А дело было так. Захватил один из полков этого корпуса с боем город Крыжополь. Ну бойцы, натуральное дело, маленько на базаре пошалили, жидовочек кое-каких потрогали. А тут как раз поезд Троцкого нагрянул. «Комиссара ко мне!» Привели дрожащего Пятака. Троцкий кричит: «Расстрелять его сукиного сына!»

Сказ про академика Пятака и Витину диссертацию

Генрих Иоффе

Нет, что бы там ни говорили, а перестройка, особенно поначалу, была клёвым временем. Лафа! Торг шёл повсюду. От Белорусского вокзала, помню, по всей улице Горького торгаши плечо к плечу стояли. И чем только не торговали! Вёдрами, женскими бюстгальтерами, старыми замками с ключами, картинами, половиками, сапогами, «Кратким курсом ВКП (б)», балалайками, «Моей борьбой» Гитлера, полной генеральской формой с орденами, чёрт те чем… А вот разными удостоверениями и дипломами чтоб на улицах подторговывали — этого вроде бы не было. Их предлагали преимущественно в переходах метро. Подходит к вам молодой интеллигентный человек в кепочке, тихо так спрашивает:

— Академическим или университетским дипломами не интересуетесь?

— Само собой.

— Тогда отойдёмте малость в сторонку.

Не скажу, чтобы в ходу были дипломы академиков, но уж кандидатские и докторские, а иной раз даже членкоровские дипломы — за эти только бабки готовь. Но мы с моим другом Витей Медниковым пошли другим путём. Зачем бабло тратить?

Витя сварганил диссертацию «Как надо строить социализм в одной отдельно взятой стране» и представил её к защите в научный совет «Диссердел» профессоров Хмурова и Темнова. Все вроде ничего. Но одна доцентша из этого совета по фамилии Дебильнова выступила против с такой злобностью, что аж грохнулась на трибуне в обморок и её отвезли в Склиф. Почему она так остервенела против Витька — ума не приложу. Говорили, правда, будто он не ей, а другой даме с кафедры руку на колено возлагал. Хмуров же и Темнов по её наущению написали разгромную латуху. Диссертацию зарезали. Мы с Витькой поехали к нему на квартиру, выпили всю водку, заготовленную для запланированного диссертационного банкета, закемарили. На утро с большого бодуна я сказал ему:

— Нет, так не пойдёт. Не сдадимся. Как писал Шолохов, «поглядим ишо, чья переважить».

— Что имеешь в виду? — безнадёжно спросил Витька

— Узнаешь!

А надо сказать, что работал я в те поры в «Ультранаучном Консилиуме по истории государственных переворотов» знаменитого учёного Петра Макаровича Пятака. В партии он — аж с 3 апреля 17-го, самого Ленина на броневике встречал на Финляндском вокзале! За колесо держался. Все было при нем: две премии вождя народов, Гертруда, 6 орденов. В своей области он был ГЛАВНЫЙ. Его слово — закон. Написал он, к примеру, «а меньшевики — большие мерзавцы». И все пишут так же, давая сноску — (См. П. Пятак, Соч., т. 2, стр. 2068).

В гражданскую войну комиссарил он в корпусе «Другое казачество». Троцкий его тогда чуть было не расстрелял, о чем он всем с удовольствием рассказывал, чтобы показать как он далёк от троцкизма. А дело было так.

Захватил один из полков этого корпуса с боем город Крыжополь. Ну бойцы, натуральное дело, маленько на базаре пошалили, жидовочек кое-каких потрогали. А тут как раз поезд Троцкого нагрянул.

— Комиссара ко мне!

Привели дрожащего Пятака.

Троцкий кричит:

— Красную Армию позоришь, мерзавец! Значит так сделаем. Первая пуля — комиссару! Расстрелять его сукиного сына!

Члены поезда Троцкому «в ноги»:

— Помилуйте его! Молодой, глупый. Сгодится ещё мало ли на что!

— Ладно, — пробурчал Троцкий, поправляя пенсне, — Но если ещё раз…

И вот со временем стал этот Пятак «главным академиком». К нему-то я и обратился.

— Пётр Макарыч, примите, пожалуйста, меня и моего лучшего друг Витька.

Отвечает:

— Вы — это мне понятно, а Витек к чему?

— Наука и дело…

— Так бы сразу и сказал.

Заходим в квартиру. Кабинет огромный. Весь от пола и почти до потолка завален кипами и грудами каких-то газет, журналов, бумаг, книжек. Самого Пятака за всем этим не видать.

Вдруг один из бумажных завалов зашуршал и зашевелился. Из него показалась лысина с пушком. Затем появился морщинистый лоб и слегка крючковатый нос. Рот как будто расщепили топориком И из этой щели раздался вопрос Вите Медникову:

— И кто же Вы будете, молодой человек? Зачем пожаловали?

— Я Медников Виктор

— Ничего себе! Что я должен?

— Его папа военный, — начал я, — Он воевал против белых. Помните песню? «На Дону и в Замостье тлеют белые кости, над костями шумят ветерки?»

Пятак приподнял бесцветные брови:

— Ну и? Вы интересуетесь этими костями? Зачем они Вам?

— Нет, Вы тогда комиссарствовали над казачеством, а отец Вити — Фёдор Медников — состоял при Вас адъютантом.

— Фёдор Медников при мне!?, — поразился Пятак, — Какой Фёдор? Что-то не могу вспомнить, разве что с большим трудом, а? Много у нас Федей тогда было. Полно!

Я кивнул на диссертацию Виктора и провёл ладонью себе по горлу.

— Дозарезу нужна защита диссертации этого талантливого человека. Он сперва обратился в «Диссердел» к Хмурову и Темнову…

— Зачем?!, — закричал Пятак, — Это же банда! Мафия! Надо было сразу к нам!

— Он не знал, что…

И тут учёный все понял.

— Ах, Федя Медников!, — вспомнил он, — Как же, как же. Ну как же! В адъютантах у меня был. Точно. Боевой парень. Орёл! Всегда впереди конной лавы с шашкой наголо! Как он теперь-то? Жив, здоров?

— Сейчас на Дальнем Востоке. А это вот сын его — Виктор, мой лучший друг, написал блестящую диссертацию «Как строить капитализм после строительства социализма в одной отдельно взятой стране». Вот она, перед Вами.

Пятак, хлопнув рукой по переплету диссертации, сказал:

— Как же, как же, читал, читал автореферат. Толково, толково. Своевременная и нужная работа. Без неё теперь не обойтись. Что от меня требуется?

— Вот тут-то и вся закавыка, — сказал я, — Виктор на сей раз решил подать свою работу к защите в совет директора библиотеки Корского, а Вы, всем известно, в этом совете самый авторитетный деятель. Вот мы и вспомнили, что отец Виктора — Ваш незабываемый боевой товарищ и обращаемся к Вам: поддержите Виктора.

— О чем речь!? — воскликнул Пятак, — Для своего старого, незабываемого друга и рубаки — да ради бога!

Он вырвал из блокнота листок, протянул его нам и сказал:

— Напишите все, что я должен сказать Корскому о моем незабываемом боевом друге и диссертации его сына, а то ведь я могу забыть и перепутать, чёрт его подери… Для верности, напишите что-либо и забавное.

Мы взяли листок и стали писать.

1. Незабвенный друг—Медников Фёдор Палыч.
2. Характеристика — преданный боевой товарищ, рубака — парень.
3. Отношения более поздние — самые лучшие, близкие. Выпивали.
4. Шуточное: как-то вошёл наш полк в Крыжополь, видим рекламу — «продажа дёгтя, хомутов и прочих деликатесов».
5. Оценка диссертации сына — актуальное исследование. Принять к защите немедленно.
6. Приходите с женой в гости. Деток прихватите!

Что мы там ещё написали, я уж не помню, но записку нашу академик в телефонном разговоре с Карским «разыграл» мастерски. Сам Станиславский, наверное, крикнул бы на том конце телефонного провода: «Верю!»

Мы вышли от Пятака довольные и весёлые. Не подвёл!

— А что сейчас может делать реальный Фёдор Медников?, — спросил я Виктора.

— Скорее всего, «Зубровку» пьёт. Он никакого Пятака в глаза не видел.

* * *

Ну а диссертация Виктора? Министерство рекомендовало её как учебное пособие для всех вузов, и Хмуров с Темновым, скрежеща зубами, читают по этому пособию лекции студентам. А Дебильнова ушла на пенсию.