Самый известный пример социальной этики, самый значимый в жизни каждого человека, тот пример, которому, со временем, последовало всё человечество — это отдых на Седьмой день. «Шесть дней делай дела свои, а в день седьмой покойся…»
Недельный раздел Мишпатим
Михаил Ривкин
В большинстве современных переводов Пятикнижия на иностранные языки само слова Тора либо оставляют без перевода и записывают буквами иностранного языка (транслитерируют), либо переводят как «Учение». Но это сравнительно новая тенденция. В более ранних переводах, вплоть до середины XIX века, слово Тора переводили как «Закон». Преимущество транслитерации в том, что она не пытается объять необъятное. Тора это совершенно уникальное творение, не имеющее аналогов в религиях и культурах других народов, и потому другие языки не создали, и не могли создать, точного терминологического эквивалента еврейскому названию этого творения. И слово «Учение», и слово «Закон», и слово «Песнь» отражают, каждое, только одну грань, один аспект этого уникального произведения. И всё же, если внимательно вчитаться в традиционные комментарии, становится понятным, почему переводчики так любили слово «Закон». В своём знаменитом комментарии к первому пасуку книги Брейшит РАШИ пишет, что, на самом деле, Тора могла бы начинаться со слов:
«Месяц сей для вас начало месяцев» (Шемот 12:2)
Логика РАШИ понятна: с этого пасука в тексте начинают нам встречатся Б-жественные заповеди, обязательные к исполнению законы. Однако содержание Торы этими законами далеко не исчерпывается, и потому перевод «Закон» — это не более чем один из возможных переводов. Если, всё же, попытаться дать какое-то жанровое определение Торе, то наиболее близким будет термин «повествование». Именно как повествование Тору трактовали и толковали традиционные комментаторы, и именно как повествование анализировала её Библейская каритика, теория источников, во всех её разновидностях. Сама методика разделения на четыре источника изначально базировалась на критическом анализе повествовательного пласта текста. И в этом коренятся как сильные, так и слабые стороны этой методики. Так, имеющиеся в Торе своды законов старались вписать, с переменным успехом, в один из повествовательных текстов.
Но, с течением времени, эта методика подверглась серёзному пересмотру. Стало ясно, что несколько крупных законодательных корпусов в тексте Торы вполне автономны, и никак не вписываются ни в один из четырёх источников. Все эти своды законов отражают реальности оседлой жизни, и потому их отнюдь нельзя отнести ко времени кочевых странствий Израиля в пустыне. Надо полагать, что на самом раннем этапе Израиль, как и все древние племена, практиковал «обычное право», т.е. всем хорошо известнве и всеми членами племени безропотно принимаемые к исполнению нормы отношений между людьми, которые передавались от отца к сыну семейным воспитанием, и не требовали никакого «внешнего», объективироапнного оформления. На более позднем этапе эти нормы были зафиксированы письменно, и так появились те несколько сводов законов, котрые мы сегодня находим в Торе.
Самый древний из этих сводов известен как «Книга Завета» и составляет наш недельный раздел (Шемот гл. 21–23, а также несколько пасуков гл. 24). Все основные принципы и нормы общественной жизни, которые мы встретим в Торе в дальнейшем, уже содержатся в этом своде. И самое главное в нём — глубоко и всесторонне разработанная социальная этика, которая является уникальным творением еврейского народа, тем творением, благодаря которому наш народ занял своё особое место в человеческой истории, более того, тем творением, благодаря которому наш народ обрёл историческое бессмертие. В каждой отдельной детали этого свода мы видим истинный гуманизм, который распространяется на всех членов общества, который выделяет Тору Израиля на фоне всех тогдашних законов. Перед нами не просто свод законов, вроде Законов Хаммурапи, перед нами первый в человеческой истории Моральный Кодекс, в полном смысле слова. «Книга Завета» не просто диктует нормы, она воспитывает, просвещает и наставляет человека, улучшает и возвышает его, заботится о его телесных и духовных нуждах.
Символично, что первый по порядку закон регламентирует освобождение раба на седьмой год. В древности рабство было универсальным институтом, при этом статус раба было очень легко получить, и практически невозможно было от него избавиться. У всех народов рабство было пожизненным. Хозяин мог освободить раба по доброте душевной, или для своей выгоды, но у других народов никакой закон хозяина к этому не обязывал. «Книга Завета» впервые фиксирует:
Если купишь раба Иври, шесть лет пусть служит он, а в седьмой пусть выйдет на волю даром (Шемот 21:2).
В «Книге Завета» имеется целый ряд законов, облегчающих жизнь раба и рабыни и регламентирующих их отношения с хозяевами (Шемот 21:20-21, 26-27). Если мы сравним их с Законами Хаммурапи, станет ясно, насколько законы Израиля мягче и гуманнее по отношению к рабу. За убийство раба его хозямн подлежит наказанию, если хозяин нанёс рабу увечья, раб освобождается. Эти законы не имеют аналогов в древнем мире.
Значительное внимание уделяет «Книга Завета» отношениям между человеком и его ближним. Регламентируется наказание за причинённый физический ущерб, будь то умышленно, будь то по неосторожности. В случае отданной на сохранение домашней утвари, потравы полей, небрежного присмотра за чужим скотом и пр. налагается денежный штраф (там 22:4-14). Свод регламентирует порядок судопроизводства, обязанности судей и свидетелей (там 23:1-3, 5-8). Впервые в человеческой истории принципы социальной этики распространяются и на ту сферу отношений, которая труднее всего поддаётся контролю и юридической регламентации: на отношения должник-заимодавец:
Если деньгами ссужаешь народ Мой, бедного у тебя, то не будь притеснителем его и не налагай на него лихвы. Если возьмешь в залог одежду ближнего твоего, до захождения солнца возврати ее ему, ибо она единственный покров его; она одеяние тела его: в чем будет он спать? И будет, как возопиет он ко Мне, Я услышу, ибо Я милосерд. (Шемот 22:24-26).
Запрещается взимать ссудный процент. В случае, если должник оставил в залог предметы первой необходимомти, их нужно вернуть, как только они станут по-настоящему нужны их владельцу. В этом законе достигнут столь редкий в истории человечества гармонический синтез сухой нормы права, религиозной веры и категорического императива морали. Правило имущественных отношений мотивируется как заботой о ближнем, так и религиозным чувством.
Но самый известный пример социальной этики, самый значимый в жизни каждого человека, тот пример, которому, со временем, последовало всё человечество — это отдых на Седьмой день.
Шесть дней делай дела свои, а в день седьмой покойся, чтобы отдохнул вол твой и осел твой, и передохнул сын рабы твоей и пришелец.(Шемот 23:12)
В «Книге Завета» мотивировка запрета работать в Субботу сугубо социальная: Не сам субъект права, т.е. свободный израильтянин, обязан отдыхать в седьмой день. Законодатель справедливо полагает, что если уж он так сильно устанет, то найдёт время для отдыха и в остальные дни недели. Он обязан дать отдых тем, кто от него зависит, кто не может сам выбрать свободную минуту для передышки. «Сын рабы» это любой несвободный работник в домашнем хозяйстве, как купленный за деньги, так и рождённый рабыней. Для обозначения отдыха людей и животных использованы два принципиально разных глагола. Про животных сказано «отдохнул», а в отношении людей использован тот же глагол וינפש (буквально: передохнул, перевёл дух) который применяется по отношению к самому Творцу Мироздания в пасуке:
/…/ в шесть дней создал Г-сподь небо и землю, а в день седьмой перестал работать и отдыхал (Шемот 31:17).
Такая терминология призвана облагородить и возвысить субботний отдых любого человека, в том числе и тех, кто находится на самых нижних ступенях социальной лестницы. То, что на этих ступенях рядом с рабом стоит пришелец, нас не должно удивлять. Человек, оторванный от своего патриархального семейства, от своего клана, оставшийся один на один с другими сплочёнными кланами, становился уязвим и беззащитен даже больше чем раб, который мог надеяться на защиту семейства хозяина. Гарантия субботнего отдыха для пришельца — только один из нескольких примеров особой защиты, которую гарантирует пришельцу «книга Завета».
И пришельца не притесняй и не угнетай его, ибо пришельцами были вы в земле Египетской./…/
И пришельца не притесняй; вы же знаете душу пришельца, так как пришельцами были вы в земле Египетской (Шемот 22:20, 23:12)
Заповедь повторяется, практически в той же формулировке. Это одно из ясных указаний на то, что первоначально имелись два параллельных свода социальных законов, созданных, вероятно, в эпоху Судей. После того, как два свода были объединены, уже в Эпоху Царей, к ним добавили краткое введение и подробное заключение, которое должно выражать твёрдую веру, что все важнейшие законы Израиля, записанные в «Книге Завета», дарованы Всевышним через посредство Моше, и что именно на основе этих законов был заключен Вечный Завет с Б-гом:
И сказал Он Моше: взойди к Г-споду, ты и Аарон, Надав и Авиу, и семьдесят из старейшин Исраэйля, и поклонитесь издали. И да подойдет Моше один к Г-споду, а они пусть не подходят, и народ пусть не восходит с ним. И пришел Моше, и пересказал народу все слова Г-сподни и все законы; и отвечал весь народ в один голос, и сказали: все слова, которые говорил Г-сподь, исполним. /…/ И взял книгу завета, и прочитал вслух народу, и сказали они: все, что говорил Г-сподь, сделаем и будем послушны (Шемот 24:3. 7)
Перед нами простейший и кратчайший вариант рассказа о даровании Торы. Дальнейшее описание обрядов и церемоний, последовавших за знаменитыми словами «сделаем и будем послушны», ещё более усиливает общее впечатление первозданной наивности этого рассказа:
И взошел Моше и Аарон, Надав и Авиу, и семьдесят из старейшин Исраэйля, И видели они Б-га Исраэйлева; и под ногами Его как образ кирпича из сапфира и, как самое небо, по чистоте. И на избранников из сынов Исраэйлевых не простер Он руки своей. И видели они Б-га, и ели, и пили. (Шемот 24:9-11)
Именно в форме традиционной ритуальной трапезы, которая в древности сопровождала заключение всех договоров и союзов между людьми, предстаёт перед нами самая ранняя версия Завета со Всевышним. Несмотря на очевидный антропоморфизм, в этих словах мы видим трогательную веру в то, что все принципы социальной этики заповеданы нам самим Г-сподом, ту веру, которая является самой важной характерной чертой религии Израиля.
