После третьей наступает тепло и ясность, изумительная ясность — и зачем живём, и что в мире происходит, и каково международное положение на мировой арене, и как Космос сейчас устроен, и что надо с утра непременно сделать, и о чём надо написать — немедленно, неважно, кому, хоть дедушке, Константину Макарычу.
Февраль 20-го
Заметки
Александр Левинтов
Окончание. Начало
Ну, чем я не Ванька Жуков?
Все спать легли.
А кто — все? — жена. Больше никого нет. Ну, соседи, судя по всему, тоже спят, и все окна в доме напротив тёмные — там тоже все спят. И на улице — никого, в такую-то пургу/слякоть/грозу/просто темень. Даже машины на шоссе — словно осенние мухи, еле-еле ползут.
А мне не спится.
И ноги болят, и ещё что-то, и мысли всякие ерошатся, и чего-то есть захотелось, а заодно и выпить.
Достаю из морозилки шмат сала — через пару минут он оттает настолько, что его можно и нарубить и настрогать, а еще через минут десять и просто отрезать. Вот — банка с солёными огурцами. Они тёмно-зелёные, стройные, хрумкие, хорошо нарезаются и, главное, пахнут черносмородиновым листом и укропом. В другой банке — квашеная капуста, домашняя, тоже хрусткая, с соком, от которого заламывает в висках. Минералка у меня всегда наготове, холодненькая. И она, заветная — хороший самогон, сделанный с любовью и уважением. А черняшка должна быть свежей, не черствеющей и безо всяких приторных прибамбасов: чёрный хлеб, как и чёрный негр — без затей. Он сам по себе — почти ничто, наполнитель. Но без него — просто никуда.
На разделочной доске, деревянной, разумеется. Надробил хлеба, потом сала, потом наломтял хлеб на фрагменты, равные ломтям сала, потом — чуть не забыл в холодильнике горчицу! Её намазываешь так, чтоб чувствовалось и дух захватывало.
Рюмку и бокал под воду я в морозилке держу, чтобы пальцы от мороза прилипали.
Рюмку — хвать, осушил, минералку с её пузыриками медленно, как питон бабуина, впитал в себя, теперь — огурчик, хлеб с салом, капусткой прокладываешь. И таким манером — три раза в течение пяти минут, тут медлить не стоит, да и не к чему.
После третьей наступает тепло и ясность, изумительная ясность — и зачем живём, и что в мире происходит, и каково международное положение на мировой арене, и как Космос сейчас устроен, и что надо с утра непременно сделать, и о чём надо написать — немедленно, неважно, кому, хоть дедушке, Константину Макарычу.
И я пишу.
Рассольники
Рассольник — пожалуй, самый зимний суп, во всяком случае, в меню даже самых затрапезных столовых он исчезал на весь межзимний период.
Семейство рассольниковых не богато и малочисленно. Вот некоторые его представители, которые имеются в моём репертуаре — это вовсе не исключает и другие разновидности.
Рассольник по-ленинградски
Классика жанра. Сразу перед глазами — послеблокадный Ленинград, полуголодный, унылый, с невыносимо терпеливыми очередями за всем подряд, от хлеба до подписных изданий и билетов за ж.-д. билетами на Московском вокзале. Этот гложущий голод царил в городе, пока не сдох Андрей Жданов, хотя дело было и не в нём уже, а в послевоенных неурожаях, вызванных вовсе не какими-то там суховеями, а тем, что крестьянство, из которого и состояла на 80-90% Красная/Советская армия, полегло на фронтах или вернулось покалеченное и неработоспособное. Пока кто-то празднует победу парадами и салютами, демография напоминает о войне волнами провалов-то в рождаемости, то в смертности: сейчас активно рожает третье поколение родившихся в 40-е, сейчас уходит из жизни само поколение родившихся в 40-е.
Рассольник по-ленинградски — это, конечно, говяжьи почки, один из самых дешёвых субпродуктов, во всяком случае, дешевле печёнки, которая также не отличалась дороговизной — 1.40 за кило и практически без отходов, в отличие от мяса за 2.00.
Почки некоторые отмачивают, чтобы избавиться от запаха мочевины (аммиака), я же просто рекомендую брать свежие и нестарые почки (если, разумеется, есть выбор) и тщательно обрезать жир при нарезке.
Второй необходимый ингредиент — перловка. Перловка отличается от ячки тем, что не дроблёная и потому похожа, при богатой фантазии, на жемчужины, перлы по-старинному. Дешевле ячки (12 копеек за кило) нет ничего в крупах, но и перловка ненамного дороже ячки.
Третий компонент — обыкновенный солёный огурец, желательно всё-таки твёрдый, пригодный для тонкой нарезки кружочками или стружкой.
Остальное — картошка, репчатый лук, морковка, приправы — welcome, но на вкус и усмотрение.
Рассольник любит быть густым, хотя в столовых его безбожно разбавляли, прямо из ведра. Столовские повара именно за это и любили готовить рассольник — его можно бесконечно долго разбавлять, сначала до больничного полувакуума, а потом и до гулаговской баланды.
Везде рекомендуется заправлять рассольник сметаной, но какая сметана в послевоенном Ленинграде? — попробуйте заправить молочком. Просто, чтобы окунуться в ту эпоху.
Рассольник с куриными потрошками (по-московски)
Всё то же самое, но вместо почек — куриные потрошка: головы (хорошо бы — с гребешками, петушачьи, а не курячьи), шеи, лёгкое, печень (не забудьте обрезать жечь, а то будет сильно горчить, хотя это очень полезная горечь — еврейский резник всегда брал себе именно желчь и готовил из неё снадобье-панацию, ото всего), почки, сердешки, желудки, лапки (когти легко отрубаются). Тут расчет такой: по одному набору на едока — москвичи мало есть не умеют.
И ещё одно важное отличие — московский рассольник заправляется сметаной, поскольку москвичи — баре, а не дворяне петербургские, им молоко — не надоть, сметаны подавай!
Рассольник с солёными грибами
Одна из лучших разновидностей постного рассольника. А самые ходовые грибы здесь — опята, груздочки, меленькие волнушки или рыжички, такие, что и нарезать не стоит, разве что напополам.
Рыбный рассольник
Единственный рассольник, допустимый летом, в походе или на рыбалке. А в домашних условиях хорошо идёт и с консервами из лососёвых, как иногда делалось и в столовых. Разумеется, в таком рассольнике — ничего молочного.
Постный рассольник («чепуха на постном масле»)
Наряду с пустыми щами, грибными супчиками рассольник — частый гость постного стола. В такой суп рекомендуется удвоенная-утроенная доза репчатого луку, можно обжаренного, а также морковки, натёртой и обжаренной вместе с луком (пассированной, как говорят знатоки и профессионалы). Заправляется постный рассольник постным маслом, проще всего — подсолнечным, отсюда и название.
Хлебаешь его, а сам думаешь: вот, ужо, Пасха настанет — не такого наварим.
Южане — ясен пень — норовят в рассольник напхать и квасоли свои, и помидоры либо томат-пасту, и всякие свои приправочные травки — иначе они не могут. Это ничего, это допускается, лишь бы вкусно было. В конце концов, что с них, сердечных, взять? — они ведь норовят рассольник и вовсе без огурцов варганить.
Картофельное пюре
Однажды в Амстердаме мы отведали картофельное пюре за 30 с чем-то евро. Это показалось нам поначалу дороговато не в меру, но было восхитительно вкусно, и мы смирились с ценой.
Конечно, никто нам секрет этого шедевра нам никто не раскрыл, да мы и не спрашивали, понимая, что это — капитал местного повара, но ведь мы и сами с усами: догадались — по вкусу и исходя из собственного богатого жизненного опыта.
Вашему вниманию предлагается несколько рецептов, но знайте: этот мир гораздо богаче, прежде всего, благодаря богатству вашей фантазии.
Начнём с самой картошки. Есть сорта, которые вовсе не надо чистить, например, голден юкон, но, увы, этот сорт идеален для жарки. Рекомендую в первую голову красный некрупный картофель белларозу — он часто стал появляться на рынках и в магазинах. Отменны также ривьера и тирас. Картошку надо чистить только картофелечисткой — вы не столько экономите, сколько сохраняете наиболее ценную мякоть, которая концентрируется сразу под кожурой.
Очищенную картошку залить холодной водой на палец выше картошки и варим на среднем огне до готовности. Солить не рекомендуется, а в ряде случаев и просто не придётся.
Пюре — отличный гарнир и к мясу, к стейку, в частности, и к котлетам (к котлетам, к котлетам особенно!), и к рыбе. Идеальные соуса — грибные, из диких лесных грибов, разумеется. Очень неплохи брусничный, клюквенный и гранатовый соуса.
Но то, что предлагается дальше — самостоятельные блюда, а не гарнир.
Готовую картошку слить, но не досуха, две-три столовых ложки оставьте и добавьте молока, лучше горячего или тёплого. Смешивать надо в блендере или электрической мешалкой — вручную пюре не получается воздушным. Ну, а теперь — поехали!
Картофельное пюре с бакалеей
На Пиренейском полуострове бакалеей называют солёную треску: разделанные туши рыбы распластывают и густо засыпают солью — так она долго может храниться. Перед готовкой бакалею тщательно промывают, а потом смешивают с картошкой, добавляя измельченные приправы и специи. Соотношение картофеля и рыбы в пюре приблизительно 50:50.
Уже готовое пюре украшают травками, например, базиликом, укропом, настурцией.
Картофельное пюре с голубым сыром и щучьей икрой
Это — авторское пюре. Голубой сыр надо порезать на полоски или кубики помельче, щучьей икры достаточно двух столовых ложек с верхом на полтора килограмма картофеля, сыра — 100-150 граммов, в зависимости от его выразительности. Орнаментовка травками — универсальная для всех пюре. Щучья икра может быть заменена красной или чёрной икрой, а для ностальгирующих по советской власти — икрой минтая.
Картофельное пюре с трюфелями
Можно использовать тёртые сушёные трюфеля, но лучше — сыр с трюфелями. Тут мера определяется не столько на вкус, сколько на аромат. Выразительность достигается при 100-200 граммах сыра на те же полтора кило картошки. Расход сыра лежит на совести сыровара, что отражается в цене сыра.
Картофельное пюре с лососем и сливками
Мезенский лосось семужьего посола, так называемая лососина, — идеальный ингредиент, но где ж его взять? В любом случае дикий лосось (кижуч, сима, чавыча, голец и т.п.) лучше культурного, и домашнего приготовления лучше, чем заводского, а из домашнего предпочтение отдаётся приготовленному со свежим зелёным укропом. Лосось нарезается тонкими ломтиками. Сливки должны быть тёплыми или горячими. Кстати, о сливках. Ими можно заменять молоко во всех случаях, но в данном случае их применение обязательно. Не увлекайтесь жирностью: 10-15%-ные сливки превосходно подходят.
Картофельное филе с изюбром и брусникой
Если не подстрелили или не достали у зав. складом или товароведа изюбря, не отчаивайтесь и не вешайтесь: вполне сойдёт и северный олень (ещё как сойдёт!), и благородный, и кабарга, и марал, и даже пятнистый олешек. А вот корова — никак не сойдёт.
Это — очень выразительное пюре. Оленина, особенно если это свежеубитое животное, легко и быстро разваривается что важно при смешивании пюре. Брусника, естественно, также желательно свежесобранная, ядрёная, сочная, духовитая.
Ну, вот, а теперь о нетленном: что будем пить?
Идеальны: пяти-семибутенные токаи, мадера серсиаль (сухая мадера), высокосортные хересы — вина сверхвыразительные и изысканные до совершенства. Вполне подойдут австрийские сухие вина, особенно айс-вина. Вы будете удивлены, но плотное и достаточно густое пиво, например, чешский будвайзер, очень даже подойдёт.
А вот крепкий алкоголь лучше сберечь подо что-нибудь другое.
Блины
(масличные наставления)
Конечно, блины надо уметь печь, например, не забывайте подлить немного постного масла в уже готовое блинное тесто, чтобы они не подгорали, да, и сковородку смазывать надо кусочком сала, плотно сидящего на вилке, но это, разумеется, вы и без меня знаете.
Гораздо важнее умение есть блины.
Стол должен быть уставлен, чтоб ничто не отвлекало от процесса. Начнём с напитков.
Их должно быть несколько и все должны располагаться в ведёрках со льдом. Тут важен порядок: чем дальше, тем темней. Начинать же лучше всего с водочки, с той, что со слезою — просто для разминки и больше её не пейте, потому что водка в больших количествах — яд и отрава. А дальше за водовкой — самогон, в идеале — украинский, с сивушной синевой и сединой. Но и на нем останавливаться нельзя: 2-3 рюмки и, пожалуй, достаточно. Потому что далее идёт букет, заранее вами приготовленный и заготовленный — настойки. Бабушка моя, Ольга Михайловна Сафонова, в девичестве Ерхòва, царствие ей небесное, держала свои настоечки по графинчикам зелёного, синего и красного дореволюционного кобальта, так ведь у неё они стояли всю зиму под подокойником, в железном коробе наружу, заменявшем тогда в барачной жизни холодильники — так этим графинчикам никакие ведёрки со льдом не нужны были.
Начните, пожалуй, со зверобоя или зубровки — очень светлые и бодрящие настойки. Для старта хороша и хреновуха, на меду и лимонных корочках. Очень хороша, особенно первые 3-5 рюмок.
Кстати, о рюмках. А я предпочитаю стопки и лафитники, не так манерно, конечно, но очень устойчиво и непроливаемо. И ёмкость — 20-40 миллиграммов, никак не больше, иначе до финиша не доползёте, но и не меньше — можно ведь и не распробовать, даже после третьего раза.
Ах, как хороша калгановая горькая! Ведь это чистый женьшень и праздник северной души. Но — калгановой лучше всего финишировать, уже отпробовав и рябиновую, и калиновую, и черноплодку, а, если в роду или ряду ближнего круга есть армяне, то очень рекомендую их фруктовые водки: из дикой груши, из абрикоса, из граната и из тута, из тута даже всенепременно, если нет в роду или ряду армян, обязательно заведите ради шелковичной водки — очень помогает при сахарном диабете. Впрочем, кажется, они все помогают — и от этой напасти, и от сердечно-сосудистых, и от опорно-двигательного аппарата, и от кишечно-желудочных, легочных, почечных, печеночных, дерматологических и чего-то ещё: плевать, потому что к десятой дозе вы вообще здоровы ото всего.
Но это всё антураж и прелюдии, декорации.
Поговорим о сокровенном.
Сметана — чем гуще, тем лучше.
Мёд — настоящий, бортневой, от аромата которого даже стены шатаются
Горячие яйца в мешочек: разбил, вылил и чайной ложкой выскреб на блин, чуть присолил и… дальше не могу: душа слезами обливается.
Брусничное варенье — с горчиной и яростной свежестью даже в марте.
Но и это — персонажи второго ряда, либо подстилка, либо отдушина.
А теперь — за что всё-таки дают «Оскара».
Белужий бок, розовый, прозрачный из-за тончайшей нарезки, поддетый и безвольно свисающий на вилке.
Нет, конечно, хороши и спаржа, и артишоки, и маринованные миноги, и паприка по-сербски, и многое-многое другое — не отказывайте себе ни в чём, что любите или просто обожаете — масленица, она следующая ещё нескоро, а назавтра — Прощёное воскресенье.
Селедочка — тоненькими ломтиками, в горчичном соусе, с колечками напитавшегося соусом лука.
Икорка… забудьте о минтае, палтусе и камбале, только щучья и красная — нерки. И не забывайте освежать икорку лимоном или лаймом.
Соленые грибочки, само собой губчатые: белые, маслята, моховички, из трубчатых — черный или белый груздь, лично вами порезанный в крошево, с луковыми фрагментами и сметаной, отдельной песней — солёные опята, молоденькие и ускользающие.
Тамбовский или воронежский окорок, но обязательно свежайший, до ужаса свежайший.
А вы про зелёный лук не забыли? Со сметаною?-то-то же.
Блины подаются небольшими партиями, пожалуй, полудюжинными лучше всего — блин должен быть с пылу-с жару, в завитках горячего пара над собой. Сами же блины должны быть среднего фасона и калибра: в маленькие много не завернёшь, а большими есть риск обожраться.
Начинать надо с утра, пораньше, ещё до рассвета, в серой неровности зарождающегося дня, чтобы успеть закончить масличную трапезу к полуночи, до отвала и ни в коем случае не слушать кремлёвских поздравлений и новостей, Бог им судья.
Грибной Урал
(очерк)
Прежде, чем о географии, немного о грибах.
Я думаю, что грибы явно недооценены в официальном общепите, диетологии, кулинарии, гастрономии, торговле. Даже в Америке, в Калифорнии, где всё, что wild, — poison, в приличных магазинах, например, в Nob Hill, сезонно продаются белые грибы, а в России — лишь шампиньоны и вешенки, да изредка летом — лисички. В ресторанах лесные грибы — редчайшая и дорогущая редкость. Солёными грибами в разновес перестали торговать более полувека назад (а когда-то — в каждом овощном) А ведь в отечественной кухне грибы непременны и безусловны и как еда, и как приправа, и как закуска. Грибной фронт, даже несмотря на подступающее обнищание населения, явно сужается и свёртывается. И теперь вовсе неудивительно купить где-нибудь в грибастой Карелии или Вологодчине маринованные опята, моховики, маслята, белые made in China, глобалистски безвкусные, либо в Риме и Венеции отовариться сублимированными белыми, совсем-совсем почти свежими, из томской тайги — по ценам сильно, в 2-3 раза, ниже московских.
Урал — не мой район, я здесь, конечно, бывал, но нигде подолгу не жил и не экспедицировал, но, как мне кажется, уже составил некий концептуальный каркас местной грибной географии.
Коми и коми-пермяки
Потомки «железных людей», слабоизученной, но богатой цивилизации. Грибы входили в их рацион, наряду с рыбой, мясом и ягодами, как основа — ещё до прихода русских и христианства. В языке коми имеется семь понятий грибов, включая «пёсьи» или «собачьи»: в русском языке различают лишь губчатые и пластинчатые, а также съедобные, несъедобные и ядовитые (поганки — следует обратить внимание на то, что однокоренным для них является «поганый», то есть «языческий»: поганки имели свою нишу употребления в дохристианской культуре русских и, конечно, культуре «железных людей» — они использовались как снадобье, как галлюциноген, обезболивающее, как наркотик и для лечения животных).
Грибы здесь растут в изобилии и всяческие, но в пищу идут по преимуществу лишь несколько видов пластинчатых: грузди (белые и чёрные), рыжики и волнушки. Впрочем, за исключением Свердловской области и Зауралья, этот, весьма ограниченный выбор, характерен для всего региона. Поэтому дело не столько в видах грибов, сколько в способе их засолки.
Общее правило тут таково: чем севернее, тем крепче и жёстче засол. При этом, как и в Сибири, на Урале явно пренебрегают пряностями — гриб должен дышать собой, а не перцами и прочими прибамбасами.
Помимо засола, грибы в этом регионе употребляются с картошкой и кашами, в пельменях, пирожках и пирогах — сами по себе, либо в смеси с кашами, картошкой либо капустой. Важно — грибы здесь не добавка к чему-то, а вполне самодостаточный компонент. Разумеется, идут они и в варево: в супы и похлёбки.
Опята, свинушки, сыроежки, валуи, серухи, зеленушки и т.п., тем паче сморчки, строчки, коралловый, чесночный и перечный грибы здесь не в чести, как, впрочем, и почти все губчатые — подберезовики, моховики, маслята, подосиновики, да и белые — только под влиянием русских.
Вятские и пермские
Эти вообще и во всём с причудами. Солёные огурцы и грибы держат в бочках подо льдом. Рассол здесь такой же крепчайший, но именно с этого района начинается употребление солёных грибов со сметаной — севернее откуда сметане взяться? Вятские грибы — тёмной тональности, даже волнушки и рыжики: их, на наш погляд, переваривают.
Свердловские
Тут важны два фактора — доминирование русской культуры и промышленно-руральное обнищание лесов. Третий фактор также достоин быть отмеченным: здесь грибы почти исключительно — закуска, а не еда, потому что это — русско-пролетарский регион, есть давно и напрочь отученный.
Удмурты и бессермяне
Вот, вроде бы, совершенно лесные народы, а грибы у них невкусные, специфически невкусные. Тут, мне кажется, две причины — у них с солью напряжённо и они всё переваривают, скорее пекут, чем варят, от того и получается невыразительная размазня.
Татары и башкиры
К северу от Камы, на её таёжном берегу татары и башкиры живут в контакте с удмуртами (вотяками) и в грибном отношении почти ничем от них не отличаются.
Южный берег Камы — степной, лесов и грибов здесь немного, поэтому в ход идёт почти всё съедобное поголовье грибов, даже рядовки. Башкирский и особенно татарский стол обилен и богат, а потому грибы здесь — не на первых ролях.
Южноуральцы
Южный Урал — это скорее степь, чем тайга, тут вообще и чем южнее, тем безлесней и степнее. Что-то здесь чудится доисторическое, герцинское, птеродактильное, дозолотоордынское. А вот местные грузди — фантастические. Они отличаются и от белесых алтайских и отдающих в синеву пермско-вятских и отдающих желтизной восточно-сибирских. Местные грузди сероваты, упруги как хорошая резина, чисты, засол же малосольный, очень нежный и изумительно сочетается с местной сметаной, которую и ножом можно нарезать.
Южный Урал — почти Северный Кавказ, но только Северному Кавказу никогда и ни за что не дотянуться до местных груздей, так и будут глотать свои минеральные воды.
Зауралье
Что считать Зауральем? Вот, например, Гыда и Ямал — Зауралье? А я в местной тундре видел заросли подосиновиков, уходящие за горизонт. Олени их не едят и кто их вообще тут ест, ума не приложу.
Но ближнее таёжное Зауралье по Конде, Вагаю, Ишиму, Тоболу — ох, и грибасто. Тут такие белые растут — ни за что не пройдёшь мимо. Вообще места эти природно очень богаты, до буйства: что грибы, что ягоды, что рыба, что дичь. И, слава богу, нефти здесь совсем немного, так что жить ещё долго можно на подножном корму, если спирт и водку завозить во-время.
Восхождение
против солнечной ярости, пожираемые дефицитом кислорода,
мы восходим, вопреки притяженью, жалкая группка народа,
что живёт, мечтая только о том, что дарят горы —
свободу, независимость тела и гордость
белизна снега слепит и обманчива, как, впрочем, и прочие яды,
мы достигли вершины, мы счастливы, может быть — рады,
но не тому, что спустимся вниз погреться:
просто — кончилась твердь, и нам никуда не деться
мы хотели б взлететь, но где взять для этого крылья?
да и с воздухом здесь, на вершине, увы, не обильно
сейчас вздохнём, по глотку — и довольно,
хорошо, что поход — без малейшей надежды на пользу
гравитация на высоте заметно слабеет, согласно Ньютону,
но это не так, даже если выпустить все патроны,
жизнь на равнине всем хороша, паскуда
я когда-нибудь не вернусь отсюда…
Пособие для поступающих в ВУЗ
(из архивов)
У нас был очень дружный класс, потому что все мы либо родились случайно либо случайно выжили. У половины класса не было отцов по тем или иным понятным причинам (даже у меня в свидетельстве о рождении в графе «отец» стоял прочерк, но это — отдельная песня), а отцов многих своих одноклассников, например, отца Вовки Сойфера и Бориса Хохлова, я видел только в горизонтальном положении: жёны скрывали их, чтобы этих инвалидов явно первой степени не забрали в каторжные лагеря типа Валаама. Мать Борьки Хохлова клеила за отца (и Борька помогал в этом матери) почтовые конверты: тысяча конвертов за восемь сталинских рублей.
Мы были так дружны, сами семе заработали поездку в Крым всем классом: собирали по квартирам и сдавали макулатуру, косметическо-парфюмерные пузырьки и флаконы, работали на почте, собирали и реально, а не как все остальные пионеры, сдавали металлолом, чёрный и цветной.
Мы сами организовывали и строили турлагерь для всей школы на Клязьме в районе Собинки, мы сами строили и раскрашивали модель Кремля для своих севастопольских друзей по ночам в классе, мы сами влюблялись и сами выигрывали первенство Москвы по спортивной гимнастике среди школьников.
У нас не было учителей: по биологии (молодую биологичку уволили, потому что директор школы Ценципер не смог сделать ее своей любовницей, по химии, по истории, по астрономии (это была епархия самого Ценципера, но ни одного урока он не провел).
Учителя по русскому языку и физике. Анна Марковна и Лидия Захаровна — лучше бы их не было, никогда не было: эти люди ненавидели нас, свой предмет и весь оставшийся мир.
Немецкий нам преподавала Изабелла Борисовна Росинская: она прошла концлагеря и люто ненавидела немцев и немецкий язык. Я ее понимаю, но по-немецкому выше тройки я подняться не мог, потому что любил Гете (спасибо дедушке Саше, Александру Гавриловичу) и Гейне. А Гейне я даже переводил и постоянно брал его книги в библиотеке иностранной литературы в Петровских линиях напротив ресторана «Будапешт».
Когда подошли выпускные, мы. привыкшие в самостоятельности, занялись самообразованием.
В течение всего десятого класса химию нам преподавал Левка Миркин. Конечно, его больше интересовали эффекты, производимые на девочек. Но кое-что мы тоже поняли. Сдавали химию мы в 441-ой школе. После предэкзаменационной консультации мы, три самых отчаянных и неразлучных шалопая, Архипов. Скок и я, выпили весь лабораторный запас спирта, а на следующий день, на экзамене, этот злополучный спирт, замененный нами водой, достался мне. Надо было проводить экзаменационный опыт. Естественно, опыт не пошел.
— Это не спирт!
— С чего ты взял?
— Что, я спирт от воды отличить не могу по запаху?
(наш директор шепчет члену приемной комиссии из районо: «этот может: мы его в апреле хотели отчислить из школы за хулиганство»)
Выходит химичка 441-ой школы:
— Тогда я проведу опыт!
Опыт не удался и ей.
— Хорошо, а что ты знаешь об использовании спирта в народном хозяйстве?
— Я знаю около шести областей применения спирта в народном хозяйстве, но самая важная из них — производство водки.
Мне поставили трояк, чтобы я заткнулся.
К сочинению, которое шло первым среди экзаменов, мы готовились специфически.
Анна Марковна Ноткина, Морковка, для нас была антиавторитетом. В комнате Вальки Скока (он жил в коммуналке на 4-ой Парковой, ближе всех одновременно и к школе и к лесу) мы, пацаны, писали диктанты по Тургеневу и другим грамматически дремучим классикам.
Когда обнаружилось, что все мы, от двоешников до отличников, делаем примерно по тридцать-сорок ошибок на странице, мы дружно плюнули и на Муму и на всех этих придурков с придыханием и запятыми из 19-го века и — с утра до вечера — часов по 10-12 гоняли в футбол на полях долины Серебрянки.
Учителя и родители были уверены, что мы учимся…
После окончания школы мы со своей классной, единственным человеком, которого мы уважали, Татьяной Ивановной Борисовой, математичкой, провели несколько дней в походе на Пестовском и Учинском водохранилищах. Несмотря на то, что мы много пили всякой дряни с видом на полнолуние, никто не утоп.
Мои родители уехали на Рижское Взморье. Дома никого не было (малышня уехала благоразумно в пионерлагеря), квартира ушла под ремонт: окна заклеены газетами, всё остальное — нежилое.
Я приспособился наливать полную ванную холодной воды, ставить решетку. На нее — молочный коктейль, и часами, лежа в шикарной прохладе, читать Большую Советскую Энциклопедию и толстенную «Историю науки, техники и естествознания». Куда поступать, я ещё не решил. Полумрак, прохлада, одиночество — кайф, гораздо более значимый, чем выбор вуза и жизненного пути.
Эту идиллию нарушили приятели-одноклассники:
— У Юрки Кувшинникова родители уехали на юга всё лето!
На хорошее дело меня сподвигнуть очень трудно, практически невозможно, но на авантюру — только свистни!
У Юрки на Щербаковке нас оказалось четверо: сам Юрка, Толик Базунов, Вовка Петухов и я. Эти трое уже определились: Юрка в Энергетический, Толик — на Мехмат МГУ, Вовка — в Физтех, я — пока никуда.
Поэтому я поехал в Университет, ведь по их и моему мнению я был самый умный: по математике не хуже их, а по литературе — несравненно выше.
Поехал на Моховую.
Экономфак:
— Два года стажа работы?
— Нет.
— Рекомендация райкома партии?
— Нет.
— Пошел вон.
Журфак:
— Стаж есть?
— Нет.
— Публикации есть?
— Нет.
— Пошел вон.
Примерно точно также еще три факультета: философский, филологический и исторический, на ИВЯ (Институт Восточных Языков, факультет ГРУ, где потом учился Жириновский) я даже нет рыпнулся. Сел на автобус №111 и поехал на Ленгоры.
А в Главном корпусе — вертящиеся двери, как в фильме про Чарли Чаплина.
— Хана! Буду учиться здесь!
Сел на лифт и поднялся на самый верх. Оказалось — Географический факультет.
Приемная комиссия работает по кафедрам.
Кафедра экономгеографии капстран:
— Язык?
— Немецкий.
— Пошел вон.
Кафедра экономгеографии соцстран:
— Язык?
— Немецкий.
— Какая школа?
— 437-я.
— Оценка в аттестате?
— Тройка.
— Пошел вон.
Я спустился вниз. Подошел к Ломоносову, держащему на отлете чернильницу-непроливайку, встал рядом с ним, как и он, спиной к Храму Науки.
— Чо делать, Михал Василич?
— Поднимайся и поступай.
Я вернулся.
Кафедра экономгеографии СССР.
— Молодой человек, у вас никаких шансов, но мы, к сожалению, обязаны принять ваши документы.
Вся наша подготовка к экзаменам свелась к одному: игра в кинга.
Играть на деньги было бессмысленно: у нас была общая касса с очень ограниченным ресурсом: играли на всё подряд: кому застилать постели, кому выносить мусор, кому бежать покупать еду.
Питание было потрясающе однообразным:
- пачка пельменей (30 копеек),
- кило болгарских помидоров (50 копеек),
- бутылка десертного вина (от 2.12 до 2.57 рублей).
Этим мы питались раз в день, но зато каждый день!
Я не был корифеем по математике среди своих друзей, но вполне достойно решал их экзаменационные задачи. У меня самого же были такие экзамены:
- математика,
- физика,
- сочинение,
- немецкий,
- география.
Математику я кинул холодно — на пятерку.
На физике мне достался первый вопрос об ускорении свободного падения, и я очаровал бедного молодого человека душераздирающим рассказом о Галилее (он этого точно не знал), почерпнутом и привранном мною из «Истории науки, техники и естествознания». Второй вопрос я, естественно, не знал, а потому меня его и не спросили, но это была первая и единственная пятерка по физике, предмету, который я искренне не знаю и не понимаю до сих пор.
Остальное уже было просто семечками.
Мы все четверо поступили.
Поступили и остальные ребята, и даже наши девочки, хотя мы считали их непроходимыми. Не поступили только трое: Борис Хохлов (он и не поступал). Володя Вшивцев-Суворов (он тоже не поступал из-за своей шизофрении — потом он стал кондитером, спился, судьба его дочки Сони стала пронзительной нотой нашей жизни), и Левка Миркин (откровенный еврей, он потом всё-таки поступил на физфак, защитился и уехал в Америку). По случаю всеобщего поступления мы устроили пьянку на последние деньги. Девочки так и не смогли навести порядок и убрать бутылки, от которых ступить было некуда.
Не очень свежий и трезвый, я вернулся домой аккурат вместе с родителями, поздно вечером.
Я открыто и нагло закурил в их присутствии.
— Что? — спросил отец, заранее недовольный ситуацией
— Поступил.
— Куда?
— В МГУ.
— Ну-ну…
К северу от Кинерета
ну, заходи, чего там стоять?
я гостю как брату рад,
раз ты пришёл, значит опять
вина и рассказов парад
если тебе не повезло,
или забота напала,
если тебя преследует зло,
или жизнь от тебя устала,
прошу тебя, ко мне заходи:
мы вместе разгоним ненастье,
вот лучшее место — сюда садись
и выпьем по первой за счастье
я слов высоких совсем не мастак,
ведь я не Лорка Гарсия,
кстати, приятель, зовут тебя как?
как говоришь: Мессия?
