Новые варвары. Так называемые “новые русские”, которые на своих мощных вездеходах проникают в самые отдалённые участки той же степи или тайги — отдыхать. После них остаются загаженная земля, осквернённые ключи, в которые они бросают пустые бутылки и всякий мусор…

Оставив свой родимый дом…

Леонид Изосов

Памяти моего друга Отто Гавриловича Старова

«Седлаю я коня гнедого
черкесским убранным седлом.
Седлаю, сяду и поеду
в чужие дальние края».
(Донская казачья песня)

«Оставив свой родимый дом,
Как в темноте,
бредёшь по Свету…
Но обживаешь Мир потом.
И каждый уголок в нём светел».
(Леонид Изосов: из неопубликованного «Zигzаги Жиzни»)

Несколько замечаний от автора

Этот рассказ относится к Временам Романтики… Тогда молодые мечтали стать космонавтами, геологами… Осваивали Великие Пространства России…

По ходу повествования автор добавляет свои горькие размышления о нынешнем Мутном времени, когда:

По законам Рынка, живёт теперь всякая тварь. И не остановить этих тварей паденье…/ Товар — Деньги — Товар! / Деньги — Товар — Деньги!

К вопросу о Великих Датах

… Молодой специалист-геолог Алексей Антименко, а попросту — Лёха, ехал на коне по кличке Орлик летним туманным утром по берегу полноводной и быстрой реки, которая течёт из Монголии. Вокруг расстилалась Забайкальская степь, поросшая густой зелёной травой; иногда на вершинах сопок попадались сосновые перелески.

Сопки гладки и го́лы. / Лоснятся, как скулы монгола.

Если говорить честно, Лёхе — городской шпане — до этого дня не приходилось ездить верхом, но показывать своего неумения он из гордости не хотел. И когда начальник геологической партии, в которой Лёха работал старшим техником-геологом, послал его в находящееся в километрах 15 от стоянки село Ундино-Поселье за выпивкой и овощами, он воткнул ногу в стремя, взлетел в седло, утвердился в нём и довольно уверенно тронулся с места.

Дело в том, что командир производства желал пышно отметить вечером свой день рождения.

Каждый день Лёхе приходилось видеть, как чабаны гонят отары овец, лихо скача на лошадях, и он запоминал ухватки всадников. Да и, вообще, в этих местах люди в те времена почти не расставались с лошадьми: они, чтобы справить даже нужду, ездили верхом.

Лошади были — монголки, невысокого роста, коренастые, мохнатые и очень выносливые. Как вспоминал один рабочий — бывший фронтовик, по прозвищу Наглый, на войне они таскали противотанковые пушки. Во, выносливые коняги! Что твои трактора! Зимою, бывало, все покроются инеем — и глаз не видать! Только пар изо ртов валит ….

… Лёха постепенно приспособился к своему коняге — тот, было, сначала крутил головой, сворачивал с тропы, но встретившийся по пути старик–рыбак, посоветовал коннику: Да ты, паря, однако, простегай яво, падлу! Он и пойдёть, как миленький.

Пришлось последовать совету рыболова — лошадь была чабанская, приученная к пастьбе овец — такие лошади кружат вокруг отары, не давая ей широко расходиться, поэтому и управляют ими с одной стороны: положил на шею узду, она идёт, допустим, вправо, потянул влево — она туда и поворачивает. А на конце связанной узды привязан длинный тонкий, но тяжёлый ремень, которым в случае необходимости и подстёгивают животину. Вот Лёха этим ремешком и воспользовался. И у них с Орликом возникло полное взаимопонимание.

Почти как у некоторых людей: бывает, что пока кое-кому не дашь по морде, ну, не понимают тебя — и всё.

… Когда едешь верхом, думал Лёха, не знаю, как — у кого, а вот у меня появляются всякие интересные мысли, размышления…

Я ехал на коне по берегу прекрасной реки Онон. / Говорят, здесь родился Чингизхан когда-то… / И тогда я подумал: “А я ведь — тоже не ноль! / День моего рождения — Великая Дата!”

Сельские радости…

Это довольно большое старое село Ундино-Поселье стояло на небольшой речке, впадающей справа в Онон. На главной улице лепились серые дома, рубленные из лиственницы, к стёклам окон были придвинуты горшки с ярко-красной геранью.

В центре села располагалась забегаловка — что-то среднее между кафе и столовой.

… Стояла середина жаркого и сухого дня… К штакетинам забора были привязаны лошади — не меньше десятка. Значит, заведение функционировало. Лёха таким же образом привязал и своего Орлика, поднялся по чисто вымытым деревянным ступенькам на крыльцо и толкнул дверь.

И — сразу попал в атмосферу бесшабашного веселья и разгула.

В густом табачном дыму, как в тумане, за столиками сидел самый разный, но одинаково крепко выпивший народ: чабаны, колхозники, работяги с местных золотых приисков и геологических партий, какие-то волосатые синие бродяги…

Все они оживлённо жестикулировали, орали и хлестали, как воду, водку и винище …

Веселье шло по нарастающей. Чем дальше в лес, тем толще партизаны.

На небольшом деревянном возвышении криво сидел на табуретке вдрызг пьяный штатный баянист и тонким сильным голосом тянул: “Татьяна, помнишь дни зала-а-тые, кусты сирени…”. Вот ещё местный Пётр Лещенко, подумал Лёха, и подошёл к буфету.

Здесь спиртное продавали и на ро́злив и с собой, как говорят, бери — не хочу. Чтобы не побить бутылки при транспортировке, Лёхе на лагере дали с собой несколько походных фляжек, в которые он и перелил купленную водку.

Никто из сидящих в забегаловке не обращал на него внимание. Все они были так заняты друг другом — как будто решали мировые проблемы.

Моя бабушка курит трубку…

На улице Лёха сложил фляжки во вьючную суму и медленно поехал по деревне, интересуясь у редких прохожих, где можно было бы купить какой-нибудь зелени.

Наконец, он остановился у большого дома, сложенного из потемневших от времени брёвен. На порожках высокого крыльца сидела древняя старуха и задумчиво курила трубку. Она напоминала исхлёстанную ветрами и обожжённую Солнцем каменную азиатскую Бабу, из тех, которых ещё можно встретить в Степи.

У каменных Баб Степей / Лица теперь теплей. / Солнце гладит им лбы, / Круглые, как бобы.

Коричневое лицо старухи с выпуклыми скулами и узкими длинными глазами носило и некоторые славянские черты, которые были нанесены на него как бы лёгкими прозрачными мазками.

Это была гуранка.

… Гуранами здесь, да и в других приграничных восточных районах России называют метисов — разнообразные смеси бурятов, монголов, русских и украинцев. Одни из них, в зависимости от количества той или иной крови, больше похожи на азиатов, другие — на братьев–славян. Вообще-то, слово гуран обозначает дикий козёл, в то время, как домашний козёл называется там –иман.

Боже мой, какие же красавцы и красавицы встречаются среди этого российского гуранского племени! Как вспомнишь, так вздрогнешь.

Забайкальская Луна с блеском делает дела. / Мечет жёлтую икру, рыбой по Небу скользя… / Эх, когда-то Дочь Степей мне урок любви дала! / Этот сладкий алфавит позабыть никак нельзя!

— Здравствуй, бабушка, — сказал вежливо Лёха, свесившись с седла. Старуха медленно вышла из своей, казалось, вековой дремучей задумчивости и окинула его рассеянным взглядом. Было такое ощущение, что она существует совсем в другом Мире и Времени, чем нависающий над ней незнакомый человек, какой-то инопланетянин, что ли. Откуда он взялся… Что ему надо…

— Да купить мне надо чего-нибудь из огорода … Огурцов, там, или помидоров…

Старуха неожиданно гибко, как молодая девушка, поднялась со ступенек и кивком головы пригласила Лёху следовать за собой. Он спешился, привязал Орлика к забору, взял из перемётной сумы два брезентовых рудных мешка и двинулся следом за старухой.

Через калитку они прошли за дом, где на большом участке возделанной земли было множество грядок. Тут росли крупные помидоры, толстые пупырчатые огурцы, цвела картошка, торчали стрелы лука… Но, главное, здесь остро пахло разогретым на Солнце укропом. Это, я вам скажу, такой удивительный таинственный запах. Какой-то домашний…

И Лёха тихо затосковал по дому.

… Картошку он не стал копать, а вот овощами наполнил оба мешка, да ещё сверху напихал в них луку и укропу.

Когда Лёха спросил хозяйку, сколько стоит всё это богатство, она безразлично посмотрела на него. Тогда он достал деньги и предложил ей пятёрку, что по тогдашним временам было больше, чем достаточно. Но старуха всё с тем же каменным выражением лица отрицательно покачала головой.

Она провела Лёху в дом, где усадила его за стол и налила стакан крепкого зелёного чая. К чаю она подала вяленое свиное солёное сало, чёрный хлеб и молоко — в длинной бутылке. Такой вот азиатско-славянский продуктовый набор. В этих местах чай пьют без сахара и забеливают его молоком.

… Потом старуха вывела гостя на улицу и, всё так же, не проронив ни слова, помахала всаднику вслед рукой.

Проводила в Дорогу.

Лучшее занятие на Свете

Время перевалило за полдень. Надо было возвращаться назад в лагерь, где, по понятным причинам его очень сильно ждали.

Лёха сел на коня и медленно поехал по селу.

Лёха пощекотал Орлика кончиком ремешка, тот уловил желание клиента и перешёл на рысь.

… Дорога была натоптанная, копыта мягко постукивали, над головой в синем, пронизанном Солнцем, небе плыли, как белые корабли, облака, свистели какие-то пташки…

Пой, ласточка, пой… Fly, robin, fly…

… Словом, это был один из обычных, вроде, моментов жизни, а на самом деле — миг Счастья. Но это станет понятно потом. Когда он как-нибудь неожиданно вспыхнет в памяти, словно ослепительный взрыв.

… О! Это прекрасное чувство Одиночества! В данном случае мы, конечно, не берём во внимание Орлика и других братьев наших меньших, живших тут рядом.

Ты — Один в этом Мире. Сам за себя отвечаешь. Случись что — никто тебе не поможет, кроме Бога и тебя самого.

… Это ощущение бывает очень острым, когда попадаешь в какое-нибудь дикое место, например, в таёжные дебри, и тебе приходится самому решать всякие неожиданно возникающие там проблемы.

Всё непредсказуемо. Всё необычно.

… Эх, обнимешь какую-нибудь встречную Сосну, и говоришь ей что-нибудь такое своё, может, жалуешься… А она молчит и только кивает ветвями в ответ.

Это приходит только к Одиноким Путникам.

… А вот некоторые поэты…

Ждут, когда вдохновение явится. / И, наконец, настигнет она — удача…/ Упорно высиживают, как яйца, / Стихи на дачах…

Когда до лагеря оставалось совсем немного, Лёха увидел большое поле овса, которое, словно зелёное море, слабо волновалось под лёгким ветерком. Он посмотрел на часы, слез с коня, расседлал его и пустил пастись в овса.

Лёха знал, что в этом месте в небольшом распадке бьёт минеральный источник, как здесь говорят — кислый ключ.

По узкой тропинке в густой сочной траве, вьющейся вдоль небольшого ручейка, он добрался до глубокой круглой ямки, заполненной бурлящей водой.

Лёха напился всласть, а потом разделся догола и, вопя и хохоча, вымылся ледяной, казалось — брызжущей искрами, водичкой.

… Освежившись таким образом, он голышом развалился в траве и стал смотреть в бездонный голубой омут неба, по которому, всё так же, как белые парусники, медленно двигались облака.

Лучше этого занятия, по-видимому, нет на Свете.

… Когда он начал седлать Орлика, тот, кося лиловым глазом, нарочно надул и так толстый живот — есть такой приём у хитрых лошадей. Но есть и не менее эффективный контрприём. Лёха со всей мочи пнул хитрюгу в брюхо носком сапога и тут же подтянул подпругу.

Седло сидело, как влитое.

… И опять копыта мягко застучали по пыльной дороге, поплыли мимо жёлтые бока сопок, зелёные кущи и редкие сосны с красными кривыми стволами.

Горячий воздух был насыщен запахами степных трав и сосновой хвои.

Эх, гитара, радость ты моя!

В лагере всё было готово к торжеству. Длинный дощатый стол под зелёным брезентовым навесом был заставлен разнообразными закусками, которые отображали всё богатство и всю роскошь складов базы экспедиции. И, кроме того, — один из рабочих — заядлых рыбаков — наловил ночью в соседней старице толстых сазанов и щук. И вот они — зажаренные, покрытые золотой корочкой, заняли почётное место посередине пиршественного стола.

Ждали гонца.

… Помню, в студенческие годы в среде будущих геологов гулял такой стишок:

Что-то пятки стали зябнуть… / Не пора ли нам дерябнуть? / Не послать ли нам гонца / За бутылочкой винца? / В магазин без продавца.

Гонец не заставил себя ждать. Он лихо подскакал к столу, осадил коня и спрыгнул на землю.

И — …

По обычаю древнерусскому, по обычаю петербургскому, мы не можем жить без шампанского…

Шампанское, действительно было — оно было получено на том же волшебном складе ОРСа (Отдела рабочего снабжения Геологического управления).

В честь растроганного именинника произносились тосты весьма специфического свойства — в том смысле, что были сильно наперчены и просолены и, в основном, сводились к пожеланию ему активной и длительной сексуальной жизни и, конечно — Всегда возвращаться из маршрутов!

Наконец, дойдя до кондиции, перешли к музыкальной части.

И тут Лёха, как говорится, сверкнул чешуёй.

… Дело в том, что он и в детстве любил петь, особенно когда оставался один дома — орал, как Шаляпин! А у блатных, живущих в его дворе, научился играть на семиструнной гитаре.

Позднее, уже во время работы в Уссурийской тайге, будучи начальником геологосъёмочной партии, он частенько выступал на различных праздниках.

Завхоз Виктор Сергеевич Харитонов, бывший армейский старшина, как-то выразил ему своё восхищение у таёжного Костра.

Пой, Лёха дорогой! / Весели ребяток./ В этом деле никто другой / Не устоит — против тебя-то!

… И в тот вечер, на берегу реки Онон, бегущей и бегущей к нам из Монголии, он показал класс.

Уйди, грусть, уйди!

… Тогда вечером за столом было весело. Да, и потом, ночью — ещё веселее. Серебряный ковыль, золотая Луна, алмазные Звёзды… Шопот, робкое дыханье, как сказал Поэт.

… Ну, и так далее…

… Гитара… У кого — гитара, у кого — гармошка… Помощницы в любовных делах. Помните: гитара плакала, а мы с тобой смеялись… Или у Есенина: разговорчивая тальянка уговаривала не одну.

Ну, а в молодости — чего только не было. Тем более, когда находишься в Пути.

Больше ничего и не было…

Гитара была старенькая, но звонкая и обыгранная-то есть, долго служила… Лак, приобретший какой-то древний коричневый оттенок, местами потрескался…

Как всякий предмет или человек, гитара несла в себе свою историю… И, чем длиннее и сложнее эта история, тем таинственней и интересней. Возьмите, к примеру, Египетские Пирамиды, или Стоунхедж, или Греческие Храмы, или наши Старинные Церкви… Они же так и дышат историей и вмещают Души бывших там когда-то людей.

Вот про Древние Иконы говорят, что они Намоленные. Они людей исцеляют, потому что излучают мощную энергию. Им эту энергию отдали миллионы верующих, а теперь они её им же и возвращают. Накопили и — отдают. Как аккумуляторы.

… Эту гитару Лёха купил у одной старушки в небольшой деревушке на берегу реки Джида. Он зашёл в сельский магазинчик и поинтересовался у продавщицы, нет ли у кого тут гитары. Там же все всё друг про друга знают. Ну, та и сказала, что есть тут одна одинокая бабка, у которой она видела как-то висящую на стене гитару… Да я никогда и не слышала, чтобы на ней кто-нибудь играл, сказала она. Первая струна на гитаре была оборвана. Кто? и когда? её оборвал…

Потом Лёха заменил эту струну тонкой проволокой, добытой из геофизического кабеля, и гитара была готова к употреблению…

… Бабка была старая-престарая, если можно так выразиться. На лице её, покрытом сетью тонких морщин и имевшем цвет застиранного полотна, выделялись светло-голубые, со слезой, печальные глаза. Оказалось, что гитара принадлежала мужу этой старушки, а он погиб на войне, в Германии. В избе было много его фотографий в больших рамках под стеклом. Знаете, как в деревнях делают — вставляют в них изображения всех своих многочисленных, даже самых дальних, родственников и всяких знакомых.

И тут мы можем видеть как бы срезы разных Времён — Историю в миниатюре. Мир в капле воды.

И в данном случае Лёха на мгновенье вошёл в бурные воды Российской Истории…

… Вот Человек сидит на венском стуле, закинув ногу за ногу, в блестящих сапогах, а рядом стоит Жена в белом платье — вероятно, та самая старушка. А вот — уже он и в казачьей форме, в лихо заломленной фуражке с белой кокардой и с закрученными усами… А вот — и в будёновке со звездой, а вот — и в кубанке и в шинели до пят с офицерскими погонами среди каких-то страшных городских руин… И на этом Всё заканчивается.

Заканчивается Жизнь. Если Жизнью можно назвать непрерывную Войну.

Русско-Японская — 1-я Мировая — Гражданская — Польская — Финская — и, наконец, Всем Войнам Война — 2-я Мировая… Да ещё в тех местах когда-то мотался лихой атаман Семёнов со своими ребятами … Кстати, он и родился там же.

Вот живут же без войн швейцарцы, какие-нибудь там гренландцы, или разные островитяне в океанах! Подерутся, начистят друг другу морды из-за баб, и — нет проблем. Правда, некоторые островитяне иногда кушают друг друга… Но это — уже на любителя.

… А тут… Да, заканчивается Жизнь. И самого этого Неизвестного Человека, и, как видно, и его Жены. Потому что, больше ничего у неё и не было. Ни мужа, ни детей. Одна работа.

Выхожу один я на Дорогу…

Лёха добирался к месту своего назначения из Читы — сначала на поезде до небольшой станции. Ну, а дальше ему пришлось ехать на пароме через Шилку. Быстро бегущая вода с несущимися водоворотами и серыми шапками пены была мутно-зелёного цвета, паром скрипел, пассажиры — и мужчины и женщины — курили самокрутки, или меланхолично жевали серу — специально обработанную смолу лиственницы. Это вам не какая-нибудь резиновая жвачка — забава городских аборигенов! Говорят, что сера обладает сильными целебными свойствами.

Низкие берега реки заросли густыми зелёными кустами лозы, которые раскачивались и шевелились под напором воды, как живые. Эх, где только не пришлось побывать … И, главное — пожить.

Места здесь, прямо скажем, не крымские. / Зимою — морозы, летом — такая жара! / Станция Карымская… Остановка Карымская… / Давно я здесь был. Позабыть бы пора.

Потом он добрался на попутках на базу геологической партии в посёлок Казаковский Промысел, оформил там документы и был направлен на место работы…

В этом посёлке был разрушенный Храм.

… Печально смотреть на наши руины… Даже в молодости.

… Как только Лёха появился в лагере геологической партии, начальник, бегло ознакомившись с документами прибывшего, накормил его и сходу ввел в курс дела: «Будешь вскрывать и опробовать золотые жилы на участке Мухур-Булак. Там есть овечья кошара и домик. Обоснуйся там пока, познакомься с чабанами, напутствовал он его, в общем, действуй по обстановке! С Богом!»

Так некоторые строгие родители учат плавать своих детей — кидают в воду: плыви!

Начальник вручил подчинённому с собой глазомерную геологическую карту участка и дал ряд ценных указаний, наметив с десяток геологических маршрутов и места проходки поисковых шурфов и канав. Двух горняков он пообещал прислать на днях.

… К Лёхе вразвалочку подошёл шофёр Колька — этакий казачок с вьющимся чубом, выбивающимся из-под козырька старенькой мичманки — бывший военный моряк.

И они быстро покатили по голой Забайкальской степи, сквозь тяжёлый знойный воздух.

Тут можно ехать почти в любом направлении, только поглядывай по сторонам, чтобы не завалиться в какую-нибудь падь или в овраг. Такие случаи время от времени и происходили.

«… Ух ты, ах ты — все мы космонавты!» — пропел Колька, рассказывая о своей шофёрской жизни. По его словам выходило, что здесь почти каждый водила переворачивался — кто один, кто — два, а кто — и три раза.

Когда Лёха часа через два прибыл на место, то увидел дервянную избушку, стоящую около небольшой продолговатой горки, покрытой редким кустарником. В доме никого не было — на двери висел здоровенный открытый замок, красный от ржавчины.

— «Видать угнали отару на другое пастбище», — сказал Колька, — «Живи один, отдыхай, друг, пока бичи не подъедут. Курорт!»

Они занесли в дом снаряжение и продукты и распрощались.

Машина — древний ЗИС 5 — хрипло заурчала, рванула с места и скрылась в облаке жёлтой пыли, гремя деревянными бортами.

И Лёха остался один.

О, Ода Души!

Ещё раз восславим Одиночество!

О, Одиночество! О, Ода Души! Какое прекрасное и таинственное состояние! Сколько таких чудесных моментов потом было в жизни. Описать их невозможно. Тебя накрывает солёная волна Вселенской грусти.

Щиплет глаза
сладкая слеза
сердце ноет —
печальная скрипка
любви ноты…
Прошлое уплывает как рыбка…
Но — я…
Но — ты…
Вдаль, вдаль…
Вода ль, вода ль
всё смоет…
Цветы ль
расцветут зимою…

… В общем, вибрируешь в каком-то вакууме.

Где я?
Кто я?
Зачем я?
В чём — идея?
Да какое
это имеет значенье?

Лёха огляделся: середину избушки занимал длинный, сбитый из жёлтых досок стол — они ещё пахли сосновой смолой… Вдоль стен располагались три голубые железные кровати с панцирными сетками. Около стола стояли четыре тяжёлые табуретки, а на нём возвышалась большая керосиновая лампа с закопчённым стеклом. На полке в углу комнаты около большой печки он разглядел кастрюли, ложки, чугунный чайник, похожий на большого старого гуся, жестяные кружки, пустые бутылки с надписями на этикетках “ВОДКА” и мутный гранёный стакан, из тех, которые в народе называют “пульманами”. В те крутые времена считалось шиком зараз осушить такой “пульман”, полный сорокоградусной.

Крепкие тогда водились ребятки.

Лёха расстелил свой спальный мешок на кровати, стоящей у окна, разобрал рюкзак. Начал обживаться. На новом месте приснись жених невесте. И почувствовал себя уютно, как дома. Вот — крыша над головой, вот — спальное место, вот — стол, за которым можно есть и пировать.

Надо было обживаться и дальше. Лёха принёс ведро ледяной водицы, которая била из небольшого ключа в скале рядом с избушкой. Вода в нём была прозрачная, как стекло.

… Потом новый жилец стал священнодействовать — разводить спирт, который дал ему с собой начальник “на всякий случай: мало ли что, может, простудишься, или ещё чего».

…Ну, а на самом деле, этот спирт, конечно, предназначался “для знакомства с местным населением”.

В результате проведённой операции получилось два литра живой воды. Лёха полюбовался на четыре бутылки, которые, как солдаты, готовые ко всему, стояли на столе по стойке “смирно!”, и отнёс одну из них остудить в ключик.

Чуть позже он налил себе полстакана крепко пахнущей жидкости, сказал кому-то в пространство: С новосельем! и с чувством полного удовлетворения принял на грудь, как говорят в народе некоторые профессиональные любители горячительных напитков.

C cобой у него был богатый продуктовый набор — тушёнка, рыбные консервы, банки таджикского персикового компота, чай, сахар, сигареты и мешок сухарей “Армейские”.

Можно было бы и зимовать здесь.

… А вот в окно заглянула и соседка — Луна… И стало, вообще, распрекрасно. Даже стихами невозможно передать это ощущение.

Ах, как ярко сияет Луна! / Не могу на неё наглядеться…. / Грусть-печаль навевает она, / И раскрыта Душа, словно в детстве.

… В растроганных чувствах Лёха вышел на крыльцо. Стояла прохладная нежная, как юная гейша, азиатская Ночь. Чистый холодный воздух, казалось, сам вливался в лёгкие. Звёзды, желтые и круглые, как горох, катались в чёрном Небе.

Вернувшись в дом, он задул лампу и лёг спать.

… Стояла такая тишина, будто ты находишься в безвоздушном пространстве. За окном трещали цикады, но их песни почему-то не нарушали эту тишину, а только усиливали её.

Один из парадоксов Дикой Природы.

Ну, паря, бяда!

Но не удалось Лёхе долго отдыхать на этом курорте.

Уже ранним вечером первого дня отдыха вдали поднялась пыль, послышалось многоголосое блеянье, и вскоре показалась плотно сбившаяся отара овец, издающая тяжёлый запах дуста. Она текла по долине, как вспухшая после дождей, бурная горная река.

Вокруг отары кружили два всадника и две лайки, подравнивая её со всех сторон. Чабаны то и дело покрикивали: “Хоть! Хоть! Хоть!”, приправляя эти выкрики сочным матом.

… Огромное ярко-жёлтое Солнце медленно садилось за фиолетовые сопки. Казалось, что ты находишься в какой-то дикой незнакомой стране, в какое-то далёкое–далёкое Время.

… И только родные русские слова возвращали к действительности.

Да, в Расее ты. В Расее. Не сумлевайся, брат.

… Лёха открыл ворота кошары и стал ждать, когда обслуга загонит овец во внутрь ограды.

К нему подбежали собаки, как он узнал позже — Байкал и Урал, осторожно и внимательно обнюхали незнакомца, но ничего не сказали.

А потом подошли и чабаны — мужчина и его сын — мальчик лет двенадцати.

Нисколько не удивившись появлению нового жильца, мужчина поздоровался с Лёхой и представился: «Василий». Следом за ним протянул руку и мальчик: «Витькя».

Вот и всё.

Василий обладал удивительной внешностью: этот огромный человек в зелёном выцветшем плаще до пят напоминал какого-то гладиатора или, скажем, ландскнехта. У него было каменное лицо, покрытое густой сизой щетиной, с крупным прямым носом, крутым лбом и тяжёлой нижней челюстью. Хоть в Голливуде снимай!

Складывалось впечатление, что это очень замкнутый, грубый и жестокий, может быть, даже — тупой — тип. Однако, как стало ясно в дальнейшем, это был добрейшей Души Человек. Простой и искренний. Любитель выпить, поговорить и попеть в хорошей компании.

… У нас в России многие думают, что если человек поёт — значит, он пьян. Ну, с чего бы тверёзому петь? Надо сознаться — доля истины в этом есть.

Во время разговора Василий очень часто употреблял выражение: Ну, паря, бяда! Хотя никакой беды не было и в помине. Да и не ожидалось.

Беда за бедой…

(Нелирическое отступление автора)

… Ныне даже многие известные политики, журналисты и даже видные учёные, не говоря уже о простых людях (кстати, а кто это такие — простые люди?), чуть ли не через каждое слово вставляют в свою речь связки — как бы, реально, достаточно, (… в этой катастрофе погибло достаточно! много пассажиров), типа, я такой, я такая, блин и, что особенно модно — на самом деле. Послушайте радио, посмотрите телевизор. На самом деле! Типа, блин, короче…

А недавно один популярный телеведущий вдруг ляпнул, вообще, несуразное: это не есть хорошо. На всю Россию. И — прижилось. Смотрю, уже и бандерша из публичного теледома (есть такое шоу; не скажу его названия, чтобы на меня не подали в суд) тоже, выговаривая одному из клиентов, укоризненно произнесла: это не есть хорошо.

Где они учились? Чему? У кого?

… Иногда, правда, подобные обороты употребляются сознательно. Тогда, конечно, это оправдано. Я знал одного бича–интеллектуала, который ещё при большевиках, сидя вечерами после работы у костра, поносил зажравшихся партработников и обращался к своим таёжным товарищам с такими словами: «меня понятно, нет?»

Как-то он издевательски проорал известное стихотворение в прозе «Буревестник»: «Бу-гя, ского гʹггянет бугя!! Пусть сильнее гʹггянет бу-гя!». А потом подытожил: «Накагкал, падла! А сколько потом миллионов этих пингвинов и гагаг легло в землю, а!? А бугевестник до сих пог летает… Меня понятно, нет!?»

… Вообще, в нашей Стране Чудес многое доводится до абсурда. Беда за бедой…

… Помните, хотели построить коммунизм — сначала во всём Мире, а потом в отдельно взятой стране? И — что…? А помните, как наш президент с задатками помощника комбайнёра взялся воевать с алкоголиками? И — что…? — вырубили виноградники и отравили палёным пойлом, чуть ли, не полстраны.

И уже недавно на наших глазах захотели бороться с водкой и наркотиками, призывая перейти на пиво и … И — что…? — споили, чуть ли, не всех юнцов, начиная, почти что, с грудного возраста. Посмотрите, как проходят всякие там дискотеки, выпускные вечера в школах…

В наше непростое время, как любят выражаться журналисты, появилась ещё одна беда — мобильная связь.

… Как-то я ехал в переполненном пассажирами автобусе, и наблюдал такую сцену: на остановке стояла девица с прижатом к уху мобильником и что-то оживлённо говорила. Когда подошёл автобус, она, не отнимая трубки от уха и продолжая говорить, втиснулась в него и громко продолжила беседу с невидимым абонентом.

Боже мой, что же она несла! Разговор шёл на русском языке, но понять ничего не было возможно, кроме этих пресловутых связок: как бы, типа, я такая, короче и, конечно, на самом деле. Девица разговаривала на том собачьем языке, который употребляют наиболее продвинутые молодые люди из нынешней «элиты». В результате дальнейшей деградации они, вероятно, освоят язык жестов.

В той же позе любительница мобильной связи пробралась к выходу, расплатилась с водителем и продолжила движение на улице, пока не скрылась за углом дома. А автобус шёл до её остановки минут сорок. Не меньше

… Вот по этому поводу шутка автора: «Без перерыва…»:

Известная светская львица Манана Макако… никогда не расстаётся со своим мобильным телефоном. С прижатым к уху мобилой она спит, справляет большую и малую нужды, проводит регулярные половые акты с мужем и многочисленными любовниками, зверски сечёт своих троих детей, ездит в личном автомобиле, руководит фирмой, производящей платья из презервативов

… Словом: «Он всегда со мной!», — так с восторгом говорит она своим друзьям.

Какие только тайны не доверяет она своему милому другу и невольным слушателям!

«Обратись в Книгу Рекордов Гиннеса!», — советуют ей друзья…

И она обратится! … Поднимет свои силиконовые ягодицы… и … таки — обратится!

… А в те, теперь уже далёкие времена, помню, также модно было украшать речь мусором: так сказать (тесезеть), хочется сказать, как гытца, грубо гря, значить (особенно часто)… и тому подобным. Я думаю, мне хотелось бы действительно сказать, как гытца… Ну, а доведись — завсегда, конешно, рады…

Когда-то давно учительница литературы в школе № 28, Воронеж, Анна Даниловна Красова, называла такие грамматические формы — «ослиные мостики».

… Василий же был, вообще, человек немногословный, поэтому Лёхе даже нравилось, когда он вдруг ни с того ни с сего вдруг удовлетворённо произносил своё: «Ну, паря, бядаʹ!» начиная разговор, или выпив стакан спиртного.

На лоне Природы

А в тот вечер Лёха чокнулся с Василием: со знакомством! и просидел с ним до поздней ночи, разговаривая о житьё–бытьё. Чабан на закуску принёс несколько кусков баранины, которая хранилась в яме, вырытой в глине. Дело в том, что в этих местах уже с глубины полутора метра начинается зона вечной мерзлоты и такие ямы используются как естественные холодильники.

… Вот интересно, думал тогда Лёха, как можно тут жить постоянно? Никуда не стремиться… Что тут держит людей? В этих ссыльных местах…

Ну, он в процессе беседы и озадачил этим вопросом Василия. И тот приоткрыл тайну: «Да, паря, тута — мой дом, баба, детишки… Бывало, сидишь у окопе, а над головой — жик-жик-жик-жик… что твои ножницы скрежещ-щуть… Знаешь — ножницы, чем овец стригут… Так домой захотится… И ничего табе больше не надо…»

Конечно, думал Лёха, страна-то у нас какая — даже не скажешь огромная — а гигантская! И в таких вот углах можно жить свободно — при любом режиме. Никакие тебя начальники, никакая тебя партия — не достанут! Живи, как птица. Отслужил в армии, отдал долг Родине и — на волю! Не догоните! Тут-то она ему и сказала: мальчик, вы за мною не гонитесь!

В деревушках, затерянных в таёжной глуши, / Живут под Солнцем люди дремучие. / Ни попса, ни воры их там не мучают, / Ни продажная пресса, ни прочие вши….

… Пока баранину варили в большом чугуне, Лёха открыл пару консервных жестянок — одну с рыбными консервами, а другую — с таджикским компотом, Василий достал из своей котомки буханку хлеба, солёное сало, завёрнутое в белую тряпочку, лук и солёные огурцы. И они, как сказано выше, приняли по первой. Витька же с большим удовольствием поглощал персиковый компот.

Потом на стол поставили варево — суп, в котором плавали, как вата, куски жира. Лёха с удовольствием ел баранье мясо, а жир ложкой отодвигал в сторону. Василий рассмеялся: «Ты, паря, смори — как надо делать!» И он стал класть на язык куски жира и, не жуя, глотать их. «Во, где сила-то!»

… И в дальнейшем Лёха перед маршрутами по утрам наедался бараньего жира с сухарями, запивая его бульоном. При этом он ощущал огромный прилив сил. В голову приходили какие-то сумасшедшие мысли: «Интересно, забегу я с полным рюкзаком проб вот на эту сопочку?». И — забега́л.

Если гора не идёт к Магомету, то идёт она на …!

Следует заметить, что, возможно, баранина — самая лучшая пища. Отары пасутся на воле. Животные едят ту травку, которая им нравится. Пьют чистую водичку… Никто их не пичкает всякими пищевыми добавками.

Даже у Маяковского в стихотворении “Схема смеха”, хотя бы и косвенно, даётся похвала баранине. Помните, там шла баба по железнодорожным путям и не слышала, что сзади неё идёт паровоз:

… И быть бы бабе раненой: / Зря выло сто свистков, ревмя. / Да шёл мужик с бараниной, / И дал понять ей вовремя.

Хоть из народной гущи, / А спас средь бела дня. / Да здравствует торгующий / Бараниной средняк!

Да светит Солнце в темноте! / Сияйте Звёзды ночью! / Да здравствуют и те, и те, / И все иные прочие!

Да здравствует баранина! Ура!

Это, конечно, шутка. Если можно так выразиться, непрямая ассоциация.

… Ну, а дальше продолжать не стоит. Застолье длилось довольно долго. И в результате — все его участники стали добрыми друзьями.

И всем им жить вместе стало легко и просто.

На Природе, вообще, всё намного проще, чем в городах.

Сделал дело — гуляй смело!

Так началась производственная деятельность молодого геолога-романтика.

Поисковый участок Мухур-Булак охватывал площадь около десяти квадратных километров. Он был назван в честь одноимённого ручья, который протекал по дну широкой пади, окружённой травянистыми горами.

Имевшаяся у Лёхи предварительная геологическая карта участка требовала серьёзной доработки, и ему пришлось детально заходить площадь работ. А тут с Колькой подъехали двое рабочих, как их здесь называли — экскаваторы, Сашка и Толян, и крепко взялись за дело. Лопаты и кайлы засверкали на Солнце. Грунт так и летел вверх из шурфов и канав.

Вскрытые кварцевые золотоносные жилы нужно было опробовать и тяжеленные мешки с рудой приходилось таскать к дороге на своём горбу. Вот тут-то и пригодилась мясная диета. Чабаны с удовольствием ели консервированную баранью тушёнку, а Лёха предпочитал свежину. И в больших объёмах.

… Днём Солнце в степи палило нещадно, знойный воздух струился над горами и тёк по пади, как жёлтая вода. И Лёха время от времени заходил в ручей прямо в одежде и обливался водой с головы до ног. Но через какой-нибудь час она снова была сухой, как порох.

В общем, обычная полевая работа геолога.

В канавы и шурфы часто падали тушканчики и полевые мыши. Они прыгали там, пытаясь выбраться наверх или, обессилев, лежали на дне. Лёхе было их жалко, и он залезал в выработку, снимал свои кирзовые сапоги, складывал туда бедолаг и выбрасывал наружу. Одни сразу шустро смывались, а другие долго ещё лежали на выжженной Солнцем траве, приходя в себя, слабо дышали и пытались даже жевать зелень. Но потом также исчезали. Тушканчики, как пьяные, раскачивались в стороны и вялыми скачками уходили с опасного места.

Счастливого пути, ребята.

… Как-то вечером, уже по окончании работ, Лёха налегке возвращался домой с чувством полного удовлетворения от проделанной им самостоятельно работы. Это очень приятное чувство, смею вас заверить.

Сделал дело — гуляй смело!

… И он шёл по травянистой степной дороге в уже наплывающей волной прохладе и пел, а точнее, орал во всю глотку всякие приходящие на ум песни.

Липа вековая под горой стоит, песня удала-а-а-я дале-ко-о-о летит!

Окрасился месяц багрянцем, где волны бушуют у скал. Поедем, красотка, кататься! Давно я тебя-а поджида-а-ал!

По диким степям Забайкалья, где золото роют в го-о-рах…!

То-о не ветер ветку кло-онит, не дубраву-ушка-а шуми-ит. То-о мо-ё — о сердечко сто-онет! Как осенни-и-й лист дро-ожит!

В завершение концерта Лёха, будучи романтиком, грянул популярную в те времена песенку:

Комсомольская юность, никогда ты покоя не знала! / И всегда нас с тобой уносили вперёд поезда! / Что б ни сделали мы — нам всегда по-хо-ро-ше-му мало! / И ведёт нас вперёд беспокойная наша звезда!

И даже:

Отпустите меня на Кубу, / Там военные вихри гремят /! Мне сейчас ползти по песку бы / С карабином и связкой гранат… / Промеделеню нету места: / Разве можно спокойно спать! / Над горами Сьера-Маэстра Солнце боя встаёт опять…

Такие были Времена…

… А как оказалось — за певцом бесшумно и медленно ехал на коне местный чабан–бурят и, молча восхищался его творчеством.

Уже на подходе к избушке они познакомились. Бурят практически не говорил по-русски. Он был одет в какую-то экзотическую зелёную одежду, на шее у него пламенел ярко-красный платок, а изо рта торчала дымящаяся трубка.

Жестами чабан пригласил Лёху к себе в гости, и они славно посидели у него в юрте, попивая из пиал араку и закусывая её полусырой бараниной. При этом приходилось орудовать острыми финками, отхватывая куски мяса прямо перед носом. Как понял гость, арака — это водка, которая делается из кобыльего молока. Может, это и не так, но крепость у неё была — что надо.

Стрела Времени

Когда участок был отработан, с базы партии приехал старший геолог Константин Васильевич с проверкой. Дело было поздним вечером. Машина остановилась у домика и шофёр начал громко сигналить. Гостей вышли встречать всем коллективом.

И Константин Васильевич, и шофёр Колька были, что называется, под газом. Потому что они по пути заехали в известное нам село Ундино-Поселье, где отоварились и заодно махнули по паре рюмок. Ясное дело, что эти так называемые рюмки были также известные нам пульманы.

Старший геолог, вежливо поздоровавшись со всеми за руку, сразу же справился у Лёхи о делах. Они разложили на столе полевую карту, составленную молодым специалистом, и помороковали над ней. Просмотрев затем документацию горных выработок, Константин Васильевич, одобрительно покивал головой и сказал, что задание выполнено, и работы надо сворачивать. А потом интеллигентно намекнул Лёхе, что… «неплохо бы было отметить это дело и покушать шашлычков, мой друг».

Василий сразу всё понял и они с Лёхой пошли в кошару. Там чабан сгрёб одну из овец в охапку и унёс её в небольшое подсобное помещение около избушки. Затем он зажал овцу между коленей, взял её одной рукой за морду, а другой полосонул острым ножичком по горлу. Всего делов-то…

Прямо — первобытный строй, какой-то …

Они тут же положили животное на пол и стали сдирать с него тёплую шкуру, подсовывая под неё кулаки. Потом быстро разделали тушу.

… Да… Как вспомнишь… так… взрогнешь… Хоть вегетарианцем становись…

Ну, а дальше — всё было делом техники.

Быстро нарезали мясо, сделали шампуры из веток растущего неподалеку кустарника и развели на улице костёр.

… Сели большой компанией за стол, и началось веселье.

Константин Васильевич провозгласил тост за успешное окончание работ и за рождение нового геолога.

Имелся в виду, конечно, Лёха.

Да, это было именно рождение. Перед ногами у младенца лежал далёкий Путь.

В Геологии Дороги длинные.

Потом отряд вернулся на базу партии, где и произошло уже описанное торжество, именуемое — День Рождения Начальника.

Ну, а дальше Время полетело стрелой.

… А в памяти Лёхи навсегда остался тот домик в степи Забайкальской, в котором он так славно проводил Время.

Таких домов в его жизни было множество. Но когда он иногда возвращался к какому-нибудь из них, то обычно находил там или развалины, или пепелище, или — вообще, пустое, заросшее диким бурьяном место, где свистит ветер — как коса Смерти.

Наверняка и ту избушку уже давным–давно спалили. Какие-нибудь туристы. А может — новые варвары. Так называемые “новые русские”, которые на своих мощных вездеходах проникают в самые отдалённые участки той же степи или тайги — отдыхать. После них остаются загаженная земля, осквернённые ключи, в которые они бросают пустые бутылки и всякий мусор…

Ну, какие это русские… Это — разбогатевшие продажные политиканы, мошенники, взяточники, бандюки, спекулянты, ворюги… Словом, всё то отребье, которое родила, выражаясь словами известного кинорежиссёра и писателя, Великая Криминальная Революция в России.

У них нет национальности.

… Да … Приходишь домой, а там — ветра вой… / А там трубы одни торчат и о прошлом поют и кричат…

… Но в памяти эти дома живы. Живут. Это такое же ощущение, как у некоторых раненых — руку отрезали, её нет! А она — болит. Как будто она — есть.

Грустите, господа-дамы — товарищи-друзья-леди-джентльмены-мужики-бабы-дети-взрослые!!!

… Помню у нас в партии работал проходчик канав и шурфов Ваня Копейкин — бывший электрик, когда-то служивший на крейсере Х. В подобных случаях он говорил: «По закону Ома мне сейчас положпено выпить!»

Не будем нарушать всемирный закон…

* * *

… Время текло по-разному — как маленький Ручеёк, или — как большая Река. Или волновалось — как бурное Море. Или было спокойным — как Океан в штиль.

Шла работа. Шла Жизнь.

Бывало всякое, но больше — везенье. / И на коне я скакал, и купался в вине. / Да…. Как же прав Серёжа Есенин: / “Жизнь моя! Иль ты приснилась мне?”