Виктор Улин: Иосиф Гальперин и его “Словарный запас”. Окончание

Loading

Старость — зверь из семейства кошачьих. Не лает и не кусает, не бежит рядом и не кружится над головой. Появляется откуда-то, неслышно крадется за спиной на мягких лапах — ничем себя не выдает и припадает к земле, стоит обернуться. Но все-таки приближается. А потом настигает в два прыжка и бросается сзади — сразу и навсегда.

Иосиф Гальперин и его “Словарный запас”

Виктор Улин

Окончание. Начало

7

Времена «Действительного залога» стали для Иосифа порой подъема.

Человек с активной жизненной позицией, смелый и честный журналист, он увидел реальную точку приложения своих сил.

Иосиф писал серьезные статьи, кипел в работе общественных организаций, создаваемых с его участием.

Все это описано в книге, повторять и комментировать не вижу смысла.

Скажу лишь, что я не знал другого человека, столь близкого к политикам наивысших рангов — от первого президента Республики Башкортостан Муртазы Рахимова до первого президента Российской Федерации Бориса Ельцина.

Человека, ходившего по тем же улицам, но знавшего коридоры власти, куда обычному гражданину входа нет.

Мой друг непосредственно участвовал в событиях, где смешивались все слои и все понятия, где рядом оказывались люди, впоследствии взлетавшие выше стратосферы.

(И там показывавшие свои истинные лица…)

О том, сколь ужасен бульдожий оскал политика, можно понять, прочитав «Словарный запас».

Иосиф сделал невероятно много для окончательного низвержения партаппарата в Башкирии.

Он боролся с косностью старых функционеров, создавал условия, при которых могла воцариться власть демократических лидеров.

Заняв президентский пост, Рахимов во всеуслышание объявил Гальперина врагом башкирского народа.

Но не только политикой занимался Иосиф Гальперин.

Трудно найти человека, который сделал бы так много для Уфы в экологическом направлении.

Столица РБ — одиннадцатый по величине, четвертый по протяженности, пятый по площади город Российской Федерации.

Но развившийся во время войны, миллионный город стоит на пороховой бочке нефтехимзаводов.

Когда дуют ветры северного направления, то с самолета, находящегося на высоте круга, виден шлейф дыма, который ползет на юг и покрывает грязно-черным облаком все пятьдесят километров жилых кварталов Уфы.

Зрелище страшно, реальность еще страшнее.

Я не помню, кто из журналистов первым пустил в обиход слова о «мутной волне перестройки», но он был совершенно прав.

Когда в России началась эпоха «демократических» перемен — которым до реальной демократии и сейчас далеко, как до Луны — окружающая среда, и так находящаяся на грани, подвергалась смертельной опасности.

Новые власти пытались под шумок разместить здесь производства, от которых цивилизованные страны избавляются по экологическим причинам.

Если бы им это удалось, нынешняя ситуация в Уфе была бы еще более плачевной.

Химзаводы располагаются в северной части города, которую огибает река Караидель (в русском названии — Уфа), питающая столицу Башкирии через два водозабора — северный и южный.

Я никогда не забуду весну 1990 года, когда из-за высокого паводка в реку попал фенольный альдегид и отравил городской водопровод.

Это были страшные дни; на улицах стояли зеленые военные цистерны из других регионов и люди стояли в очередях за водой.

Казалось, началась война. Она и началась, только никто не видел статистики болезней нынешних 30-летних граждан, которые в младенческом возрасте успели попить той фенольной воды. Ведь последствия такого отравления необратимы.

В те времена Иосиф Гальперин сражался на баррикадах.

Мой друг входил в число яростных активистов «из народа», которые вместе с дипломированными экологами сделали все, чтобы остановить произвол властей.

Возможно, это сейчас уже не помнят, но в Уфе собирались развернуть цех поликарбонатов, при производстве которых в качестве катализатора должно было использоваться военное ОВ — газ фосген.

В случае его утечки фенольная катастрофа 90-го показалась бы баловством в хедере.

8

С начала «перестройки» Иосиф участвовал в попытках действительно перестроить российское общество, сделать его пригодным для жизни.

Ведь он был не только поэтом, но и журналистом.

Не по специальности, по складу характера и состоянию души.

Отношение к журналистам в массах неоднозначно.

Одни видят в газетчиках «четвертую власть», способную воздействовать не только на умы, но и на само общество.

И в этом они правы; даже сейчас печатные СМИ не до конца утратили значимость, об электронных не приходится даже говорить.

Ведь слово всегда было могучей силой.

Сейчас мало кто помнит, но советский волюнтаристский проект «поворота сибирских рек» остановили не министры, а писатели.

Другие говорят, что журналистика — 2-я древнейшая профессия, а по продажности газетчики превосходят представителей 1-й.

И это тоже верно.

Модных в 90-е годы «независимых журналистов» существовали считанные единицы.

Не только потому, что «независеть» можно лишь при условии материальной обеспеченности, позволяющей жить между гонорарами. Даже трижды независимый, журналист должен где-то публиковаться. То есть он все равно подчиняется давлению издателей, идеологов или владельцев.

Да и у тех же идеологов всегда есть владелец — само государство.

Я работал при «Вечерней Уфе» вне штата, но все-таки иногда чувствовал себя… не буду говорить кем именно.

Ни одна статья в городской — городской, не партийной! — газете не могла пройти без условия полной коллинеарности с политикой партии.

Порой бывало и хуже. Меня вызывали в редакцию, где приходилось почти под диктовку писать прямо противоположное тому, что думаю. Так делалось, когда газете требовался «голос из народа», для которого я подходил идеально, поскольку был не журналистом и даже не филологом, а вовсе кандидатом физ-мат наук. Последний титул всегда приписывали к моей фамилии под текстом.

Мне было противно, но сопротивляться я не мог: в случае отказа меня бы перестали печатать; безработных газетчиков хватало, а городская газета имелась всего одна.

На самом деле работа в средствах массовой информации не может иметь однозначной оценки. Она неоднозначна, как сама жизнь, никогда не бывающей ни чисто черной, ни чисто белой.

Критерий настоящего журналиста — это отношение к собственной работе.

Умение до определенной степени идти на компромиссы, но отстоять свою позицию в целом.

Способность писать не «бойко», а энергично.

Каждую статью делать так, будто газета — не однодневка, живущая от номера до номера, а результат останется на века.

Тогда от журналистской деятельности останется нечто, позволяющее на закате жизни с достоинством относиться к самому себе, читая старые материалы.

Мой друг, журналист Иосиф Гальперин на 100% удовлетворяет этому критерию.

9

Всю свою жизнь Иосиф посвятил общественной деятельности.

Он отдал ей себя не в стремлении к благам, к жизни в столице и высоким постам — он жил по совести и делал то, чего не мог не делать.

Как журналист мой друг стоял на фронте этой работы, у ее переднего края.

Я не буду рассказывать о том, что происходило в те годы, пересказывать события и выражать свое отношение к ельцинским авантюрам.

(Все они были предопределены и логически следовали из танковых разъездов, жонглирования флагами и дирижирования оркестрами.

Удивительно лишь то, что имя первого президента РФ до сих пор не предано анафеме.)

Приведу один абзац из «Словарного запаса».

Фрагмент важен для понимания личности общественного деятеля.

Не политика, дергаемого за ниточки и врущего на каждом шагу, а выразителя общественных интересов.

То есть человека с честью, совестью и стержнем — человека с твердой жизненной позицией, достойного уважения в любой ситуации.

Образцом такого видится мой друг.

Цитируемое относится к декабрю 1994, очередной (не первой и не последней) кавказской выходке российского правительства: наведением «конституционных порядков» в Чечне.

В связи с событиями у Иосифа — являвшегося тогда членом редколлегии «Российской газеты» — случились неприятности, грозившие увольнением.

И вот что он написал о тех днях:

«Ушел, однако, вскоре я сам, не позаботившись заранее о новом рабочем месте. Ушел от кремлевской поликлиники, от конвертов с доплатой, от бесплатных путевок и обещанной квартиры, хотя несколько уже лет жили мы в Москве без прописки, снимая жилье. Дело было не только в войне, с полей (и гор) которой в газете стали торжествовать бравые репортажи, но и во всем душке какого-то лизоблюдства (вплоть до личных отношений), явственного в госучреждении. А еще в том, что перед глазами стояло, как я год с небольшим назад, придя только в редакцию, поучал доставшихся мне от прежней администрации сотрудников: вы должны чувствовать ответственность за то вранье и ту ненависть, какие ваша газета прежде несла в Россию…»

Приведенное объясняет, почему я считаю Иосифа Гальперина одним из самых порядочных людей, встреченных мною в жизни.

Этот эпизод является последним в третьей части книги.

И особо показательны слова из очерка «Незаконная Чечня», выражающие отношение моего друга к государству, которое он пытался строить с 1985 года:

«Больше в государственных СМИ я не работал.»

10

В «Кратком курсе истории ВКП (б)»…

Ох, прошу прощения!

Ту книгу написал другой Иосиф — Джугашвили, к тому времени ставший Сталиным.

(Любопытно отметить, что в процессе работы над очерком я поинтересовался у друга, имел ли он в виду… нечто… при поименовании 4-й части своего «Словарного запаса», на что тот ответил:

«Конечно, слово «Краткий…» вызывало у меня ассоциации».

Но истинный бог, мои аллюзии были полностью самостоятельными.

Что лишний раз демонстрирует нашу глубокую, имманентную общность.)

… В «Краткой истории присебячивания» (в конце 2018 года выпущенной отдельной книгой Санкт-Петербургским издательством «Скифия») Иосиф Гальперин размышляет о приспосабливаемости разных сущностей — включая народы и государства — к окружающей действительности и друг к другу.

В молодости жизнь кажется бесконечной и не имеющей особой ценности; там легко отмахиваться от всего непонятного.

В старости ценность жизни не увеличивается (что может казаться ценным, когда нет физических радостей?), но начинаешь прислушиваться к тому, что раньше не воспринималось всерьез.

Последняя часть книги переносит нас в другое время и в другие края.

События, на основе которых она написана, относятся к новому периоду жизни автора.

Если в «Имени собственном» мы встречаем Иосифа-мальчика и юношу, молодого человека, «планирующего жить», если в «Залогах», страдательном и действительном, видим мужчину, находящегося на высотах жизни, то «История» рисует нам другого Иосифа.

Какого я никогда не знал, но какого вижу внутренним взглядом.

Седого, спокойного и мудрого — в соломенной шляпе возделывающего свой виноградник, подобно царю Соломону.

То есть нет, конечно, в винограднике была Суламифь, а Соломон соломы не носил, он был в короне и днем сидел во дворце, а за виноградом ходил ночью.

Но у Иосифа сейчас есть и виноградник (небольшой, но вполне продуктивный, дарящий всякий год несколько десятков литров превосходного вина), и соломенная шляпа.

Последнюю нередко заимствует жена Люба.

С нею Иосиф прожил всю жизнь.

В 2018 году я написал к их золотой свадьбе:

Как часто, дни свои считая,
Не видим радостных примет.

Но ваша свадьба золотая —
Маяк, душе несущий свет.

Что нужно счастью человека?
Итог искания каков?

Одной судьбой прожить полвека
На стыке сумрачных веков…

Я новых слов искать не буду,
Лишь восхищаюсь вновь и вновь.

Иосиф! друг!.. Какое чудо —
Любить всю жизнь одну Любовь!

А Соломонова мудрость была у Иосифа всегда.

И судьба одарила его талантом.

Иосиф-поэт мне ближе прочих Иосифов.

Я с нетерпением жду его новых стихов.

А читая, наслаждаюсь работой каждого звука.

И рифмами и аллитерациями и энергичной ритмикой строк.

На закате жизни, когда все лучшее осталось позади, некоторое удовольствие мне доставляет игра со всяческими «если бы».

Не в духе Манилова; иногда хочется определить опорные точки судьбы, которые могли пустить ее по иному пути.

(Например, в начале 90-х меня приглашали заместителем главного редактора в «Вечернюю Уфу».

Я отказался, имев иные планы.

Сейчас то решение кажется то верным, то ошибочным.

И я знаю, что окончательная оценка невозможна, поскольку жизнь нельзя пережить заново.

Да и будь можно, потом захотелось бы попробовать в третий раз, поскольку второй тоже показался бы неудачным.)

Писав этот очерк, я размышлял об Иосифе.

Если бы мой друг родился не в «Чикалове», где культуры никогда не было, где даже чугунный Пушкин похож на бабуина…

Если бы час рассвета в Уфе почти сразу не оказался сумерками перед пещерной ночью — которую Айдар Хусаинов описал в своем ужасном по безысходности «Культур-мультуре»…

Если бы, оказавшись в Москве, он имел реальную поддержку в литературных кругах, отошел от общественной деятельности (к которой способен любой энергичный человек при том, что поэт рождается 1 на миллион) и занялся только поэзией…

То сейчас вслед за словами «великий поэт Иосиф…» всплывала бы фамилия не «Бродский», а Гальперин.

Впрочем, лично для меня поэт Иосиф Гальперин служит символом современной русской поэзии.

За годы в жизни в Болгарии мой друг написал более 200 стихотворений высшего уровня.

Мне приходится общаться с людьми, которые считают себя литераторами, состоят членами всевозможных «союзов», гордятся «номинациями» и «премиями». От чтения их миниатюр о Михалычах в бане становится тошно.

При общении с такими «писателями» кажется, что я пытаюсь записать информацию качественного формата на носитель с неподходящей файловой системой. Увы, подходящие сегодня найти трудно.

Иосиф — прозаик, публицист, мемуарист — это писатель настоящей, классической школы.

Обращаясь к тематике, он умеет ее раскрывать.

Мощная образность приводит меня в восхищение.

Например, в «Действительном залоге» так описана типография «Правды»:

«Стою, размышляю в подвале у лифта, здесь — как в трюме большого белого лайнера…»

Прочитав эти слова, я увидел все так, словно стоял там рядом с другом.

При том, что сам я никогда не бывал ни в типографии, ни в трюме лайнера.

Иосиф Гальперин — непревзойденный мастер детали.

Он всегда прекрасно все знает все, о чем пишет — и пишет так, что читателя охватывает иллюзия сопричастности.

Когда я читал «Словарный запас», я видел, как Иосиф падал на лыжах с заснеженного обрыва реки Белая и как чинили что-то кувалдой в мотогондоле «Як-42»…

Ну, и конечно, неимоверно близок друг словарным запасом, который раскрывает нам «Словарный запас».

Язык Иосифа восхищает даже в таких простейших вещах, как посты ЖЖ или в приватная переписка.

И это касается не только объема тезауруса, позволяющего на 100% использовать 100 000 единиц СЗ — ласкает душу лексикон моего друга.

Рожденный и воспитанный в традициях ХХ века, я привередлив к разговорному языку. Я знаю сорок сороков ненормативных выражений, однако не терплю коверканья и жлобских неологизмов.

О том, что человек, 1 раз сказавший «лОжить», умирает для меня навсегда, я писал, здесь распространяться не стану. Но коробит и от общепринятых словечек типа «тышша», «чесслово» или «симпатишно».

Общаясь с Иосифом Гальпериным, я припадаю к источнику кристального русского языка.

Я не вспомню другого подобного собеседника, на память приходит лишь иной образец: одна из любимых книг, «Записки о Галльской войне» Юлия Цезаря.

Я знаю только трех литераторов, относящихся к русскому языку как к самоценной сущности.

Это — мы трое.

Только мы с Айдаром живем в Уфе, а Иосиф — в Болгарии, в местечке с милым именем «Плоски».

11

«Хороша страна Болгария…»

Мне там бывать не довелось. И вряд ли доведется.

Но при том, что мне бывало хорошо в любой чужой стране: Германии, Эстонии, Турции, даже Египте — я верю Леониду Утесову.

Само имя «Болгария» вызывает ассоциативный результат из трех слов: «Слънчев Бряг», «Плиска» и «Поморие». Знающие читатели поймут, что именно вспомнилось.

Болгария замечательная страна; болгары — замечательные люди.

Когда я был в Германии бойцом интернационального студенческого строительного отряда, среди представителей разных национальностей были и друзья-болгары.

Эти парни мне очень понравились.

Во многом схожие с русскими, болгары различаются в мелочах и традициях, что привносит милую нотку в общении с носителями болгарской культуры.

У Иосифа есть кошка.

Небольшая, хорошенькая трехцветная кошечка.

Она охотится за ящерицами в саду, ловит птиц, а дома любит спать в особом кресле и телячьим хрящикам предпочитает темный шоколад. И все время вытворяет что-то новое, Иосиф не успевает о том рассказывать.

Но кошку зовут не Муркой и не Фросей.

Она — Ваня; в Болгарии это женское имя.

12

Старость — зверь из семейства кошачьих.

Она не лает и не кусает, не бежит рядом и не кружится над головой. Появляется откуда-то, неслышно крадется за спиной на мягких лапах — ничем себя не выдает и припадает к земле, стоит обернуться…

Но все-таки приближается.

А потом настигает в два прыжка и бросается сзади — сразу и навсегда.

Вечером ложишься спать, думая о чем-то хорошем, что ожидает завтра. А утром проснешься — и хочется разбить зеркала.

Потому что смотришь на себя и становится мучительно больно.

Ты понимаешь, что жизнь прошла напрасно.

Ну, не совсем напрасно: неразбитое, зеркало покажет следы страстей, которые когда-то наполняли ее смыслом.

Но все было не так.

Ты стоишь у зеркала и вспоминаешь прошлое.

Каждый год, каждый день.

И с отчаянием осознаешь что каждую секунду совершал ошибки.

Что надо было сворачивать не направо, а налево, идти не вперед, а назад и вместо «да» говорить «нет».

Понимаешь все, изменить не можешь ничего.

Вот это и есть старость.

Хотя она у всех приходит в разное время.

Ее приход зависит от образа жизни.

Мне уже лет 20 хочется вычеркнуть из календаря 2 даты: новый год и день рождения, поскольку они не приносят только горечь несбывшегося.

В моей трудовой книжке остались 33 записи, по камешкам которых я скакал, влекомый стремлением к лучшей жизни.

Причем места деятельности зафиксированы далеко не все.

(Вряд ли кто поверит, но я — человек с 2 высшими образованиями в двух столицах СССР, дипломом кандидата наук (с темой диссертации «Квазиклассическая асимптотика решений псевдодифференциальных уравнений при наличии каустик произвольного типа») и аттестатом доцента — упал на низ человеческого дна: перед потерей здоровья бывал даже охранником…

Всю жизнь я прыгал, как заводной цыпленок, а когда завод кончился, упал на бок и больше не поднялся.)

Иосиф тоже шел со ступеньки на ступеньку, только по одной лестнице.

Поднялся на вершины своей журналистской профессии.

Но, как писал он сам:

«Я за эти годы раз десять уходил в никуда, менял работу, рисковал и ругался…»

Сейчас мой друг живет в Болгарии (оставив за собой квартирку где-то в Митино), потому что на российскую пенсию там жить можно, а в самой России нельзя.

Хотя по совокупности заслуг перед обществом (и перед той властью, которая пришла в определенной степени благодаря его усилиям!) он достоин жить на Тверской, лето проводить на Мальдивах, а зиму — в Австралии.

Айдар Хусаинов поменял мест работы не меньше.

О том я писал в книге, опубликованной на многих площадках. Он всю жизнь стремится к реализации своих талантов, что тоже получается неважно. Айдар слишком велик для того, чтобы быть признанным теми, кто правит бал в нынешней литературе.

По всему выходит, что мы трое не то чтобы остались на обочине, но не получили той меры востребованности, какая была ожидаема согласно мере возможностей.

Жизнь в самом деле прошла очень быстро.

Айдару, младшему из нас, в 2020 году исполняется 55 лет.

Иосиф Гальперин отмечает свои 70.

Автор этих строк оформил пенсию.

И махнуть бы на все рукой и отдать оставшиеся годы просто жизни…

Но мы продолжаем заниматься литературной деятельностью — причем так, будто наших книг ждут.

Айдар Хусаинов пишет романы и пьесы, не оставляет поэзии, занимается переводами, руководит еженедельником «Истоки», самым серьезным местным изданием, ведет УФЛИ — лучшее в городе литературное объединение.

Иосиф Гальперин пишет мемуары, прозу и стихи, издает свои книги, входит в правление Международного Союза Писателей им. св. св. Кирилла и Мефодия «Писатели за добро».

А прозаик, поэт, публицист и переводчик Виктор Улин пишет о своих друзьях, несущих это добро.

Не уверен, что это кому-то нужно в век «облачных» ценностей, маркетинга и аутсорсинга.

Но мы пишем, пишем и пишем.

Зачем?

На это дам ответ словами одного из своих героев, профессора-филолога:

… чтобы если не улучшить свой никчемный век, то хотя бы не дать ему растерять все накопленное за двадцать предыдущих.

13

Летним вечером 2013 года мы с женой Светланой шли по улице Менделеева.

Гуляли без цели, не решив: перейти на другую сторону к Олимпик-парку в надежде увидеть среди сосен играющих белок, или полюбоваться новыми клумбами у торгового центра «Башкортостан».

И неожиданно встретили Айдара Хусаинова.

С ним я не виделся с 2009, когда он делал передачу на местном ТВ о моей книге «Ошибка», вышедшей в московском «АСТ».

За 4 года, проведенные в борьбе с местным отделением СП Айдар, конечно, не помолодел — равно как поблек и я, успев поменять 3 места работы и даже открыть ИП.

Друг другу мы обрадовались, но разговор потек в грустном направлении.

Мы вспоминали времена, когда были молодыми и неосознанно мечтали о Литинституте — о литературе как единственно достойном деле жизни.

И, конечно, говорили о Хакимовском ЛИТО при «Ленинце», где встретились с Иосифом Гальпериным.

В течение встречи Айдар несколько раз повторил:

— Витя! Напиши про Рамиль Гарафыча!

Обещать я, конечно, обещал, но выполнять не торопился.

Не помню, что я писал в тот момент. Наверное, что-то писал; с трудом могу вспомнить хоть месяц своей жизни, когда бы не писал вообще ничего… разве что в счастливом детстве, когда писАть не умел, мог только пИсать.

Но дело было не в тогдашней занятости; сама жизнь текла иначе.

Мне исполнилось 54, но я был почти здоров и полон сил.

А главное, находился при возможности исполнения желаний, которые в тот момент еще имелись.

В общем, записки про Рамиля Хакимова и нас тех времен я отложил на неопределенный срок.

Срок назначила судьба. Отсрочив несчастливость 13-го на целый год, в 2014-м отправила в ДТП, после которого все, приносившее радость, обернулось тоской.

Но я еще некоторое время сопротивлялся и даже пытался жить по-прежнему.

Лишь в 2018-м понял, что попытки обречены.

Я нашел себя ползущим по безжизненному лунному ландшафту между кратерами чужих удовольствий.

Они были высокими, я не мог видеть происходящего внутри.

Но слышал женский смех и вздохи откупориваемых бутылок, и шум автомобилей; и даже звон гитарных струн, которые стали неподвластны.

Над недоступными вулканами дрожал чей-то свет, а вокруг все лежало серым, серое ждало впереди и серый след тянулся за мной пыли — о которой когда-то давно широко пел любимый мною Георг Отс.

И тогда я понял: время обнимать прошло, настало время писать мемуары.

Принявшись за воспоминания, я начал с Литературного института, затем написал об Айдаре Хусаинове — теперь завершил очерк про Иосифа Гальперина.

Эти книги получились легко.

Так бывает, когда пишешь о людях, которых любишь, как никого другого.

Которые столь дороги и близки, что о них пишешь, как о самом себе.

* * *

Нас было трое: Иосиф Гальперин, Айдар Хусаинов и я.

Нас трое и осталось, мы до сих пор ощущаем себя вместе.

Почти в каждом письме Иосиф зовет нас со Светой к себе в Плоски.

И хотя я знаю, что вряд ли соберусь, становится тепло от мысли, что где-то далеко живет друг, который не забыл меня и был бы рад встрече.

Да, впрочем, никогда не говори «никогда», пути судьбы неисповедимы, и пока живет в нас мир, живет и надежда.

А смысл наших надежд обозначил автор последними словами, «Словарного запаса»:

«И я намажу масло на теплый хлеб, Люба возьмет банницу. После завтрака пора на работу. По клавишам бить.»

Я закрываю глаза и вижу, как Иосиф поднимается в свой рабочий кабинет.

Слышу, как он журит Ваню за то, что та распотрошила фольгу и съела последний кусочек горького шоколада, лежавший около клавиатуры.

Ваня слушает и со всем соглашается, потом уходит в сад.

Иосиф садится за стол, включает компьютер.

Я вижу все это и слышу, я знаю, что сейчас будет.

Мой друг начнет свою следующую книгу.

Он прожил очень богатую жизнь, ему есть что рассказать.

А лучшее из написанного всегда еще впереди.

И мы в самом деле — вечны.

Print Friendly, PDF & Email

8 комментариев для “Виктор Улин: Иосиф Гальперин и его “Словарный запас”. Окончание

  1. Самый ценный мотив автора в его интересном очерке- это выражение верности дружбе с обретенными по жизни друзьями.
    А все прочее-тривиально..

  2. Вспомнился анекдот конца 80-х, начала 90-х:
    стоят в корридоре учреждения 2 еврея и разговаривают.
    Подходит третий и говорит:
    «я не знаю, о чём вы, но ехать надо»

  3. Я знаю только трех литераторов, относящихся к русскому языку как к самоценной сущности.

    Это — мы трое
    Писав этот очерк, я размышлял об Иосифе
    _____________________________
    Извините за вопрос. А как правильно: «писав» или «пиша»?

    1. Инна, для «литераторов, относящихся к русскому языку как к самоценной сущности», нет разницы. Сущность ценна сама в себе, а ее формальное выражение может быть любым, хоть «пиша», хоть «пися». 🙂

      1. TO Inna Belenkaya
        and George Gerzon

        Чего непонятного? «Писамши этот очерк, размышляясь об…».
        Ни хрена самоценной сущности не постигнувши, ажно заколдобились на жлобских неологизмах и давай по клавишам бить.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.