Тусия Дабровска: Из мрака, или Тайные евреи Польши. Перевод с английского Игоря Файвушовича

Loading

Тусия Дабровска

Из мрака, или
Тайные евреи Польши

Перевод с английского Игоря Файвушовича

— Я была воспитана в Варшаве как полька-католичка. Сегодня я в полной мере обрела мою еврейскую идентичность.

Тусия Дабровска выросла в Варшаве и не знала, что она еврейка. О чём-то она подозревала, но убедилась в этом только когда она была уже в подростковом возрасте. И вот, все последние 15 лет она разрывается между Варшавой и Бруклином…

Помню, как моя бабушка, подвижная в свои шестьдесят с лишним лет женщина, склонилась над ванной, и засунула руку в щель между стиральной машиной и облицованной бледно-розовым кафелем стеной. Мы находились в подвале её дома. Бабушка была слишком мала ростом и ей пришлось взобраться на выступ ванны. Присев, она, наконец, дотянулась до пластикового пакета… Стояло сухое и тёплое польское лето 1995 года. Бабушка спустилась на пол, бережно держа плотно завернутый пакет с семейными фотографиями. Стиральная машина уже давно была сломана и бабушка использовала её как своего рода тайник, хранящий воспоминания о семье. Неприличные воспоминания. Бабушка всегда считала, что будет лучше, если история нашей семьи умрет вместе с ней.

Было в этой истории что-то неназываемое, что-то для нас постыдное. Соседские дети говорили, что моя семья — уродливая, вежливые взрослые — что я похожа на испанку, а невежливые взрослые… те говорили другие слова. Я выросла в Варшаве, далеко от того маленького городка, из которого моя мама сбежала при первой возможности. Далеко от той улицы, где моя бабушка прожила всю свою жизнь, включая годы, когда она скрывалась в подвале. Это была улица, к которой принадлежала моя бабушка, как и её мать. Она принадлежала этой улице, которая была сердцем еврейского района. Бабушка принадлежала этой улице все последние полвека, когда мы были последними евреями на этой земле. Ещё до окончания войны, когда бабушка скрывалась, её крестили. И всю оставшуюся ей жизнь она стремилась найти свой дом, вернуться в прошлую веру и реальность.

Навязанная бабушкиным выбором необходимость постоянно приспосабливаться эхом повторилась в жизни моей матери. Я росла, зная, что самая страшная в нашем постоянном приспособленчестве угроза — что в любой момент тайна нашего еврейства может быть обнаружена. Ликвидация еврейской жизни в нашей части света было, мягко говоря, горьким опытом для выживших. Но в Польше это сочеталось с почти полным разрушением всех социальных структур. И коммунистический режим отнюдь не был заинтересован в восстановлении нормальных человеческих отношений. Именно потому я, родившаяся спустя 40 лет после войны, я оставалась по-прежнему уязвимой, когда мне неоднократно делали по различным поводам замечания — таксисты, одинокие пьяницы, старые женщины, которым нужна была причина, чтобы унизить меня в очереди в магазине, или сосед, который считал, что музыка у меня звучит слишком громко. Я была не просто восприимчива к их мнению; у меня не было никакой другой точки отсчёта.

Моя бабушка была католичкой, красившей свои волосы хной и прятавшей семейные фотографии. Эти фотографии она показала мне лишь однажды. На своём смертном одре, в 2006 году, первый раз за все годы после войны, она поведала моей матери, строго конфиденциально, что мы — евреи. Моя мама открыла, что она еврейка, за 35 лет до того, когда услышала от одноклассника, что тот не может с ней встречаться из-за её еврейства. Но даже если б парень и не сказал ей этого, всплыли б другие факты. Как то, что бабушка хранила фотографии за стиральной машиной. И то, что по пятницам был самый вкусный хлеб — хала. Или то, что Пол Ньюман был единственным светловолосым актёром, которого моя бабушка считала красавцем.

Несмотря на свой отчаянный страх, бабушка передала нам богатство культуры, пусть и в виде амальгамы польских и еврейских традиций. И эта была та сила, что направляла жизнь моей матери в Варшаве. Она переехала туда в конце 1970-х, примерно через десять лет после последнего акта изгнания евреев из Польши.

Социо-культурное сообщество польских евреев, формально и неформально, но стремилось привнести смысл в те крохи, что остались от еврейской жизни. Когда я была маленькой, практически все, с кем дружила мама, были евреями. Это была безымянная сеть людей, которые сохраняли свои жизненные истории в ночных беседах, рассказывая их шёпотом. Их было немного, и у них была очень узкая, если только была, связь с позитивным смыслом их этнической, культурной или религиозной самобытности. Но и вне ощущения этой негласной связи они продолжали поддерживать друг друга, в том числе женщин, подобных моей матери — матери-одиночки из сельской местности Польши с болезненным ребёнком — недоношенной дочерью с больными почками.

Я пришла к выводу, что самая трудная часть преодоления болезни, которой отмечена наша идентичность, — это отнюдь не пестование традиций, которые были мне переданы. Я подошла к тому моменту, когда могу начать рассказывать о том, что у меня было забрано. Чувство потери — это было общим настроением молодых людей в Польше, евреев и неевреев. Тем не менее, для меня еврейские праздники, которые фетишируют прошлое штетла, являются такими же чуждыми, как Хабад-центры, появляющиеся в Польше. В то время, когда большинство молодых людей, к лучшему это или к худшему, но выбирают и обретают свою национальную идентичность, еврей, находясь в Польше, часто ощущает себя так, будто играет бесконечную роль «скрипача на крыше».

Как и многие другие варшавские евреи, я ощущала себя ненасытной. Под предлогом подготовки к написанию романа, я потратила год на каждодневные исследования жизни еврейских женщин в довоенной Варшаве. В фотоархивах YIVO я искала фотографии И.Л. Переца, чтобы увидеть квартиру, в которой жила его жена и собирались соратники по социальным акциям. В онлайновых фотоархивах Мемориального музея Холокоста США я изучала женскую моду. При чтении различных блогов, посвящённых старой Варшаве, я охотилась за любопытными фактами. Я узнала о рынке идей, где еврейские политические агитаторы призывали других евреев присоединиться к их партии. Я читала о пресловутом ресторане «Adria» и ночном клубе, которым управлял композитор Хенрик Голд, и который считался одним из центров культуры — еврейской и польской жизни. Я обнаружила еврейских феминистских активисток, скандалисток и мечтательниц, пишущих на трёх языках, которые населяли улицы моего родного города ещё за 50 лет до меня. Я нашла свой дом…

После войны Варшава была, по крайней мере, с точки зрения архитектурной, построена заново. Прошлое — разнообразное, изобилующее этнической и культурной напряжённостью, но и богатое в этом своем совместном обитании — это прошлое безвозвратно ушло. Очень немногие сохранившие пережитки прошлого изменили свои функции, как будто скрывая первоначальное назначение. В Варшаве, которая выжила, в начале 1970-х годов была снесена деревянная синагога рядом с домом моей матери. Предполагалось, что в этой стране нет больше нужды в еврейской архитектуре или её применении.

И когда коммунизм сначала покрыл страну величественными зданиями из известняка, а затем — из дешёвого бетона, казалось, что некогда яркая еврейская жизнь стала ископаемой, буквально, геологическим фактом. Моя собственная квартира в Варшаве — в доме, построенном сразу после войны, и в стенах его — щебень варшавских руин, повторно использованный. Призраки той, другой Варшавы живут в стенах моего дома, и они дают мне силы и гордость быть сейчас еврейкой в Польше.

Для польского еврея созидание настоящего должно укореняться в умении учиться на уроках прошлого, несмотря на все беды и страхи. Разрешение голосам стёртой истории отдаваться во мне эхом помогает моему собственному голосу испытывать радость от того, что, будучи еврейкой, я не чувствую ни вины, ни дискомфорта. Мой опыт раскрытия истории моей семьи, пересмотр моей принадлежности и роли в моём еврейском сообществе является процессом, который отражает и движение Польши в свободную страну. Возможно, самое худшее — это быть евреем в сегодняшней Польше и никогда не почувствовать своего места в истории…

…Тусия — одна из ряда молодых польских евреев, показанных в ещё не завершённом документальном фильме Адама Цукера «Возвращение». Этот фильм исследует вопрос сегодняшнего бытия евреев в Польше, прослеживая историю четырёх молодых женщин, которые были воспитаны в католичестве и только в подростковом возрасте обнаружили, что они — еврейки. Каждая изо всех сил пытается воссоздать живую еврейскую идентичность в виртуальном вакууме — в той стране, которая когда-то была центром еврейского мира. Цукер ездил в Польшу в течение последних четырёх лет, чтобы собрать материал для этого фильма.

Print Friendly, PDF & Email

5 комментариев для “Тусия Дабровска: Из мрака, или Тайные евреи Польши. Перевод с английского Игоря Файвушовича

  1. Очень трогательная статья.Я бы ее назвал-«Дорога через пустыню назад»
    Я ее когда читал, я все время думал о том,что со мной происходило в это время и видел ,.казавшуюся мне схожесть.
    Но воспитан был не в католичестве и не в православии.
    Просто была длинная остановка,но так же в пустыне.
    Хотелось бы поговорить с этими людьми….

  2. «Аид блайбд аид» — еврей остается евреям, так часто говорил мой дедушка, доживший до 92 лет.
    Мне сегодня 63, и скажу – таки он был прав.
    Моя бабушка всегда, когда я приглашал к нам во двор русских детей поиграть, заговаривала со мной на идиш.
    В 9 случаев из 10 эти дети меня потом оскорбляли по национальному признаку и получали по морде, и так моя бабуля охраняла меня от обрусения.
    При таком бекграунде я все же не стал националистом, а сформировался, как национакосмополит.
    Вам в свете вскрывшихся обстоятельств и с учетом того, что сегодня 90% евреев живут в свободных высокоразвитых демократических странах я бы посоветовал формировать себя Полько – Еврейкой и секулярной Иудео – Христианкой.
    Не стоит пользоваться устаревшим принципом «или – или», правильнее пользоваться современным принципом «И-И».

  3. Очень, очень интересная статья.
    Я провела две недели в Варшаве в 2009 году, исходила все еврейские места, сделала много фотографий. Была в Институте еврейской истории, искала в архиве документы, связанные с евреями из Минска.
    Могу сказать, что несмотря ни на что, в Польше и в Варшаве делается гораздо больше для сохранения памяти об еврейском прошлом, чем в Беларуси.
    В Беларуси звучит ясно и недвусмысленно «ВАС ЗДЕСЬ НЕ СТОЯЛО».

  4. У меня был друг в пору студенческой юности в начале 70ых.
    У него дедушка был еврей, а он считал себя русским, и при каждом удобном случае напоминал мне, что у него из-за этого много больше шансов на успешную карьеру.
    Как то раз, я ему сказал, что он, если бы жил во времена фашизма пошел бы на уничтожение, согласно Нюренбергских Законов вместе со мной, ибо уничтожению подвергался человек даже с одним из 4х прародителей евреем, если остальные не немцы.
    Эффект был потрясающим.
    Парень побледнел и до глубокой ночи доказывал мне, что я неправ, и что только меня отправили бы в печь, а его оставили бы в живых.
    Я уверен, что до сегодняшнего дня ему теперь снятся сны, как его отправляют в Аушвиц, а потом в печь.
    Сегодня, когда я владею даром сильнейшей суггестии, я пользуюсь этим методом для переформатирования патологических антисемитов.
    Внушаешь им, что они евреи и живут в Польше времен немецкой оккупации, и что их ждет печь Холокоста; и они навсегда излечиваются от антисемитизма, даже если они внешне похожи на Японцев, а не на евреев.

  5. Dąbrowska-следует читать Домбровска.

    Выпускающий редактор: вы безусловно правы, если… фамилия автора и впрямь Dąbrowska. А если нет? Не хотелось быть «умнее» самого автора, которая, как явствует из ее биографии, много времени проводит в США, владеет английским и могла бы употребить правильный спеллинг, будь она Домбровска, как например Jan Henryk Dąbrowski, чья фамилия по-английски пишется как Dombrowski. А тут — Tusia Dabrowska. Будем уважать волю автора.

Обсуждение закрыто.