный обмен новостями, мыслями и текстами — своими и чужими. Возобновились телефонные беседы, длившиеся обычно не меньше часа. Большую их часть занимали Борины истории из жизни музыкантов всех времен и народов. Его память хранила бесконечное множество забавных и пикантных эпизодов, сцен, высказываний, которых я, как правило, не знал: в консерватории нам их не рассказывали…

В последние годы в его письмах и разговорах все явственнее слышался минор, все отчетливее звучали прощальные мотивы. «Кончается жизни драма» — вырвалось у него еще 10 лет назад, в стихотворении, явившемся ему (как и многие другие его стихи), когда он сидел за рулем своей машины:

Глаза мои стали тусклы. —
Времени вес.
Меркнут в театре люстры.
За-на-вес.

И всё же шепчу упрямо,
Пишу, карандаш кроша:
«Кончается жизни драма,
Но как была хороша»!

13 июля 2009, Route 22, East

Драма окончена. Прекратились письма, беседы, не будет ни новых стихов, ни смешных историй. Надо как-то привыкнуть к образовавшейся пустоте. И к тому, что друзья уходят и уходят. Один за другим, как музыканты в финале «Прощальной симфонии» Гайдна…

Александр Клековкин

Александр КлековкинВЕЛИКИЕ ОСОЗНАЮТСЯ … КОГДА УХОДЯТ
(разговор по дороге …)

Я весь излом, конфликт, причуда,
Я — одурь, мака маковей. –
И если снится мне Иуда,
То непременно Маккавей.
Я — бунт в манжетах Гумилёва,
В жабо сиднейский кенгуру,
И если вдруг не хватит слова,
Я задохнусь, взорвусь, умру.
(1 октября 2015 г., Johnstown)

Дорогой Борис, … видите: я, наконец, обратился к Вам так, как Вы настаивали — по имени, а не по имени-отчеству… Помните, когда Вы предложили это в первый раз и увидели, как я внутренне сжался (Вы всегда были, как рентгеновский аппарат, все понимающий и предугадывающий), Вы тогда сказали: «Что не можете? Вот так и я, никак не мог назвать Шварца — Исаак, а не Исаак Иосифович. Он настаивал, а я все время изворачивался, находил какие-либо косвенные варианты, чтобы избежать прямого обращения»…

Я тоже не мог, единственно иногда в переписке писал — Борис А. Так у нас и повелось: если я к Вам по имени-отчеству, то и Вы ко мне так же, а если я — Борис А., то и Вы — Александр Я. … Очень редко Вы называли меня Саша, и это было так тепло и приятно. Помню как это было в первый раз «Саша, Вам можно больше ничего не писать», — сказали Вы, прочитав моё стихотворение «Идиш»[1]. Сейчас же, когда Вы невероятно отдалились, я обращаюсь к Вам — Борис, чтобы стать поближе…

Я только что проехал возле опустевшего здания, где Вы снимали небольшой апартамент. Почти 20 лет тому, я получил работу в этом незнакомом городе — Johnstown, запечатленном Вами в сотнях стихотворений. В городе, где Вы провели большую часть жизни, преподавая математику в филиале Питтсбургского университета, выезжая домой в Питтбург на выходные. В первые дни в этом городе я чувствовал себя «на краю Ойкумены». И можете представить, как я обрадовался, когда менеджер комплекса, показывавший мне апартамент, сказал: «Кстати, на втором этаже живет русский»… Как русский! Побежал наверх и увидел на бумажке под пластиком, написанное карандашом от руки — «Б. Кушнер»… на стук никто не отозвался. На просьбу о Вашем телефоне менеджер ответил, что только, если он не значится, как частный и, полистав свою амбарную книгу, дал мне номер.

«Добрый вечер! Я … вот … недавно… хотел бы с Вами…», — возбужденно залепетал я. И холодным душем прозвучало Ваше: «Знаете, я человек не общительный, не компанейский, … но я дам Вам телефон, где Вам будут рады». Ах, как я негодовал такому ответу… Вы уж простите. Но Вы оказались правы. На мой звонок последовало радостное приглашение в гости.

Так я познакомился с замечательными людьми — Анатолием и Ниной Примак, и мамой Нины — 80-летней по тем временам Марией Наумовной. А вскоре, мы с женой откликнулись на их просьбу пожить с Марией Наумовной у них:

В московском домике, в американской дали
Я проживу, нежданно, две недели.
Ему хозяева здесь тридцать лет отдали,
Они в Москву недавно улетели,
Где тридцать лет тому с Лубянки глас:
Страна Советов — не для вас!

Уже позже, от бывшего мужа Вашей дочери Юлии я узнал, что это именно они и перетянули Вас с семьей в Штаты и помогали освоиться в новой жизни… В этом доме все было на российский уклад, а в библиотеке фотографии близких друзей: вот Юлий Ким — один из первых правозащитников, подписавший обращение «К деятелям науки, культуры, искусства»[2], вот Наум Коржавин, которого они приютили у себя в Бостоне в первое время после высылки в Америку, и которого ласково называли Эммочка…

В этом гостеприимном доме я и познакомился с Вами, и сразу был вовлечен в Вашу, светлую, магнетическую, энциклопедическую ауру — ауру доброты, юмора, дружелюбности. Так начались наши встречи:

Вот дом, подъезд, звенит звонок…
И дверь открыли для меня и мудрость и поэзия!

Извините, Борис Абрамович, я отвлекся. Я уже выехал на ВАШУ дорогу — Road 22. Любому мало-мальски знакомому с Вашим поэтическим творчеством она хорошо знакома. Вы всегда были очень щепетильны в том, когда и где «произошло» стихотворение: «Место и время очень важны для меня», — говорили Вы.

На этой дороге Вы написали сотни, если не тысячи стихотворений. Здесь каждый километр, каждый поворот связан с ними, причем, во все времена года. Эти стихи рождались от увиденного на обочине зайца, от случайного зимнего заноса, от дождя, молнии и т. д., и т. п. И каждое из них не о зайцах, молниях — почти каждое несет глубокую философскую мысль… Каждое из них Вы фиксировали в памяти, чтобы, приехав на место, материализовать в компьютере.

Я думаю, что придёт время и Вашим, Борис Абрамович, творчеством заинтересуются серьезные исследователи и будут защищать диссертации. Тем Вы им предоставили предостаточно: вот, например: «Отличительная особенность стихов, написанных в движении», «Природа в творчестве Бориса Кушнера, как связующее с философией мироздания», «Проникновение в суть оригинала, как основа перевода» и многое другое.

Кстати о переводах.

Ваши переводы сонетов Шекспира вошли в энциклопедические издания, критики отмечают, что их точность и адекватность превосходят Пастернака, Маршака и других (например, сонет 66). Не так давно Вы откликнулись на предложение перевести Теннисона для очередного академического издания: «Там много серьёзных конкурентов», — сказали Вы и в Ваших глазах сверкнул задорный огонек,… и мы уже знали, кто выйдет победителем. Так оно и случилось, три Ваших перевода заняли достойное место[3].

Из разговора с Вами я узнал, что переводы, если ими заниматься серьезно, это не только проникновение в авторский текст, но и опасное для жизни дело: «Например, 66-ой Шекспира, — говорили Вы мне, — да я вчитывался в оригинал, читал другие переводы, подстрочники. Потом начиналась умственная работа. Она могла, не прекращаясь длиться целый день независимо, чем ты в это время занимаешься, а когда эта работа заканчивалась — сам перевод и его запись занимали минут пятнадцать-двадцать… Но однажды я понял, что надо остановиться: проникновение в чужое «я», знаете, чревато». Услышав это, я не стал задавать вопрос, почему Вы перевели всего двенадцать шекспировских, отстав в этом деле от других, более плодовитых.

Дорогой Борис, я понимал, что отрываю Вас от непрекращающегося труда Вашего, как выразился Ваш сын Александр «ненасытного разума». Но Вы, почему-то благосклонно относились к моим визитам и даже написали отзыв на мою Азбуку: «Борис Абрамович, ну Вы и дали, мне просто неудобно», — воскликнул я. «Да что думал, то и написал», — был ответ, и действительно, с какой стати Вы стали бы мне льстить. А еще Вы подсказали припев к моей песенке «Нотки», которую Вы сразу наиграли на пианино. Я был польщен, вспомнив запись Вашей виртуозной игры на рояле: «Да это же был рояль Владимира Горовица, не смог удержаться», — пояснили Вы.

Помню, как в очередное посещение, увидел на пианино партитуру с надписью:

«… с надеждой на снисхождение (!), Исаак Шварц».

На мой удивлённо-восторженный взгляд Вы, смущённо ответили: «Да, вот недавно получил». Вы были дружны с композиторами и музыковедами, всегда были окружены музыкой, многие Ваши стихи ею пронизаны, кстати, это еще одна тема для диссертации. Ваши стихи уже звучат во многих песнях[4] и их будет всё больше и больше.

В наших разговорах меня всегда удивляла Ваше спокойное иногда очень критическое и безпиететное отношение к великим именам будь то хоть Нобелевский Лауреат. Вы знали, что Вас не очень-то знает «прогрессивная общественность», не то, что Вашего однофамильца, ленинградского поэта Александра Кушнера, к поэзии которого Вы относились с уважением. Но неизвестность Вы воспринимали философски спокойно. Помню, как Вы снисходительно отнеслись к фразе тёзки по поводу стихотворения с иронией о неизвестности: «Ничего, пишите, и у Вас все получится», — процитировали Вы его… «Но я ничего не имею против, он профессионал, а я любитель, — и, помолчав, добавили, — и графоман». А на мое: «Так выходит, что графоман не ругательное слово?» ответили: «Конечно, нет. Кто бы стал писать «Анну Каренину», с какой стати… для этого нужен определенный импульс».

С Вашей фамилией связан и еще один эпизод. Гостили у меня Рената и Евгений Олевские: Женя — профессор Калифорнийского Университета, а Рената — одна из звёздочек в бардовской песне. Заметила Рената книжку на журнальном столике, взяла, да как вскрикнет: «Какой ужас!». Я, в недоумении: «Что такое, Рената?» А она отвечает: «Ну как же — Кушнер! Это же для поэта как… как Иванов!». Не нашелся тогда я, что ей ответить. Теперь бы сказал: «Так и Пушкин — не такая уж редкая фамилия».

Думаю, что Ваша независимость в суждениях основывалась на понимании и ощущении заложенного в Вас особого глобального восприятия мира, обычно говорят — интеллекта. Подтверждение этой моей мысли звучит и во фразе: «Таланты сбиваются в кучу. Гений парит одиноко», и во многих других произведениях, например:

И всё же тянешься руками
К пунктиру в заоконной мгле, —
Как горько жить под облаками
Земных земнее на Земле…[5]

Кстати, и «Земных земнее», и многое другое — вклад в русский язык, и это еще одна тема для исследования.

Интересно, что Вашу запредельность отметил и Александр Моисеевич Городницкий. Как-то он, аккомпаниатор Борис Аронсон и я ожидали начала его концерта в городе State College, а у меня случайно была Ваша книжка «Эхо эпохи». Помните, я позвонил и спросил, могу ли подарить её Городницкому: «Конечно подарите!», — воскликнули Вы. И вот, Александр Моисеевич углубился в чтение. Прошло минут пятнадцать: «Какой одинокий человек», — вдруг произнес он. И на мой удивленный вопрос, как он это определил, ответил: «Но ведь это видно из его стихов!» Вот так произошло ваше знакомство.

Потом он согласился с Вашими замечаниями к его книге: «Он же подводник, как он мог написать, что при всплытии закипает кислород! Азот закипает», — горячились Вы. И еще о корабле, не то 18-го, не то 19-го века (не помню название), который А. М. Г. отправил то ли не в то море, то ли не в ту битву: «Но это же происходило тогда-то, а корабль был спущен на воду тогда-то, и участвовал в …», — удивлялись Вы… Но это уже о Вашей непостижимой памяти, хранившей совершенно невероятные знания. Здесь и мгновенные цитаты из Лермонтова или Бродского и многое другое. Поражали так же и неординарность, и пытливый ум, что подтверждает такой шуточный эпизод: «А знаете, я знаю вес моей диссертации! Я взвесил бумагу до печати и после, и вычислил!», — задорно сообщили Вы.

Ощущая эту Вашу глобальность, стал я прощупывать возможности выдвижения на… . Одно из требований — наличие отзывов профессиональных литературоведов и Вера Зубарева (соавтор одной из Ваших книг[6]) горячо эту идею поддержала. Но там оказались и другие непреодолимые условия. Ах, Борис Абрамович, Борис Абрамович, были бы Вы социально активным — засияли бы в ряду нобеленосцев!

В общении ощущалась и совершенно особая Ваша сопричастность с миром, отраженным в Главной Книге. Причем, не столько е ее народом, сколько с её Автором. К народу Вы были достаточно критичны, особенно, когда это касалось политического аспекта:

Осточертела левизна
Профессорских теорий. —
Здесь знаний полная казна —
Во многом знанье — горе.
(21 августа 2015 г., Pittsburgh)

Не думаю, что Вы были строги к отдельным ритуальным составляющим, Вы просто жили в этом, и этим дышали. Помню Ваше сомнение в возможности применения в еврейской тематике общеизвестных знаковых фраз из Нового Завета, которые я допустил в «Идиш», но положительный ответ Раввина Вас удовлетворил.

О Вашем поэтическом гении еще будут слагаться легенды. Вы владели абсолютно всеми стилями и размерами от Пушкинской строфы, до лесенки Маяковского. Уверен, пытливый исследователь найдет и новые их вариации. Единственно, что Вы отвергали в поэзии это грубость и версификацию. И очень снисходительно относились к верлибру: «Поэт, не вышедший калибром, Твори верлибром!»:

Прочь, суесловие сорочье,
Верлибра слизистая муть! —
Достаточно четверострочья,
Чтоб обозначить жизни суть.
(11 ноября 2015 г., Johnstown)

Когда-то, я подумал: «Был бы астрономом — назвал бы какую-нибудь планету или звезду Вашим именем». Теперь же могу сказать: «Вам не нужна звезда. Вы и Ваше имя стали одной из самых ярких звезд на поэтическом небосводе!»

Извините, Борис Абрамович, я уже подъезжаю к месту нашей последней земной встречи.… Но мы обязательно продолжим наш разговор: нам еще надо много о чём поговорить и что вспомнить. И конечно, мы будем встречаться на Вашей ФБ-страничке[7]

Жизнь состоит из промежутков —
Прекрасных, непонятных, жутких.
Пусть не ложится на скрижаль, —
Но жизнь была чудесна. Жаль…
(23 июля 2015 г., Pittsburgh)

Читайте также: «Семен Резник: Памяти Бориса Кушнера»

Продолжение

___

[1] Александр Клековкин: Идиш.

[2] Илья Габай, Юлий Ким, Пётр Якир. К деятелям науки, культуры, искусства.

[3] Альфред Теннисон — английский поэт, автор фразы: «Бороться и искать, найти и не сдаваться»:

ПЕРЕСЕКАЯ ЧЕРТУ
По Теннисону

И был закат с вечерней звездой,
И ясный зов впереди.
Но я не дрогну перед чертой,
Когда мне в море идти.
Вот так, вздымаясь, уснула волна —
Пены шипящий слой. —
Когда опадает в пучину она,
Вернувшись к себе домой.
Так в сумерках гулки колокола,
И тьмы беспросветна жуть. —
Печали прощанья подрежьте крыла,
Когда я пускаюсь в путь.
Из Времени-Места, что с нами четой,
Пусть унесёт ураган.
Но я надеюсь там, за чертой —
Встретить Тебя, Капитан.
(15 марта 2015, Pittsburgh)

[4] Е. Хазанова Тост Победы, Сердце нараспашку.

[5] «Контрапункты», В. Зубарева, Б. Кокотов, Б. Кушнер. Seagull Press, Baltimore, 2008.

[6] Из сборника «Шёпоты прошлого», январь — июнь 2003 г.

[7] Фейсбук: группа «Эхо Эпохи. Борис Кушнер».

Print Friendly, PDF & Email

6 комментариев для “Памяти Бориса Кушнера (1941‒2019). Часть I

  1. Уважаемая Редакция!
    Надеюсь, это письмо попадёт к В.Е. Кагану. В.Е.К. интересовался
    авторским чтением стихов (Иосифа Бродского).
    Здесь И.А.Б. читает 3 свои стихотворения.
    https://vtoraya-literatura.com/publ_1115.html
    «Передача на BBC : Современная русская поэзия по
    зарубежным публикациям. Часть 1» (1981). О публикации: Иосиф Бродский
    (авторское чтение стихов), Дмитрий Бобышев (авторское чтение стихов)
    Спасибо.

    1. Вероятно, в какой-то связи говорил об этом — записей авторского чтения И.Б. довольно много. Но в любом случае — спасибо.

  2. Прислал музыковед Михаил Бялик из Гамбурга: «Очень грущу о кончине
    Бориса Кушнера, хоть и никогда не встречался с ним. Он был, конечно личностью выдающейся. В свое время необычайно вдохновлен
    был его поддержкой Изя Шварц, с которым я дружил. Твоя статья о нем — в высшей степени достойная».

  3. Это был кружок питерских интеллектуалов, духовным вождем которого был Самуил Лурье. Теперь это имя забылось, а были Саня Лурье и его кружок воплощением совести поколения «шестидесятников».

  4. Ушёл, по-видимому, великий человек — глубоко неординарная личность, многогранный талант. Белой завистью завидую тем, кому посчастливилось общаться с покойным Борисом Абрамовичем, хотя бы и виртуально.
    Россия оказалась не в состоянии полностью оценить таланты Б. А. — надеюсь, что в Америке процесс был иным. Как здорово человек себя реализовал! Совершенно потрясающий перевод 66-го сонета Шекспира (кстати, вполне применимого к современности):

    Душой устав, я плачу о кончине.
    Нет силы видеть муки нищеты,
    И пустоту в ликующей личине,
    И совершенство – жертвой клеветы,
    И девственность, что продана разврату,
    И простоту, что превратили в срам,
    И веры повсеместную утрату,
    И неуместной славы фимиам,
    И глупость, поучающую вечно,
    И власть, остановившую перо,
    И мощь в плену у мерзкого увечья,
    И злом порабощённое добро.

    Душой устав, уснул бы я совсем,
    Но как Тебя оставить с этим всем?

    Совершенно уникальный поэт, у которого стойкий мотив еврейской традиции практически сплёлся в единую ткань с чисто русскими образами — лучины, колокола, «завывания бесьи» — я уже писал об этом здесь на сайте…
    Вот только жаль, не остановились на публицистической составляющей творчества Кушнера. Ведь это он, среди прочего, первым написал открытое письмо Шафаревичу в 1987г., да и убедительно отозвался о следующем опусе бывшего математика (3-тысячелетняя Загадка).
    Вечная память математику, поэту, публицисту и необычайно привлекательной личности — Борису Абрамовичу Кушнеру.

  5. Потрясающий материал о выдающейся личности.Впечатление очень сильное!Огромное спасибо всем участникам, друзьям Бориса Кушнера.

Добавить комментарий для Григорий Писаревский Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.