При всём обилии египетских реалий и желании быть историком, расказчик ни на минуту не забывает о главной сюжетной линии, и когда Йосеф достигает сказочного могущества, нас умело к этой сюжетной линии возвращает.

Недельный раздел Ми Кец

Михаил Ривкин

Как предисловие к серии недельных глав за этот год рекомендуется прочесть третью часть очерка «Трансформация идеи Божественного Откровения».

Наш недельный раздел начинается с двух знаменитых снов Паро. Великий и грозный царь рассказывает свои сны, перед ним его министры, мудрецы и волхвы, и все они бессильны разгадать эти сны. И тут начальник виночерпиев вспоминает, что приключилось с ним два года назад, и рассказывает о необыкновенных способностях «молодого Иври». И этот юный чужеземец, действительно, сумел посрамить всех местных волхвов и мудрецов.

Это уже третья пара снов, связанных с Йосефом. Первые два сна, которые увидел сам Йосеф, содержали, в различном внешнем оформлении, одну и ту же идею: идею возвышения Йосефа. И, несмотря на то, что в одном случае Йосеф видел во сне снопы, а в другом — небесные светила, и братья Йосефа, и Яаков, прекрасно поняли, о чём речь, и прямо высказали Йосефу своё «фэ». Безошибочно понимает значение снов и читатель, ещё до язвительных слов братьев. Во втором случае сны снятся двум разным людям. И начальник виночерпиев, и начальник пекарей вслух рассказывают свои сны, что, как известно, всегда рекомендуется, чтобы как-то упорядочить клубок смутных образов и заставить сон «разгадать сам себя». Но это не помогает. Сами сновидцы, те, кому все детали сна ведомы лучше всех, бессильны. Бессилен и читатель, для него символика снов остаётся загадкой, хотя тревожный характер сна начальника хлебопеков позволяет предположить, что сны двух сановников очень разные по своему настроению. Но Йосeф сумел эти сны правильно разгадать, и предсказал одному сановнику — возвышение, а другому — падение. В данном случае Йосеф демонстрирует незаурядную проницательность. Это тот случай, когда после разгадки трудно спорить с толкованием сна, но сама разгадка дана только избранным. Наконец, в нашей недельной главе Паро видит два сна, которые, по сути дела, дублируют друг друга. И это сразу становится понятным читателю, ещё до того, как он узнaёт, в чём же состоит разгадка снов. И сон про семь коров, и сон про семь колосьев состоят из двух частей: «хорошей» и «плохой». В каждом из них первая часть предсказывает своего рода возвышение, а вторая — своего рода падение. Но вот соотнести это возвышение и падение именно с сельским хозяйством Египта — для этого поистине нужна проницательность сверхъестественная. Именно на эту проницательность Йосефа и должен указать нам рассказ о разгаданных снах Паро. Но вот что интересно: как только Йосеф предложил свою разгадку, далеко не самоочевидную, она была принята без возражений — Паро начинает готовиться к грядущим несчастьям. Понять, в чём секрет сверхъестественной проницательности Йосефа, понять полное доверие, с которым его отгадка была принята Паро, можно только с учётом того места, которое занимает мотив семи лет засухи в египетской мифологии.

«Египетский текст, описывающий царствование Царя Джосера (двадцать восьмой век до н.э.) орисывает засуху: «И приключилась беда Великому Трону. И все кто были во дворце, восскорбели в сердце своём о великом несчастье, ибо Нил не приходил в нужное время вот уже семь лет. Зерно иссякло, фрукты засохли, и не осталось ничего, что можно было есть»1

Интересно, что сам папирус, где описывается царствование Джосера, относится уже ко времени Нового Царства, т.е. мотив семи лет засухи повторялся в египетских сказаниях на протяжении тысячелетий и появление этого мотива в легендах о Йосефе недвусмысленно указывает на сильное египетское влияние в этой части повествования. Впрочем, это далеко не единственный пример такого влияния. После разгадки снов судьба Йосефа естественно и органично вплетается в историческое повествование о Древнем Египте. Биографическое повествование становится исторической книгой. Этот переход не слишком бросается в глаза, мы, вроде бы, продолжаем читать о судьбе Йосефа, но это уже судьба всесильного правителя великой империи. Расказчик как бы расширяет фокус нашего внимания, рисует широкую панораму жизни целой страны, и нам даже не приходит в голову обычный, для современного человенка, вопрос: когда же, в какой момент, началось это панорамное историческое повествование? Легче всего ответить на этот вопрос так: в том момент, когда в рассказе появляются, во множестве, египетские реалии.

«Сразу же становится ясно, что Писание демонстрирует весьма глубокое знакомство с египетскими обычаями. Множество титулов и должностей, приписываемых Йосефу, вполне соотвествует тому, что мы знаем из египетских источников о должностях высшей бюрократии»2

Далее Н. Сарна подробно анализирует некоторые из этих титулов, и убедительно объясняет, что это — точный перевод на иврит египетских званий. Но особый интерес представляет тот случай, когда даже перевод не понадобился, и титул Йосефа приводится в тексте так, как он звучал в устах Паро. Речь идёт о титуле Цафнат-Панэах (Брейшит 41:45) . О точном значении этого слова в языке древнего Египта, о том, как это значение заиграло новыми оттенками и смыслами в иврите и в разных переводах с иврита, мы писали ранее.

Само по себе присутствие египетских реалий указывает, что автор(ы) был(и) неплохо знаком(ы) с жизнью Древнего Египта. Но куда интереснее попытаться ответить на вопрос, а есть ли у всей этой истории сказочного вознесения Йосефа какое-то историческое «жёсткое ядро»? Иными словами, были ли в истории Египта реальные прототипы Йосефа? Нахум Сарна отвечает на этот вопрос положительно и приводит примеры носителей семитских имён, достигших власти:

«Во времена Меренепты (1224-1214 до н.э.) некий Бен Озен, прибывший из мест восточнее Тивериадского озера, достиг должности царского геральда (маршала) в суде, и получил от царя два египетских имени, в то время как брат Меренепты был женат на дочери сирийского флотоводца, по имени Бен Анат. Нередко иностранцы, в частности Семиты, бывали радушно приняты при дворе, и достигали позиций ответственности и власти в правительстве»3

Однако, при всём обилии египетских реалий и желании быть историком, расказчик ни на минуту не забывает о главной сюжетной линии, и когда Йосеф достигает сказочного могущества, нас умело к этой сюжетной линии возвращает. Расказчик снова «фокусирует» изображение, и возвращает нас в дом Яакова, который мы покинули вместе с главным героем повести десятки лет назад. В Кнаане страшный голод, но в Египте ещё можно достать зерна, и потому Яаков начинает обсуждать с сыновьями идею поездки в эту плодородную, но и опасную страну. Мы видим, как Йосеф встречает братьев, оставаясь неузнанным, как он разговаривает с ними, как он испытывает их. Мы видим, как братья возвращаются домой без Шимона, но через какое-то время вынуждены вновь идти в Египет, на сей раз — вместе с Биньямином. Наконец, Йосеф подвергает братьев самому главному и самому грозному испытанию — он подкладывает чашу в вещи Биньямина. Известно, что этот рассказ послужил темой для многих великих живописцев. Действительно, в нём много ярких, драматических сцен, которые так и хочется запечатлеть, увековечить в зрительном образе. Но самая пожалуй, напряжённая сцена — обращение Иуды ко всесильному правителю Египта, ожидает нас уже в следующей недельной главе.

___

1 Nahum Sarna, Understanding Genesis, The Jewish Theological Seminary of America, NY, 1966, p 219

2 Nahum Sarna, Understanding Genesis, The Jewish Theological Seminary of America, NY, 1966, p 221

3 Nahum Sarna, Understanding Genesis, The Jewish Theological Seminary of America, NY, 1966, ibid