В небольшом ресторане публики было от силы десятка два мужчин и с пяток женщин в строгих платьях и скромных жемчугах… После десятого прогона «Владимирского централа», к в конец измотанным музыкантам подошел мужчина среднего роста и возраста в дорогом и стильном костюме.

Чувак

Вячеслав Засухин

От страшной новости поселок встал на уши. У Витьки Чувака спёрли самое дорогое в его жизни — саксофон очень известной немецкой фирмы. «Да лучше бы нехристи, угнали моторку вместе с «Ветерком», чем отняли у меня самое драгоценное — подарок знаменитого советского саксофониста!», — ходил и плевался по возле своего дома Чувак, а по паспорту Виктор Анатольевич, заядлый музыкант, меломан и рыболов. После бесцельной беготни, у сарая присел на чурбак и задумался о том, что делать дальше. Виляя хвостом, подошла серого окраса общественная дворняжка Найда, заглянула в тоскливые глаза страдальца и взвыла грустно и тихо. Тот погладил собаку по голове и принял решение — ехать немедленно в райцентр и писать заявление в полицию о краже. Пришедшие на горе соседи поддержали решение обворованного, но тут же заметили, что нужного результата вряд ли будет. Наперекор пессимистическим прогнозам, Виктор Анатольевич отправился на остановку.

Сидя на скамейке, он тихо радовался, что хищение случилось сейчас, летом, когда в поселке полно дачников, а не зимой, когда резко сокращается местное народонаселение и в забитый снегами поселок лишь однажды в неделю пробивается автолавка. Это бывший сельчанин, а ныне мелкий предприниматель Афонькин жалеет своих престарелых родителей, которые наотрез отказались переезжать в районный городок.

Виктор Анатольевич вспомнил, как более сорока лет назад он, после окончания лесотехнического факультета по распределению на три года, приехал сюда в этот оживленный поселок. В нем тогда жило около тысячи человек, работали две столовые, детвора по утрам торопилась в свою школу-десятилетку; полнился смехом, песнями и танцами Дом Культуры и присутствовали прочие блага почти городской жизни. И он сразу и навсегда влюбился в эти неприветливые на первый взгляд, северные места. Сейчас зимой здесь проживало вместе с куцым депутатским корпусом и с администрацией главы исполнительной вертикали власти чуть более ста лесозаготовителей в отставке. Какой автобус, хорошо хоть грейдер после снегопада уберет снег с дороги?

«Впустую прокачусь, ведь соседи правильно заметили, что полиция вряд ли почешется в поисках грабителей? Какой же сволочи приглянулся мой любимый инструмент? Ладно, надежда умирает последней да и деньги невелики за проезд»,— утешился Виктор Анатольевич и с интересом посмотрел на дачниц которые тоже собрались ехать в городок. Те в свою очередь удивлялись совсем не деревенского вида крепкому, симпатичному мужчине с коротким седым хвостиком, перетянутых резинкой, волос на затылке. Такую причёску он носил с тех пор, как, еще будучи студентом, начал подрабатывать, играть на саксофоне в ресторанах родного города… Во-первых, не надо было сидеть в утомительных очередях в парикмахерской, а во-вторых покойная супруга научилась ровно укорачивать выросшие волосы ножницами. А после скоропостижного ухода Тамары из жизни, он и сам наловчился подстригать волосы нужной длины. Из-за своей оригинальности с волосами он крепко пострадал — третий или четвертый секретарь райкома напрочь отказал молодому, растущему инженеру дать дорогу в кандидаты члена всесоюзной партии.

А тогда, впрочем как и ныне, без членства никуда, так и остался Виктор Анатольевич беспартийным коммунистом и без номенклатурной кормушки, зато с обожаемой причёской.

В дежурной части райотдела полиции его встретил звучными зевками молоденький, заспанный лейтенантик. Он ничего не понял из сбивчивого рассказа пожилого и толстого пенсионера, но протянул тому лист бумаги и ручку. Затем, сквозь прикрытые рукой интенсивные звуки, сумел-таки нехотя проговорить:

— Пишите заявление. Я передам его дознавателю.

— А когда он появится? Может быть мне самому рассказать о краже? — резонно поинтересовался Виктор Анатольевич, принимая лист в руки.

— А-а-а! — продолжал утомлять лицевые мускулы дежурный. — Может, к вечеру объявится или завтрева поутру. Кто знает, он не докладывает мине, а-а-а…

Без особой надежды на положительный исход он подал исписанный листок сонливому стражу правопорядка и в больших сомнениях покинул казенное, с непонятным запахом, помещение. Виктор Анатольевич вышел на улицу, огляделся и пошел искать точку общепита или какую-нибудь кафешку. Уезжал он из родного поселка на нервах, без плотного завтрака, к которому привык за десятилетия совместной жизни с женой. Он давно не бывал в райцентре и сейчас внешний облик городка приятно поразил его своей ухоженностью, хорошим асфальтом с разметками на перекрестках и с светофорами и с аккуратно подстриженными кустиками небольшого сквера. Лица встречных горожан светились довольством жизнью и благодушием, а детишки громко смеялись и веселились. Машин было мало, видимо сделали объездную дорогу и весь транспорт с Севера на Питер проходил теперь мимо райцентра.

Возле изящного павильона с большими окнами Виктор Анатольевич остановился, задрал голову вверх и прочитал вывеску заведения — «Кафе У Марифа». Внутри кафе было уютно, прохладно, безлюдно и вызывающе настырно возбуждал упоительный аромат шашлыка. Лишь за одним столиком сидели четверо мужчин в свободных летних одеждах. Да одинокая девушка с умопомрачительного цвета прической вяло потягивала кофе из пластикового стаканчика. Трое лохматых брюнетов и один абсолютно лысый гражданин, который сидел спиной к входу, вели оживленную беседу. Из их разговора Виктор Анатольевич сразу понял, что это завтракают свои братья-лабухи, то есть музыканты.

Они во весь голос осуждали какого-то им известного «козла», у которого отвратительное тремоло после длительного кира. И как лабать сегодня вечером они не знают, потому что надо названивать в Петрозаводск, находить там свободного саксофониста и под любыми башлями заманивать его сюда, иначе всему коллективу грозит громадная неустойка. И поэтому они сейчас такие смурные, что даже не ударяют по пивасику.

— Да какой козёл попрется в эту тмутаракань в эдакую жарень вдобавок! — вскричал длинный лохматик вставая. — Лично я ни за какие башли не поехал бы сюда!

— Для этого Аркашка сейчас торчит в гостинице и обзванивает всех знакомых лабухов, — ему громко отвечал лысый и тоже вставая на короткие ноги. — Хиляем в Дом культуры, туда Аркашка вчера доставил наши инструменты.

Он развернулся на выход из кафе и Виктор Анатольевич не сдержал улыбки, потому что полное отсутствие волос на голове лысый компенсировал черной окладистой бородой и пышными усами сочного рыжего цвета на круглом лице.

— Чему лыбишься, шлимазл!-сердито прошипел лысый в адрес насмешливого посетителя.

Сделал еще пару шагов и внезапно замер на месте. Постоял, хлопнул себя ладошкой по лбу и рванулся обратно.

— Витька?! Чувак? — радостно вскричал он во весь голос. — Ты?

— Я, Пит! — усмехнулся Виктор Анатольевич. — Я тебя признал по твоей фирменной хрипотце в голосе. Помнишь, как в «Северном» ты со своей гитарой имитировал Высоцкого? Публика валом грузила вам «капусту», ха-ха-ха!

— Не забыл наши словечки, — засмеялся Пит. — А куда ты пропал в конце восьмидесятых? Ты ведь лабал у Веньки в «Киваче». Мы тогда хотели организовать в нашей филармонии джаз-бенд и хотели пригласить тебя, ты очень недурственно играл на своем инструменте и даже был призером на каком-то всесоюзном конкурсе. Как ты здесь оказался?

— Да, было дело, даже подарили баритоновый саксофон. А в этих краях оказался по распределению после окончания лесхоза в нашем универе. Я не в этом городке живу, а в поселке, где проработал инженером в леспромхозе. Ну и постоянно играл в поселковом ВИА «Виртуозы леспромхоза», который состоял из моего инструмента, балалайки-контрабаса, баяна и, вот забыл, барабана с тарелками. Временами бывали солисты, такие же работяги в мирной жизни, как и мы, музыканты. Играли на дискотеках в поселковом ДК, выезжали на смотры самодеятельности сюда, в райцентр, и пару раз приезжали к вам, на республиканские дни районов. А когда навязали перестройку и возникла плесень кооперативов, молодежь потихоньку убежала из поселка. Предприятие наше накрылось медным тазом, как и вся народная самодеятельность. А вчера у меня украли инструмент прямо из дома, пока я отводил душу на озере.

— Да, — печально усмехнулся Пит, — и, к сожалению, знакомо. Сейчас кабаки оккупировали синтезаторы, дешево и сердито. В кабаках бундес схавает, а вот народу нужна живая музыка. С Аркашкой Забельманом сколотили коллектив и несем живую музыку в массы, чешем районы нашей республики и своих соседей. Районные ДК ломятся от публики, всем осточертела бесконечная «фанера» из телевизоров… М-да. А сейчас мы на грани провала — наш «козёл», извини, саксофонист так буйно закирял, что не только играть не может, но и «кочергу» не в силах удержать в руках. Выручай, Витюха, а мы тебя забашляем по всем правилам.

Виктор Анатольевич возразил:

— Инструмент на ошейнике, зачем его держать руками?

— Да это я образно, чтобы ты наглядно представил в каком он состоянии. Выручай, Чувак!

Тот слабо возразил:

— Как я выйду на сцену в этой занюханной рубашонке и задрипанных джинсах? У меня давно нет концертной пары.

— Ха! — радостно вскричал Пит. — Ты отстал от жизни, Чувак! У нас только малиновые одинаковые рубахи и джинсы. У «козла» заберем его рубашку, он такой же толстый, как и ты.

— А репертуар?— продолжал сопротивляться Виктор Анатольевич.— Что вы лабаете?

— Песни восьмидесятых и начала девяностых, когда ещё оставалось подобие музыки и текста, это потом пошла голимая «жесть». Сейчас пройдем в ДК, дадим тебе инструмент и прогоним несколько мелодий, чтобы ты врубился на все сто!.. Да, знаешь «Владимирский централ»?

— Слыхал, но не играл.

— Ничего страшного, петь буду я, а вы только играть, там я сделал соло саксофониста, тебе покажу, и вообще, как можно больше импровизации, как в джазе. Публика, особенно определенного сорта, будет в восторге. Готовь мешок под башли, ха-ха-ха!..

… Такой бурной реакции перезаполненного зала Виктор Анатольевич не ожидал — даже два прохода были забиты стоящими на ногах пламенными зрителями. Стало понятно — публика соскучилась по живой музыке. Пита дважды или трижды вызывали на «бис»! Даже солистка, певица с непотребного цвета волосами на голове, и та удосужилась пару раз подряд спеть незамысловатую песенку про белых медведей, которые крутят земную ось… Потные, радостные музыканты долго благодарили Виктора Анатольевича за непосредственное участие в концерте. Пит долго хлопал по плечу, глаза его при этом предательски повлажнели:

— Бросай свой поселок и айда в наш коллектив. Ты и вправду виртуоз своенравного инструмента и ни сколько не растерял своих талантливых навыков.

Вместе с сияющим Аркашкой в пустом зрительном зале объявилось несколько накаченных парней с очень короткой стрижкой на головах. Администратор подхватил Пита за локоть отвел того в сторонку и жарко зашептал на ухо, кивая изредка головой в сторону парней с напряженными физиономиями. От его слов у Пита внезапно заблестела лысина и он несколько раз хлопнул в ладоши, приглашая музыкантов для важного сообщения.

— Друзья! Рад сказать вам потрясную весть — нас пригласили в местный ресторан с домашним концертом для уважаемой публики. Парнос просто великолепен. Я бы даже подчеркнул, баснословно чудесен… Сейчас нас отвезут в ресторан, а эти парни доставят туда наши инструменты…

В небольшом ресторане публики было от силы десятка два мужчин и с пяток женщин в строгих платьях и скромных жемчугах на открытых, загорелых плечах… После десятого прогона «Владимирского централа», к в конец измотанным музыкантам подошел мужчина среднего роста и возраста в дорогом и стильном костюме. Позади тут же застыли два охранника. Мужчина приблизился к Виктору Анатольевичу. От властного взгляда серых глаз тому непроизвольно захотелось вытянуться по стойке «смирно». Мужчина усмехнулся:

— А я ведь тоже учился, э-э, играть, нет, лабать на «кочерге», ха-ха! До сих пор преклоняюсь перед чудными звуками саксофона, в которых есть все переживания: и восторг, и страсть, и испуг и горечь утраты. Мой любимый музыкант — это Майкл Бреккер. Жаль, что его с нами нет уже более десяти лет. Н-да… Я, увы не потянул, а ты играешь хорошо, молодец! Откуда сам, что-то я тебя не припомню?

— Вообще-то я из Петрозаводска, но почти всю жизнь после университета прожил в лесном поселке. Влюбился в тамошнюю природу и больше оттуда ни ногой.

Зачем-то подошел Пит и тусклым голосом произнес:

— Обидели нашего известного в прошлом саксофониста — украли у него дарственный инструмент.

Мужчина вопросительно приподнял густые брови:

— Как так?

Виктор Анатольевич понурился, но ответил:

— Вот так. Зашел вчера, нет уже позавчера в дом после вечерней зорьки на озере в дом, а инструмента исчез, стырили вместе с футляром. Что примечательно, входной замок остался висеть закрытым на ключ. Приехал в город, занес заявление в полицию, но, по-моему, без толка.

Мужчина на мгновение задумался. Затем повернулся к публике и кого-то поманил указательным пальцем. К нему тотчас подскочил разбитной парень, внимательно выслушал приказ, утвердительно хмыкнул и исчез из ресторана. Босс улыбнулся:

— Всё будет хорошо! Играйте дальше! Моим друзьям из Питера тоже нравится ваше творчество.

… В гостиницу музыкантов доставили под утро. Все, не раздеваясь, рухнули на постели, в том числе и Виктор Анатольевич. Его же, едва пришедшего в себя после буйной ночи, поднял с кровати давешний малый, посланник босса.

— Собирайтесь! Машина ждет у входа. Приказано доставить вас в поселок.

— А как же полиция? Может у них уже есть положительный результат?

— Ни хрена у них нет. Поехали!

В коридоре их догнал Пит и сунул в руки Виктора Анатольевича конверт с купюрами.

— Честно заработал, Чувак! Если надумаешь влиться в коллектив, звони, номер в башлях. Жду!

Машина остановилась возле его калитки. Словно шофер не один раз подвозил Виктора Анатольевича до избы.

— Живите спокойно, больше вас никто не побеспокоит. Пока!

Малый развернулся, прижал газу и только его и видели. Обескураженный Виктор Анатольевич открыл замок. Зашел в сени и.. и замер — у двери в комнаты стоял распахнутый футляр с любимым сокровищем…

Вечером того же дня Виктор Анатольевич позвонил Питу. От судьбы не уйти, потому что обладающие необъяснимым магнетизмом сцена, музыка и восторженная публика неодолимо потянули Чувака продолжить любимое дело жизни.