Бескрайняя, выжженная солнцем пустыня. Несчастная женщина, которая даже в самую страшную минуту своей жизни никого не винит и безропотно подчиняется своей судьбе. На расстоянии, достаточном чтобы заглушить плач (расстояние выстрела из лука), лежит ребёнок, умирающий от жажды.
Недельный раздел Ваера
Михаил Ривкин
Как предисловие к серии недельных глав за этот год рекомендуется прочесть третью часть очерка «Трансформация идеи Божественного Откровения».
Древнейшие народные предания сохранили много подробностей о жёнах, наложницах и детях Авраама. Хотя его старшим сыном был Ишмаэль, Б-жественное Обетование было даровано Единственному и Избранному — Ицхаку. Это — древнейшая народная легенда. К этой легенде автор добавил прекрасное поэтическое описание бегства Агари и Ишмаэля в пустыню.
В этой истории Авраам выступает как человек пассивный, способный ждать долгие годы и твёрдо уверенный в истине Б-жественного откровения. Сара, напротив, ведёт себя весьма активно. Она не «ждёт милостей от природы» (от своей женской природы), а приглашает наложницу, которая должна родить наследника. Однако когда Агарь родила, естественная женская ревность оказалась сильнее доводов разума. Сара с трудом терпела соперницу до тех пор, пока не родила сама. Но когда это случилось, последовал категорический приказ об изгнании и самой наложницы, и её сына. Авраам, при всей своей пассивности, тяжело переживает за свою наложницу, и тем более, за Ишмаэля. В этом месте автор чувствует, что нужно хоть как-то оправдать Первого Патриарха. Только прямое повеление Свыше «слушаться голоса» Сары смогло перевесить чашу отцовской любви к Ишмаэлю. Понятно, что если бы Авраам просто согласился со своей своевольной и ревнивой женой (как при первом изгнании Агари) его образ сильно проиграл бы в наших глазах. Тут речь шла бы уже не просто о пассивности и слабости. Такое поведение граничило бы с нравственным падением, и потому поэтический язык повествования заботливо оберегает нас от таких выводов.
Дальше следует лаконичное, и от этого ещё более волнующее описание трагедии женщины с ребёнком, которых отправили в пустыню на верную смерть. Это один из тех нечастых случаев, когда рассказчик рисует нам зримую картину происшедшего. Бескрайняя, выжженная солнцем пустыня. Несчастная женщина, которая даже в самую страшную минуту своей жизни никого не винит и безропотно подчиняется своей судьбе. На расстоянии, достаточном чтобы заглушить плач (расстояние выстрела из лука), лежит ребёнок, умирающий от жажды. Даже бесхитростное и краткое описание этой трагедии невольно заставляет нас задуматься над вопросом, есть ли какой-то высший смысл в страданиях матери и сына, изгнанных по воле властной госпожи. И как ответ на этот вопрос следует явление ангела Б-жия. Этот ангел провозглашает, что всё случилось по воле Провидения, и что Ишмаэлю и его потомкам также уготована великая судьба. Разумеется, тут же становится видимым и колодец с водой, неподалёку.
Изначально рассказ об изгнании Агари был естественным продолжением рассказа о рождении Ишмаэля (Брейшит гл. 16). Однако в окончательной редакции эти два рассказа разнесены очень далеко. Множество событий происходит между ними: Завет Обрезания и второе Откровение о рождении Единственного и Избранного, явление трёх мужей и третье Откровение о рождении Ицхака, гибель Сдома и Аморы, история Лота и двух его дочерей, история с Авимелехом в Гераре, и, самое главное, рождение Ицхака. Это множество событий естественным образом создаёт у читателя ощущение временной протяжённости, и в брошенном под кустом Ишмаэлем мы видим уже не грудного младенца, каким он был в первоначальной версии поэтического рассказа, а взрослеющего подростка или даже взрослого юношу. Надо полагать, что это был сознательный приём редактора, который хотел показать нам именно «повзрослевшего» Ишмаэля. В этом случае лаконичное замечание «сын Агари… насмехается» звучит уже не столь безобидно. Однако редакторская корректива, добавившая Ишмаэлю возраста, делает непонятными такие детали рассказа как «бросила под кустом».
Далее следует рассказ о жертвоприношении Ицхака. Отследить происхождение этого рассказа не легко, однако с долей уверенности можно допустить, что он не относится ни к древнейшему пласту рассказов о Патриархах, ни к пласту народных легенд. Это, несомненно «авторское» поэтическое творение. Но, в отличие от многих других, это творение вполне автономно. Во всяком случае, его эпическая первооснова от нас скрыта. Отчасти этот рассказ перекликается с таинственной историей о том, как Всевышний хотел умертвить Моше на ночной стоянке, но отказался от своего намерения, когда Циппора сделала обрезание сыну (первенцу?) Моше. И в том, и в другом случае мы видим, как первоначальная идея человеческой жертвы (избранной самим Б-гом или предназначенной ему людьми) заменяется, по ходу дела, каким-то альтернативным «нелетальным» ритуалом. Зачастую этот рассказ рассматривают как полит-кореллирующее наставление, призванное наглядно продемонстрировать народу Израиля, что Всевышний не приемлет человеческих жертвоприношений. Как известно, этот страшный обычай был широко распространён у древних народов, и даже Израиль был не чужд ему на заре своего существования. Однако такое простое толкование не вполне объясняет сложную композицию этого рассказа.
Надо полагать, что и этот рассказ прошёл несколько стадий редактирования. В своей окончательной редакции рассказ стремится акцентировать важность Храмовой Горы в религиозной жизни Израиля. «Пойди в Землю Мория» — это некое указание (хотя и расплывчатое) на определённую географическую привязку событий. Но имелось ли это географическое указание в первоначальной версии? В конце повествования рассказчик ещё раз возвращается к этому названию, разъясняя его с помощью «народной этимологии»:
И нарек Авраам имя месту тому «Г-сподь усмотрит». Посему ныне говорится: «на горе Г-сподней усмотрится» (Брейшит 22:14)
В данном случае обыгрываются корневые согласные י-ר-א-ה. (усмотрит), близкие к буквам названия горы. מ-ר-י-ה. Вместе с тем, само словоупотребление «земля Мория» вызывает недоумение. У нас нет точных сведений, где именно находилась Мория, но мы понимаем, что это одна, определённая гора. Нет ни одного указания, что целый регион назывался таким именем. Гора Мория (а не земля!) упоминается в ТАНАХе всего один раз, как место, где Царь Давид возвёл первый жертвенник в отвоеванном им Иерусалиме. И хотя это очень поздний источник, нельзя исключать, что само географическое название Мория было в Иудее известно. Надо полагать, что географическая привязка к месту Мория, как и попытки найти этому слову этимологическое объяснение, в изначальном варианте отсутствовали. Вероятно, первичная версия этого рассказа появилась в уделе Эфраима. И только на более поздней стадии, когда этот рассказ был адаптирован в Иудее, в него добавили упоминание о горе Мория, которая, к тому моменту, уже воспринималась как гора в Иерусалиме. Оборот «на одной из гор, о которой Я скажу тебе» (там 22:2) относится к первоначальной, эфраимской версии, в которой точное место жертвоприношения не имело никакого значения, ведь жертвы можно было приносить во многих местах. С другой стороны, позднейшая вставка «Пойди в Землю Мория» призвана указать, что речь идёт о том единственном месте, где жертва угодна Всевышнему. Это уже даёт себя знать мировоззрение Иудеи, абсолютизировавшее иерусалимский Храм.
Многие исследователи полагают, что первичный субстрат рассказа это Брейшит 22:1-10, в то время как Брейшит 22:11-18 это некое поэтическое расширение, хотя возможно, тоже очень древнего происхождения. Окончательное слияние этих двух отрывков произошло ещё на стадии устной передачи, чем объясняется их полное стилистическое единство и смысловая последовательность.
Уважаемый Рав,
Соглашаясь с Вашим эмоциональным восприятием толкуемой главы, обобщу, что Всевышний волен выбирать тот стиль повествования, который наилучшим образом соответствует идее, которую Он хочет нам передать: когда это минимализм, а когда – реализм. Не будет же Б-жественный Писатель в угоду текстологическим критикам писать все одним стилем для определения авторства по их человеческим меркам. Ведь и само Имя Его – множественно в своем единстве.
И, возможно, кабалистическое толкование нашей главы как дополнительности «хесед» и «гвура» (доброты и мужественности) уже набило оскомину, хотя для тех, кто погружен в кабалу, оно, очевидно, также живо и красочно в своей истине, как и для нас – Б-жественный реализм. Но, то и другое должно быть как-то связано, так же как связаны эстетическое воздействие картины и замысел режиссёра. Вот в таком примерно подходе я попробую показать, как используется в повествовании связь вышеозначенных качеств с мужской и женской ипостасями человека. Это тем более, по-моему, интересно, что является сквозной темой в отношении и других праотцев и качеств, которыми должен наделить их Всевышний.
Итак, задача Всевышнего привить Аврааму качество мужественности. Но, казалось бы, он его уже доказал: смело бросился в бой на спасение Лота и победил врага, также отказался от вознаграждения от царя Содома. Но не мужество воина и моральное мужество (последнее позже еще больше подтверждается) нужно Всевышнему, Ему нужно мужество веры, и мы можем проследить, как оно постепенно осваивается Авраамом не без участия Сары.
В первом их столкновении Сара обвиняет Авраама в пренебрежительном отношении к ней Агари. Но здесь закон рабства прост и ясен: Сара – госпожа и вольна поступать со своей служанкой по своему усмотрению, что Авраам ей без колебаний и говорит. Но «мужественность» Сары здесь – от женских инстинктов, зависти и ревности. Во втором эпизоде все уже не так просто. Ишмаель – сын Авраама, и требование Сары изгнать его вместе с матерью кажется Аврааму прискорбным. Но Всевышний поддерживает Сару. Хотя и здесь она в своем мужестве следует женскому инстинкту – быть полновластной домовладелицей в своем доме. Для Авраама же – это урок того, что также и он, но уже сознательно, должен преодолевать свои сантименты, когда идет речь об интересах его народа. Все это подготавливает Авраама к урокам Самого Всевышнего. Сначала о том, как вести суд (это тоже категория «гвуры») над народом-нечестивцем, в котором Авраам проявляет незаурядное моральное мужество, задавая вопросы Всевышнему из своего интуитивного понимания справедливости, а затем и в Жертвоприношении Ицхака, последнем уроке, который Сара уже не могла выдержать и умерла, и который учит его и нас в том, что в Истинной вере надо идти до конца без колебаний. Этот урок был повторен и для Моше и всего народа: чтобы расступилось море, они должны были войти в него «ад шеиягиу маим ад анефеш» — пока не подступили воды к горлу.