Александр Левинтов: Ноябрь 19-го. Продолжение

Loading

Помню девочку, которая бросалась к любому одетому в шинель: «Папа! Папа!», потому что её папа не вернулся с фронта. Помню отцовскую парадную шашку, с кожаной портупеей, и пистолет в кожаной же кобуре, всё очень тяжёлое и громоздкое, и такое бессмысленное: ведь папа — радист, зачем ему всё это?..

Ноябрь 19-го

Заметки

Александр Левинтов

Продолжение. Начало

Мои профессии

Работать и получать за это деньги я начал после четвёртого класса, собирая чёрную смородину в совхозе «1 Мая» (бывший совхоз «Серп и Молот») — теперь это микрорайон Южное Измайлово, и мы живём здесь. Но это, конечно, никакая не профессия.

В 9-ом классе мы три дня учились, три дня работали на Трансформаторном заводе. Я работал в 17-ом экспериментальном цехе, научился пить клей БФ-12 и твёрдо для себя решил, что на завод никогда не пойду работать — никем.

Профессиональным географом — а это моя первая и основная профессия — я стал после третьего курса, проходя производственную практику в Поволжской экспедиции МГУ и проработал несколько месяцев в ИКТП (Институт комплексных транспортных проблем) и в Средневолжском совнархозе (Куйбышевская область, Татария и Башкирия): я не только погрузился в профессиональную среду транспортников, но и овладел транспортной проблематикой, полюбил транспортную статистику. Из обыкновенной шахматки «ввоз-вывоз» сочинил около 20 карт, и это не осталось незамеченным: меня пригласили работать в Поволжской экспедиции на правах инженера, и я проработал здесь 2 года, решая порой головоломные задачи.

На последних курсах университета я освоил ещё несколько профессий: ночного сторожа (работал аж в трех местах, правда, честней сказать, ночевал в разных местах), подопытного кролика на кафедре биофизики мозга. Позже я работал им же в институте общей и коммунальной гигиены имени Сысина и даже скорректировал чью-то докторскую, на себе доказав в барокамере, что сочетание малой дозы алкоголя с закисью углерода повышает интеллектуальные способности.

Ещё одну интересную профессию (именно профессию, а не просто работу) я освоил после четвертого курса в костромских лесах — грибовара: мы целый месяц собирали и солили грибы и заработали приличные по тем временам 500 рублей каждый.

В 1964 году женился и включился в семейный бизнес по откорму двух поросят. Зимой их зарезали, и вместе с тестем я за пару недель распродал свинину и сало на Черемушкинском и Даниловском рынке: на эти деньги была куплена корпоративная однушка для старшей свояченицы.

Работая в Институте географии АН СССР, я испытывал жуткий дефицит денег, особенно, когда родилась дочка. Так я стал профессиональным грузчиком Моспогруза, где проработал несколько лет, разгружая вагоны на Москворецкой плодоовощной базе, судовые трюмы в Южном порту, гоняя шины на Шинном заводе и даже загружая фургоны портвейном на Очаковском винзаводе. Почему профессионалом? — я неизменно был «бугром», умел организовывать работы, договариваться с грузовладельцами и завбазами.

В конце 1972 года я перешел в Союзморниипроект и стал профессиональным грузопоточиком, возможно, лучшим в истории этого института, и даже несколько лет возглавлял сектор перевозок грузов и пассажиров в загранплавании.

В подшефном совхозе «Елгозинский» Клинского района очень полюбил коров, освоил такие профессии как пастух, скотник, кормач и даже осеменитель. В год ездил в этот совхоз два-три раза и проводил там месяц-полтора, знал о коровах и уходе за ними больше всех местных пьяниц.

Хроническая нехватка денег привела к тому, что я стал профессиональным художником-оформителем. С настоящим художником-оформителем, Володей Худобко, мы в летний период мотались по Калмыкии и Астраханской области, ваяя плакаты, лозунги, Доски Почета, гвардейцев пятилеток, Ленина в масле половым суриком по жести в три прокраса маховой кистью и другие художества. Я быстро освоил шрифтовые работы и на мне была процедура «стучания» по трафарету, кроме того, мы в четыре руки натягивали Ленина на подрамник, но главный мой козырь — заключение договоров, переговоры с властями и получение денег. Мы за месяц зарабатывали примерно по 700 рублей, что много (моя зарплата грязными была всего 175 рублей): по 300 отсылалось домой жёнам, а на «жалкие остатки» мы брали каюту в шикарном «Баяне» постройки 1912 года (в советское время он назывался «Михаил Калинин» и плыли, сколько хватит денег — до Саратова или Самары, шикуя и кутя напрополую.

Параллельно профессионально играл в преферанс — на московской карточной бирже у завода «Красный Богатырь». Думаю, что в преферансе сильно превзошел отца, который был крепким любителем.

В 1979 году я неожиданно для себя стал судьёй по стрельбе из лука, в 1980-ом стал олимпийским судьёй, а позже — национальным судьёй, ездил на всесоюзные первенства и первенства Вооружённых Сил СССР: от меня требовалось совсем немногое: уметь быстро и безошибочно считать, уметь оформлять протоколы соревнований, пить по многу, но не пьянея, уметь рассказывать анекдоты.

Там же, в ЦСКА, я освоил психологическую работу со спортсменами, работая в паре с Юрой Громыкой: интерпретации теста Люшера, постановка рефлексии и самоконтроля — это у меня получалось даже лучше, чем у него.

В 1983 году я включился в Московский Методологический Кружок и в конце 80-х годов уже был вполне профессиональный методолог и игротехник, зарабатывая на этом очень прилично, имея кучу учеников и создавая тексты.

Очень интересная и редкая профессия — организация и проведение экспедиций: по БАМу (1987), по Прикамью (1988), по Закарпатью (1988), по Горному Алтаю (1990), по Крыму (1992), по Бессмертию (Греция), по Романтике (Северная Италия), по Судьбе (Швейцария). Сейчас потихоньку готовлюсь к экспедиции на Тот Свет.

В 1987 году я стал печататься в серьезных и солидных журналах и газетах. Спектр публикаций — очень широкий: социология, политика, экология, экономика, философия, финансы, напитки и гастрономия. «Известия», «Неделя», «АиФ», «Эко». На ниве журналистики я получил несколько премий.

Создал и регулярно провожу уникальные дегустации вин: с видеорядом и музыкальной программой. А началось всё в Америке в институте MIIS с дегустации «Русская поэзия и славянские вина».

Раньше того я перешел со случайной литераторской деятельности на регулярную, однако долгое время не решался на публикации. Сейчас у меня издано более 30 книг, есть скромные литературные премии.

В те же годы практиковал интроспекцию, экстрасенсорику и психологическую помощь в экстренных ситуациях (изматывающая работа).

У меня есть опыт создания университетов. Можно считать, что это профессия. Первый университет — Частный Гуманитарный, несмотря на многолетние усилия, провалился. Зато Экологический университет в Горном Алтае — состоялся. В 2008 возник корпоративный университет ВИАНСА (WeAnswer), в 2017-ом — Серебряный, в 2019-ом — корпоративный университет МГПУ.

С 1993 года занимаюсь политтехнологиями: как аналитик, журналист и пиарщик. Лучшее достижение — победа на выборах президента Украины (второй срок Кучмы). На моей совести создание книги «Я — Кучма».

С 1988 года занимаюсь, и достаточно успешно, бизнес-консалтингом, читаю оргуправление, рекламу и маркетинг. Уехав в Америку, организовал небольшую рекламно-маркетинговую фирму «РЕМАРКА», просуществовавшую, правда, недолго.

Первая профессия, которую освоил в Америке, развозка пиццы. Мне принадлежат все рекорды нашей Round Table Pizza в Монтерее, теперь уже никто их никогда не побьёт.

Там же, в Америке, стал очень популярным журналистом: печатался в Нью-Йорке, Бостоне, Торонто, Майами, Денвере, Сан-Франциско, Лос-Анджелесе, Сан-Диего и мелких калифорнийских городах.

В 1998 году был принят на работу, прошел двухнедельные курсы и стал преподавателем русского языка в DLI, в 2003 году получил медаль «Лучший учитель года». В этом же институте освоил профессию тестера, что теперь очень помогает, особенно в борьбе с разными ГИА и ЕГЭ.

Ещё я в Америке освоил профессию гида-водителя и сдал на права водителя трака/фуры, но практического опыта не приобрёл, так как уехал в Россию.

В России, помимо интенсивного преподавания (РАНХиГС, Тольяттинский гос. университет, Тольяттинская академия управления, Шанинка, Муниципальная академия, МГПУ), занялся проблемами образования — стал «образованцем»: теоретиком, проектировщиком и практиком различных образовательных деятельностей.

Наверняка, что-то забыл — и память заметно слабеет, и нагромоздилось этих профессий невпроворот.

Рефлексия смысла

Это было в 92-93-м годах. Я как-то странно работал в слегка уголовной компании «Век России», располагавшейся в уютном особнячке на Герцена, в двух шагах от Массолита. Раньше нас здесь размещалось телешоу «Что? где? когда?» с весьма сложной системой связи, сигнализации и электропроводки — тут вечно всё глючило и взбрыкивало.

Позиция моя была странная: никаких функций, сомнительный авторитет консультанта по любому вопросу, никакой зарплаты, но весьма доверительные отношения с руководством.

В те годы у меня ещё не было компьютера и даже денег на него не было — они стоили тогда 1200 долларов плюс весь программный софт. Диски на 8 кб я ещё застал (сантиметров 40 в диаметре), но работал на других — в 360 и 720 кб, потом появились флоппи-диски в 1.44 мб, за ними — CD, а потом настала пора флешек. Процессоры были 286 (не знамо чего), потом 386, потом 486, потом пентиумы и так далее — всё это прогрессировало почти каждый год. редактор был лексикон, а транспорт текстов и файлов шёл по Norton Commander — сейчас это забавно вспоминать.

И я работал в этом особнячке по Герцена 43 исключительно ради компьютера, питался в рюмочной в подвале Массолита, просто, сидел на когда-то занятом месте и набирал свои тексты — я и тогда был писуч. Если кто-то просил почитать, чего я там насочинял, я либо распечатывал текст, либо через Нортон Коммандер.

А кругом все отчаянно воровали: импортную обувь, косметику, деньги, программы, телевизоры, компьютеры, разную оргтехнику — что могли, то и воровали. Юрист спёр документацию и продал её, а сам растворился, девчушка из Магадана спёрла какую-то мелочь, что-то около 100 тысяч долларов — и растворилась, один из совладельцев спёр несколько миллионов — и растворился.

Я ничего не воровал — по брезгливости и потому что был занят своим писательством. Приходил первым и уходил последним. Особенно любил работать по выходным: никого ни в офисе, ни снаружи, лишь изредка процокают копыта верховой лошади с всадницей в седле из недалёкого Зоопарка — и опять глубочайшее одиночество, дарящее слова и сюжеты в изобилии.

Писал я всегда, в 80-е перешёл на машинопись, но все эти рукописи быстро терялись, желтели, рвались, портились — я менял жильё по нескольку раз в год, поэтому друзья, помогавшие мне при переездах, интенсивно разворовывали библиотеку и рукописи. От той докомпьютерной эпохи сохранилось — из сотни книг всего 5-6, из сотен рассказов, статей и эссе — не более десятка, из стихов… ну, может, тоже десяток. По этому поводу я совершенно не переживал — даже для меня это практически ни черта не стоило.

И я практически не печатался.

В общем, совершенно бессмысленное занятие и прожигание времени.

Бизнес наших боссов (выходцы из Днепропетровска, начинали с рэкета и сникерса) рос и разрастался, особнячок стал тесен и маловат. Мы, оказывается, разъезжались в разные углы центральной Москвы. У меня буквально на полуслове забрали монитор, процессор и клавиатуру с мышью. Я только успел узнать, что наша комната переезжает к Спасо-Зачатьевскому монастырю, тогда совершенно заброшенному.

На следующее утро я нашёл наш деревянный двухэтажный барак со скрипучими лестницами и полуободранными обоями.

Компьютеры уже стояли на столах, но моего среди них не было. Точнее, монитор, клавиатура и мышь — мои, а процессор — не мой. В компании сотни две компьютеров, куда увезли мой (грузчикам было всё равно, что и куда грузить), неизвестно. Всё написанное за полтора года безнадёжно пропало. Я вышел из барака, в 50 метрах от него стоял пивной ларёк. Я взял бутылку тёмного «Афанасия», сел прямо на траву и задумался, потягивая это прекрасное, после «Ячменного колоса», тверское пиво.

Впервые в жизни я подумал, не что я пишу, а зачем и кому. И с каждым новым неспешным глотком ко мне приходило окрыляющее понимание, зачем и кому это надо: это не надо никому, даже мне самому, но тем, что я сочиняю тексты, только в процессе сочинительства что-то значащие для меня, я, может быть, спасаю этот мир от энтропии и окончательного разбегания галактик, поскольку любая мысль и любое слово направленно противоположным образом, к центру мироздания, к Богу, а не прочь от него. И совершенно неважно, насколько движение мысли и духа несопоставимо меньше потока материи в другую сторону.

Я понял это, взял ещё одну бутылку тёмного «Афанасия» и стал обдумывать сюжет очередного рассказа.

Где читать? Что читать? Как читать?
(культура библиографического поиска)

Сашка, кончай читать, глаза сломаешь. — частенько говорила мне мама в детстве. Я действительно сломал глаза и уже годам к десяти стал очкариком: читать приходилось с керосиновой лампой, при свечке или под одеялом с фонариком. В Тамбове, где прошла часть моего детства, в жилых домах военного городка электричества не было. Государству позарез нужно было компенсировать военные потери в поголовье населения, а нет ничего радикальней в этом вопросе, как отсутствие освещения.

Конечно, читать лучше всего дома, пользуясь домашней библиотекой, но в связи с Интернетом культура домашних библиотек и библиотек явно вымирает.

Библиотеками я начал пользоваться, как только мы вернулись в Москву, сначала детской, на 3-ей Парковой (она по сей день действует!), потом взрослой на 15-ой Парковой (больше нет), Ленинкой и Иностранкой, которая тогда располагалась в Петровских линиях, напротив ресторана «Будапешт».

Замечательна была университетская библиотека на Геофаке, двухэтажная (21-22 этажи), очень уютная и почти всегда, за исключением сессий, пустая, тихая, с хорошей коллекцией литературы и удобным каталогом.

На преддипломной практике я познакомился с Евгением Ефимовичем Лейзеровичем, и мы стали встречаться с ним по воскресеньям (суббота была тогда рабочим днем) в Ленинке. Перед открытием в 8 утра здесь собиралась огромная очередь. Обычно я приезжал первым, и мы оказывались в голове очереди, а не в хвосте. Строго говоря, студентам не полагалось сюда ходить, но я уже второй год работал инженером Поволжской экспедиции, имел серьезную форму допуска и потому смог пробить себе читательский билет.

Самое замечательное место в Ленинке — укромный и уютный картографический отдел с прекрасной коллекцией карт и атласов. Каталогов в Ленинке много и все неудобные. Многие книги не выдавались, хотя и имели каталожные карточки, хотя бы в Генеральном каталоге. Сами шифры — старомодные, очень громоздкие и неудобные. Книги выдаются только на следующий день. Отдел периодики, самый нужный мне, располагается у чёрта на рогах — в Химках-Ховрино. Когда-то забитая людьми Ленинка теперь откровенно пустует: на одного читателя теперь приходится 2 сотрудника и 4 вооружённых охранника, но книги выдаются всё также — только на следующий день: традиция.

Незаконно, но я стал после университета ходоком в библиотеку ИНИОНа у метро «Профсоюзная». Вот хронология моих читательских билетов сюда:

Каталожную систему (ленточную) этой библиотеке подарила крупнейшая в мире библиотека Конгресса США. Выписанные материалы приносят в читальный зал через 2-3 часа. Буфет и туалет расположены очень удобно. Библиографические и реферативные издания ИНИОНа можно купить на первом этаже по весьма умеренным ценам. Есть возможность ксерокопировать, но почему-то страшно дорого — многие предпочитают вырывать нужные страницы или книги целиком.

Собственно, каталогов два — компактный именной и большой предметный. Внутри библиотеки зашита прекрасная немецкая библиотека.

Всё это надо перевести в плюсквамперфект: сначала в библиотеке устроили пожар (слишком много оказалось разворованным), а затем библиотеку выселили в какое-то утлое помещение, куда я не ходок.

Когда я попал в 1983 году в методологическое сообщество, то спросил у старожилов:

— как стать членом Кружка?

— надо семь лет ходить на семинары и расшифровывать магнитофонные записи, надо сделать инаугурационный доклад и надо читать по 500 книг в год

Через пару лет я был уже признанный член ММК и начал читать значительно больше 500 книг в год.

Как это делается?

Прежде всего, нужна тема. Как правило, это исследование или программа/проект. Мне повезло: я — географ, а во всех каталогах зашиты географические каталоги, и поиск очень прост. Обычно я начинаю с того, что набираю 100-200 требований и начинаю их менять на книги партиями в 20-30 штук.

Читаю я в письменном виде (Марк Меерович ходил в библиотеки с ноутбуком). Большие куски, статистические таблицы, карты и схемы — ксерокопирую. Многие источники пустопорожни — такое прочитывается по 100 страниц в полчаса. Книг, которые читаются более одного дня, очень немного, но это — самый ценный улов.

По мере чтения возникают новые источники, почти половина их находится — в этой или других библиотеках, в Интернете. На одну работу начитывается примерно за месяц-полтора 500-700 источников (если библиотека работает с 8 до 22 часов каждый день — теперь таких библиотек больше нет), из них в библиографии остается около половины (то есть то, на что в тексте имеются ссылки), однако бывают исключения: по Региональной программе развития Крыма мы извлекли из библиотек Москвы, Киева, Ленинграда, Одессы, Симферополя, Ялты и Севастополя более 6000 источников. Библиография была оформлена отдельным томом.

Библиографический поиск, пожалуй, самый сладостный этап search. Параллельно, уже в жанре research, я фиксирую свои мысли, идеи, соображения. Именно это рефлексивное занятие позволило мне сформулировать хорошее правило: мысль, не порождающая другую мысль, мыслью не является.

Кстати, помимо мыслей, в отбор попадают факты, цифры и другой второсортный, но необходимый материал.

Скорость и эффективность чтения зависит только от одного: насколько тонко и точно заточена цель. Когда знаешь, что и зачем ищешь, всё лишнее просто пролетает мимо зрения и сознания как фанера над Парижем.

Очень хорошо работать в библиотеке вдвоем-втроем по одной общей теме: каждый читает сам по себе, но в перерывах можно и нужно поделиться впечатлениями о самых острых мыслях и пикантных подробностях.

Я никогда не обедаю в столовых: во-первых в обед огромная очередь, во-вторых, после обеда шкивает в сон. Лучше 2-3 раза попить чайку-кофейку-соку с бутербродами в буфете или в закутке библиотекарши, с которой всегда полезно дружить.

В ходе работы всегда приходится добирать библиографию, таких источников набегает обычно 20-40% от общего массива.

В 50-60-е годы излюбленным приработком для московских аспирантов был Реферативный журнал ВИНИТИ (Всесоюзный Институт Научно-Технической Информации, что на «Соколе»). Здесь платили по три рубля за каждый реферат (кандидаты и доктора подрабатывали в энциклопедиях, где за статьи платили от 20 до 150 рублей). Кажется, за иностранные статьи и монографии платили больше. Это была очень хорошая школа научного чтения. Мой младший брат последние годы трудовой карьеры работал в ВИНИТИ и был весьма удручён тем, что культура реферирования упала здесь ниже плинтуса. Очень высокая культура реферирования иностранных текстов сложилась в ИНИОНе, к сожалению, после пожара судьба этого института и его шикарной библиотеки в состоянии от плачевного до туманного.

Культура дайджестов (американцы говорят «джистов») родилась, скорей всего, в США. Это сильно облегчает освоение больших массивов научной информации, а с другой стороны, приучает к умению быстро схватывать суть текста. Это очень помогает при чтении, оценке и комментировании эссе. В работе с ТомГУ и ТЮмГУ, когда число рефератов доходило до полутысячи, я успевал за день обработать до 100 эссе, при этом, понятно, здесь неточности и небрежности понимания категорически запрещены.

В заключение должен обнародовать одно правило, не моё, а полученное от Евгения Ефимовича Лейзеровича: тексты пишутся из текстов, книги — из книг, и, чтобы написать одну страницу своего текста, надо прочитать, как минимум 12 страниц чужих текстов.

Я, правда, давно уже не соблюдаю это правило.

ЭКОРОСС
(юбилейный репортаж)

Кафедре, которую я кончал, исполнилось 90 лет — только два кафедральных человека старше её, сама же она на несколько лет старше своего Географического университета.

Усилиями Николая Николаевича Баранского, «Николая Большого», как его звали товарищи по большевистской партии, кафедра возникла в горниле индустриализации и формирования плановой экономики, первого пятилетнего плана. И называлась она кафедра экономической географии СССР на Физическом факультете МГУ. Я учился на кафедре экономической географии России, теперь она — кафедра экономической и социальной географии России, ЭКОРОСС.

В 1953 году Геофак и его 17 кафедр переехали на Ленгоры, заняв самые верхние этажи главного корпуса, с 17-го по 22-ой. Выше — музей землеведения (по 30 — ый этаж), а дальше — секретные этажи, как и подвальные этажи ниже минус 3-го уровня.

Наша кафедра на 21 этаже. Главная аудитория — 2109 имени Н.Н. Баранского.

Всё это вспоминалось мне, учившемуся здесь в 1961-66-ом годах, по дороге на торжества.

В январе 59-ого года открылась станция метро «Университет» и понадобилось всего лишь 60 лет, чтобы под Ломоносовским проспектом прорыли подземный переход для многотысячной орды студентов, сотрудников и преподавателей. Переход, правда, по своей конфигурации совершенно идиотский, а пробка на пересечении Ломоносовского и Вернадского стала стоячей и на навигаторах имеет устойчивый чёрный цвет газовой сажи.

Сам Университет почти не меняется. Помню, 31 августа 1961 года я где-то посеял свой студенческий билет и с тех пор прохожу сквозь вооружённую охрану без ничего, просто вежливо улыбаясь этим охранникам. Клубная часть, когда-то открытая, уже много десятилетий находится за решеткой и неприступна, а как хорошо было целоваться здесь вместо дурацких пар, под чьей-нибудь статуей или у рояля.

В круглом фойе перед аудиториями 01 и 02 те же буфеты: только безалкогольных напитков и кондитерского сухостоя стало в разы больше.

Мужской туалет перед лифтами — налево. Там до сих пор нет ни туалетной бумаги, ни даже держателей для неё, потому что при Сталине никто не знал о существовании таких вещей.

Лифты стали быстрей и безопасней, бесшумней. Фирма OTIC.

На родном 21-м этаже встретили с распростёртыми: в 2115 заполнил огромную компьютерную анкету, набрал книжек на халяву. Студенты мне показались смышлёными и весёлыми. Потом приятель, профессор Саша Алексеев, автор многих школьных учебников по географии, объяснил мне: до третьего курса — золотые ребята, а потом погружаются в зарабатывание денег и быстро портятся. Всё равно, в нашей стране это сегодня — лучшее студенчество, отборное, не чета нам, нищебродам, голодранцам и шелапутам.

На кафедре бывший её зав. Володя Шувалов с другим бывшим завом Славой Бабуриным разливают гостям из широкой палитры вин, виски, коньяков и водок, тут же и легкие изысканные закусочки.

В 15:00 в двухэтажной аудитории 2109 начинается торжественное заседание. Вентиляции и кондиционеров нет, потому что их и при Сталине не было. при нём же окна не открываются до сих пор, чтобы кто-нибудь случайно не сиганул — уже с 22-го этажа.

Но крутой амфитеатр аудитории, слава Богу, жив.

Долго-долго шла наладка звука и компьютеров, но так и не наладили до конца.

— Добрый день! — начала нынешняя зав. кафедрой Мария Сергеевна Славоскул, дама молодая, приятная во всех отношениях и искренняя — аудитория встала и долго аплодировала, как на XIX-ом партсъезде, начавшемся как ВКП (б), а закончившемся как КПСС.

Было много выступающих — и от начальства, и от старейшин, кто с юмором, кто с сатирой. Ольга Зубаревич вывела очередной закон: чем тоталитарней и жесточе верховная власть в нашей стране, тем более нужны эконом — и социо-географы наверху. По-моему, это просто сладкие слюни: никому мы никогда не были нужны, потому что безнадёжно отстали от всех паровозов на свете — и слава Богу, что не нужны.

На банкет, который был заказан в недальнем от университета ресторане, я не остался, потому что надо было уезжать в Подмосковье, на выездную сессию нашей Мастерской.

А так — всё очень мило, пообщался со знакомыми, поручкался, покатался на машине времени и понял, что особо больше никому тут не нужен.

О патриотизме

С самого раннего детства не понимал этого.

Помню сборы в ленинградской академии связи в летние лагеря: колонна американских студебеккеров, мужчины в летней военной форме, марш «прощание славянки», действительно, очень красивый и похожий на женский плач, куча женщин и детей — в послевоенном Ленинграде стариков и старух практически не было — оставляемых одних, без защиты, потому что мужчины уезжают не защищать их, а заниматься странными делами: учиться убивать друг друга, потому что военная служба — это право на убийство других людей в обмен на право быть убитым другими людьми, а женщины и дети здесь не при чём.

Помню девочку, которая бросалась к любому одетому в шинель: «Папа! Папа!», потому что её папа не вернулся с фронта.

Помню отцовскую парадную шашку, с кожаной портупеей, и пистолет в кожаной же кобуре, всё очень тяжёлое и громоздкое, и такое бессмысленное: ведь папа — радист, зачем ему всё это, страшное и грозное?

Помню его коробочку со скромной коллекцией орденов и медалей, с орденскими книжками, сулившими ему и нам какие-то блага и льготы, которых мы отродясь не видели.

И я должен это любить?

Помню грязный и жалкий Тамбов, погрязший в чернозёме, пьянстве, мате и разврате, где вместо прекрасных ленинградских театров — облдряньфилармония, живущая скандалами и интригами, о которых судачит весь город, помню солдатиков нашего военного городка-гарнизона, жалких, худущих, вороватых, помню мужскую школу №52 с её солдафонской дисциплиной и вечными стычками между нами, пацанами, беспричинными, а потому жестокими, «темные» и драки в вонючем туалете.

И я должен это любить?

Помню наш московский барак, перенаселённый, как обои клопами. Я читал «Принца и нищего», описание трущоб, в которых обретался Нищий и куда попал Принц — это было довольно точное описание нашей коммуналки, но ведь мы — не нищие: мама — учительница, отец — директор радиозавода, человек с двумя высшими образованиями. А в классе отцы есть только у четверых и только у двоих — живы-здоровы, а у других — лежачие инвалиды первой группы.

И я должен это любить?

В шестом классе я прочитал «всего» Достоевского, в том числе и «Бесы» и понял, что живу в стране победивших бесов, что нас всех накачивают непонятной ненавистью ко всему миру и заставляют любить то, что любить невозможно: моральных уродов и несчастных Павку Корчагина и Павлика Морозова, какие-то рассветы над болотом, арктические льды и вонючих азиатских дикарей-кочевников, холод полюса в каком-то Оймяконе и глупейшее учение о коммунизме, когда никто не работает, но жратвы и шмотья почему-то навалом.

Вопрос о любви уже не стоял.

От меня отскакивала вся эта патриотическая мишура и трескотня, выработалось стойкое критическое отношение и к действительности и к фантазмам, замещающим её в сознании многих окружающих меня людей, включая отца, написавшего в своём завещании: «Будьте верным идеям коммунизма, идеям партии и Ленина» — как же!

Я уехал в Америку в начале 95-го года не по политическим, коммерческим или иным меркантильным соображениям — по любви к жене, бросив хорошо идущие дела и ангажированность нарасхват. Я и из Америки уехал не по состоянию здоровья или неуспешности в этой стране, а из любви к жене, правда, уже к другой. Американские патриоты мне показались такими же засранцами, что и наши.

И, вернувшись в Россию, я изменил своё отношение к патриотам и патриотизму.

Раньше я просто недоумевал, на хрен им эти вериги и ограничения, и почему нельзя любить озеро Чад больше, чем озеро Байкал.

Теперь недоумение сменилось презрением. Спиноза: «Патриотизм — это последнее прибежище негодяя». Я увидел, что современный российский патриотизм ничем не отличается от национализма, национал-социализма, сталинского уродливого и обязательного к употреблению ура-патриотизма, от ксенофобии и шовинизма, что российский патриотизм — форма политического террора и основной мотив пропаганды, оболванивания людей.

Когда-то давно я прочитал замечательную мысль Платона: Бог нарочно создал этот мир несовершенным и плохим, чтобы в борьбе с этим злом человек совершенствовал себя. На совершенном том свете, в Аду или Раю, мы ещё побываем, но нам дан шанс побороться с несовершенством этого мира.

Окончание
Print Friendly, PDF & Email

11 комментариев для “Александр Левинтов: Ноябрь 19-го. Продолжение

  1. “— Добрый день! — начала нынешняя зав. кафедрой Мария Сергеевна Славоскул, дама молодая, приятная во всех отношениях и искренняя — аудитория встала и долго аплодировала, как на XIX-ом партсъезде, начавшемся как ВКП (б), а закончившемся как КПСС…”
    :::::::::::::::::::::::::::::::::
    Вот и проснулись от Т. до О. тьмы и тьмы американских засранцев… Однако, приняли душ, не для таинственной души, а по закону джунглей. Азиаты не-кочевники, можно сказать, благодаря маршалу Будённому, — наши братья и сёстры, среди которых мне повезло прожить10 лет — (см. блоги-воспоминания) – … соседки-казашки-узбечки-таджички… кАждое утро мыли свои многочисленных детишек — под обычной водопроводной колонкой. Вместо этого cлу-чайные наБЛЮдатели, БЛюдУщие свои имперские бесзакония, пишут такое, что ни в сказке сказать, ни пером описать…
    — даже такому рачительному и основательному учёному и литератору, как А. Левинтов, который много лет работает в Портале “7 ИСКУССТВ” — на радость усердных читателей.
    P.S. Немного поэзии для интелЛЕхтуалов и геолухов, исключительно,
    уважаемые дамы и господа:
    Трамп! Трамп! Гоу увей, гоу увей, гоу увей!
    Трамп! Трамп! Гоу увей, гоу увей, Нау!
    Трамп! Трамп! Гоу увей, гоу увей, гоу увей!
    Трамп! Трамп! Гоу увей, гоу увей, уврайт Нау!
    Какое трогательное это:
    “гоу увей” и особенно — “уврайт Нау” заметьте именно “Нау!”
    Што касается оБщей картины (imho) вокрУг гоСТинОй и вокрУг МастерскОй,
    лучше Эдуарда Бормашенко не скажешь — “Поразительный в своем бесстыдстве и никчемности текст”…

  2. А.Левинтов: «…и понял, что особо больше никому тут не нужен»
    ===================================
    Вместо того, чтобы экстраполировать эту нехитрую и необидную для соответствующего возраста мысль на всю свою географию — от Тамбова до Оймякона и от американских засранцев до вонючих азиатов-кочевников — вместо этого автор ударился в строительство памятника самому себе, притом весьма шаткой конструкции.
    В основании памятника лежит излишне-стеснительная плиточка » В шестом классе я прочитал «всего» Достоевского, в том числе и «Бесы» и понял, что живу в стране победивших бесов…»
    Тут автор неуместно заскромничал и даже прибавил себе возраст антисоветского созревания лет на шесть. На самом деле, если учесть предыдущие откровения, эти открытия конечно же состоялись на базе дошкольного образования. Чего уж там скромничать в таких мелочах, замахнувшись на выводы сродни платоноспинозовским…

    1. вы знаете, уважаемый Григорий Быстрицкий, я не только памятник, даже место на кладбище себе купил, правда, кажется, тоже шаткой конструкции — в любой момент могут отнять и место и ксиву на неё. А вот смысла Вашей филиппики, честно, не понял: что Вас так возмущает?

  3. «Когда-то давно я прочитал замечательную мысль Платона: Бог нарочно создал этот мир несовершенным и плохим, …»
    О каком Боге задумывался Платон: нашем или не нашем?

    1. Платон, также как и Сократ, будучи язычниками, довольно часто рассуждали об абстрактном и едином Боге. Вопрос о «нашем» и «ненашем» Боге мне кажется достаточно наивным — Бог не может принадлежать кому-то.

      1. Александр Левинтов:
        Когда-то давно я прочитал замечательную мысль Платона: Бог нарочно создал этот мир несовершенным и плохим, чтобы в борьбе с этим злом человек совершенствовал себя. На совершенном том свете, в Аду или Раю, мы ещё побываем, но нам дан шанс побороться с несовершенством этого мира.

        В. Зайдентрегер — 1 декабря 2019 at 20:23
        «Когда-то давно я прочитал замечательную мысль Платона: Бог нарочно создал этот мир несовершенным и плохим, …»
        О каком Боге задумывался Платон: нашем или не нашем
        ==================.
        Нам дан шанс побороться с несовершенством этого мира.
        Верно, уважаемый Александр!

        Как я помню, бог Платона вряд ли НАРОЧНО создал этот мир несовершенным, ибо совершенный ум Демиурга должен был иметь дело с бесформенным материалом (материей?), оказывающимся источником несовершенства мира. Точнее в «Тимее», где речь идет о сотворении мира, упоминается некая «необходимость», которую оформляет Демиург, но неясность в этом вопросе приводит к пониманию платоновской «необходимости» как «материи» — материала для сотворения мира. Как кажется, несовершенство мира здесь не было преднамеренным, но нечто, с чем имеем дело совершенный ум Демиурга.

        Так что на вопрос г-на Зайдентрегера, думаю. Надо ответить: «Не наш».

        Позволю себе сделать замечание о несовершенстве мира. Когда речь идет об этом, то, естественно, она идет о наличие зла в мире. Если находить несовершенство в физическом мире, так ведь в нем действует не только беспорядок, но и порядок, выражаемый законами науки (в том числе и теорией хаоса), наличие которых не позволяет говорить о несовершенстве природы (а то придется говорить и о ее совершенстве, хоть иной раз не по нашему вкусу).

        Является ли извержение Везувия, повлекшее за собой гибель Помпеи проявлением зла в мире. Естественно воспринимать это несчастьем для жителей города и цивилизации (впрочем, сколько удовольствия мы получаем при рассмотрении откопанных фресок и мозаик!), но мы не приписываем Везувию волю к уничтожению Помпеи и, тем самым, не приписываем вулкану злую волю. А без злой воли нет смысла говорить о зле. И вопрос о том, создал ли Бог мир нарочно несовершенным и плохим (зло), есть вопрос о свободе воли человека. Но именно ею отличается человек от природы (включая животный мир). Кроме того, свобода предполагает наличие самосознания и познания мира, вызывающих вопрос о выборе. Если бы у человека не было бы свободы воли, он был бы природным образованием и не различал бы добро и зло и не ставил бы перед собой платоновские вопросы.

        Так что вопрос о несовершенстве мира, и было ли оно в плане Бога (по Платону или нет), по существу, означает: «Зачем Бог создал человека?» Я думаю, нет иного ответа как: «Создал, и с этим нам жить и бороться против зла, которое связано со свободой воли, то есть, укоренено в нас, а не сотворено Богом по плану». Или , повторю Ваши слова: «Но нам дан шанс побороться с несовершенством этого мира». Вряд ли можно победить полностью, но, вспоминая мудрецов Торы, следует сказать: «Не тебе предстоит завершить работу, но и не должен ты уклоняться от нее». Тут можно вспомнить Сизифа. Однако миф остается мифом. Во-первых, человек может уклониться от работы, активно или пассивно увеличивая зло в мире. Во-вторых, его ноша и подъем не остаются неизменными. В какую сторону они изменяются дело выборов человеческих.

        P.S. Этот довольно длинный комментарий должен также восприниматься как свидетельство удовольствия читать Вас (и думать), уважаемый Александр.

        1. спасибо за пространный комментарий: мысль, не порождающая другую мысль, мыслью не является. В принципе я с Вами солидарен, но гораздо важнее этой солидарности сам Ваш дискурс.

      2. Левинтов
        — 2019-12-02 02:20:25(977)
        Бог не может принадлежать кому-то.
        ============
        И это верно. Но представления о Нем принадлежат кому-то 🙂

      3. «Бог не может принадлежать кому-то…»
        ?
        Это после Мойсея один единственный бог на всех. И других иметь не допускается.
        До Мойсея каждый инициативное лицо или группа могли иметь такого бога (или богов), как по душе.

Добавить комментарий для Гоммерштадт Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.