Для меня была драгоценным подарком встреча и дружба с ним. Сказать о нём подвижник — не сказать почти ничего. Можно было бы сказать, что он сжигал себя в работе, если бы он не жил этим огнём. Можно сказать, что он человек талантливый, но и талант бывает флюсу подобен, а он был полифоничен и многомерен, как мало кто.

Памяти Евгения Витковского

18 июня 1950–3 февраля 2020

Виктор Каган

Не могу представить себе, что приеду в Москву и не окажусь на Садовой Каретной вместе с Евгением и Олей. Маленький столик, удивительным образом вмещающий всё нужное для троих на несколько часов неспешного разговора в уставленной до потолка книгами квартире. Удивительный столик. Удивительная квартира, в которой, кажется, ни для чего кроме книг места нет, но душе просторнее и свободнее, чем в ином зале. Удивительный хозяин…

Если рассказывать о нём, то слишком велик риск удариться в перечисление сделанного им и скатиться в тон официального некролога. Поэтому отошлю читателя к его биографии и созданному им в 2003 году уникальному сайту «Век перевода».

Для меня была драгоценным подарком встреча и дружба с ним. Сказать о нём подвижник — не сказать почти ничего. Можно было бы сказать, что он сжигал себя в работе, если бы он не жил этим огнём. Можно сказать, что он человек талантливый, но и талант бывает флюсу подобен, а он был полифоничен и многомерен, как мало кто из людей, которых мне пришлось знать. Можно сказать, что он был человеком чрезвычайно эрудированным, но, если учесть, как часто эрудиция лишь «пыль, вытряхнутая из книг в пустой череп» (Амброз Пирс), точнее будет сказать, что был энциклопедичен. Он был из породы настоящих интеллигентов в том смысле, в каком сказал об интеллигенте Алексей Симонов: «… это человек, чей гуманизм (т.е., уважение к инакомыслию, инакочувствию и инакобытию) шире, чем его собственные убеждения». Такие люди часто кажутся беззащитными неудачниками тем, кто живёт в логике «если ты такой умный, то почему ты такой бедный?». Но Евгений был человеком с редкой прочности внутренним стержнем и умел быть бугристым, когда речь шла о принципиальных для него вещах, даже если они проявлялись во вроде бы мелочах. Он не был физически здоровым человеком, но его работоспособности могли позавидовать многие здоровяки. Он отдавал себе отчёт в масштабах того, что делал, и знал себе цену, но был органически чужд козырянию ею и любви к тусовочно-наградным бирюлькам. С ним было легко и просто — человеческое не заслонялось профессиональным, а проявлялось в нём.

О человеке, которого любишь, можно говорить долго, но, думаю, Евгений остановил бы меня. Скажу лишь, что очень многим обязан ему в своём литературном самоопределении. Я пытался всё это выражать в посвящённых Евгению стихах. Теперь могу пожалеть, что их было мало и удалось выразить не всё. Он был из тех людей, душевная близость с которыми не измеряется обращением на вы или на ты. Нам было уютно вы и, надеюсь, он простит мне ты в последнем стихотворении, где мы уже говорим с разных сторон травы.

Евгению Витковскому
и Ольге Кольцовой

Превращение слова в полёт наяву,
в плач по умершим, в отзвук былого,
в злую зелень тоски, в голубую траву,
в откровение глухонемого,
в исступленье мольбы и молитвенный вздох,
в шорох ветра и ветреный лепет,
в камень на перекрёстке дорог и эпох,
в рябь на луже и юности трепет,
в спотыкание пули от сердца комок,
в поминальную песню о боге,
в первый крик,
в смертный крик,
в поцелуя ожог,
в бормотанье свободы в остроге,
в зимней радуги нимб над расстрельной стеной,
в мошкары мельтешенье ночное,
в то, что не было, было и будет со мной,
с этим миром и с этой страною…
Век Серебряный тянется словно рука
сквозь границ календарное иго.
И парящее веко над глубью зрачка,
и открытая вечности книга.

* * *

Куда меня ветром времён и за что занесло.
Евгений Витковский

Облаков шальные кони
топчут синие луга.
У июня на ладони
тополиные снега.
Время терпко словно слово
и влажны от слов глаза.
В зонтиках болиголова
заплутала стрекоза.
Семя тыквы. Чай зелёный.
Книжный рай до потолка.
День томительно продлённый.
Не окончена строка.
Многоточья наважденье.
Шепоток календаря.
Сень раздумья. День рожденья.
Вопреки? Благодаря?
Тёплый рай земного ада.
Новая зовёт тетрадь.
И отрава, и отрада —
смысл по слову собирать.
Это сладостное бремя —
ставить жизнь свою на кон.
И в судьбу глядится время,
как в росиночку дракон.

* * *

Возьми да и нарушь условия игры
Евгений Витковский

И неба июньского мякоть,
и марево свежей листвы,
и вздох меж смеяться и плакать
в тиши заполошной Москвы.
То густо, то пусто — до хруста,
до тонкого звона в ушах.
И что ему ложе Прокруста,
когда до небес только шаг —
лишь руку протянет, и слово
откроется в той простоте,
c которой глубины былого
прильнули к живой высоте.
Oн трепет почувствует лески,
и — еже писах, то писах —
светло улыбнётся по-детски
с недетской тоскою в глазах.

Забытым и неизвестным поэтам

Мёртвому больше надо.
Евгений Витковский

1.

Давно забытого поэта
давно забытые стихи —
в них украшают прелесть лета
веночки милой чепухи,
любовь и кровь, и осень — просинь,
и непременная тоска…
Он до оскомины несносен.
Но вдруг откроется строка
скупым цветком чертополоха,
колючкой с ярким хохолком
и в строчке этой вся эпоха,
вся боль и страсть одним мазком,
весь мир в одной короткой строчке,
вся жизнь до капельки, до точки —
в неё, а прочее пустяк.
А звали как?
Да… звали как?

2.

Слово медленнее полёта пуха,
вьётся в воздухе, не достигая слуха,
оседает потёками слов на листе.
Потирает лапами сытое брюхо
и жужжит забвенья зелёная муха —
бронхиальная астма в помятом альте.
Мир не скажет тебе — хорошо ли, плохо.
На дворе чёрт знает, какая эпоха.
Как ни кинь, то сума, то тюрьма, то бедлам.
Слово тихо тéплится в складках вздоха
гениальной глупостью скомороха.
Время после рассудит, что хлам, что храм.
А пока молчит, как премудрая рыба
неизвестно какой породы-пошиба —
карасишка, кит ли времени óно,
изнутри не видно, наружу нет хода
и с тобою только твоя свобода
возноситься духом, хоть ты не Иона.
Так царапай прилежно, поэт, бумагу
по пути в никуда, к забытья оврагу,
в неизвестность, прочь от шума и взгляда —
отпоют ветра в три пальца, отсвищут.
Может статься, когда-то тебя отыщут
те, кто знает — мёртвому больше надо.

Евгению Витковскому и Леониду Латынину

Сон Серебряного века
Леонид Латынин

На скрещеньи лет и сýдеб
светлячки каких судéб!
Ветерок ночной остудит
лоб и приласкает хлеб.
Мы ещё на этом свете,
с этой стороны травы,
но уже в последней трети
праздность празднуем, увы.
Не свободны от свободы,
не рабы у несвобод,
века острые обводы
повторяет небосвод.
Вёдро, грозы, явь и грёзы,
и на кончике пера
кровь, вино, любовь и слёзы,
как всегда и как вчера.
Соль сладка и сахар горек,
снег то сахар, а то соль,
и летит со снежных горок
счастье, обнимая боль.
Было, будет. Будет, было.
А повыветрится хмель,
тело приютит могила,
душу неба колыбель.
Правы мы или неправы,
но уже назначен срок,
а пока земной отравы
длить томительный глоток,
не канюча об отсрочке
быть с собою в унисон,
засыпать в объятьях строчки,
просыпаться в новый сон.
Кольцами столетий спилы.
Облаками времена.
Соль не потеряет силу,
кровь сладка и солона.
Сон Серебряного века,
звёздный плеск ещё живой
и серебряное веко
месяца над головой.

3 февраля

1. утро

Живы мы ещё.
Ольга Кольцова

Пока я жив, не плачьте обо мне,
не разводите, я прошу вас, слякоть,
пусть солнца луч доносится извне
сквозь век уставших ласковую мякоть.

Пусть звёздочки восходят в купине,
пусть лист зелёный на стене не тает,
пусть облачком в распахнутом окне
моё дыханье в небо прорастает.

Не плачьте, не мешайте мне — во сне
я вижу то, чего не мог увидеть,
и говорю без мысли вас обидеть:
«Я жив ещё, не плачьте обо мне».

Не плачьте, не будите — сам проснусь
и быть собой ничуть не перестану,
прислушаюсь к Садового оргáну
и строчке промелькнувшей улыбнусь.
…………………………………………
Молиться не умею и молчком,
сжав кулаки и заплетая пальцы,
твержу: «Господь, да помоги скитальцу
домой вернуться».
В горле бьётся ком.

2. вечер

Спрыгнешь с подножки земного трамвая
на проплывающий облачный край.
Дверь за собой в этот мир закрывая,
скажешь ему, обо мне не вздыхай.

Скажешь, прощай, впрочем, нет — до свиданья,
скажешь, кто знает, что будет не здесь,
может быть, встретимся после прощанья,
хлеб наш насущный дарует нам днесь,

чокнутся души шаманством текилы,
ангелы тихо присядут к столу
и оживёт пролетевшее было,
и возвратит нас ветвями к стволу.

Смерть разгулялась февральской грозою,
но отпустить тебя повременю.
Спирт разбавляю солёной слезою.
Выпьем… потом я тебя догоню.

2009-2020

* * *

От редакции: В 2018 году в журнале «Семь искусств» были опубликованы «Баллады» Евгения Витковского.