Конфеткой послужило разрешение не брать в солдаты «кормильцев», то есть, единственных в семье сыновей… Вот так за 15 рублей золотыми мой двенадцатилетний прадед Шимон и сделался Семеном Розумом. Надо ли объяснять, что и его брата Шаю царские рекрутеры оставили в покое.

Имя

Геннадий Разумов

На физиономиях знакомящихся со мной незнакомцев часто вырисовывается большой вопросительный знак. Откуда, беззвучно спрашивает он, у носителя типичного еврейского носа-крючка и ветвистых, как у северного оленя, бровей такая типичная гойская фамилия. Наверно, он перелицевал ее из какого-нибудь Розмана или Размовича. Но, скорее всего, зацапал у своей конопатой колхозницы Таньки.

Ничего подобного! Моя фамилия — настоящая, старинная, потомственная. Прислал мне ее по родословной почте далекий русско-имперский ХIХ век. Правда, до того она была другой, вполне кошерной. И принадлежала молодому гродненскому еврею-литваку Пинхасу Белховеру. Там, в западной Белоруссии, он родился, потом благополучно умнел в хедере и хабадской синагоге, рос, полнел телом и крепчал бицепсами. Но лишь до тех пор, пока тамошние еврейские местечки не стали грабить и поджигать пришлые бандюки с правобережной Украины. Тогда мой юный предок увязал наплечный узелок с вещичками и отправился на юг к Дюку де Решилье в Одессу, стремительно становившуюся в то время большим еврейским городом.

На Успенской улице он углядел маленькую черноглазку Софочку с тонкой шейкой и талией, и с выдающимся бюстом и бедрами. От такой красоты он настрочил ей целую дюжину детишек (нам бы такую мужскую мощь!). Но поскольку папаша Пинхас, как выяснилось, состоял в дамских портных, то из всех его 12 изделий только две оказались мужского пола — старший Шая и младший Шимон.

А тут еще проявилась совершенно непонятная странность. Как не удивительно это звучит, но в России тех времен лучше было, если многодетная семья имела только одного сына, а не двух. Что за чушь, почему двое были хуже одного?

Этот парадокс требуется особого объяснения. Своим появлением он обязан Николаю Палычу («Палкину») — императору Николаю Первому. Прижучив декабристов, самодержец принялся за на дух не выносимых им иудеев. По высочайшему Указу 1827 года о воинской повинности он повелел еврейских рекрутов брать не с 18-тилетнего возраста, как православных, а с 12 лет. На самом деле, призывные команды хватали и десятилеток или даже восьмилеток.

Облаченные в тяжелые солдатские шинели месили дорожную грязь эти горемыки, которых гнали колонным пешкодралом в дальние зауральские воинские гарнизоны. Там их насильно крестили, нарекая русскими именами, фамилиями. И на 25 лет становились эти новые Ивановы, Поповы, Сидоровы «николаевскими солдатами».

Ага, решает с размаху мой догадливый интересант, вот где собака зарыта, вот откуда у еврея Разумова коренная русская фамилия — от прадеда-кантониста.

Но ведь ничего подобного! Вовсе это не так. Происхождение ее куда более витиевато, сложно, драматично. И прихотливо связано с престижными проблемами государства российского (ох, эти фокусы истории). А если точнее, с оглядкой царя на просвещенный Берлин и либеральный Париж. Что и вынудило его подсластить изуверские статьи рекрутского Указа. А конфеткой, леденцом сосательным, послужило разрешение не брать в солдаты «кормильцев», то есть, единственных в семье сыновей.

«Ой-вей!» — обрадовалась одесская Молдованка и Пересыпь, тут же кинувшись искать дырки-пролазы в кирпичной стене губернской бюрократии. А что мой пра-прадед Пинхас? Не шлимазл же он был какой-то. Пораскинул мозгами, родил некую мысль, прикрыл ее суконным картузом, чтобы она не улетела, и, надев новый лапсердак, зашагал к знакомому купцу с Марозлиевской улицы.

«Купи, — сказал он ему, — моего младшего, Шимона, усынови мальчишку, ты же у нас мужик одинокий. Фиктивно, конечно. А я тебе за то десятку подкину». Тугой на раздумье и кошелек купец долго еврейскую шараду разгадывать не стал, немного помолчал для вида и произнес, якобы, задумчиво: «За двадцать сторгуемся, меньше никак нельзя». Пинхас поморщил лоб, почмокал губами и согласился на половину.

Вот так за 15 рублей золотыми мой двенадцатилетний прадед Шимон и сделался Семеном Розумом. Надо ли объяснять, что и его брата Шаю царские рекрутеры оставили в покое.

Через десяток лет после открытия шляпного магазина на Дерибасовской та хохлатская фамилия обрусела и стала Розумовой. А уже шимонов сын Давид, став в бельгийском Льеже инженером, получил вид на жительство в Белокаменной, где заакал по московски Разумовым.

Не меньшее недоумение часто у многих вызывал и подозрительный контраст между моим греко-православным именем и клеймом «еврей» в краснокожем паспорте. Эта неувязка сразу находила объяснение в старом бородатом анекдоте, где Борух переименовывался в Бориса, Гирш в Григория, Мойше в Михаила, а Сруль, конечно, в Акакия. И поэтому Геннадию, естественно, следовало бы происходить от какого-нибудь Гидона или Гидалия.

Но ничего такого не было. Это имя досталось от похожей, но все же другой традиции — называть новорожденного в память ушедшего в иной мир предка. Тот, мол, займет в его жизни вакантную пастушью должность Ангела хранителя и будет Оттуда его пасти. Причем, для этого вовсе не надо какого-либо созвучия имен, вполне хватает хотя бы одной (ха-ха) буквы. Так, Абрам запросто может обслуживать Анатолия, а Двойра — Дуню.

Вот и я знаю с детства, что надо мной витает дух моей прабабушки Гиттл.

Впрочем, к чему этот словоблудный базар, что за камуфляжные переодеваания? Никому они не нужны и означают лишь «пусте майсес», как говаривали когда-то в Бердичеве. Почему? А потому, что в той советской жизни нас били не по фамилии и имени, не по 5-му пункту в анкете, а по 5-ой точке в нижней части спины.