Александр Локшин: Тайна неполной рифмы

Loading

Это великолепное (одно из лучших у Самойлова) стихотворение показалось мне слабым потому, что в нем не все строчки рифмовались друг с другом. Тогда это казалось мне (восьмикласснику) серьезным недостатком стиха, признаком непрофессионализма. Сейчас я понимаю, что оставшиеся без рифм строки наполняют его воздухом.

Тайна неполной рифмы

Александр Локшин

 Александр Локшин

Году, кажется, в 1966-ом, пришел Анатолий Якобсон в наш восьмой класс «В» и прочел стихотворение неизвестного нам автора. Стихотворение начиналось так:

Давай поедем в город,
Где мы с тобой бывали.
Года, как чемоданы,
Оставим на вокзале.

А дальше было еще интереснее:

О, как я поздно понял,
Зачем я существую,
Зачем гоняет сердце
По жилам кровь живую…

Прочел он стих до конца, до самой последней строчки, повторенной в стихе дважды:

И что нельзя беречься…,

улыбнулся своими прокуренными зубами и сказал:

— И никто не знает, чьи это стихи…

Класс затих, а я высказался с предпоследней парты:

— Плохие.

Якобсон внешне никак на это не отреагировал, урок продолжался. (Выкинул он меня из класса, взяв за шиворот, в другой раз. За болтовню на уроке.) Сейчас попытаюсь объяснить свой тогдашний образ мыслей. Это великолепное (одно из лучших у Самойлова) стихотворение показалось мне слабым потому, что в нем не все строчки рифмовались друг с другом. Тогда это казалось мне (восьмикласснику) серьезным недостатком стиха, признаком непрофессионализма. Тем более, что автор сам признавался, что «поздно понял», каково его предназначение. Я был убежден в том, что в «настоящем» стихе все должно быть зарифмовано, а рифмы должны быть обязательно полнозвучными. Сейчас я понимаю, что оставшиеся без рифм нечетные строки в процитированном стихе наполняют его воздухом, что автору потребовалось определенное мужество для того, чтобы оставить эти строчки без рифм.

Еще одно замечательное стихотворение Давида Самойлова (“Прощание”), которое я оценил не сразу, посвящено гибели Якобсона. С этим стихом я познакомился гораздо позже… Там есть удивительные открытия, тоже касающиеся рифмовки (неполных рифм, разрушающих монотонность стиха). Вот маленький фрагмент оттуда:

Убившему себя рукой
Своею собственной, тоской
Своею собственной — покой
И мир навеки.

За все, чем был он — исполать.
А остальному отпылать
Помог застенчивый палач —
Очкарь в аптеке.

Думаю, впрочем, что палач был вовсе не застенчивым, да и не в аптеке. Этой мыслью я поделился как-то раз с Семеном Самуиловичем Виленским, человеком, прошедшим Колымские лагеря и чрезвычайно чувствительным к поэзии. Выражение его лица, когда он согласился со мной, я не могу забыть до сих пор. Он побелел на моих глазах как полотно.

Возвращаясь к первому из двух процитированных стихов Самойлова, добавлю, что размер этого стиха произвел на меня неизгладимое впечатление, и я тогда же написал свой стих, который отдал Якобсону (и получил от него обратно с замечаниями). Вот этот мой детский стих с пометками Якобсона:

В заключение — несколько слов о Якобсоне, каким я его помню. То, что Якобсон был связан с правозащитой и буквально “ходил по краю” мне и моим одноклассникам (насколько я знаю) было тогда неизвестно. Потом, постепенно стали все узнавать. В начале семидесятых Якобсон был редактором “Хроники текущих событий”. То есть он один, в глазах сов. власти, весил столько же, сколько целая антисоветская радиостанция. Знал ли об этом Давид Самойлов, когда писал свое “Прощание”? Похоже, что не знал.

Приведу еще любопытную цитату из письма Д.С. Самойлова, адресованного Лидии Чуковской ( 30 июля 1975):

«Толю [Якобсона] жалко. Он начал жить в угоду тщеславию — вот результат. Он всегда окрылялся от успехов, всегда нуждался в подтверждении удачи, всегда находил и создавал себе среду, где его любили и высоко ценили. А там [в Израиле] ничего этого нет. Вот, по-моему, главный повод его болезни, которая иначе сидела бы в нем как всегда — где-то в генах.

Его — и за него, и за себя — жалко.»

Я считаю — несправедливо и неверно по существу.

Я хорошо его помню. Не было в нем никакого тщеславия.

Print Friendly, PDF & Email

Один комментарий к “Александр Локшин: Тайна неполной рифмы

  1. Стихи, с частичной рифмовкой, «полубелые», встречаются, хоть и редко, так что нельзя их сходу объявлять плохими. Уменьшение количества рифм создаёт интимность, доверительность.

    Во втором стихотворении Давида Самойлова не нахожу никакой недорифмованности. По современным стандартам, все рифмы законные, а «палач» — даже смелая, свежая.

    Строить теорию самоубийства Анатолия Якобсона в Израиле на его, якобы, желании красоваться перед людьми, быть героем, конечно, наивно. Разумеется, признание пригодится каждому, желать его — полностью нормально. Если нет признания, нет внимания — человек может огорчаться. Но чаще всего причина депрессии в том, что разлаживается система производства в организме веществ, регулирующих настроение — под влиянием наследственных факторов или пережитого стресса, которого у Якобсона было достаточно. Если это случилось, уговаривать себя бесполезно, надо принимать эти самые вещества. Это уже проблема не моральная, не психологическая, а биохимическая. И крайне серьёзная, как показывает печальный опыт.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.