История феерическая, как я потом увидел, небывалая, но при этом, надо сказать, совершенно реальная, наглядно показывающая, что на самом-то деле великие библиотеки, может, вовсе и не исчезают, а лишь переходят от одного истинного хранителя к другому.

Коллекционер

(роман-расследование из старой уголовной хроники)

Ефим Курганов

Продолжение. Начало

10

Итак, основные личные рукописи Котика племянник жены его по причине полной для себя ненадобности их сплавил «верному ученику».

Но совершенно очевидно, что Владимиру С-ли не досталось ни одной мало мальски стоящей книжицы из сокровищницы Котика. К главной раздаче он допущен так и не был. Натэла его не жаловала.

Очень многое как видно поделили меж собой Натэла и Гарри. Но все ли? Думаю. что не все поделили и не самое существенное. По-настоящему тетушка и племянник в книгах, которые коллекционировал Котик, мало смыслили и многое могли упустить.

Котик был собиратель очень широкого профиля (он и детективы даже коллекционировал), но при этом был у него свои генеральные библиофильские предпочтения, и вот они были весьма элитарные и даже изощренные.

Я помню, он как-то говорил нам на лекции, что книги 18-го столетия — это ширпотреб. ведь тогда появилась уже массовая печать. Поэтому собирать имеет смысл лишь издания 16-го и 17-го веков, когда книга еще была штучной.

И сам Котик так именно и делал. жизнь и душу положив на собирание немецких, французских, итальянских, английских книг 16-го — 17-го столетий. И в этом Натэла и тем более Гарри оказывались полнейшими профанами. Но даже в еще большей даже степени они были профанами касательного изданий русского модернизма, который был представлен в библиотеке Котика чрезвычайно полно.

Кто же в Тбилиси тогда более или менее по-настоящему способен был оценить библиотеку Котика, его подлинные раритеты, хотя бы в русской их части?

Может, ректор духовной академии, где Котик преподавал историю книги? Кстати, что-то из библиотеки Котика Натэла сплавила, как говорят, именно туда. Возможно, так была приобретена уникальная коллекция старопечатных библий, которой Котик так гордился. Но ректор и вместе святой отец явно не стал бы воровать.

А видимо, в окружении ближайшем Котика явно оказался самый настоящий ворюга, ненасытный, алчный книжный зверь, затаившийся в ожидании ароматной, сочной добычи. Чтобы заполучить эту добычу, книжный зверь готов был любому горло перегрызть.

И когда я стал думать в этом направлении, то довольно таки быстро набрел на одну весьма любопытную кандидатуру, которая мне показалась бесспорной. И как оказалось, совсем не ошибся.

Интересно, мог ли при жизни своей предполагать Котик, кому именно достанутся самые заветные из его сокровищ?!

И думал ли он при этом об одном своем довольно близком приятеле, собутыльнике и тоже книжнике, страшился ли его? Догадывался ли умница Котик?

Котик был чрезвычайно вдумчивой и крайне осторожной личностью, по возможности просчитывал все свои шаги, но я думаю, он и представить даже себе не мог, что в будущем ждет его книжную сокровищницу. не мог представить, что с нею произойдет катастрофа и не догадывался, кто именно станет главным разорителем его наследства.

Я уверен: он никак не предполагал, что его уникальная библиотека возьмет да исчезнет вдруг.

Более того, он явно думал, что библиотека и есть его истинный наследник, и она-то и останется и будет напоминать о том, что жил как-то на свете белом Котик.

И еще. Котик по возможности старался помогать другим (прежде всего молодым: со студентами был ироничен, но мягок и милостив), вообще отличался участливостью к окружающим — но в меру при этом — , особливо к приятелям своим и подвохов, видимо, от них никак уж не ожидал. А напрасно, как оказалось впоследствии.

Такой предельно осторожный человек оказался в итоге чересчур доверчивым.

Да, а Александр Сергеевич Пушкин в этом от ношении был гораздо более прозорлив, хоть и плохо кончил. Во всяком случае он, говорят, любил повторять французскую пословицу: «Пусть Бог расправится с моими друзьями, а врагов я беру на себя».

А вот Котик, как видно, вполне доверял друзьям-приятелям, измены с их стороны не ожидал и бывал даже, пожалуй, порой несколько щедр по отношению к ним; правда, книг из своей библиотеки никому из них ни при каких условиях не одалживал — это просто исключалось. Расставаться со своими книжицами, как он говорил, это было свыше его сил.

В общем, исчезновения своей библиотеки Котик никак не предполагал. Но он вообще думал о том, что будет потом? При мне как-то один раз сам завел об этом разговор, при этом мотив самой возможности разворовывания его библиотеки отсутствовал начисто.

Но никто из нас не думал. что мощное государство рухнет и повлечет за собой множество личных катастроф. И на эту ужасную пору как раз и выпали последние годы жизни Котика.

Неужели и тут не стал думать о такой страшной перспективе, что его библиотека может исчезнуть?

Может, и думал, меня уже не было в Тбилиси, но решил держаться до конца и, как бы гнусно не складывались общие обстоятельства, не отдавать никому ни одной из своих книг, даже под страхом умереть с голода.

Но думал ли он, как поступят с его библиотекой, когда его самого не станет?

А он-то знал досконально, как были уничтожены многие замечательные библиотеки. И рассказывал не раз, как такое происходило в российской истории.

Я отличнейше помню, как Котик сам поведал мне, что редкостная библиотека его старшего друга и а некотором роде научного учителя Игоря Поступальского началась с того, что он стал подбирать книжки из разоренного петербургского дома Набоковых.

Да, знал, но к библиотеке своей такой возможности, кажется, не применял и трагедии как будто никак не предчувствовал. Во всяком случае будущим своего уникального книжного собрания почему-то так и не озаботился.

Мне он говорил в свое время, в студенческие годы мои, это еще был тогда Советский Союз, что намерен завещать свое детище Ленинградской публичной библиотеке. Но ничего в данном направлении сделано не было, насколько мне известно, да и понятно, что не было сделано: Котик ведь собирался жить очень долго.

А потом этот план его с завещанием стал просто невозможен, ибо Советский Союз рухнул, и Россия вдруг превратилась для Грузии в чужое государство, чужое, да еще и резко враждебное при этом, как виделось с грузинской стороны, во всяком случае.

Так что если бы такое завещание даже и было бы вдруг сделано, ничего бы это не изменило в судьбе библиотеки Котика, ведь умер он в независимой Грузии и бесценную библиотеку его за рубеж никак бы не выпустили.

Но завещание сделано как будто так и не было. Котик не успел распорядиться своими книжными сокровищами. Может быть. каксательно их будущего у него уже возникли какие-то новвые соображения, жо конца так и не успевшие оформиться.

«Предполагаем жить и — глядь — как раз умрем».

В случае с Котиком все, увы, произошло именно по этой страшной пушкинской формуле. Он собирался еще пожить, холя и лелея свою библиотеку, наслаждаясь своими книжицами и оберегая их, но вышло совершенно иначе.

* * *

Кстати, прошел в ученом филологическом мире слух (знаю о нем от всезнающего и крайне любопытствующего профессора Романа Тименчика), что кто-то приезжал в Тбилиси из именитых московских филологов и какие-то раритеты из библиотеки Котика будто бы тайком вывез, приобретя их у Натэлы за чистые пустяки, за совсем смешные деньги, чуть ли не за тысячу рублей.

Она в росийском авангарде начала двадцатого столетия ничего не смыслила. Знала, конечно, что Котик над их дикими, уродливаыми книжонками трясся, но считала это чистейшой блажью супруга своего и просто не могла представить себе, что эти грошовые брошюрки с совершенно идиотскими рисункамию (мазня, как она говорила), хоть чего-то стоят.

Теперь о транспортировке всех этих сокровищ в Москву. Места они много не занимали по причине своих весьма скромных и даже махоньких размеров. И все же я лично не очень себе представляю. насколько это было технически возможно, ибо знаю лишь, что перевозка в Россию из современой Грузии люббых изданий на русском языке сопряжена с величайшими сложностями, даже непреодолимыми.

Однако данный слух в данном повествовании все же вынужден зафиксировать. Однако повторяю: вывоз русских книг за пределы грузинской республики — операция чрезвычайно трудоемкая, но, конечно, взятка поможет преодолеть любые сложности. Вообще профессор Тименчик утверждал, что был какой-то момент на раннем этапе грузинской независимости, когда можно было вывести буквально все что угодно. Не знаю: может быть, он и прав. Говорил он очень уж уверенно.

Если случай с вывозом небольшой части книг Котика в Москву, и в самом деле имел место, то приехать в Тбилиси по идее должен был бы какой-нибудь ушлый специалист по авангарду — у Котика ведь был изумительно полно представлен весь кавказский авангард, включая буквально все периодические издания тбилисских футуристов. И на самом деле это было даже не одно состояние, а целая россыпь состояний. У кого угодно глазки бы разгорелись. Ну, а утого, кто поднаторел в авангардном искусстве — и подавно.

Ну, и тогда выходит, один из ценнейших отделов библиотеки Котика может быть нынче спрятан в одном из частных московских архивов, в квартирке маститого собирателя-публикатора малоизвестных авангардных текстов.

Более точными сведениями на сей счет я не располагаю и вряд ли буду когда-либо располагать. Таких тайн не открывают. Обладателя подобной коллекции могут ведь запросто и жизни лишить. Так что он сидит тихо.

Но тем не менее можно условно обозначить некое московское направление исчезновения редчайшей футуристической коллекции Котика, которая в первую очередь должна была безмерно заинтересовать спецов по Хлебникову, Крученых, Илье Зданевичу и Игорю Терентьеву… и вообще по футуризму. и совсем уж особенно тех, кого занимает такое необычное явление, как российский авангард на Кавказе.

Знаю совершенно точно: при жизни Котика к нему не раз наезжали кой-какие москвичи специально поглядеть на его роскошную авангардную коллекцию.

Бывал, например, у него и не раз один хлебниковед и разыскатель рукописей — некий П…

Помню его отлично: он прямо и сейчас стоит перед моими глазами. Седовласый, юркий, неизменно дурно пахнущий (в буквальном смысле слова), может от того. что старыми бумагами пропах? А вот Котик. при всем библиофильстве своем, неизменно источал аромат, кажется, «Картье» — во всяком случае чего-то очень не советского.

Котик сам мне говорил, непритворно радуясь, что когда тот хлебниковед глядел на его «41 градус», то у него слюнки текли (и опять же в самом буквальном смысле слова). Он, смеясь. Рассказывал, что этот П… особенно плотоядно, с истинным вожделеением смотрел в его библиотеке на сборнички Игоря Терентьева «Херувимы свистят» (Тифлис, «Куранты», 1919 год) , «Рекорд нежности. Житие Ильи Зданевича» (Тифлис, «41 градус», 1919 год) и «Трактат о сплошном неприличии» (Тифлис, «41 градус», 1920 год).

И все же очень даже интересно было бы узнать мне, Хоть это и мечта совершенно несбыточная, кому же достались, у кого в тайниках осели журналы «Куранты», «Феникс», «Ars», «Игла», «Орион», «Кавказская рампа», «Нарт» (нечто вроде кавказского «Сатирикона»), «Райский орленок», «Я вижу все», и сборнички группы «41 градус», и альманах «Фантастический кабачок». и восхитительные заумные пьески Ильи Зданевича, и единственный номер газеты «41 градус», и еще очень многое, что мне в свое время с величайшим трепетом довелось держать в руках, когда я бывал у Котика, еще в студенческие свои годы, когда писал у него курсовую об эстетике футуристической книги, да, и впоследствии.

Особливо мне отчего-то с тех уже весьма давних лет запомнились книжечка Ильи Зданевича «Остраф Пасхи», выпущенная в Тифлисе в 1919-м году под маркой «41-го градуса», и сборничек Алексея Крученых «Лакированное трико», вышедший в Тифлисе все в том же 1919-м и опять же под маркой «41-го градуса».

Где ж теперь пребывают эти изумительные. причудливые, ни на что не похожие «Остраф Пасхи» и «Лакированное трико», столь счастливо, надежно и бережно хранившиеся в сокровищнице Котика?

Да, и были еще у Котика даже супер-раритеты: сатирические обозрения поэта Василия Зота (он был член тифлисского «цеха поэтов»), которые он выпускал на салфетках. Воэт эти уникальные журналы (книги)-салфетки я видел у Котика.

Неужто охлаждаются сии не имеющие цены издания в скромном подвальчике у того хлебниковеда? Бог его знает! Да, Бог, может, и знает, а я, увы, — нет. И уже, видимо, так и не узнаю никогда. Ну, хотя бы эти и другие бесценные издания хранились бы достойно.

Приобрести недостаточно. нужно ведь еще иметь возможность поддерживать в этих бесценных изданиях жизнь, что совсем не просто и уж не дешево.

Обладает ли этой возможностью новый владелец «Острафа Пасхи», «Лакированного трико» и остальных драгоценностей из футуристической коллекции Котика? Не имею ни малейшего представления, но надеюсь, сия личность. приобретшая задешево бесценные. но чрезвычайно хрупкие сокровища, не погубит их.

* * *

Кстати, Котик как-то рассказал мне, что братья Илья и Кирилл Зданевичи жили совсем неподалеку от него, буквально в одной минуте ходьбы — он даже дом показал.

Отлично помню до сих пор тот наш разговор. Церемонная, вежливая, но с неизменной усмешечкой интонация Котика до сих пор шелестит у меня в ушах, как вспоминаю об этом.

Идя потом многократное число раз к Котику. я всегда проходил мимо этого места — другой возможности и не было. Пройти к Котику можно было, лишь обогнув дом, в верхнем этаже которого находилась квартирка двух этих выдающихся футуристов.

А вот любопытно, — дом, в котором давным давно, а именно в году 1918-м, жили братья Зданевичи, тоже разрушили или с землей сравняли только дом Котика?

Но к делу. Мы ведь сейчас ищем главного вора, разорителя великой, несравненной библиотеки.

И, между прочим, одна в этом смысле наиболее вероятная, с моей точки зрения, кандидатура на роль главного вора уже вполне как будто нащупана мною.

Сейчас попробую представить ее читателю и по-своему даже разрекламировать.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЕЩЕ ОДИН КНИЖНИК, ИЛИ
АНТИ-КОТИК

1

Котик был собиратель рафинированный, тонкий и, главное, он начал коллекционерство свое, когда на книжный рынок после второй мировой войны были выброшены трофейные. а попросту грабительски вывезенные из Германии книги. среди которых были и весьма редкие, даже редчайшие. Момент был такой уникальный, и юный Котик им, судя по всему, им вполне воспользовался.

Потом на кафедре у нас (это уже когда я учился в университете, в семидесятые годы) появился Нодар П. Он был тоже очень даже охоч до редкостей, только настоящие книжные редкости были ему недоступны, ибо все были уже полностью распределены, уже несколько десятилетий, как это произошло. Ну и бедный Нодар собирал буквально все, что выходило тогда в Союзе, да и образование его было уже чисто советское, без старой интеллигентской червоточинки, без универсальной глубины познаний. В общем, если Котик коллекионировал старину, и, причем. настоящую старину, то Нодар — новизну.

Нодару регулярно доставляли мало мальски интересные и даже вовсе не интересные издания прямиком с книжных баз, доставляли буквально все, без каких-либо исключений, чем он ужасно гордился. Но конечно. на самом-то деле поступления с советских книжных баз позднебрежневской эпохи никак не могли удовлетворить его как книжника, приятельствовавшего с Котиком, обладателем истинной библиотеки. Однако приходилось терпеть, ибо запас настоящих книжных раритетов, циркулировавших на тбилисском книжном рынке в семидесятые годы, давным давно иссяк. Вот Нодар терпел, впрочем, без каких либо надежд, видимо, что он когда-нибудь сможет догнать Котика, стать с ним вровень.

Как я только что заметил, был Нодар наизадушевнейший друг Котика и в кое каких делах не раз оказывал Котику содействие. проявлял дружескую услужливость в разного рода практических делах.

Они вместе довольно таки регулярно выпивали (а Котик был несравненный, непревзойденный тамада за русско-грузинской столом и алкоголь на него почти не действовал), и еще Нодар поставлял ему учеников (абитуриентов), и получаемые от последних гонорары во многом как раз и позволяли Котику безбедно жить и пополнять свою уникальную свою библиотеку новыми раритетами. Но новых эльзевирчиков и альдин надежд уже не было. но что-то серебрянновечное еще вполне ловилось. Так что свободные денежки Котику очень даже были нужны.

Нодар, не смотря на всю свою большую дружбу с Котиком, не мог не глядеть на его великую библиотеку голодными глазами заядлого книжника. Это мое допущение, конечно. Но собственно, это так и было. Не сомневался и не сомневаюсь ни минуты. Нодар бешено завидовал и, затаившись, ждал своего часа, надеясь, что хотя бы когда-нибудь (в отдаленном будущем) хоть что-то из сокровищ Котика ему все же достанется.

У Нодара ведь была — это я давным-давно понял — , при довольно поверхностном образовании, преступная, страстная, необыкновенно алчная душа книжника.

Мы с ним частенько разговаривали на книжные темы, и я давно понял, что если у меня вдруг появлялась книжонка, пусть даже самая дурацкая, которую он сам неожиданно пропустил, то Нодар начинал испытывать ко мне острейшую книжную зависть, подчас даже весьма злобную, и не мог этого скрыть..

В общем, Нодар терпел, хотя ситуация для него казалась довольно безнадежной, и, как мы скоро увидим, дождался таки своего часа, своего библиофильского триумфа.

Натэла, при всем том, что к участникам ночных винно-праздничных бдений Котика она относилась весьма ревниво и не очень как будто доброжелательно, Нодара тем не менее воспринмала весьма благосклонно. И это положение вещей не изменилось даже после того, как появилась разлучница — зеленоглазая Инга. Более того, с появлением в жизни Котика Инги, Натэла, по свидетельству весьма многих тбилисцев, даже еще более расположилась к Нодару, стала даже его всячески превозносить, чего все-таки раньше не наблюдалось.

Все дело в том, что Нодар красавицу Ингу терпеть не мог (и это понятно: еще только не хватало, чтобы у Котика появилась молодая, полная сил наследница! Это рушило все его планы как коллекционера) и не скрывал этого, что как раз и усилило особое благоговение к нему Натэлы. Дошло до того, что она даже стала чуть ли не заискивать перед Нодаром, во всяком случае открыто восхищалась им и стала говорить, что он «единственный друг моего бедного Котика».

Натэла даже будто бы звявляла Нодару прямо в лицо: «Ты же знаешь, Котик у меня такой невезучий, и он совершенно не в состоянии устраивать самые необходимые свои жизненные дела. Зато хоть ему повезло с тобой, дорогой мой Нодар. Без тебя Котик бы пропал. Спасибо, что ты есть на этом свете и не забываешь об нас».

И вот еще одно объяснение необычайно резко усилившегося вдруг расположения Натэлы к Нодару.

Когда Котика не стало, Натэла тут же — можно сказать, не раздумывая — взяла Нодара к себе в книжные консультанты (эксперты). и тот активно, споро, решительно начал помогать Натэле избавляться от великой библиотеки Котика, быстренько презрев память о своем покойном товарище, который ни как этого не мог бы одобрить. Ну, на словах-то он неустанно продолжал петь покойному Котику дифирамбы, но на деле-то с величайшим энтузиазмом и энергией способствовал разрушению его великой, несравненной библиотеки.

И, конечно же, делал это Нодар не совсем бескорыстно, а вернее совсем не бескорыстно: Натэла расплачивалась с ним книгами Котика, но это, ясное дело, никак не могло умерить неутолимо голодный книжный взгляд Нодара П-ли. Она, конечно же, отдавала ему вовсе не раритеты, не издания эльзевиров, не прижизненного Брюсова или Сологуба, скажем, и не альманахи «Гриф», и не журнал роскошный «Золотое руно», а какие-то совсем уж для нее непонятные историко-литературные монографии, сборники филологических трудов, материалы самых разнообразных конференций (например, ереванские «Брюсовские чтения»).

Нодар явно что-то должен был еще предпринять, дабы заполучить истинные сокровища Котика, которые как раз в первую очередь и его и интересовали, а бесчисленной филологической литературы и у него самого было навалом.

Должен был предпринять, и предпринял — я был просто уверен в этом. Иначе просто не могло быть, иначе он бы и не согласился быть книжным советником Натэлы, насколько я понимал Нодара (я, конечно, много лет его не видел, но зато и знал его много лет).

Правда, у меня не было совершенно никаких фактов, буквально никаких подтверждений на сей счет. Вот я и решил их любым способом раздобыть, но для этого по меньшей мере надо было быть там, в Тбилиси, казалось бы навеки оставленном мною.

Тут вдруг как раз и весьма удобный случай и подвернулся. Сильно как будто приболела моя тбилисская тетушка, и я решил навестить ее. Повод был совершенно законный, и я, почти что и не раздумывая, полетел в Грузию, хотя если бы не мой библиотечный розыск, я бы так и остался в Хельсинки: что-то к кавказским родственникам меня, признаюсь, совсем не тянуло.

В общем. я полетел в Тбилиси искать следы исчезнувшей библиотеки Котика, рассчитывая при этом лишь на один свой нюх, надеясь. что и на этот раз он меня не подведет, но реально совершенно не представляя, как можно будет получить столь необходимые мне улики. Одно было очевидно: на откровенность Нодара рассчитывать, конечно же, никоим образом не приходилось.

2

Оказавшись после долгого перерыва в Тбилиси (это был уже совсем другой город, мне полчти неизвестный), наговорившись всласть со своей вздорной, болтливой тетушкой, которая, как в глубине души и ожидалось, оказалась совсем не так больна, как она возбужденно и даже с ужасом расписывала мне по телефону, выпив в достаточном количестве настоящего грузинского вина, по которому я так истосковался, я затем первым же делом напросился в гости к Нодару, ради чего я, собственно, как раз и приехал в тот раз в Грузию.

Ну, сначала мы встретились в университете, а потом уже он пригласил меня, как заморского гостя, к себе домой, тем более, что и я сам изъявил нескрываемое желание побывать у него.

Принял меня Нодар с необычайным почетом и щедро (поил наипревосходнейшим коньяком «варцихе», прямо из стоявшего на пиршественном столе трехлитрового бочонка, к которому был приделан изящнейший краник) , но как-то настороженно что ли, с некоторою вроде бы опаскою. Как раз именно поэтому Нодар, видимо, меня явно собирался напоить до бесчувствия, но я во время заметил это и не дался, хотя «варцихе» очень люблю, обожаю даже.

Внешний осмотр библиотеки Нодара ничего интересного мне, собственно, не дал, ни единой зацепки я так и не получил. Книг У нодара было величайшее множество. Стеллажи с пола до потолка начинались прямо с коридора, но это были все, как я мог заметить, исключительно современные издания — раритетами ничуть и не пахло.

В общем, оказывался я явно с носом, но сдаваться мне все же не хотелось. И главное, уверенность, что Нодар П-ли сумел таки присвоить из библиотеки Котика едва ли не самые лакомые экземплярчики, у меня никак не проходила. Я понимал, что сокровища сокровищ из коллекции Котика должны быть у Нодара.

Он, конечно же, вовсе не зря помогал Натэле сбывать книги. Что-то за этим, безо всякого сомнения, таилось.

Да и не мог же заядлый коллекции онер просто смотреть, как мимо уплывают истинные драгоценности? И не попытался даже что-то прихватить себе? Это было поистине невозможно. Собиратель просто не мог такого случая упустить. Это исключалось. Значит, надо было рыть дальше. Выхода другого у меня просто не оставалось.

Нодар, я знал его еще со своих студенческих своих лет (помню, когда он встречал меня в университетском коридоре, то всегда, трепеща от возбуждения, и почти сладострастно рассказывал, в каком книжном какая появилась новинка) бы настоящей книжной душонкой и чтобы заполучить ценный экземпляр, способен был едва ли не на все. В этом смысле он был настоящий коллекционер.

А тут вдруг объявились такие раритеты, такие ценности, самые что ни есть подлинные. Они ведь после эпохи 1945-46 годов уже и не были более в ходу. Как же можно было такое упустить?

Тбилисский книжный рынок в семидесятые-восьмидесятые годы двадцатого столетия наполнялся во многом более или менее современной продукцией. Во всяком случае изданий 16 и 17-го веков там практически уже не было. А что касается эпохи модернизма, то о том, что можно заполучить полный комплект «Золотого руна», уже даже мечтать не приходилось. Это было поистине невозможно.

А тут вдруг такое… Настоящая революция. Обрушился целый шквал сокровищ. Как же не поджобрать, точ то прямо на тебя падает?!

Неужто Нодар стал бы отварачиваться от падающего на него золотого дождя? Исключалось.

Не удивительно, что громадные, вытаращенные глаза Нодара Левановича еще более расширились, и в них появился самый несомненный восторг. Было таки от чего. Еще бы! Уникальные сокровища сами шли в руки.

И, понятное, дело он начал действовать и получил то, что само шло в руки и что должно было принадлежать именно ему.

Нодар считал, что только он в Тбилиси по праву мог оценить сокровища своего покойного друга и только он должен был стать их новым владельцем.

Но где же тогда он смог прятать остатки уникального книжного собрания Котика? Вот вопрос, который меня неотвязно мучил. И ответа на него все еще не было.

В тайнике? Но в каком и где? Может быть, он где-то за пределами квартиры? На даче? Но у Нодара вполне может быть и вторая квартира — он человек очень состоятельный, протаскивает каждый год в университет десятки абитуриентов.

Я весь терялся в догадках.

Выручил меня, а вернее даже спас, чей-то неведомый телефонный звонок. Я и сейчас не знаю имя того, кто фактически решил исход данного расследования.

Итак, раздалась веселая заливистая мелодия. Нодар схватил свой новехонький громадный айфон новейшей формации, побежал в кабинет и разговаривал никак не менее двадцати минут. За столом остались я и сынишка Нодара, подросток.

Тут-то меня и осенила счастливая идея. Я шепнул мальчику, что у меня есть свободный айпад, что я хочу подарить его ему, но только не при родителях. Сын Нодара понимающе кивнул мне головой и предложил прийти завтра к двум, когда они оба будут на работе. Младший П-ли буквально светился от счастья, глазки его блестели, а руки дрожали..

И на следующий день я опять оказался на квартире Нодара Левановича. Тут же вручил айпад. Мальчик его обнимал и чуть ли не целовал. Продолжалась эта почти любовная сцена минут сорок. А потом мальчик, все еще задыхаясь, дрожа от счастья, выпучив свои жадные глаза, спросил у меня: «Ефим Яковлевич, что же я могу сделать для вас? Говорите — я на все готов».

Ну. и я, понятное дело, сказал примерно следующее: «Мне ничего не надо от тебя. Это — подарок. Просто ужасно хочется поглядеть на папины книжные редкости. Видишь ли любопытство меня разбирает. Дашь поглядеть?»

Мальчик, ни говоря ни слова, подбежал к стене, на которой висел громадный календарь: под каждым месяцем там красовался какой-нибудь классик русской литературы. Календарь решительно был сорван и брошен на пол. Мальчик нажал на что-то в стене, и открылся громадный сейф, чуть ли не на полстены.

И моему взору предстали сокровища Котика.

Весь «Гриф» был тут: четыре альманаха, Сологуб, Бальмонт, Волошин, Аненнский, Северянин. Вальяжно расположидись роскошные номера «Золотого руна». Все 34 номера. Полный комплект. Отдельно стояла горка с прижизненными сборничками Брюсова. Стопочка эльзевирчиков, стопочка альдин. И еше многое, многое.

Мне чуть дурно не стало, взор помутился, книги стали расплываться, но, конечно, я был отменно доволен, и даже более того.

Восторг, обуревавший меня, был, думаю, вполне сопоставим (и даже првышал еще) с теми чувствами, что испытывал новоявленный владелец айпада.

Нет, я вовсе не собирался грабить милейшего Нодара Левановича. Просто был счастлив, что мое предположение оказалось верным и что удалось отыскать хотя бы часть исчезнувших сокровиш.

Признаюсь, тут же в меня засела дикая, страшная, крамольная мысль: «А часом не Нодар ли Леванович и порешил Натэлу? Конечно, в книжных тонкостях она не разбиралась, но цену эльзевирам и альдинам отлично знала и по своей воле их бы никак не отдала».

Но я с отвращением отбросил эту кошмарную мысль — в слишком уж в неприятные дебри она могла завести меня.

Я просто не желал думать о том, что мой университетский преподаватель и вполне респектабельный профессор может оказаться убийцей или хотя бы заказчиком убийства.

Но так или иначе, Нодар Леванович заполучил все это помимо воли Натэлы. Если она и расплачивалась с ним за услуги, то какой-то литературоведческой чушью, как она полагала, а не альдинами же и не «Золотым руном».

Книжные сокровища своего покойного друга профессор П-ли присвоил, безо всякого сомнения, самовольно. Это факт неоспоримый, мне кажется. Но вот как именно, при каких именно обстоятельствах они были выкрадены и где именно потом были припрятаны — на данный вопрос он никак не захочет давать мне ответа: дело-то уголовное, кровавое даже. Натэла все-таки была убита.

Хотя бы теоретически мог ли Нодар Леванович организовать убийство Натэлы?

Безо всякого сомнения, мог, и как еще мог — она ведь решительно и полноправно претендовала на главные раритеты из библиотеки Котика, что Нодара Левановича никак не иогло устроить.

Так что такой вариант в принципе вполне возможен, но только мне лично поверить в него крайне сложно. Нодар Леванович, хоть и собиратель, со всеми вытекающими от сюда последствиями, но при этом человек он иягкий и добрый, совсем не жестокий.

Но вот еще как могло произойти.

Нодар Леванович был едва ли не последним (а может даже и последним) человеком, беседовавшим с живым еще Котиком. Сам признался. а точнее сболтнул, дабы подчеркнуть свою близость к покойному. И он беседовал с ним, естественно, в спальне-кабинете (Котик ведь уже не вставал) , где и хранились подлинные жемчужины библиотеки Котика.

Если предположить, что это именно он был последним, кто видел Котика живым, а не Инга, то он мог сразу же, как Котик преставился, порыскать в спальне (а именно там, видимо, хранились и альдины и эльзевиры, и полный комплект «Золотого руна» и т.д.)) и прихватить книжицы, которые были для покойного смыслом всей его жизни, а для самого Нодара Левановича представляли наигромаднейший интерес.

И в таком случае получается. что профессор П-ли замешан только лишь в воровстве, а никак не в убийстве.

Это я пытаюсь зачем-то защитить негодяя, и, видимо, совершенно зря: он и сам себя защитит.

Но в любом случае правды Нодар Леванович предо мною не раскроет, и ни пред кем уже не раскроет… со страху, естественно, который обуял его как человека, завладевшего вдруг несметными сокровищами.

Знаменитый нынче литературовед Роман Тименчик заметил как-то при мне: «У Константина Сергеевича были издания, которых ни у кого больше нет». Так что вполне резонно говорить именно о самых настоящих сокровищах, находившихся во владении Котика.

Однако еще раз встретиться с Нодаром Левановичем мне все равно надо было, надо было непременно припереть его к стенке и хоть что-то все же попытаться выжать из него, ведь было очевидно, что про исчезнувшую библиотеку Котика он знает практически все, во всяком случае гораздо более. чем все из числа ныне живущих.

И Нодар Леванович, слава богу, практически не подозревал, что я знаю: редкостные жемчужины библиотеки Котика припрятаны именно у него. В противном случае, конечно же, самым решительным образом отказался бы от нашего нового свидания, ибо оно ему, и в самом деле, ничего хорошего не сулило.

Да. сынок его, к моему счастью, не проболтался, хотя я до сих пор не понимаю, как он объяснил отцу появление у себя шикарного айпада. И я не понимаю до сих пор также и того, как это сам Нодар Леванович, многоумный педагог, не поинтересовался, откуда у его сына вдруг объявился новехонький айпад.

Но в любом случае мне чрезвычайно, исключительно даже повезло: истина все ж таки была установлена, а это весьма не простое расследование может быть максимально доведено до своего логического завершения и историю формирования уникального книжного собрания Котика можно наконец-то восстановить теперь, как мне кажется, в более или менее полном виде.

И все это можно сделать после моей и второй и вместе с тем последней, финальной встречи с Нодаром Левановичем.

К изложению этой рубежной встречи мы теперь и приступаем, наконец. И предупреждаю: читателя ждут совершенно неожиданные открытия.

.

3

С Нодаром П-ли я встретился где-то дней через пять, буквально накануне уже моего отъезда в Хельсинки, и без обиняков заявил ему, стараясь быть предельно спокойным, хотя от волнения сразу начал заикаться, как в далеком детстве:

«Нодар Леванович, хочу сразу вам сообщить, дабы внести в наше общение необходимую ясность: как мне стало совершенно доподлинно известно теперь, самые ценные, а вернее бесценные остатки библиотеки покойного нашего Котика находятся ни у кого иного, как именно у вас. И отпираться вам нет никакого смысла».

Профессор явно опешил, и это понятно. Таких слов, как видно, он никак не ожидал от меня услышать и потому поначалу просто не мог не растеряться. Его громадные выпуклые глаза выпучились уже до какой-то немыслимой степени и, казалось, вот-вот просто выпрыгнут из орбит.

Но довольно таки быстро Нодар как будто успокоился и, приняв привычную менторскую позу, гневно нахмурил брови, замахал руками и выступил с целой отповедью, целиком ко мне обращенной (раз я не решился быть обвинителем, то обвинителем решил он стать сам и начал тут же свое нападение). Воспроизвожу его речь целиком — по возможности в том виде, в каком она отпечаталась в моей памяти:

«Ты вот меня сейчас чуть ли не в вора превратил. Этак можно далеко зайти. А ты догадываешься, Фима, как, из чего составилась великолепная библиотека покойного Котика? Так вот произошло это буквально в первые же послевоенные годы, в 45–47-м годах. Именно тогда Котик, собственно, как раз и приобрел почти все свои раритеты. А был он тогда полунищим студентом и жил со своим старым дедом. Ты полагаешь, он в состоянии был тогда приобрести издания Альда Монуция и Эльзевиров? Да нет, конечно. Бедный как церковная мышь студент мог их только украсть. Т он их украл. Иначе просто не могло быть. Для приобретения этих книг необходимы целые состояния. У кого украл, ты хочешь спросить меня, милейший друг Фима? И на это я тебе отвечу; скрывать не буду. Украл у Владимира Юрьевича Эльснера, своего непосредственного учителя. Ты же знаешь, думаю, что Котик наш еще мальчиком стал ходить к нему, и именно у него дома смог впервые увидеть книги Брюсова и других символистов. У Владимира Юрьевича был весь «Гриф» представлен, почти вся продукция этого прославленного издательства, не только альманахи «Гриф», но и «Истлевающие личины» Сологуба, и «Молодость» Ходасевича, и «Фейные сказки» Бальмонта, и «Громокипящий кубок» Северянина, и еще очень многое. А закончилось ученичество тем, что Котик наш попросту ограбил Эльснера. Да, да — именно так. Не будь несмышленышем; пора уж посмотреть правде в глаза. Весь «Гриф» перекочевал к Котику, в уютный домик в тупичке Джавахишвили, в котором ты не раз бывал. И еще перекочевало к нашему дорогому Котику величайшее множество раритетов эпохи модернизма. И практически все как раз от Эльснера. И начиная в 1964 году свой первый университетский курс о Брюсове, Котик имел уже в своей домашней библиотеке все прижизненные издания мэтра символизма. И после этого ты будешь обвинять меня в воровстве? Но тогда начинать надо с нашего Котика, но никак не с меня. Так что начинай, друг мой, по порядку. С начала. Мной будешь заканчивать, но до этого пока еще очень далеко… А пока разберемся с нашим Котиком».

Нодар выпучил глаза и, перейдя на страдальческий шепот, тихо, но почти угрожающе прошелестел мне:

«Пойми, Фима, и дело тут даже не в Котике и в его индивидуальной судьбе (а он во всем, кроме книг был несчастлив и неудачлив, только с книгами ему по-настоящему везло). Просто по-настоящему ценная библиотека иным способом возникнуть и не может. Да, она создается только на основе преступления. Только кровью мы расплачиваемся за возможность создания настоящей библиотеки. Тут есть непреложный закон. Когда уразумеешь все же это, тогда и расследуй, куда же делись истинные, главные раритеты Котика. И увидишь, что воровство неизбежно ведет к воровству — иначе быть не может».

Я видел достаточно ясно, что Нодара совсем понесло, что он находится в состоянии величайшего раздражения и даже прямого бешенства, и было понятно отчего. Это, конечно, шло от животного страха разоблачения, от того, что к его ужасу одна из тайн исчезновения библиотеки Котика все же оказалась раскрыта, наконец.

И в первую очередь мой собеседник, конечно. негодовал, что след все же привел к нему, хоть он так, как ему самому казалось, буквально во всем обезопасил себя. И вот выясняется. что ничего не помогло. Тайну сохранить так и не удалось.

Нодар только при этом отнюдь не догадывался, что предал и продал его никто иной, как собственный сын, и потому с нескрываемым изумлением смотрел на меня, силясь напрасно постигнуть, как же мне удалось все-таки обо всем разузнать, как удалось прикоснуться к тайне, столь плотно казалось бы упакованной.

Впрочем, я совершенно не возражал ему (даже и не пытался), слушал, молча улыбаясь и стараясь совершенно не реагировать на то повышенное эмоциональное состояние, в котором ныне находился мой сильно перевозбудившийся собеседник.

Мне просто надо было выждать, пока он выговорится наконец, накричится, выльет на меня все свои грозные обвинения и неисчислимые претензии, дабы можно было задать потом ему несколько конкретных вопросцев, которые меня очень даже мучали. И, в конце концов, я дождался своего часа.

С происхождением книжных раритетов Серебряного века и появлением их у Котика как будто было уже более или менее ясно, пусть и в самом общем виде.

Теперь прежде всего крайне было интересно узнать, где все ж таки Котик сумел раздобыть западно-европейские издания 16-го и 17-го веков, что составило самую роскошную, самую потрясающую, самую редкостную, пожалуй, часть его книжного собрания. Количественно этих книг было не так уж и много, но по-настоящему именно они и составили основу сокровищницы Котика.

Это отдельный и совершенно особый сюжет, и мне его хотя бы вкратце, но придется сейчас передать моему благосклонному читателю, решившемуся приступить к ознакомлению с настоящим романом-расследованием.

История феерическая, как я потом увидел, небывалая, но при этом, надо сказать, совершенно реальная, наглядно показывающая, что на самом-то деле великие библиотеки, может, вовсе и не исчезают, а лишь переходят от одного истинного хранителя к другому. Но это еще в лучшем, идеальном даже случае.

Иногда это даже происходит через своего рода династические перевороты, а ведь владелец выдающегося книжного собрания есть по сути никто иной как монарх, иногда насильственно лишаемый своего великого наследства.

А иногда, как в описываемом случае, это наследство даже и не переходит в руки другого владельца, а просто варварски разворовывается, растаскивается разными личностями по разным углам. И это уже гораздо худший случай, ибо библиотека начинает терять свою целостность и происходят ощутимые и непоправимые потери в самом корпусе книг. Именно так, увы, и произошло в конечном итоге с великой библиотекой Котика — она была разграблена.

Вообще практика показывает, что история книжных собраний — это зачастую не только драматическая или даже по-настоящему трагическая, но еще нередко при этом и совершенно кровавая история в самом прямом смысле этого слова.

Вот и приходиться не раз заниматься разысканиями в области книжных собраний не только исследователям, но и следователям, причем, по особо важным делам. А мне в данном случае приходится выступать в качестве добровольного следователя, а вернее исследователя-следователя.

И исчезновение грандиозной библиотеки Котика совершенно законно должно было озаботить не только прокурора грузинской республики, но еще и католикоса и даже президента республики. Однако этого так и не произошло, увы.

О библиотеке Котика и ее исчезновении как будто стараются не вспоминать. Вот и приходиться мне ныне розыскной самодеятельностью заниматься

А покамест возвращаемся к Нодару Левановичу П-ли, филологу и коллекционеру, и к моей последней встрече с ним, далеко не все прояснившей, но зато открывшей мне глаза на весьма многое и при этом достаточно таки страшное касательно судьбы Котика, хотя все-таки очень прошу читателя помнить, что это именно роман-расследование, а не книжный ужастик, то есть я веду совершенно реальное расследование, а не выдумываю некие кошмарные и эффектные обстоятельства дела, дабы разукрасить ими повествование.

Вот что еще поведал мне профессор в ходе той нашей рубежной. финальной беседы; я хотел сейчас написать «уважаемый профессор», но понял вдруг, что просто не могу себе нынче позволить так сказать о Нодаре Левановиче. Это теперь просто выше моих сил, ибо я более совершенно не в состоянии хоть мало мальски его уважать. Все дело в том, что если, как ученый-филолог, он всегда был для меня совершенно ничтожен, но теперь еще на нем неизменно горит для меня неугасимое клеймо «вор».

Итак, перескажу, что поведал мне профессор Тбилисского университета об уникальном книжном собрании Котика и о происхождении этой несравненной коллекции, сумев приоткрыть завесу над одной из тайн, которая начала давно уже снедать меня. еще в те давние студенческие годы, когда Котик читал нам свой великолепный курс по истории книги, в который мы все были поголовно влюблены. Да, я не обмолвился: мы были влюблены именно в самый курс. А Котик был для нас, признаюсь, не только автор, но и персонаж этоо курса, один из оживших старинных фолиантов.

Вот что это за тайна, что с юности мучила меня: как же все-таки лучшие европейские издания 16-го, 17-го, 18-го столетий, уникальные изделия прославленных печатников Италии, Франции, Голландии, Германии могли вдруг оказаться в домашней библиотеке скромного и совсем не богатого как будто тбилисского доцента?!

В общем, сейчас можно будет, как я упорно рассчитываю на это, наконец-то доподлинно разузнать, как же на самом деле образовалась наиболее раритетная часть великой библиотеки, которую некогда собрал, а вернее создал, хранил и лелеял Котик; милый, очаровательный, мягкий и вместе необычайно стойкий Котик, долгие годы мужественно отстаивавший и растивший даже свое потрясающее детище.

Продолжение