Александр Левинтов: Лекции о профессионализме. Продолжение

Loading

Володькин папенька сколотил бригаду художников-инвалидов, которая на конвейере лепила сталиных… Папенька умудрился при обыске спрятать три миллиона рублей на глазах у опешивших оперов. Он сунул деньги в бюст Сталина и тут же замуровал свежим гипсом отверстие. Оперы не решились разбивать Сталина, и вещдок пропал.

Лекции о профессионализме

Александр Левинтов

Продолжение. Начало

ПРАВИЛО ЧЕТВЕРТОЕ: не гнушайся никакой работой и старайся в любой профессии быть лидером

Как я стал художником (с 32 лет)

Все ездили в студенческие студотряды, а мы пошли другим путем.

И нам деньги были нужны позарез. Но — кормить комаров и прорабов? — да пошли они!

В бесконечном преферансе по перекачке жалкой кучки денег из одного пустого кармана в другой и обратно, мы с приятелем, нашим институтским художником, решили: “Хватит! Пора начать заколачивать деньги, но не сортиры же строить по всей земле великой!”

И мы стали готовиться к летнему налету на Нижнее Поволжье. Володькин папенька был художественным предпринимателем — после войны он сколотил бригаду художников-инвалидов, которая на конвейере лепила сталиных, шедших на рынке по пятьдесят старыми, но в неограниченных количествах. Папеньку чуть не грохнули за эксплуатацию наемного труда и нетрудовые доходы в особо крупных размерах, но тот умудрился при обыске спрятать три миллиона рублей на глазах у опешивших оперов и потому выкрутился. Он сунул деньги в бюст Сталина и тут же замуровал свежим гипсом отверстие. Оперы не решились разбивать Сталина, и вещдок для следствия пропал.

Жил папенька на подмосковной даче, в Челюскинцах. Безупречно пил и хаял родную советскую. На наш призыв он, конечно, откликнулся.

На шести подрамниках были натянуты холсты, уже загрунтованные. Папенька рисовал вождя головой вниз (чтоб Бога не гневить, пояснил он) — трех на белом фоне и трех — на алом. Пока папенька выводил лики, Володька малевал пиджаки и знаменитые темно-синие галстуки в белую крапинку.

К утру образа висели на бельевой веревке на просушке. Мы жахнули по-черному. То есть безо всякой закуски, под чистую мануфактуру, и рухнули в сны.

Очнулись мы лишь к следующему утру. Откуда-то возникла здоровенная туба. Папенька уложил вождей головой вниз на полу, снабдив каждого с тыльной стороны квадратным фирменным клише московского комбината фундаментальной живописи о том, что портрет выполнен по прижизненной фотографии и проставил — 600 рублей. “Вернете мне по триста, а остальное — ваше. Заворачивай!”

Я начал было сворачивать вождей в трубочку, но папенька заорал: “Ты что, …., с пиджака надо начинать!” Там, где в тексте многоточие, в реальности было сказано такое, так и столько, что я сразу и на всю жизнь понял и запомнил: вождей с головы или сбоку заворачивать нельзя, только от пиджака.

Мы везли с собой всякой художественной дряни — баночек и кисточек — чудовищную прорву, хорошо, что все это ни разу не понадобилось и было потом почетно выброшено.

В Камышине мы спьяну сильно проигрались в местном биллиарде и почти совсем без денег пароходом добрались до Астрахани.

Здесь я здорово отравился сомятиной и, чтоб не загреметь в холерный барак, прошел курс лечения: натощак два стакана водки с солью.

Мои хождения по обкому партии не дали результатов: заказ не прошел. Но нас и не арестовали. И мы спустились еще ниже по Волге, в какой-то колхоз не то Николо-Ленинский, не то Свято-Осетровский. Мы продали одного Ленина в масле и получили заказ на художественную агитацию: доска почета, ход соцсервнования, лозунги и пара гвардейцев пятилетки.

Вся володькина снасть пошла на выброс: мы купили на аванс маховые кисти, половой сурик двух колеров, ацетон и малярные флейцы. В тарном цеху колхоза сколотили из реек и кровельного железа щиты.

На уроках рисования в начальной школе, помню, учительница всегда задумчиво останавливалась за моей спиной и думала, наверно: “ничего, пусть, лишь бы больше не было войны”. Потом, на черчении, после какого-то домашнего задания, выполненного мною от руки и не рейсфедером с тушью, а обыкновенной ручкой, училка решительно сказала мне после урока: “Я ставлю тебе тройку по черчению за эту четверть, за год и, если надо будет, сразу в аттестат, но ты больше никогда не появишься у меня в классе”. Странно, как она угадала? — и по всем другим предметам, кроме двоек и пятерок, я не получал иных оценок, но все четвертные и годовые всегда выходили тройки.

Володька всего этого не знал.

И мы приступили.

Володька резал острым скальпелем трафареты, я закрашивал планшеты маховой кистью в два прокраса либо тампонировал куском поролона, привязанным к деревянной колотушке.

На Водруженного в зале дома культуры бабки приходили чуть не молиться, деревня украсилась политически грамотной идеологией. Только на один лозунг председатель сделал стойку: зачем такой большой пропуск в “Решения ХХУ съезда — выполним!”. Я вежливо объяснил, что теперь ему этого плаката до конца света хватит: только палочки белые подрисовывай — ХХУI, ХХУII, ХХУIII — и ведь точно угадал!

На меня смотрели, как лондонские девочки смотрели на биттлов. Володьку народ посчитал за подмастерье при маэстро. С нами расплатились из последней колхозной кассы, и мы двинули дальше.

В Камызяке, в совхозе “Мелиоратор” директор купил сразу двух лениных в белом и велел водрузить обоих у себя в кабинете. Мы натянули вождей на подрамники и повесили напротив друг друга в узеньком пенале-кабинете. Вожди с хитрым прищуром рассматривали друг друга на расстоянии метра. “Зачем Вам два вождя?” — спросил я директора. “Вы ведь по здешней округе еще будете рыскать?” — “Возможно”. “И Ленином торговать будете?” — “Не исключено” — “Так я и знал — у вас одни красные Ленины остались, ни у кого белых Лениных не будет!”.

Камызяк мы разукрасили под орех, питаясь арбузами сказочной сладости, парными цесарками, ну, и водочкой, конечно, потому что воду местную пить опасно, а пить-то надо.

В то лето мы обслужили еще одно или два хозяйства, отправили домой по искомой полторы тыщи, а сами сели на бывший “Баян” постройки 1912 года, ныне “Михаил Калинин”, и так загудели до самой Самары, что до сих пор есть, что вспомнить и от чего до сих пор голова побаливает.

Ах, как славно плыть по Волге в люксе палисандрового дерева, иметь в холодильнике росистую водовку, черную икорку, свежее пиво, красномордых раков, осетровый балык, слушать по ночам в музыкальном салоне живого тапера и играть размашистыми днями на палубе в преферанс с двумя нижегородскими старушками-гимназическими подружками.

Еще несколько лет мы шарашили в Нижнем Поволжье, в основном, в Калмыкии. Все рухнуло, когда мы взяли заказ на полное оформление райцентра Цаган-Аман.

Всю зиму сколоченная нами бригада ваяла в Лаборатории обогащения заочного политехнического, на Гиляровского, орнаменты, панно, вождей, гвардейцев пятилеток, дорожные знаки и прочее — на полвагона.

По весне мы тронулись в путь.

Целый месяц мы сдавали эту работу. Нам заплатили менее 20% договорной стоимости — этого хватило только на то, чтоб вернуть авансы за материалы. Мои попытки обратиться в ВААП (Всероссийское агентство авторских прав) кончились быстро: заказчик — советская власть, а я — частное лицо и потому, несмотря на все документы и печати, дело мое безнадежное.

С тех пор я ни советскую власть, ни Калмыкию не полюбил всерьез и надолго, а не как все остальные, из чистого эстетства.

ПРАВИЛО ПЯТОЕ: профессиональным художником быть необязательно, но авантюристом быть обязан каждый

Как я стал журналистом (с 24 лет и в 43 года)

Первая моя публикация состоялась еще в 1968 году: в популярном тогда журнале «Химия и жизнь» появилась моя статья «Могущество российское прирастать будет Сибирью…» (у Ломоносова фраза заканчивается «… и Северным морем»). Чтобы найти точную цитату из Михаила Васильевича, пришлось недели две в Ленинке перечитать многие его работы: узнал массу интересного. А саму статью писал часа два.

Но, конечно, это не сделало меня журналистом. Потом я спорадически печатал разные популяризаторские статьи и статейки, подрабатывая в трудную или безвыходную минуту, сидя в безденежье в какой-нибудь Тьмутаракани и беспощадно выдаивая тощую кассу районной газеты или районного радио.

В конце 80-х, еще в докооперативную эпоху, я занялся независимыми научными исследованиями и проектированием. Первой работой стала «Хозяйственно-рекреационная программа дельты Дуная и участие в ней Усть-Дунайского порта», выполненная по заказу и на деньги этого самого порта. К тому времени я уже сформировал собственную теорию и методологию регионалистики и потому был уверен: развитие региона есть развитие регионального субъекта. Мне важно было, чтобы предлагаемое мною было доступно людям, живущим в дельте Дуная.

Я пошел в районную газету «Дунайская Заря» в Килие и разместил там огромный материал «Ключи Дуная», который занял подвал десяти номеров газеты.

Реакция была бурной: я нажил себе врагов в партийных и советских органах, но приобрел огромное число друзей и сподвижников в заповеднике и городе Вилково, включая местную церковь старообрядцев.

Самодеятельный туристский бизнес в дельте Дуная появился гораздо раньше, чем в традиционных рекреационных районах страны. Мне даже удалось подтащить к этому бизнесу испанских проектировщиков и инвесторов.

Во всех последующих региональных разработках (а всего их было восемь) я ворошил общественное сознание, публикуя порой яростные статьи, выступая по радио и телевидению, пробуждая инициативы и жажду перемен.

И вот тогда, осознавая силу публичного слова, я почувствовал себя журналистом, глубоко и открыто презирая своих коллег, журналюг, не имеющих ни знаний, ни убеждений, но готовых писать все, что угодно — по заказу.

Были и шансы загреметь в тюрьму (несколько раз) и профессиональные награды. Была нашумевшая статья о БАМе («Дорога… куда?» в «Смене»), о русских женщинах в Америке («Сняла решительно…» в «Известиях» и нью-йоркском «Свободном слове»), интервью с В. Лефевром и статьи о Г.П. Щедровицком, материалы о художниках А. Рапопорте, Н. Фешине и И. Иофине, композиторах Д. Финко и Н. Корндорфе, персонажах революции А. Колчаке, Ленине, Свердлове и Юровском, о писателях Ф. Достоевском, Л. Цыпкине, В. Высоцком, С. Довлатове, артистах Е. Соловей, И. Гордине, К. Дымонт, о А. Тарковском, о людях известных, малоизвестных и вообще неизвестных, о городах и странах, вине, водке и пиве, о кухне и всякой прочей обыденности.

С точки зрения отечественной и американской журналистики я, конечно, не профессионал: американский журналист самоопределяется как зеркало и потому отказывается и от собственного мнения и от своих оценок. Но для меня публичная позиция — единственный смысл журналистики.

Сейчас на моем счету уже около тысячи публикаций. Mои статьи читают в Америке и Канаде, Израиле и Германии, изредка я прорываюсь в отечественную периодику. Я вхож в журналистское сообщество, у меня там есть хорошие приятели, но… к стае я так и не пристал.

ПРАВИЛО ШЕСТОЕ: профессию можно строить и самому, вопреки сложившемуся порядку вещей и людей

Как я стал развозчиком пиццы (с 52 лет)

Голь на выдумки хитра

Идей, как сводить концы с концами, бедная часть человечества имеет, однако, не много. Одна из них — заготовка впрок: соления, маринады, замораживание, любое другое консервирование или создание “долгоиграющей” еды (у русских — суточные щи на неделю вперед, у поляков — бигос на всю зиму).

Другая идея — использование остатков вчерашнего и залежавшегося. Нарубил остатки в крошево, добавил для освежения хлебова — вот тебе и окрошка. Сварил все объедки вместе — вот тебе и сборная солянка. Испек черствый сыр на черством хлебе — и у грузин появилось хачапури. Нечто подобное есть и у мексиканцев — сыр в лепешке, кесадийя.

А итальянцы, где семьи богаты лишь детьми, сохнущим бельем и скандалами на весь квартал, придумали пиццу. Пицца и макароны — что может быть еще более итальянистого? И если никто еще не догадался делать пиццу из макарон и макароны из пиццы, то это лишь вопрос времени, ну, не успели еще.

Когда около ста лет назад бедные итальянцы хлынули в Америку, они завезли с собой не только мафию, но и пиццу. Вскоре пицца стала необходимым атрибутом самых массовых зрелищ — бейсбола и американского футбола, а в эпоху телевидения связь между пиццей и футболом стала социальным феноменом, столь же заметным, как всплеск патриотизма в день инаугурации нового президента. Почему именно футбол, а не бейсбол, хоккей, баскетбол или любимый более всего итальянцами соккер, объяснить трудно, почти невозможно. Надо заметить, что американская пицца заметно отличается от итальянской, гораздо сильнее. чем американский английский от британского. Помнится, в Италии в 1990 году был шумный процесс — полиция возбудила дело против одной пиццерии, употреблявшей не тот сыр. Обвинялись злоумышленники ни много ни мало как в святотатстве и надругательстве над культурными ценностями Италии. Я бы так сказал, итальянская пицца и итальянское кино — с одной стороны, американская пицца и американское кино — с другой. Это — разные искусства.

В СССР на заре заката итальянцы открыли в Москве 20 пиццерий, со своими поварами, рецептами и сырьем. Идея быстро рухнула — в Москве, да и то с большими боями и трудностями, зацепились лишь дворняги Макдональдс и Пицца-хат. Те же пиццы, что я едал в провинции… давайте не будем о грустном и вопиющем.

Никому не охота в нынешней Америке вести свое родословие с голи перекатной, и всегда придумывается что-нибудь поблагородней.

Кто-то начинает историю с конца прошлого века и итальянской королевской четы Умберто и Маргариты. “Раунд Тейбл Пицца” (“Пиццерия Круглог Стола”) ведет счет от итальянской королевы Виктории, любовницы короля Ричарда Львиное Сердце, с конца 12 века — а как же иначе? Я думаю, что это — милые и ловкие враки, вроде “старинного рецепта пиццы с помощью огнедышащего дракона из Парка Юрского периода”. Без мифологии в бизнесе не проживешь, а если проживешь, то скучно. Все это так же по-американски, как и лас-вегасские “Экскалибур” (средневековый замок на шесть тысяч койко-мест) или “Луксор” в виде египетской пирамиды в натуральную величину, но из черного стекла.

Самая популярная

Впрочем, свою историю “Пиццерия Круглого Стола”, самая популярная в Калифорнии сетевая пиццерия, ведет достаточно правдиво. Первую пиццерию Круглого Стола открыл в городке Менло Парк, что между Стенфордом и Сан-Францисском аэропортом Уильям Р. Ларсон в 1959 году, так что в будущем году мы будем отмечать 800-летие со дня смерти Ричарда 1 и сорокалетие пиццы его незабвенной любовницы.

“Пиццерия Круглого Стола” охватила пожаром Калифорнию, Гавайи, Аризону, Неваду, Орегон, Вашингтон, Айдахо, Юту, Айову, Аляску, Колорадо, Миннесоту и даже Тайвань! Сотни и тысячи пиццерий — на основе франшизы или как собственный бизнес стали расти подобно грибам после теплого дождя. Через 20 лет Ларсон отошел от этого дела, продав контрольный пакет группе из шести инвесторов.

В 1965 году Барбара Ноузл купила 22-ю по счету франшизу и открыла первую свою пиццерию в Санта Кларе. В 1990 году к ней присоединилась Кэтлин Хендрикс, и теперь они владеют тремя пиццериями — в Санта Кларе, Фельтоне и Монтерее.

Каждая пиццерия — это три-четыре бармена, они же менеджеры, почти исключительно — американцы по рождению, на кухне занято с десяток мексиканцев любого пола, из пяти-шести развочиков пиццы хотя бы один, а чаще половина — русского происхождения. Менеджеры меняются как перчатки. Кухня и развозчики — наиболее стабильная часть трудового коллектива, поэтому кто тут кем управляет, не всегда понятно. Большинство работает в двух-трех местах — кто профессором, кто квартиры убирает. Поэтому нет работающих на полную ставку. Нередки здесь, как, впрочем, в любом малом бизнесе, семейные пары.

Как и вся культура “фастфут” (быстрой еды), пиццерии ориентированы на молодежь и детей прежде всего. При этом дети обладают безошибочным вкусом и предпочитают простейшую пиццу с сыром и колбасой пепперони. Деловые люди также не чураются днем заскочить в пиццерию. Есть тут и свои завсегдатаи и постоянные клиенты — шумные спортивные болельщики, заядлые игроки с однорукими и прочими игральными бандитами, другие маловыразительные пожиратели пиццы.

Есть тут и свои традиции, во многом исходящие из традиций итальянских тратторий — семейные вечеринки, посиделки пропойц, шуршание городскими газетами и местными новостями. Пиццерия, как и положено в итальянских и поститальянских традициях, — любимая забегаловка полицейских.

Несколько слов о самой пицце и технологии ее производства. Толстое и тонкое тесто пяти размеров (от 7 до 16 дюймов в поперечнике) заготавливается накануне и хранится в холодильнике. Прежде, чем начать сооружать пиццу, тесто освежают раскатыванием с помощью шипованного валика. Затем тесто смазывается соусом (их семь сортов), покрывается тертым сыром пармезан, далее идут топинги — восемь типов мясных, 15 — овощных, 2 — фруктовых, 2 — рыбных и морепродуктов. Чтобы не затруднять вас расчетами сразу сообщаю количество возможных комбинаций — 2 432 902 008 000 000 000. Теперь понятно, чем отличается американская пицца от итальянской, а американское кино от итальянского?

Самый ходовой размер — большая пицца, самая вкусная — комбо. Однажды я попал на смотр-конкурс местного пищепрома и общепита. Жюри никакого не было, кажется, но у стенда “Пиццерии Круглого Стола” постоянно вилась и клубилась толпа — каждые полчаса я подтаскивал сюда по четыре сверхбольших пиццы “комбо”, и они разлетались вмиг. Я попробовал пиццу многих других фирм — ничего и близко не лежало! Успех нашей пиццы был такой оглушительный, что растроганный гид стенда отвалил мне рекордные чаевые — 45 долларов. Естественно, мы на кухне разделили шальную кучу денег с пекарями-девчонками, хотя это и не принято.

Горячая пицца — это вам не гамбургер какой-нибудь, не тошнотик биг-мак. Дух стоит — завораживающий. И всякий нос тянется и вытягивается в сторону клубящегося от пиццы пара. Я для себя такую сочиняю пиццу: соус — белый ранч или зеленое песто. Затем — тертый чеснок, не стесняясь, чтоб чесночная нота звучала не фигурально, а скульптурно. Листики свежего шпината. Слой сыра, разумеется. Затем — резанные шампиньоны, лучше мелкие, чем крупные, которые плохо пропекаются. Дальше пошел овощной слой — свежий зеленый перец, маринованный красный, артишоки, цуккини, немного резаных помидоров. Теперь — мясные покрышки: ветчинка ломтиками, незаменимая ничем пепперони, для остроты — салями, кусочки обжаренной курятины и она же в барбекьюшном (по нашему — шашлычном) соусе. Сверху — еще слой сыру, слегка приправить чесночно-сырно-перечной смесью, придавить (а то в печку не войдет) — и на ползущий в печь решетчатый поддон. Пицца тонкого теста печется 7-10 минут, толстого — 12-15. За это время запасешься кружкой пива (ой, только не “Будвайзер”! Это ж американское “Жигулевское”, лучше Самюэль Адамс или Сьерра Невада или мексиканское), а если ты такой щепетильный, то стаканом газировки и соусом (я предпочитаю “блю чиз”).

Пицца обжигает и греет изголодавшуюся душу, а ты этот жар тушишь пивком или что там есть, и, умокнув шмат пиццы в соус, рубаешь ее взахлеб, а по ящику мельтешит реклама или раздолбанный Дисней, а ты делаешь еще один глоток прохладного пивка, утираешь с усталого лба легкую испарину и мысль “Господи! А ведь сейчас в переходах на “Комсомольской” такая давка!) и… чего вам еще не хватает на этом свете? Каких-таких расстегаев вам еще подавай?

Должен заметить, что советский дух в Америке особенно ощутим в малом бизнесе, типа пиццерийного: на самом видном месте — ход соцсоревнования и доска почета. На стене у туалета — стенгазета. В подсобных помещениях — инструкции по технике безопасности типа “не стой под стрелой” и “что делать, если тебя убило током”. Над телефоном — строгое предупреждение: “Звонить по частным делам запрещается”, хотя по другим делам никто и не звонит. И еще — ежемесячные инспекционные наезды начальства, перед которыми все лихорадочно чистится, чинится, поправляется — так в текучке производства осуществляется необходимое воспроизводство.

Где наша не пропадала!

В марте 1996 года я оказался в новом свете. С английским на уровне моря во время отлива. В августе получил права и купил первую в своей, теперь даже уже не пожилой жизни, машину — “Форд Фестиву” (улучшенная модель “Запорожца”) за полторы тысячи. В самом конце декабря, когда скудные запасы советской жизни иссякли, а контракт жены закончился, я, по совету и с помощью товарища, подал заявление в пиццерию. Заполнил огромную анкету, прочитал толстенную инструкцию довольно быстро, потому что читать по-английски не умею. Приволок из DMV, местного ГИБДД, цидулю, что не имею нарушений и аварий (а откуда им быть? У меня и в космосе — еще ни одной поломки и аварии не было).

И через несколько дней стал развозчиком.

Помню, потел первые дни ужасно: рядом на сиденье — огромные сумки с медленно остывающей пиццей, кругом — темень незнакомого города, слабо освещенные названия улиц (и все — по-английски!), загадочная нумерация домов и квартир, лесные дебри и чащи окраин, где уединенно живут богатые буратины и папы карлы. Звонить по телефону и спрашивать дорогу — бесполезно, все равно ничего не понимаю. Прохожих — никого, а и были бы — что толку-то? Я даже не знаю, как спросить и что спросить, а они, даже если б и поняли, то не смогли бы мне объяснить, так куда же здесь ехать — американцы плохо ориентируются в пространстве и, из лучших побуждений и человеколюбия, готовы отправить вас на тот свет или еще дальше. Едешь и молишься: “Боже, Который есть везде, помоги найти адрес, которого нет нигде!”. Задача даже для Всевышнего — не из простых, но вдвоем мы все-таки умудрялись отыскать затерявшегося клиента.

Это было в январе 1997 года. И вот сейчас — апрель 1998-го. Пять месяцев из этого срока я промотал по России и Америке просто так и по делам. Стаж, значит, у меня — год. Город знаю, как свой карман. Со многими клиентами — в самых дружественных отношениях, побил все рекорды пиццерии — по количеству доставок за день (47! Теперь уж никто не побьет это достижение), по дневному заработку (202 доллара, не считая зарплаты!), по продолжительности рабочего дня (12 часов кряду!), по чаевым от одного клиента. Стабильно зарабатываю по… ну, в общем, прилично зарабатываю при примерно 30-ти часовой рабочей неделе. Языковый барьер почти совсем преодолел: все вокруг делают вид, что понимают меня, да и сам научился прикидываться догадливым. К тому же, воспитанный в закрытом советском обществе, я с детства привык к идее: нет ничего такого, о чем нельзя бы было умолчать.

Однажды какой-то приезжий чудак спросил меня, как проехать в отель «Хилтон». Дорогу знаю, но мне непременно надо употребить в качестве ключевого ориентира слово «кладбище», а я напрочь забыл, как это звучит по-английски. Пришлось на ходу придумывать синоним из подручных и доступных слов: long term parking for bodies (длительная парковка для тел). Чудак засмеялся, но понял, что ему непременно надо проехать.

Клиент всегда прав

Вообще-то, я всегда на стороне потребителя — и по тому, что сам — заядлый потребитель, и еще потому, что долго занимался маркетингом, а маркетолог, в отличие от рекламщика, всегда чуть-чуть шпионит в пользу покупателя. Тот небольшой вред, что я наношу своей пиццерии в пользу ее клиентов, без сомнения покрывается выгодами постоянства клиентуры. Например, если клиент не может найти купон, то я благодушно машу на это рукой. Если же он его имеет, но не указал при заказе, я убеждаю его позвонить и исправить заказ (“два доллара — тоже деньги!”). Никогда не отказываю в дополнительных мелочах — тертом сыре, перце, бумажных тарелках.

Конечно, главный наш заработок — чаевые. Но негоже терять чувство собственного достоинства и менять отношение к клиенту в зависимости от наличия и размеров чаевых: кто-то не может дать (студенты), кто-то — принципиально не дает и имеет на это право, кто-то постеснялся, а один чудак, профессор и консультант по коррекции поведения, кстати, — просто забыл (у нас возник довольно интересный диалог о связи между языком и поведением, вот он и забыл), и потом звонил в пиццерию, извинялся и даже, кажется, где-то оставил конверт с чаевыми, только я не понял, где.

С этими американскими баксами одного цвета я до сих пор часто путаюсь, но не было случая, чтобы кто-нибудь зажилил нечаянную пятерку или двадцатку — отдают тут же, либо, обнаружив мою ошибку не сразу, позвонят менеджеру.

Из всех клиентов я не понимаю только две категории.

Первая — это богатые.

Живут во дворцах, хоромах, огромных коттеджах, а заказывают еду бедняков, да еще на день рождения! Мне эти люди напоминают прачку, которая, став королевой, уже никого не обстирывает, только себя.

Вторая — это влюбленные.

Приезжают парочки в дорогой отель с видом на океан и шумом прибоя у порога. Платят за номер по четыре-пять сотен долларов в ночь и — заказывают пиццу за двадцатку. Да купи ты ворох цветов, устели и уставь ими гнездышко для своей возлюбленной, достань шампанского, устриц или еще каких тонкостей и деликатесов, немного, но дорогих и редких! А то чуть не нагишом (это понятно), в роскошной койке — и пиццу уплетают!

Я им обычно что-нибудь романтическое рассказываю про местный океан, или про звезды с кометами на здешнем небе, чтоб у них хоть глоток романтики и восторга остался.

Богатые и влюбленные дают обычно хорошие чаевые, но — не понимаю я этого внеисторического материализма.

В зале, особенно в уикэнды — битком народу, особенно детей. Для них устраиваются всякие праздники, отмечаются спортивные победы, дни рождения. Шуму и грязи от них — ужас. Но: пиццерией владеют женщины, а потому детям — особое внимание. Даже весь интерьер пиццерии посвящен сказочным приключениям пиццы, а в меню есть фигурная пицца юрского дракона.

Пивные забулдыги-спортивные фанаты кучкуются вокруг телевизора. С ними приятно поболтать о том-о сем, даже если не понимаешь, о чем: они чуют во мне родственную душу выпивохи и компанейского заводилы.

Личное дело

Мне нравится эта работа и не хочется заниматься чем-нибудь еще: на постоянную работу с моим возрастом и статусом устроиться трудно. Но профессионал на то и профессионал, чтобы оставаться таковым в любой среде. Мотаясь по городу, я хорошо изучил его, стал понимать социальную микрогеографию, градостроительные и архитектурно-планировочные решения; так появилось несколько статей, уже опубликованных в России, Украине и США. Многие зарисовки и эпизоды моей работы легли в основу рассказов для русских американских газет и журналов. Вообще, я многое задумываю и сочиняю, пока развожу пиццу. В Москве я в метро многое сочинял, а в своей машине — куда комфортнее.

Многое я узнал о психологии и бытовом поведении американцев. И, например, вряд ли теперь пойду лечиться к врачу, не дающему чаевых — он и на здоровье моем будет либо экономить, либо зарабатывать.

В целом же американцы очень терпеливы и снисходительны, но буквально тают от удовольствия, если похвалишь их дом, собаку, машину, страну или планету. Когда узнают, что ты из России, слегка удивляются и тут же спрашивают, ну, как в Америке — теплее? Все чаще мне стали говорить: “откуда у вас этот чудесный акцент?” и когда узнают откуда, готовы внимать твоему славянскому лепету до изнеможения.

Кроме того, это только окружающим кажется, что я несусь сломя голову к потребителю — на самом деле я наслаждаюсь по нескольку часов в день классической музыкой. В обычной обстановке на это всегда нет времени, а тут — включил зажигание — и плыви себе по волнам любимых композиторов и исполнителей.

А еще мне нравится каждый раз решать “задачу коммивояжера” с разными дополнительными условиями и ограничениями — по времени, по объему заказа, с учетом одностороннего движения и пробок, ремонтов дорог и тому подобное — я ведь столько лет проработал в географии и экономике транспорта.

Некоторые из ближних и знакомых говорят — стоило ли ехать в Америку, чтоб развозить пиццу, ты, мол, в России — личность уважаемая, теоретик, член разных ученых и экспертных советов. Что тут ответишь? Что касается социального шока, то это не моя проблема, а тех, кого шокирует моя работа. Или я не проработал лет десять в Моспогрузе? Или не гоняли меня в колхоз и на овощные базы, несмотря ни на какие статусы? — И мне это нравилось. Чего ж мне теперь стесняться?

Зато теперь друзей снабжаю пиццей в полцены (это у нас бонус такой) да еще собственного изготовления. Тут ведь важно не нарушение рецептуры ради друзей, а то, что делается специально для них и с любовью. Знаете, в колхозном стаде всех коров “елочкой” доят, а любимую Мурку — вручную. “Ручное” молоко от благодарной коровы несравненно вкуснее обычного.

В конкурентной борьбе

Довольно быстро я понял, что специально и нарочно тебя никто не эксплуатирует и не уговаривает: хочешь работать больше — работай, хочешь меньше — работай меньше, не хочешь работать — неволить никто не будет. Можешь работать на износ, а можешь — в охотку.

Другое дело — зуд соревнования между нами, водителями. Хоть мы и в отличных, порой очень товарищеских отношениях, и помогаем друг другу, но зорко и ревниво следим за чужими успехами и победами. Любая совместная работа — немного спорт. А спорт строится на джентльменстве и маленьких хитростях в пределах правил и хорошего тона.

Однажды был такой эпизод: дальняя фирма сделала большой заказ на следующий вечер, но менеджер ошибся и оформил заказ на этот день. Пицца была доставлена в срок, но на 24 часа раньше ожидаемого заказчиком. Естественно, никто ничего не оплачивал и чаевых не давал.

На следующий день везти заказ выпало мне. Фирма дала крупные чаевые и, вернувшись, я поделился ими с неудачником предыдущего дня пополам. Он потом весь вечер объяснял всем и себе, что это правильно и справедливо — советские представления о коллективной работе и в Америке ценятся.

На кухне

Для кухонной братии я — Алехандро по имени Саша, Сашеро, Сашито — чудаковатый, но свой. Мне наши кухонные мексиканцы тоже симпатичны. Иногда, правда, кажутся туповатыми, ну, да и я им, ведь, тоже кажусь слегка туповатым — не умею петь, плясать перед печкой и есть джелопеньос (маринованный зеленый чилийский перец, от которого глаза из очков выскакивают).

Конечно, между нами бывают недоразумения и взаимонепонимания — понять мексиканский английский непросто, да и у меня очень индивидуальный английский.

Начальники

С менеджерами и хозяйкой отношения у меня сложились вполне равные, наверно, потому, что я старше их всех вместе взятых. Нет у меня распространенного среди наших соотечественников комплекса работы на дядю (именно поэтому многие русские уходят из развозчиков пиццы в такси): даже когда ты работаешь только “на себя”, например, пишешь исключительно в стол, то ты все равно на кого-то работаешь, и этот кто-то — Бог. Потому что, что бы ты ни делал, если ты делаешь это с любовью и Добром, ты работаешь на Бога и с Богом, независимо от вероисповедания и даже не веруя.

На каждой пицце я зарабатываю больше всех — около пяти долларов. Менеджер на ней же зарабатывает не больше доллара, но имеет в десять раз больше заказов, чем я. Хозяева хорошо, если квотер получают с каждой пиццы, но имеют их в сто раз больше. И при этом имеют всю организационную, банковскую, сбыто-снабженческую и кадровую каторгу. А мне что? — только свою дорогушу “Фестиву” содержать и блюсти.

Цены на пиццу стабильные и не растут, потому что кругом — конкуренты, у которых, как правило, цены и так ниже наших (Домино-пицца, Цезарь-пицца, Итальянская пицца, Пицца-Хат — не менее десятка сетевых пиццерий в нашем городишке на 30 тысяч жителей!). Зарплата наша постоянно растет (за год — на доллар в час) и не по воле хозяев, а по закону штата Калифорния. Вот им и приходится крутиться и экономить даже на мелочах: раньше мы имели право на бесплатную маленькую пиццу и на кружку пива в полцены. Теперь почти ничего этого нет, но мы понимаем, почему, поэтому не бухтим и не возникаем.

Я заметил, что многие мои идеи и предложения встречаются здесь с подозрением, но в конце концов реализуются. Как-то я предложил продавать пиццу кусками, порезанной. Мне сказали, что это невозможно и неудобно, но теперь торгуют. Я стал собирать карты микрорайонов города и схемы отелей. А потом у каждого водителя появился своеобразный атлас этих карт и схем.

Многие мои идеи пока нереализованы, но, скорей всего, по лингвистическим, а не коммерческим причинам, поэтому я решил закончить эти заметки своими рацпредложениями — а вдруг они окажутся привлекательными?

Чего б такого навнедрять?

Наш Монтерей — маленькая туристическая мекка, и уж коли мы научились делать из пиццы динозавров, то нет проблем сварганить специальную туристическую пиццу, начиненную морепродуктами и изображающую оттера (морскую выдру) — потешный символ Монтерея. Ведь есть же у нас пицца юрского дракона.

По мотивам Эль Ниньо можно делать пиццу-радугу — наши топинги позволяют создавать любую, по желанию клиента, пиццу-радугу для пикников и вечеринок, и в шесть, и в восемь, и в двенадцать цветов.

Раз мы делаем пиццу по-полинейзийски, то ничто не может нам помешать делать пиццу-борщ (экспериментальные попытки подтвердили — классная получается пицца!), рыбную пиццу с польским соусом (пальчики оближешь!), пиццу-чахохбили (полная аутентичность получилась!)) и футбольную пиццу в виде овального мяча и с характерной нарезкой.

Монтерей — лингвистическая столица мира. Интересы студентов здесь более или менее соблюдены. А преподавателей и переводчиков, которых в городе не меньше, чем студентов? А военных, которыми город просто кишит?

Если лучший клиент — дети (а я с этим согласен), то хорошо бы обучить всех развозчиков несложным фокусам на пальцах, с шариками. Я знаю всего один такой фокус и всегда показываю его малышам. Писку и восторгу — море. И я знаю, что они умоляют маму-папу заказать пиццу не только ради пиццы, но и ради фокусов пицца-мена. Для сластен, детей и женщин, можно делать клубнично-шоколадную пиццу,

Наконец, простая менеджеральная идея: мне как развозчику пиццы гораздо интересней держать свои скромные сбережения в акциях родной пиццерии, чем на депозитах банка. Тогда мои деньги будут работать рядом со мной и параллельно мне, а хозяева получат дополнительный, пусть скромный, источник инвестирования в этот вкусный бизнес.

P.S. Рекорды нашей пиццерии, установленные мною в кошмарную зиму 1998 года (знаменитое разбушевавшееся Эль-Ниньо, разметавшее все мосты на приморском хайвэе 1), никем не побиты и не будут побиты уже никогда: бизнес явно хиреет. Вот эти рекорды: 46 заказов за один день; прежний рекорд составлял 39 заказов), пять дней по сорок и более заказов каждый, 202 доллара чаевыми за один день, 45 долларов одноразовых чаевых. Это выглядит примерно так, как будто все поднимались на Эверест, а я поднялся и там прыгнул на 2.46 в высоту.

Продолжение
Print Friendly, PDF & Email

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.