Мирон Амусья: Утверждаю, как свидетель! — II

Loading

Не сомневаюсь, что руководство города и армии обеспечивалось продовольствием существенно лучше, чем иждивенец или красноармеец. Всё дело в масштабе этой разницы, недавними публикациями доведённой, нередко на основе недостаточно тщательно интерпретированных документов, до гротеска.

Утверждаю, как свидетель! — II

(О сегодняшних реконструкциях событий прошлого — Блокада Ленинграда)

Мирон Амусья

Описывайте крупные события, свидетелями которых являетесь. Помните, что в глазах потомков того, что современники не описали, просто не было. Повторяю — не описанного просто не было.
Из лекции на истфаке Университета (цитирую по памяти)

С хвостом годов
я становлюсь подобием
чудовищ
ископаемо-хвостатых.
Товарищ жизнь,
давай
быстрей протопаем,
протопаем
по пятилетке
дней остаток.

В. Маяковский «Во весь голос»

Я давно собирался записать своё мнение по поводу ряда изысков сравнительно последнего времени, связанных с Ленинградской блокадой. Тому же самому, но в отношении общей истории ВОВ, я посвятил недавнюю заметку с почти таким же, как и данная, заголовком. В этом смысле то, что предлагаю вниманию сейчас, есть продолжение уже написанного, однако с совершенно иными, и самостоятельно важными, конкретными примерами. Как и в общей истории ВОВ, опять-таки, быстрое исчезновение участников или просто свидетелей Ленинградской блокады будто подстёгивает к ней общественный интерес. В ходу оказываются странные построения, полуфантастические гипотезы.

О самой Блокаде я уже писал, и приводил имеющиеся у меня документы и хорошо знакомые факты в заметках: Военное детство. (Обычный мальчик в необычных условиях), «Незабываемые месяцы (Блокада Ленинграда и маленький мальчик)» и «Слух, оказавшийся реальностью (Об одном отголоске ленинградской блокады)». Здесь остановлюсь в основном на критике того, что говорят про блокаду другие, в первую очередь, так называемые «историки-ревизионисты». Я воспользуюсь тем же методом, что и в предыдущей заметке. Иными словами, буду полагаться на память — свою и близких, добавляя к ней соображения, которые кажутся мне логичными. Я намерен полемизировать и с некоторыми современниками блокады, притом потратившими большие усилия на её описание.

Основное внимание собираюсь уделить начальному периоду Блокады, с 8 сентября, когда, согласно официальной историографии, нацистские войска кольцо блокады замкнули, и до 15 марта 1942, когда мои близкие и я с ними были из Ленинграда эвакуированы. Замечу, что к этому моменту, начиная с 25 декабря 1942, норма выдачи хлеба иждивенцам и детям была 200 г, т.е. почти вдвое больше, чем те ужасные 125 грамм нехлеба, которые вкупе с холодом и привели к особо интенсивной смертности от голода. После январско-февральского максимума (примерно 130000 человек в месяц) смертность неуклонно убывала, но приблизилась к естественной лишь спустя сравнительно длинный, многомесячный промежуток времени, поскольку самое тяжёлое в смысле продовольствия время блокады — с середины ноября 1941 до середины января 1942 — тяжелейшим образом сказались на здоровье переживших эти самые тяжёлые месяцы.

Напомню, что летне-осеннее наступление нацистской армии в направлении Ленинграда развивалось стремительно. Фактически, она достигла уже близких подступов к городу уже к концу августа — середине сентября 1941. Нередко гости города, да и сами ленинградцы после войны, задавались вопросом — почему немцы не взяли город, единственным природным препятствием к которому были едва заметные Пулковские высоты, сходу, примерно к концу сентября 1941? Сегодня изучающие оборону Ленинграда «историки-ревизионисты» или просто непричастные, пишущие на эту тему, сводят дело к якобы существовавшему приказу Гитлера: «Стоять! Ни шагу вперёд!»

Отмечу, что коль такой приказ на самом деле был, его существование лишь чуть смещает цель вопроса, превратив его в «А почему Гитлер приостановил, точнее, просто запретил взятие Ленинграда?». Ну не считать же причиной остановки наступления якобы нежелание Гитлера кормить население большого города, окажись он в руках немцев. Замечу, что соображения о прокорме населения ни Парижа, ни Варшавы, ни Киева, тоже вполне крупных населённых пунктов, не мешали нацистам эти города захватывать. Проблема прокорма не воспрепятствовала немцам в начале ВОВ собрать в виде пленных миллиона два солдат Красной армии.

Если не считать Гитлера клиническим идиотом, каким его уместно рисовала советская пропаганда в годы войны, сомнительно, чтобы он просто взял и захотел подержать свои войска в осенне-зимний период в землянках и окопах. Это определённо было более тяжёлым испытанием для его армии, чем зимовка в тёплых квартирах (выбирай — не хочу!) большого города. Значит, вывод однозначен — взять город, а после этого удерживать его при контратаках (приходилось, вероятно, считаться и с такой возможностью) Гитлер не мог. Слишком велика была роль Ленинграда для СССР и как промышленного, и как научного центра, и как места средоточия враждебной, хотя и близкой по методу действий, идеологии, чтобы Гитлер добровольно отменил взятие города. Не взял потому, что взять и удержать город, по трезвому размышлению, оказалось вне его возможностей и это стало проясняться уже в начале сентября 1941. Московское направление было стратегически важнее, а Ленинград в кольце мог подождать.

Я не случайно выделил Блокаду из общего списка событий ВОВ. Я кое-что про неё помню — и непосредственно, и через тогдашнюю реакцию окружающих взрослых. Читал у «историков-ревизионистов» их размышления о том, что будто бы изначально был (или почти изначально возник) план сдачи Ленинграда немцам. Именно в связи с этим планом из города начали многое, например, — продукты питания, вывозить, и никто его не готовил к сопротивлению немцам. Будто бы у Сталина была к исторически строптивому городу — свидетелю и виновнику его когдатошних огорчений и унижений, личная неприязнь. Подготовку к боям в центре города в виде строительства огневых точек в углах зданий на ряде улиц помню сам. Как минимум два крупных, заранее построенных бомбоубежища видел и помню сам. Что касается роли личной неприязни, то гораздо больший урон престижу Сталина нанесла бы сдача Ленинграда, чем его оборона, сколь бы тяжёлой она ни была. Вообще, высокопоставленные деятели редко действуют на основании простых эмоций. У них доминирует, и тому множество доказательств, расчёт и соображения выгоды, иногда — идеологии.

Сделаю замечание, отвлекаясь чуть в сторону от темы. Вообще вина Сталина в развязывании ВМВ состоит, на мой взгляд, не в подготовке нападения на Германию в 1941, якобы превентивно отражаемого Гитлером начиная с 22.06.1941, но в развитии у Запада страха перед «встающим с колен СССР», который (страх) диктовал им выращивание нацизма как противоядия. Не нуждайся они в противоядии от Сталина, выросшего на идее «мировой революции», не помни на Западе экспортированных из РСФСР революций в Венгрии, Германии, польского похода в 1920, в котором Сталин играл вполне заметную роль, не были бы лидеры Запада поначалу столь снисходительны и терпимы к «г-ну Гитлеру». Запад имел основания ожидать, что укрепившийся Гитлер двинет свои силы на Восток, туда, где «много пищи» в виде больших, однако столь малых на Западе, земель и огромных природных ресурсов, и «есть опора живому телу» в виде множества потенциальных рабов.

А он взял, да и начал с Запада… Пойди Гитлер на Восток раньше и успешней, ликвидируй он идущую оттуда угрозу — за это можно было бы простить ему и мелкие шалости вроде сокращения гражданских свобод, равно как и парочку еврейских погромов. Он, Гитлер, собственно, и пошёл поначалу на Восток. Но не по воздуху же ему было лететь — на пути была Чехословакия. Её ему и сдали. Труднее было сдать, не реагируя, Польшу. Тем более, что перед походом на Восток Гитлер обзавёлся там уже открытым союзником и помощником, пусть и временным, в лице СССР.

Не видел и не вижу оснований для смены настроения Сталина — от сдачи Ленинграда, до отстаивания его в весьма трудных условиях. Равно как не вижу оснований для трактовки голода как преднамеренно организованного. Помню красное небо от горящих Бадаевских складов, помню недоумение взрослых по поводу сообщений о том, что основные запасы продовольствия города были сосредоточены на этих складах. Паника была, смена оценок ситуации, как и самой ситуации на фронте — имели место, а оснований для разговоров об умышленности организации голода — не вижу. И дело здесь не в том, что нахожусь во власти иллюзии «гуманизма» Сталина. Просто, голод был ему, как правителю страны, в период войны во всех отношениях вреден. Именно поэтому пропаганда пыталась в сообщениях на весь СССР представить жизнь в осаждённом городе как текущую сравнительно нормально, без нелестных для всемогущей власти подробностей. Кстати, с той же целью скрывалась паника, грабежи и бегство из Москвы в октябре 1941.

С дистанции лет, и во многом благодаря деятельности «историков-ревизионистов» возникли вопросы, которых хочу особо коснуться, начиная с того, осмысленны ли слова «кольцо блокады», или никакого кольца вовсе и не было. На базе дневников и газетной публикации предметом дискуссии стал вопрос о том, был ли голод всеобщим для всех, кроме начальства. Доводил ли голод своих жертв до того, что нередким стало людоедство, и почти нацело ушёл человеческий элемент из человеческих отношений, или люди оставались людьми — несмотря на труднейшую ситуацию.

По всем этим вопросам давно собирался высказать своё мнение, и намерен сделать это в настоящей заметке. Считаю это тем более важным, что имею свои, пусть и детские, воспоминания, и спорить намерен как с умозрительными построениями сравнительно недавнего времени, так и с другими воспоминаниями, как личными, так и вторично-третичными. Ходом времени, эти последние воспоминания становятся всё более распространёнными. Помню, как недавно, во время очередного спора о блокаде, мой собеседник, известный телеведущий и депутат Кнессета, утверждая иную, нежели моя, точку зрения, сказал: «Ну я-то знаю это точно. Мне говорила моя бабушка». А бабушка, как оказалось, моложе меня, и родилась хоть и в Ленинграде, но уже после ВОВ!

Отчётливо помню, что голод нарастал быстро, с падением норм выдачи хлеба вплоть до 125 грамм для неработающего или ребёнка и практически полным прекращением выдачи остальных продуктов. В этом пункте нет расхождений в обильной мемуарной литературе. А такой литературы, содержащей описание того, что происходило с городом и в городе в дни Блокады, довольно много. Одно из известнейших собраний воспоминаний очевидцев — «Блокадная книга» А. Адамовича и Д. Гранина. Сравнительно недавно познакомился с воспоминаниями Д. Лихачёва. Приведу абзац из его описания:

«Развилось своеобразное блокадное воровство. Мальчишки, особенно страдавшие от голода (подросткам нужно больше пищи), бросались на хлеб и сразу начинали его есть. Они не пытались убежать: только бы съесть побольше, пока не отняли. Они заранее поднимали воротники, ожидая побоев, ложились на хлеб и ели, ели, ели. А на лестницах домов ожидали другие воры и у ослабевших отнимали продукты, карточки, паспорта. Особенно трудно было пожилым. Те, у которых были отняты карточки, не могли их восстановить. Достаточно было таким ослабевшим не поесть день или два, как они не могли ходить, а когда переставали действовать ноги — наступал конец».

Из физики знаю, что крайне сложно доказать отсутствие чего-то. Можно лишь указать вероятность, с какой данное явление или эффект не обнаружены. Мы жили на Петроградской, на ул. Скороходова, Лихачёв — в районе Пушкинского дома, насколько я понял. Булочная у нас была напротив дома. Ни об одном случае нападения и отъёма карточек родители или родственники и знакомые не упоминали. Я, кого мама часто брала с собою в булочную, куда шли с нашего второго этажа, затем через подворотню, поскольку жили во внутреннем флигеле, и пересекали улицу, ни одного подобного случая не видел. Замечу, что к нам приходили люди — через весь город прошли в темноте дальние родственники папы, семнадцатилетние брат и сестра. У них на груди были круглые и плоские, светящиеся (фосфоресцирующие?) тонкие, сантиметров под 10 в диаметре, значки — для того, чтобы в кромешной тьме зимних вечеров и ночей города не столкнуться с встречными. Кроме как после ВОВ в музее обороны Ленинграда я этих значков не видел. Эти брат и сестра, как потом выяснилось, были эвакуированы летом 1942 на Северный Кавказ, где погибли во время летнего немецкого наступления. Поскольку мама недавно родила, нас навещала вскоре умершая мамина сестра с площади Льва Толстого. Иногда подкармливал со своего пайка её муж по пути в увольнительную домой из своей фронтовой части. Я об этом говорю подробно, поскольку никто из перечисленных с каннибализмом не сталкивался, и о нём не говорил.

О каннибализме во время блокады я услышал впервые много позже ВОВ. Разговоры резко усилились после публикации упомянутой выше книги Адамовича и Гранина, где одна из блокадниц чуть ли не признаётся в каннибализме. Я говорил Даниилу Александровичу, что опрос пожилой, никому не известной женщины, проводимый двумя очень известными писателями, просто толкает её воспользоваться последним в жизни шансом «заиметь биографию». Поэтому результатам такого опроса доверия мало. Гранин ссылался на другие примеры, я — на многие контр-примеры. Таким считаю, например, статью одного сотрудника ФТИ, которому в годы блокады было 12-14 лет. Он практически без надзора взрослых массу времени, вплоть до очень позднего вечера, с парой однолеток проводил на улице. В статье он вызывал Гранина на публичный спор, утверждая, что каннибализма в городе не было. Такое утверждение прямо противоречит официальным сведениям НКВД, говорящим о широкой распространённости этого явления. Однако к этим сведениям доверия не испытываю: чем выше преступность, тем ниже вероятность перевода сотрудников НКВД в действующую армию, чего явно хотели далеко не все. И война с блокадой способствовали фабрикации дел, об одном из которых я писал в третьей из упомянутых выше заметок.

Лихачёв подробно описывает ситуацию людоедства, о чём нельзя читать без содрогания:

«У валявшихся на улицах трупов обрезали мягкие части. Началось людоедство! Сперва трупы раздевали, потом обрезали до костей, мяса на них почти не было, обрезанные и голые трупы были страшны. Людоедство это нельзя осуждать огульно. По большей части оно не было сознательным. Тот, кто обрезал труп, редко ел это мясо сам. Он либо продавал это мясо, обманывая покупателя, либо кормил им своих близких, чтобы сохранить им жизнь. Ведь самое важное в еде — белки. Добыть эти белки было неоткуда. Когда умирает ребенок и знаешь, что его может спасти только мясо, — отрежешь у трупа…

Но были и такие мерзавцы, которые убивали людей, чтобы добыть их мясо для продажи. В огромном красном доме бывшего Человеколюбивого общества обнаружили следующее. Кто-то якобы торговал картошкой. Покупателю предлагали заглянуть под диван, где лежала картошка, и, когда он наклонялся, следовал удар топором в затылок. Преступление было обнаружено каким-то покупателем, который заметил на полу несмытую кровь. Были найдены кости многих людей. Так съели одну из служащих Издательства АН СССР — Вавилову. Она пошла за мясом (ей сказали адрес, где можно было выменять вещи на мясо) и не вернулась. Погибла где-то около Сытного рынка. Она сравнительно хорошо выглядела. Мы боялись выводить детей на улицу даже днём».

Мы жили около Сытного рынка, папа вынужден был ходить туда продавать вещи (в семье ведь была сестра-младенец), но ни он, ни родственники, ни те, с кем говорил сравнительно недавно, ничего подобного не видели, и о таком ужасе не слыхали. Кстати, мяса добыть ему не удавалось. Моя тётя (в блокаду выжила), жившая в районе ул. Маяковской (?) продала белый концертный рояль за буханку хлеба в тщетной попытке накормить и спасти от смерти мужа, т. е. моего дядю. Мясо, остро необходимое, ей тоже не попадалось. Но незаконная торговли продовольствием — хлебом, сахаром -существовала — это определённо. С чем-то более изысканным мои родные и знакомые не встречались.

Совсем недавно прочитал воспоминания писателя В. Улина о своём старшем товарище, преподавателе матмеха ЛГУ Д. Владимирове, подростком 12-14 лет жившем в блокадном Ленинграде. Улин пишет:

«Прочитав немодерированные (по современной терминологии) записки простого свидетеля тех дней, я посмотрел на историю блокады под несколько иным углом зрения. Мне увиделась истинная правда тех лет: медленное угасание жизни при осознании безысходности. … Простые слова автора о том, что несмотря на бесчисленные слухи, он не видел свидетельств поедания человеческого мяса, подействовали на меня сильнее, нежели все прочитанные до той поры книги и просмотренные (не по одному разу) фильмы, художественные и документальные».

На основании того, что знаю о блокаде сам, знали мои близкие, записали позднее люди самого активного из необременённых семейными заботами возраста — 12-14 лет и чуть старше — случаи людоедства в блокадном Ленинграде не встречались. Значит, если они и были, то весьма редко. Что касается осознания безысходности или медленного угасания жизни — в своём микромире я видел острое желание выжить, и необсуждаемую уверенность в том, что это удастся. По-моему, поиск топлива, чего-то съедобного, вроде, например, где-то затерявшегося столярного клея, принос воды (в нашем случае — из Невки) — всё это оставляло мало времени для столь общих рассуждений. Вероятно, такие чувства были уделом тех, увы, очень многих, кто осознал, что не уцелеет.

В этой заметке я неоднократно пользовался словом Блокада, имея в виду то, что традиционно называется Кольцом блокады Ленинграда. Её безуспешно «пытались прорвать» в 1942, «частично снимали» в 1943, и наконец «полностью сняли» в январе 1944. И вот сравнительно недавно М. Солонин, порывшись в тогдашнем «окаменевшем дерьме», вдруг обнаружил, что сплошного кольца не было, а была все годы в нём существенная дыра, о чём рядовые ленинградцы якобы не знали. А чиновники, воспользуйся они тогда, в прошлом, советом из будущего, могли с помощью имеющихся на бумаге барж и продовольствия в стране, создать такой запас еды, что городу пришлось бы на самом деле переживать не мнимую блокаду, а реальное изобилие. Так что же, все эти ленинградцы с их попытками и прорывами были просто недотёпами, не видевшими очевидное? Нет, конечно. Люди многое знали, и полными недотёпами не были, как полными тёпами не стали и сейчас.

Наличие в кольце блокады участка, не занятого немцами, было общеизвестно в Ленинграде, и не требует всяких поздних откровений. Помню, как мы покидали Ленинград. Путь начинался рано утром с пешего похода мимо нескольких вяло горевших домов до Финляндского вокзала, где мы сели в поезд, в плацкартный вагон и поехали до какой-то станции, в пасмурный день (так, видно, выпало) по Дороге жизни через Ладогу. Утверждение в воспоминаниях Лихачёва (написанное позднее с чьих-то слов, поскольку сам он был эвакуирован в мае 1942), будто Ладогу по льду пересекали только ночью, противоречит моему личному опыту. Я был в кузове, и слышал крик людей «Ворона!», когда они увидели пролетевшую над нами птицу, поскольку всех птиц в городе съели. После пересечения Ладоги, в Кобоне, нас перегрузили в теплушки, и повезли дальше. Поскольку мы оборону немцев не прорывали, каждому было ясно, что пользовались той частью расположенной около Ленинграда суши, которая по той или иной причине немцами захвачена не была. Таким образом, тот факт, что в кольце есть часть, немцами не захваченная, знали в городе все, кому не лень.

Нередко можно прочитать, будто в осаждённом городе вся бюрократическая, как и иная жизнь, за исключением нескольких особо важных военных заводов, просто исчезла. Но у меня есть документ того времени, с решением об эвакуации папы и его семьи, включая меня и моей умершей на пути в Вологду сестры-младенца. На основе этого документа было выписано удостоверение эвакуированного (так называемая эвакосправка), предъявление которой было необходимо для поездки и получения какой-никакой еды в пути. Каждая выдача или кормёжка отмечена штампом с датой. Кстати, у меня хранится справка, удостоверяющая, что папа прошёл регулярную врачебную комиссию 25.12.1941, с подписями двух врачей и печатью. По дате видно, что это пик голода и смертности в Ленинграде, а сами документы — свидетельства работы в городе, несмотря на исключительную тяжесть положения, по меньшей мере, каких-то административных структур.

Что касается неиспользования альтернативных железной дороге путей снабжения города, говорящего, якобы, чуть ли не об исполнении плана по поголовному умерщвлению жителей ненавистного Сталину города, то здесь меня гложут сомнения. Уместно вспомнить старое «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги. А по ним ходить». Кстати, видя, как в феврале 2019 прохожие в Санкт-Петербурге, и я в их числе, совершают неописуемые пируэты, чтоб избежать членовредительства различной степени тяжести, а некоторые — и смерти, думал о том, как наши времена опишут новые поколения «историков-ревизионистов». Они наверняка выяснят, что техники хватало не только для уборки снега и льда с проезжей части дорог, но и самих этих дорог, что от безделья томились легионы бумажных снегоуборщиков и крышеочистителей. Их легко предсказуемый вывод — начальство рвалось изничтожить всё население города Петра. И опять забудут, что, хотя выгода и личный интерес правят миром, головотяпство, даже со взломом, никто и никогда не отменял, да и не отменит.

Недавно некий «эксперт» из непричастных, на основании каких-то документов, пришёл к выводу, что интенсивность немецких артиллерийских обстрелов Ленинграда была малой. Новость эта, с помощью «внезапно прозревших» интернет-рассыльных, на какое-то время заполонила сеть и шла в разряде «разоблачения мифов». Естественно, никто из близких мне людей полного числа падающих на город снарядов не знал, но обстрелы к октябрю 1941 стали важным фактором ведущихся против города военных действий. Помню, как мама вышла в булочную, а тут начался обстрел. Мама долго не возвращалась, что наполнило меня ужасом. В ходе этого обстрела снаряд получил буквально каждый дом на нашей улице. Папа как-то видел куски тел жертв обстрела, примёрзших к стене дома, около которого взрыв их настиг. Снаряды были большие, тяжёлые. Видел такой, естественно — неразорвавшийся, в комнате моего одноклассника ещё в конце 1946. Если пользоваться цифрами Википедии — с октября по декабрь по городу выпускали в среднем 300 снарядов в сутки. Гораздо меньше, чем в ходе битвы за Берлин в 1945, но более, чем достаточно для осознания угрозы.

Заметку эту хочу закончить самой скользкой темой — про жрущее в три горло начальство, равнодушно взирающее на страдающий народ. Общая посылка утверждения правильна — и охотно жрало начальство всегда, и вполне, как правило, оно к народу равнодушно. А отношение к еврейскому народу в частности проявилось в период реэвакуации, когда председатель Ленгорисполкома П. Попков, опять же по тем слухам, которые для меня поважнее некоторых документов будут, вычёркивал еврейские фамилии из списков тех, кому эту самую реэвакуацию разрешали.

Однако уместно помнить про нюанс — не все тогдашние начальники могли бы пристроиться у немцев, победи те. Не для них старался «бесноватый фюрер». Поэтому даже не очень идейные понимали, что в борьбе с нацизмом у них нет иной возможности продолжить хорошую или просто сносную жизнь, кроме как победить. А сделать это они могли лишь с решающей помощью населения своей страны.

Толчком к дискуссии на эту тему о «жратве» послужила фотография работающего на полную мощность цеха пирожных на кондитерской фабрике в блокадном Ленинграде, и дневник одного средней руки партработника, попавшего в стационар, где он «обжирался», когда другие массами мёрли с голоду. Подозрение, что это какие-то недавние подделки быстро отпали. Но остался вопрос — зачем вполне официозный, известный фотокорреспондент ТАСС А. Михайлов, делает, а пропагандистский рупор, на который он работает, распространяет снимок (а без распространения он был не нужен), показывающий, как в блокаду «жировали» А. Жданов и Ко? Чтоб разоблачить их с опозданием на 70 лет? А ведь те, кто способны учиться, давно выучили, что даже кирпич ни с того, ни с сего на голову упасть не может. А тут снимок от самого массового агентства воюющей не на жизнь, а насмерть страны. Ответ я вижу в том, что дали задание продемонстрировать, что санкции, простите, Блокада «нам нипочём». Кто постарше, может вспомнить, что был период, когда и атомная бомба была для «читателя газет» в СССР тем, как позднее смертельные угрозы прозвали в КНР — «бумажным тигром».

Замечу, что, не зная деталей, слышал со времён блокады про так называемые стационары, в которых поправляли здоровье дистрофикам-ленинградцам. В Ленинграде в стационаре не были, но в Ярославле нас поместили в стационар, где помогали перейти к нормальному использованию сравнительно нормальной еды. Так получилось, что в самый голодный период Блокады к нам переехал жить муж маминой сестры, т. е. мой дядя, по должности главный инженер завода №218 «Пирометр», единственного тогда в СССР завода авиационных приборов. Просто наши фасады разделял один дом, а двор был общий. Дома у нас собиралось нередко вся верхушка завода, которую регулярно вызывали в Смольный. Дядя ел отдельно, но что он ел — я видел. До фото А. Михайлова, насколько помню, было ужасно далеко. Сотрудник ФТИ, разработчик знаменитого прогибометра, столь важного для Дороги жизни, тоже рассказывал о своих частых визитах в Смольный. Он не сравнивал их столовую с физтеховской, но и про пирожное изобилие никогда, несмотря на наши частые и явно откровенные разговоры касательно Дороги жизни и сопутствующей ей встреч и дел, не упоминал.

Ситуация со снабжением города менялась, замечу, в некоторые моменты быстро. Помню, что уже в начале января выдали по карточкам (иного пути для нас не было) яичный порошок, сушёный лук и картофель, сливочное масло. Всё американское. Кстати, это вызвало всплеск смертности из-за того, что организм дистрофика требовал очень аккуратного питания.

Недавно довелось читать интервью женщины, работавшей, насколько помню, кратковременно подсобной работницей в так называемом Елисеевском магазине. Она рассказала, что там был специальный вход «для начальников», через который те уносили самую изысканную еду. Признаюсь, ничего про этот распределитель не слышал, а потому не верю, поскольку такую дверь в таком месте было просто невозможно скрыть от многих глаз. Мало сомнений в том, что случайно на склоне лет оказавшаяся интервьюируемой, она выжимала всё из этой явно неожиданной возможности.

Не сомневаюсь, что руководство города и армии обеспечивалось продовольствием существенно лучше, чем иждивенец или красноармеец. Всё дело в масштабе этой разницы, недавними публикациями доведённой, нередко на основе недостаточно тщательно интерпретированных документов, до гротеска.

Print Friendly, PDF & Email

17 комментариев для “Мирон Амусья: Утверждаю, как свидетель! — II

  1. А вот, что говорит Марк Тайманов в интервью, опубликованном у А. Красильщикова: «- Правда, что вашу тетку съели в блокаду?
    — Да. Это мамина сестра, Лида. Ей было 25 лет. Потом нашли этих людей. А в квартире обнаружили Лидины ботинки, какие-то вещи. Ужас. Это сейчас в сознании не укладывается — а в блокадном Ленинграде людоедство было сплошь и рядом.»
    http://a.kras.cc/2019/07/blog-post_970.html

  2. Приведу слова моего друга со времен юности М. С. Бернштама (ныне профессор Стенфорда и сотрудник института Гувера), обладателя интересной биографии. Когда недавно я к нему обратился с вопросом, — «Миша, ты так интересно рассказываешь! Это надо записать, — почему ты не напишешь воспоминания?». Он ответил, — я так много работал со свидетельствами очевидцев, воспоминаниями и мемуарами, что вынес из этого согласие с афоризмом — Лжет, как свидетель — воспоминания и свидетельтва крайне не надежные исторические источники. Люди там, часто бывает, и лукавят, и смещают акценты и масштабы событий, заполняют невольно провалы в памяти домыслами. Чаще всего делают это не намеренно, а в силу избирательности памяти и своих жизненных приоритетов и ценностей . Типичный мотив воспоминаний: «я этого не видел — значит этого не было». Поэтому я никогда не буду писать воспоминания». Этими словами друга я не хочу ни в коем случае сказать, глубоко уважаемый мною Марк Амусин «лжет, как свидетель!». Нет, ОН ГОВОРИТЬ ПРАВДУ! И он имеет на это право. Но это лишь фрагменты правды, не дающие право на историческую оценку и обобщения. История блокады еще не написана, и не будет написана до тех пор, когда историкам будут доступен, кроме известных на сегодня мемуарных источников, весь объем документов Ленинградского фронта, документов Ленинградского обкама ВКП(б), Лениградского исполкома, Ленинградского НКВД, центральных государственных и партийных органов. У историков имеются методические инструменты для таких исследований. Среди них главнейший это — критика источников. Нам остается только ждать. Блокада будет исследованна научно и адекватно согласно принципам историзма. А пока все свидетельства, в том числе и это, ценны в своей оригинальной (личной) точке зрения на описываемые события и приводимые факты. Спасибо автору!

  3. Почему Вы ссылаетесь на Литтелла?? Он не историк, он писатель. Благоволительницы — роман, художественное произведение, не научная работа. Офицер СС Макс Ауэ — образ образ собирательный, если можно так неуклюже выразиться, и уж никак не может быть авторитетом в сравнивании «поведения»ленинградцев блокадников (реальных) и немцев (из романа) под Сталинградом. Хотя не сомневаюсь, правды в этой страшной книге предостаточно. Литтелл, кстати, французский писатель, хотя и американского происхождения, он и героя своего сделал полуфранцузом. Книга написана по — французски, потом переведена на русский и английский. Но это все сути не меняет, конечно.

    1. «Самым страшным испытанием для немцев, привыкших пусть и к относительному — полевому, но всё же комфорту, стал голод. Было съедено всё. После лошадей взялись за кошек и собак, имелись случаи каннибализма. Отличившимся командирам как награду за храбрость Паулюс посылал буханку хлеба и банку селёдки в томатном соусе».
      См. https://news.ru/obshestvo/gospodstvuyushaya-vysota/

  4. Рассказы очевидцев всегда полезны: они помогают создать более полную картину, поэтому спасибо автору.
    Главное, пожалуй, замечание. Сплошь и рядом, как автором, так и многими другими, употребляется выражение «сдать Ленинград». Оно в корне и принципе неправильное. «Сдача» подразумевает какое-то соглашение между осаждающими и осажденными после переговоров. В случае же Ленинграда да и других городов никаких переговоров не было и быть не могло: во-первых, Сталин бы этого никогда не позволил, во-вторых немцы с «унтерменшами» переговоры тоже не стали бы вести. Считаю, что надо говорить об «оставлении» или об «уходе», но никак не о «сдаче».

    Теперь вопросы:

    1. «Крупные предприятия Ленинграда работали всю блокаду — куда и как они отправляли свою продукцию? Они же физически не могли складировать турбины, танки, дизели «до лучших времен». Значит блокада не была полной»?

    2. О том, что начальство «жрало в три горла». Был такой роман А. Штейна «Дом и корабль» о блокадном Ленинграде. Помню один из эпизодов, когда героиня романа рассказывает, как она, чтобы отвязаться от непрошенного ухажера, попросила его принести ей торт «Норд» (или «Север», названия не помню), «такой, как до войны», а он ей его сразу же принес. Значит, где-то что-то пекли и делали? Другое дело, нельзя требовать, чтобы руководители города умирали от голода, это тоже надо понимать.

  5. Подтверждением того, что захват Москвы и Ленинграда не рассматривался генералами как главная задача является запись в дневнике нач. генштаба Гальдера от 3 июля: «Таким образом, не будет преувеличением заявить о том, что Русская кампания была выиграна в течение двух недель. Конечно, не следует считать, что она уже закончена. Огромные географические просторы и упорное сопротивление противника всеми средствами потребуют еще много недель наших усилий.

    Дальнейшие планы:

    а) Для продолжения операций в России необходимо, в первую очередь, создать рубеж, который послужит базой для организации нового наступления между Смоленском и Москвой. Такую же базу необходимо иметь и в районе Ленинграда. Оттуда мы могли бы продолжить захват территорий на севере России, а также промышленного района вокруг Москвы».

  6. Yakov Kaunator 24 июля 2019 at 3:48

    Не знаю, имею ли право вмешиваться в разговор на тему, свидетелем которой я по возрасту не мог быть.
    ===
    Уважаемый коллега!
    Тем и отличается этот портал, что каждый имеет право и возможность высказаться по любой интересующей его теме.
    Мне, к примеру, хочется узнать кто такие «историки-ревизионисты» (хоть один), отчего автор отвергает рассказы одних блокадников, но верит другим?

  7. Спустя много лет после книги интервью Гранин успел написать два маленьких «романа» из собственного блокадного опыта, первый — «Мой лейтенант». Надеюсь, эти предсмертные свидетельские показания не вызовут подозрения, что он хотел кому-то понравится…

  8. Спасибо, Мирон, и за весьма интересное эссе и за упоминание моей книги о ДАВ.
    Тема блокады была одной из важнейших в моем детстве и юности и для меня тоже.
    Мама была эвакуирована по ЖД еще летом, прадед умер в январе 1942, прабабушка была вывезена на Большую землю.
    Семья 1-й жены была ленинградской, старшие пережили блокаду.
    Мои мысли сегодняшние навеяны переосознанием прежних сущностей.

    Относительно того, что Сталин НЕ вымаривал ленинградцев голодом целенаправленно….
    Тут можно спорить и не спорить , проверить невозможно, но…

    Но есть прецедент.

    Всем известно, что началом открытого террора против своих граждан Сталиным было использовано убийство Кирова «врагами народа-троцкистско-зиновьевскими фашистами» и пр.

    Так ведь последнее ПОЛНАЯ ЧУШЬ.

    Кирова убил чей-то обманутый муж на бытовой почве.

    Мой дед Василий Иванович Улин до войны был парторгом ЦК на одном оборонном заводе, Кирова прекрасно знал, часто выпивал с ним и пр.
    Так вот Мироныч был таким ходоком, что стоит лишь удивляться, что он прожил так долго.

    А Сталин удачно воспользовался случаем и раздул пожар до небес.

    Поэтому нельзя исключать, что Ленинградцев он выморил целенаправленно. Ведь в любых пертурбациях всегда первыми погибают лучшие.

  9. Вот тут верю, а тут не верю. Такое можно простить только ребенку.
    Каннибализм был в осажденном Ленинграде, как он был и при голоде 1931-33 гг, о котором докладывадось и официально. Но явление это не массовое и по многим, прежде всего психологическим причинам, не может быть массовым, потому это такая глубина падения человеческого — ниже всякой преисподни — к которой не каждый способен. А то, что ребенок об этом не слыхал, ни о чем не говорит — ребенок много чего не слышит, и слыша не понимает, да и взрослые не обо всем будут говорить при ребенке.

    Сотрудник ФТИ,рассказывал о своих частых визитах в Смольный. Он не сравнивал их столовую с физтеховской, но и про пирожное изобилие никогда, не упоминал.

    А кто сказал, что они подавались любому заглянувшему в Смольный? В советском учреждении всегда были в наличие несколько \»очагов\» питания \»по степеням\», отделенных друг от друга должностью, никем не замеченной дверью, спецпропуском, личным кабинетом и т.п.
    Я подобное наблюдала даже в 70-х в союзном министерстве. Паршивенький буфет имел две двери — одна прямо из министерства, вторая — из гостиницы для собственных командировочных, пристроенной к главному зданию. Утром до начала работы из гостиницы можно было пройти в буфет (сколько помню), но выйти из второй двери прямо в министерство было нельзя. В обед без спецпропуска нельзя было зайти в буфет, продающий то, что просто купить даже в московском магазине было сложно. После окончания обеда министерских впускались и командировочные, но уже при резко сокращенном ассортименте. Это было все было настолько открыто, настолько легализировано с очаровательно открытым презрением к \»народу\», что никому в голову не приходило стыдиться или злиться — мы ж советские люди, а не абы кто.
    И, кстати, первое для меня упоминание о том, что и в Ленинграде были люди, которые имели \»все\» я девочкой увидела в старом фильме \»Два капитана\», когда жутко отрицательный герой (\»Ромашка\» — его играл Лебедев) с восторгом рассказывает главной героине, приканчивая банку со сгущенокой, что в Л-де можно достать ВСЕ. А это фильм 50-х. Так что можете продолжать не верить в спецраспределители, берегите здоровье.
    Относительно мощности артобстрелов. Продаю, за что купила: в 70-х пожилой коренной ленинградец
    рассказывал нам, что страшен был не обстрел, а голод, от которого и погибла подавляющее число горожан. И не только горожан, но прибежавших из ближайших оккупированных деревень в город еще до блокады и оказавшихся в тяжелейшем положении. И не только гражданских, но и солдат, защищающих город, с простеньким диагнозом \»истощение\» и очень редким \»дистрофия\».

    чем выше преступность, тем ниже вероятность перевода сотрудников НКВД в действующую армию, чего явно хотели далеко не все.

    В 1941 еще были случаи, когда части НКВД принимали прямое участие в боях — понятно по какой причине. Позже они уже сидели вблизи штабов. Но и милиция, полагала, работала, не только НКВД.

  10. Дорогой Мирон! Восхищен Вашей памятью, позволившей Вам так подробно описать события. Я думаю, что Гитлер не вошел в Ленинград по той же причине, по какой он не вошел в Москву: нехватало сил. Кроме того опытные генералы должны были его предостеречь от очень кровопролитных боев в условиях города. Всем известно, чем закончился тот единственный раз, когда он пренебрег этими соображениями, — разгромом в Сталинграде. У него в от момент просто не было возможности понести такие потери, на которые пошел Жуков при взятии Берлина. Кроме того, целью плана «Барбаросса» был выход на линию Ленинград-Одесса, но не захват Ленинграда и Москвы. Это уже потом аппетиты разгорелись. Предполагалось, что быстрый разгром Красной армии приведет к капитуляции большевиков, как это произошло во Франции и Польше. Но Гитлер не внял завету Бисмарка — никогда не воевать с Россией. Вообще армия не может победить народ, если он не сдается. Так не сдались России кавказцы, басмачи в Ср. Азии, прибалты, зап. украинцы, как и США — вьетнамцы, Франции — алжирцы… Для покорения Германии и Японии пришлось применить экстраординарные меры во время войны и нестандартные подходы к их восстановлению после.
    Уверен, что случаи каннибализма в блокаде были, как были они на Украине и в Поволжье в 30-е годы, но многие о их не знали.
    М. Солонин посчитал, что численность речного флота на Неве и Ладоге была достаточной для эвакуации, но ясно, что приказа из Москвы не было, а местная власть видимопароходством не распоряжалась.

    1. У Солонина, хотя он себя позиционирует себя профессионалом, ИМХО явно выглядывает именно отсутствие специального исторического образование, приводящее к слепой вере в документы, планы, отчёты и пр.
      Хотя многие, жившие при той бюрократии, прекрасно понимают, как отличалась эта бумажная реальность от настоящей, той, что была за окном.

        1. Вы путаете, Михаил, искусство и науку.
          История — это наука, исследованию которой учатся в универститетах/
          А тот СП — именно и был бюрократческой оранизацией, выпускающей документы, по которым N был поэтом, а Бродский — нет.
          Так и с «солонинскими документами»

  11. Спасибо, Вам, г-н Амусья, за честный разговор. Я безусловно верю Вам и хотел бы сравнить поведение лениградцев с поведением немецких солдат под Сталинградом, описанным в романе американского писателя Джонатана Литтелла «Благоволительницы». Главного героя романа Макса Ауэ, офицера СС, посылают в Сталинградский котел. Поведение немцев в этом котле, отрезанном от главных немецких сил, для меня питерца, ленинградца представляется весьма интересным. Это поведение в условиях, хотя и отличающихся от блокадных, но тоже весьма неблагоприятных, низводит этих «сверхчеловеков» на уровень буквально каннибалов. И это при уровне снабжения хотя и низком, но несравнимом с блокадным.. Так средний немецкий солдат получал под Сталинградом в среднем в сутки 200 граммов мяса, 200 граммов хлеба, 20 граммов маргарина или жира. По калориям это немного, но все равно — несравнимо с блокадным пайком. И при этих условиях автор романа описывает случай каннибализма в немецкой армии.

    1. Ефим Левертов
      — 2019-07-23 21:47

      Спасибо, Вам, г-н Амусья, за честный разговор. Я безусловно верю Вам и хотел бы сравнить поведение лениградцев с поведением немецких солдат под Сталинградом… Это поведение в условиях, хотя и отличающихся от блокадных, но тоже весьма неблагоприятных, низводит этих «сверхчеловеков» на уровень буквально каннибалов. И это при уровне снабжения хотя и низком, но несравнимом с блокадным.. Так средний немецкий солдат получал под Сталинградом в среднем в сутки 200 граммов мяса, 200 граммов хлеба, 20 граммов маргарина или жира. По калориям это немного, но все равно — несравнимо с блокадным пайком. И при этих условиях автор романа описывает случай каннибализма в немецкой армии.
      ==================.
      Если приведенные цифры определяют поек немецкого солдата в сутки и реально для каждого солдата , то это, конечно, много больше, чем в самые страшные дни блокады: так дневные нормы на хлеб 20 ноября 1941г. были установлены ( а кроме хлеба почти ничего не получали)
      Рабочие горячих цехов 375г
      Рабочие и ИТР 250г
      Служащие 125г
      Иждивенцы 125г
      Дети до 12 лет 125г

      Но мало смысла сравнивать поведение ленинградцев с немецкими солдатами под Сталинградом – слишком сильно различались условия от материальных до психологических. Но если выбирать определенный момент – каннибализм, то стоит прогуглить «каннибализм в блокаде», чтобы убедиться в несостоятельности и этого критерия сравнения. Надеюсь, никто не воскликнет: «Он хочет умалить героизм ленинградцев». Мне уже приходилось упоминать, что моя жена выжила самую страшную первую зиму блокады благодаря ее маме, светлой памяти, и для меня факты каннибализма во время блокады (о которых рассказывала и теща и свидетельствуют документы) не уменьшают ни трагедию, ни героизм многих и многих ленинградцев, но свидетельствуют о преступной неподготовленности власти к войне и ее отношения к народу. Каждый, кто знает историю блокады не только по литературе «можем повторить», знает, о чем я говорю.

      1. Не знаю, имею ли право вмешиваться в разговор на тему, свидетелем которой я по возрасту не мог быть. Но всегда интересовался и многое читал. Тема трагическая, а история моей семьи неразрывно связана с трагедией той войны. Поэтому, полагаю, касательное отношение к этой теме и своим интересом к ней я имею.
        Относительно блокады. Историки, хотя трудно называть их профессиональными историками, ибо в своих исследованиях они опираются не на официальную идеологию, а на естественную логику — Виктор Суворов и Марк Солонин, на основании логики и официальных документов пришли к выводу, что в планы германского командования не входило взятие Ленинграда. Причина? Население Ленинграда (второго по величине города после Москвы) составляло несколько миллионов человек. В случае занятия города забота об окормлении жителей Ленинграда ложилось на Германию. Как бы вульгарно и цинично не звучало, Германия выбрала самый простой вариант: «Оно нам нужно?» Вот почему город был обречён на медленное, мучительное голодное вымирание.
        Есть много свидетельств блокады. Искренне благодарен автору. Хотелось бы дополнить. Не помню, простите великодушно, однажды потряс рассказ пережившего блокаду о том, как с фронта вызвали в Смольный двух боевых офицеров. Побывав в Смольном, в его столовой, один из них, выйдя из столовой Смольного застрелился. Настолько разительной была картина всеобщего голода и продуктового изобилия в Смольном.
        И в дополнение — воспоминания ещё одного блокадника, замечательного писателя Виктора Конецкого.
        http://www.baltkon.ru/fund/news/detail.php?ELEMENT_ID=1242

Добавить комментарий для Soplemennik Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.