Инна Беленькая: «Раскрыть единство в разнообразии явлений…»

Loading

Не будет преувеличением сказать, что у истоков диалектического учения стояло первобытное мировоззрение и мировосприятие. И древнее языкотворчество, дихотомия слова, двойственность его смысла — тому подтверждение, поскольку язык неотделим от мышления.

«Раскрыть единство в разнообразии явлений…»

Инна Беленькая

В одном из своих писем к Борису Пастернаку Ольга Фрейденберг, выдающийся филолог классик, лингвист писала, что хотела бы поставить во главу угла «мысль о различиях, которые оказываются тождеством», а также «вскрывать генетическую семантику и находить связи среди самого разнообразного»[1].

Мысль о «различиях, которые оказываются тождеством», особенностях архаической семантики и, в целом, смысловой системы архаических обществ — проходит сквозной идеей в ее исследованиях.

Созвучны этому и слова выдающегося ученого, классика теоретического языкознания Вильгельма фон Гумбольдта (1767–1835):

«Если я к чему-либо более способен, чем огромное большинство людей, то это к соединению вещей, рассматриваемых обыкновенно в отдельности, сочетанию разных сторон и раскрытию единства в разнообразии явлений» [2].

Что же стоит за этими высказываниями? О каком языковом явлении идет речь? Почему О. Фрейденберг придавала его исследованию такое важное значение?

В своем подходе к языку древности Фрейденберг исходила из особенностей древнего архаического мышления, которое носило отождествляющий и репродуцирующий характер.

В силу отождествляющего характера мифологического мышления «слово» могло быть добром и злом, небом и преисподней. Такая амбивалентность двойственность значения «слова» имела своим последствием то, что в древних языках одним и тем же словом обозначались прямо противоположные понятия. Так, латинское sacer означает «святой» и «проклятый», а слово preces значит «мольба», «молитва» и «проклятие». У греков одинаково обозначаются «грех», «проклятый», но и «очищение от греха». Это вызывает параллель с ивритом, в котором хэт (грех), хотэ (грешит), а также мэхатэ (очищает) и хатат (очистительная жертва) представляют группу производных слов.

Сохраняя такую двойственность, «слово» могло выступать в двух функциях, — пишет Фрейденберг. Из функции слова-добра рождалась хвала, благословение, благо, слава. Не в одном русском языке, указывает она, «слово» и «слава» лингвистически тождественны.

Другая функция слова — хтоническая (хтонический — значит «подземный») и заключает в себе зло, проклятие, брань. Фрейденберг пишет, что молитва в ее до-религиозном виде, соединяя в себе мольбу и проклятие, представляла собой такое «слово» в двух его функциях.

Вышеприведенные слова в иврите, соединяющие в себе противоположные значения, — не единичный случай, этот ряд можно продолжить: раав (голод) и раавтан(обжора), типуль (уход) и тапил (паразит), hаараца (поклонение) и арицут (тирания), мэхапэс (ищет) и митхапэс (прячется), ётэр (остаток) и йитра (излишек). Слово «зэвэль» также несет в себе два прямо противоположных значения: одно с отрицательным знаком — «мусор, отбросы», а другое — с положительным — «удобрение». Или слова кдуша (святость) и кдэша (блудница), которые связаны одноименным корнем и общим происхождением. Ивритское слово «кедем» означает «древность», но производное от него «кадима» — «вперед». «Лефаним» означает и «давно» и «перед» — или, если буквально, «к лицу», «ахарейну» — «после нас» — употребляется в двух смыслах: «позади нас» и «в будущем».

Однако это не является прерогативой древнегреческого или древнееврейского языков.

В 1884 г. В.И. Шерпль опубликовал брошюру «О словах с противоположными значениями» [3], в которой доказывал, что в древних языках много слов, объединяющих в себе противоположные значения. Например, в древнеегипетском языке одними словами обозначались понятия свет и тьма, сильный и слабый, почитать и презирать, брать и оставлять и т.д.

Древнеиндийское aktu означало «светлый цвет» (свет, луч), но также и «темный цвет» (мрак, ночь). Слово asura значит «добрый» и «злой дух», ari — «набожный» и «безбожный», arala — «скромная женщина» и «развратница», sad — «сидеть» и «ходить», har — «дарить» и «отнимать» и т.д.

В арабском azrurn — «сила» и «слабость», kullum — «часть» и «целое».

В японском языке одно слово означает свет и тень, другое слово—начало и конец и т.д.

Иначе, в ранний период словотворчества для обозначения противоположных понятий человечество «довольствовалось общим термином», по выражению Франк-Каменецкого.

Он приводит такой пример. Среди американских индейцев встречаются племена, у которых такие понятия, как «пляска» и «труд» обозначаются одним и тем же термином. Дело в том, что по их понятиям успех урожая в такой же мере зависит от регулярного выполнения ритуальной пляски, как и от своевременной обработки поля.

Несмотря на прошедшие почти сто пятьдесят лет с момента опубликования работы Шерпля, интерес к этому феномену языка не проходит. Он озадачивает и современных лингвистов.

Известный ученый гебраист, переводчик А. Десницкий в своей фундаментальной монографии «Поэтика библейского параллелизма» отводит значительное место литературному и лингвистическому анализу подобных слов. Например, он рассматривает глагол ברך (барах), соединяющий в себе два противоположных значения — «приветствовать», «благожелать» и «хулить». (В Израиле, к слову сказать, почти всюду — в аэропорту, парках, при входе в торговые центры и пр. — граждан встречают слова «Брухим абаим» — «Добро пожаловать». Но от этого же корня ברך берут свое происхождение и слова противоположные по смыслу, что так озадачивает Десницкого).

Он пишет:

«… в первых главах книги Иова глагол ברך, обычно означающий ‘благословлять’, исходя из контекста, явно приходится переводить как ‘хулить, проклинать’:
Быть может, мои сыновья согрешили — хулили Бога в сердце своем (1:5). Но стоит Тебе протянуть руку и тронуть его имущество — ручаюсь, он похулит Тебя (2:9). Но протяни руку, тронь его кости, его плоть — ручаюсь, он похулит Тебя (2:5). Ты всё еще тверд в своей непорочности? Похули Бога — и умрешь! (2:10)»

Уже раввинистические комментаторы предположили, что в данном случае имела место благочестивая редактура, и отнесли эти места к «тиккуне-софрим» (256). С их точки зрения, изначально в тексте стояло слово, означающее именно ‘проклинать’ (например, глагол קלל), но поскольку в качестве объекта проклятий всюду выступал Господь, переписчик-редактор решил заменить неподобающий глагол на его антоним».

Сам Десницкий не находит этому объяснения:

«Едва ли в этой жизни мы узнаем, так обстояли дела на самом деле или не так — возможно, автор книги Иова сам употребил именно глагол ברך, вложив в него горькую иронию. Но существенно иное: в книге Иова, какой мы читаем ее сегодня, глагол ברך означает одновременно ‘проклинать’ и ‘благословлять’ (в последнем, нормативном значении, он употреблен, напр., в 42:12)».

Его вывод сводится к тому, что в библейских текстах слово может быть принципиально многозначно, одно и то же слово в двух или даже трех разных значениях вступает в смысловые связи с разными отрезками текста. «Порой мы видим, что так начинают вести себя слова, значение которых, казалось бы, всем прекрасно известно и не допускает никаких сомнений»[4]

Но почему? В чем коренится причина такого языкового явления? И где искать ответы на эти вопросы?

За отправную точку возьмем замечательное высказывание И.Г. Франк –Каменецкого:

«… созидание языка не есть область творчества, обособленная от общего процесса осознания мира. Отложившиеся в языке представления отражают не только специфические воззрения, свойственные данной этнической среде, в отличие от другой, но в значительной части своей характеризуют определенные этапы в развитии человеческого мышления как такового» [5].

Иначе говоря, чтобы найти ответы на эти вопросы, надо исходить из характеристики древнего архаического мышления.

Дихотомия слова, присущая древнему архаическому мышлению, можно соотнести с законом coincidentia oppositorum, что означает слияние, совпадение противоположностей.

Этот закон связывается с именем Николая Кузанского (1401-1464), крупнейшего немецкого мыслителя XV века, философа теолога и математика.

Согласно ему, все вещи, представляющиеся нам разными, с точки зрения повседневности и здравого смысла, на самом деле тождественны, так как все они — проявления божественного начала.

Он считал, что каждая вещь содержит в себе противоположные тенденции, борьба которых приводит к победе одной противоположности; поскольку противоположности заключены в одной вещи, они составляют единство. Качество же предмета, согласно Кузанцу, определяется преобладающей противоположностью.

В основе принципа совпадения лежит идея всеобщей связи вещей, что можно выразить словами как «все во всем». Согласно Николаю Кузанскому, в мире нет изолированных вещей, они все причинно связаны: «В земных вещах скрыты причины событий, как жатва в посеве». В трактате о «О предположениях» он высказывал поразительную для его эпохи диалектическую идею связи между растительным, животным и человеческим миром: «Сама растительная жизнь в своей темноте скрывает в себе духовную».

Совпадение, тождественность вещей земного мира он видит уже в их различии: «Когда мы говорим, что различное различно, мы тем самым утверждаем, что различное тождественно самому себе». В аспекте этого принципа ученый рассматривал и проблему истины, которую он понимал в тесной связи с заблуждением, полагая, что для истины заблуждение требуется как тень для света. Эти идеи о совпадении противоположностей положены в основу его постулатов о тождестве знания и незнания, о совпадении максимума и минимума, движения с покоем, возможности с действительностью, бытия с небытием и т.д.

Но Сoincidentia oppositorum является ключевым не только в учении Николая из Кузы. Оно приобрело весомое значение во всей истории европейской мысли.
Этот принцип, как писал М. Элиаде, известный ученый мифолог и религиовед:

«… лежит в основе построения и мифологической картины мира, которая представляет собой два противоположных плана. Поэтому, как правило, все мифы дуалистичны, а действующие в них божества имеют двойственную природу. Бог — это жизнь и смерть, свет и мрак, голод и насыщение. Великие богини одновременно являются божествами плодородия и разрушения, рождения и смерти. Вследствие такого представления о двуединстве божественной реальности нет ничего противоестественного в том, что в мировосприятии первобытного человека небытие становится бытием, зло совпадает с добром, профанное совпадает со священным, множественное с единичным» [6].

Николай Кузанский высказывал идеи, которые получили развитие в последующей истории философии. В «Диалектике природы» Ф. Энгельс сформулировал закон единства и борьбы противоположностей и считал его одним из основных в марксистской теории диалектики.

Причем, по Энгельсу, диалектическое мышление возможно только на сравнительно высокой ступени развития — у буддистов и древних греков, так как оно имеет своей предпосылкой исследование природы самих понятий.

Однако, по другим источникам, не исключено, что именно близость сознания древнеиндийских и древнегреческих философов к сознанию людей периода разложения первобытной общины, в мышлении которых были какие-то элементы наивной диалектики, и доказывает, что все они были прирожденными стихийными диалектиками, выражали первоначальный, наивный, но по существу правильный взгляд на мир как на бесконечное сплетение связей и взаимодействий, в котором ничто не остается неподвижным и неизменным, а все движется, изменяется, возникает и исчезает.

В какой-то мере это перекликается со взглядами Фрейденберг, но есть и существенные отличия. Фрейденберг утверждала, что первобытный человек имел очень условную систему понимания окружающего, но он ее имел. Это был человек «с системным мировосприятием». Такой взгляд Фрейденберг надо признать основополагающим при воззрении на природу мифологического мышления и мифотворчества. Для древнего человека его жизнь и жизнь природы — одно целое: живое и неживое одушевлялось, причина одного явления виделась в смежном, все, что происходило в природе, происходило и с человеком.

В те времена человек не так сильно осознавал свою принадлежность к человеческой расе, как ощущал свое космо — биологическое участие в жизни, окружавшей его.

Отсюда характерное представление о слитности субъекта (человека) и объекта (природы), тождестве единичного и общего, части и целого, и, в целом, единстве всего сущего на земле.

Исходя из этого, не будет преувеличением сказать, что у истоков диалектического учения стояло первобытное мировоззрение и мировосприятие. И древнее языкотворчество, дихотомия слова, двойственность его смысла — тому подтверждение, поскольку язык неотделим от мышления. Ведь писала же Фрейденберг («Миф и литература древности»), что те поэтические приемы, изобразительные средства, которые обычно свойственно относить за счет самобытности творческой личности, имеют своими прообразами фонетические и семантические особенности древнего языка. Игра созвучий, удвоение, повтор, всякого рода «словесная пляска на месте», изобилие тавтологий и синонимов — все это сконструировано еще первобытным мышлением. Так что, параллель с истоками диалектического мышления вполне закономерна.

Применительно к нашей теме особый интерес представляют изыскания Фрейденберг, касающиеся образования мифологической метафоры, поскольку метафоричность составляет характерную черту древних языков.

Для понимания метафоричности языка, образования метафоры очень важным является ее постулат о том, что под метафоризацией значений должно обязательно лежать:

«… былое генетическое тождество двух семантик — семантики того предмета, с которого «переносятся» черты, и семантики другого предмета, на который они переносятся. Оба эти члена должны были иметь одинаковую семантику, иначе переносные смыслы были не реальны. А это возможно только на базе мифологических образов» [7].

На самой ранней ступени человеческого сознания не было места ни для какой «переносности» значения с одного объекта на другой. Для первобытного сознания один предмет и есть другой», указывает Фрейденберг. Только тогда, когда мышление перестает быть отождествляющим и редуплицирующим, когда два тождественных смысла оказываются разорванными — только тогда метафоры становятся образными «перенесениями».

Это представляется важным в плане того, что образование метафоры, эпитета, сравнения имеет прямое отношение к ивриту, к особенностям его словообразования. В свете идей Фрейденберг о семантическом тождестве, характеризующем мифологическое словотворчество, получает объяснение этимология тех групп однокоренных слов в иврите, в которых нашли отражение мифологические представления.

Но все, о чем говорилось выше, не исчерпывает всех сторон такого феномена языка, как соединение противоположных смыслов в одном слове. Интерес состоит еще в следующем. Согласно источникам, нередко в языке противоположные значения слов различаются только путем перемены одного или двух звуков, перемещением их.

Наглядный тому пример — словообразование в иврите.

Взять, к примеру, слово ахлама (выздоровление). Путем перестановки букв в нем можно получить слово махала (болезнь), совершенно противоположное ему по значению. Или такие слова, как: тзуна (питание) и знут (блудство, разврат).
Это хорошо иллюстрирует отрывок из книги израильского писателя, лауреата Нобелевской премии Шмуэля Йосефа Агнона «До сих пор»[8] Агнон описывает, как он составлял ивритские слова, используя перестановку букв:

«… я стал искать более благозвучные корни. Но почему-то слово шефер, т.е. «красота», потянуло за собой рефеш, то бишь «грязь», а шефа, т.е. «изобилие», стало вдруг пеша «преступление», и даже приятное онег, т.е. «наслаждение», тотчас превратилось у меня в нега, что означало заразу».

При чтении этого закрадывается крамольная мысль: а что, если в самом языке заложен механизм такого словообразования, которое отвечает особенностям связанного с ним мышления. Но это уже, наверное, из области метафизики, которая лежит в стороне от лингвистики.

Хотя на это можно посмотреть и с другой стороны, если принять за основу высказывание Юнга о том, что «метафизические идеи укоренены в качественно определенном состоянии психики» и связать с этим «темную, нераскрытую глубину языка» (Гумбольдт):

«Ведь язык в своем прошлом также появляется из неведомой сокровищницы, куда можно заглянуть лишь до известного предела, после чего она наглухо закрывается, оставляя по себе лишь ощущение своей непостижимости. Эту беспредельность без начала и конца, освещенную только недалеким прошлым, язык разделяет с бытием всего человеческого рода в целом» [9].

ЛИТЕРАТУРА

  1. Переписка Бориса Пастернака. Сост. Е.В. Пастернак, Е.Б. Пастернак. М.: Изд. «Худ. лит.», 1990, с. 111.
  2. Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию. М,: Издат. Группа «Прогресс», 2000, с. 29
  3. Шерпль В.И. (цит. по книге Шахнович М.И. Первобытная мифология и философия).
  4. Десницкий А. «Поэтика библейского параллелизма».
  5. Франк-Каменецкий И.Г. Колесница Иеговы. Москва Изд. ЛАБИРИНТ, 2004, с.283
  6. Элиаде М. Очерки сравнительного религиоведения. М.: Научно-издательский центр «Ладомир», Москва, 1999, с.303
  7. Фрейденберг О.М. Миф и литература древности. Москва Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 1998, с. 241
  8. Агнон Шмуэль-Йосеф. «До сих пор». Изд. Ж (книжники) при поддержке семьи Розенцвет. Москва 2012, с. 51.
  9. Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию. М,: Издат. Группа «Прогресс», 2000, с.82
Print Friendly, PDF & Email

10 комментариев для “Инна Беленькая: «Раскрыть единство в разнообразии явлений…»

  1. Уважаемая Инна,
    спасибо за Вашу интересную статью. Насколько я знаю, и более крупные единицы языка, чем слова, и тексты в целом — мифы, произведения искусства обладают такими же «противоречиями», амбивалентностями, диалектизмами. И именно ментальный опыт их разрешения передает те смыслы, которые не поддаются передаче логическими текстами: в религии — это сакральные смыслы, в искусстве — эстетические. Вот бы это объяснить нашим участникам дискуссий по Торе.
    ____________________________
    Да, это было бы интересно, но боюсь, что это невозможно (есть маленький опыт). Хотя, почему нет? У вас получится. Спасибо вам, Эмиль, за отклик.

  2. Уважаемая Инна,
    спасибо за Вашу интересную статью. Насколько я знаю, и более крупные единицы языка, чем слова, и тексты в целом — мифы, произведения искусства обладают такими же «противоречиями», амбивалентностями, диалектизмами. И именно ментальный опыт их разрешения передает те смыслы, которые не поддаются передаче логическими текстами: в религии — это сакральные смыслы, в искусстве — эстетические. Вот бы это объяснить нашим участникам дискуссий по Торе.

  3. Е.Л.29 октября 2019 at 12:58
    Всегда ли можно из контекста понять, какое крайнее значение употребил автор?
    _________________________________________
    Интересный вопрос. Вот такие «крайности» и озадачивают, и Десницкий — тому наглядный пример.
    Е.Л. : Может быть иногда так и надо переводить, типа \»кранее значение\», а как понимать — это уже отдается на откуп интерпретатору-комментатору?
    Ну, я не знаю, что это за перевод тогда будет?

  4. Михаил Поляк29 октября 2019 at 14:18
    ГМожет быть, что противоположные смыслы у одного и того же слова не представляли тогда трудностей для общения, т. к. произносились по-разному в зависимости от ситуации, от контекста. Ведь мы же можем сказать человеку, сморозившему явную глупость: «ну, ты и умник!».
    _______________________________
    Оригинальная версия. А эта версия, значит, вам не нравится?

  5. Где-то читал гипотезу, что сформировавшееся у древних представление и времени сотворения мира и человека соответствует появлению у него сознания о самом себе, способности оценить свои желания и действия со стороны. Такой стороной мог быть другой член племени. А для этого необходима способность к общению, не такому примитивному, какое есть,например, у дельфинов или слонов. т. е. язык.
    Может быть, что противоположные смыслы у одного и того же слова не представляли тогда трудностей для общения, т. к. произносились по-разному в зависимости от ситуации, от контекста. Ведь мы же можем сказать человеку, сморозившему явную глупость: «ну, ты и умник!».

  6. Всегда ли можно из контекста понять, какое крайнее значение употребил автор?
    Может быть иногда так и надо переводить, типа \»кранее значение\», а как понимать — это уже отдается на откуп интерпретатору-комментатору?

  7. Лев Мадорский 29 октября 2019 at 8:17
    Как,вообще, происходило словообразование? Мне кажется, что не поняв этого механизма мы не сможем до конца понять человеческую историю.
    ______________________________
    И-мен-но! Спасибо, Лев, за отклик.

  8. Ася Крамер 29 октября 2019 at 8:05
    Инночка, всегда читаю вас с удовольствием. Но сегодня мне показалось, что вы повторяетесь, нет?
    ___________________________________
    Ну, может быть. Знаете такую латинскую поговорку — повторение -мать учения?
    (хотя про Николо Кузанского я раньше не писала)

  9. Мало знаком с лингвистикой, но этот очерк прочёл с большим интересом. Действительно, у языка есть феномены, понять которые трудно. Инна показала некоторые из этих феноменов ( одно и тот же слово обозначает противоположные явления) и разбудила любопытство. Как,вообще, происходило словообразование? Мне кажется, что не поняв этого механизма мы не сможем до конца понять человеческую историю.

  10. Инночка, всегда читаю вас с удовольствием. Но сегодня мне показалось, что вы повторяетесь, нет?

Добавить комментарий для Е.Л. Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.