Елена Алергант: Спутница жизней. Продолжение

Loading

Закончилась эта история не по Шекспиру. Скорее по Достоевскому. «Преступление и наказание». У нас в библиотеке Сатирик больше не появлялся. Иногда его имя мелькало на афишах заштатных клубов, но телевидение эту звезду позабыло окончательно.

Спутница жизней

Елена Алергант

Продолжение. Начало

Сентябрь 1973 г. Фаталистка

Возвращаюсь в своих воспоминаниях к началу занятий на курсах экскурсоводов. Удивительное началось с аудитории. Она не была похожа на обычный класс. Столы, поставленные полукругом, примыкали почти вплотную к столу доцента, создавая ощущение замкнутого пространства. Такая расстановка как бы уравнивала присутствующих между собой. Единственным отличием, выдающим привилегированное положение учителя, служило обитое красным бархатом кресло с выгнутой спинкой и удобными подлокотниками.

В кресле уже успел расположиться мужчина средних лет с забавно вздёрнутым, широким носом и седой, прореженной временем шевелюрой. Для начала он приветливо и многословно посвятил нас в тайны своей преподавательской кухни. По его представлению, мы — люди с высшим образованием, вовсе не ученики, а почти коллеги, а значит он для нас не доцент, а куратор. И взгляды свои навязывать не собирается. Скорее готов с пониманием и уважением обсуждать наши.

После явно затянувшегося вступления куратор предложил по очереди представиться, концентрируясь на четырёх основных вопросах: какой институт заканчивали, где работаем в настоящее время, чего ожидаем от курсов экскурсоводов и каким видим своё будущее.

Оказалось, девица, сидевшая первой по часовой стрелке, закончила Университет, факультет русского языка и литературы. Сейчас работает старшим лаборантом на кафедре. Естественно, временно. По окончании курсов рассчитывает поступить в штат. Тоже временно. Потому как в будущем планирует стать литературоведом. Защитить сперва кандидатскую, потом докторскую и годам к сорока получить должность заведующей кафедрой. Сейчас ей двадцать пять. Значит на намеченную программу отпущено пятнадцать лет. Уверена, что уложится.

Следующим по кругу выступал молодой человек с чеховской бородкой и большими залысинами. Он тоже закончил университет, правда заочный. Пишет стихи, музыку, увлекается живописью. Работа экскурсовода очень полезна, как опыт общения с публикой, для расширения кругозора и… как постоянная работа с приличным заработком. Его истинное будущее — музыка, поэзия и сцена.

Следующий факультативно занимался психологией творчества. Его разработки основывались на теории Фрейда о сублимации либидо, а экскурсоводческая деятельность являлась лишь взлётной площадкой.

Чем дальше мы продвигались по кругу, тем выше вздымалась планка фантазий моих коллег. Мне вспомнился давнишний спор с Ниной о талантах и бездарностях. В этой комнате не нашлось ни одной бездарности, ни одного плебея. Человеческие амбиции клубились в воздухе, стекали по стенам и повисали на потолке. От них становилось душно, как от сигаретного дыма. Мне тоже было положено завернуть что-либо в этом духе, но в момент, когда подошла очередь, в голове возник полный сумбур, и я внезапно выпалила:

— Я — фаталистка. Пусть будущее окажется сюрпризом.

Этот выплеск поразил меня саму. До сих пор предпочитала не высовываться. Быть, как все. И вдруг превратилась в дуэлянта, шагнувшего к противоположной стороне барьера. Похоже, во мне начали просыпаться новые качества, доселе прятавшиеся глубоко внутри.

Куратор изумлённо вскинул брови, пожевал губами и наконец, лучезарно улыбнувшись, пожелал мне приятного путешествия в неизвестность.

Небольшая заминка, нарушившая гармонию представления, осталась позади, и урок двинулся по заранее намеченной программе. Тема, затронутая куратором, называлась «О чём мы хотим рассказать экскурсантам».

Он вытянул раскрытые ладони вперёд и наигранно весёлым тоном предложил представить себя на месте туриста:

— Восемь — десять лет, учителя, экзальтированно закатывая глазки, долдонили о гордости русской литературы, о сверхчеловеке Пушкине. Люди приехали отдохнуть, посмотреть вторую столицу, побегать по магазинам, а вместо этого опять оказались на школьной скамье. Думаете, им это нужно?

Куратор не ожидал от группы ответа. Знал, что картину нарисовал вполне убедительно. Просто рассуждал дальше.

— А вот познакомиться не столько с Пушкиным-поэтом, сколько с Пушкиным-человеком может оказаться не безынтересным. Вот и расскажите о нём, что знаете.

Последняя фраза вызвала целый шквал вопросов. Что мы можем знать о нём, как о человеке? Только то, что вычитали в тех же учебниках?

Куратор самодовольно взглянул на удивлённые лица слушателей, удостоверился, что произвёл должное впечатление и рискнул на новое утверждение:

— На самом деле экскурсия — это театр одного актёра, который проводит три с половиной часа один на один с публикой, предлагая свою трактовку. И у каждого из нас, я имею в виду опытных экскурсоводов, эта трактовка сугубо индивидуальна.

Заметив изумление, вновь нарисовавшееся на наших лицах, он понимающе улыбнулся.

— Не пугайтесь. Мы строго придерживаемся достоверных, проверенных литературоведами фактов, но их взаимосвязь видим по-разному. Повторяю, это — как в театре… или в кино. К примеру, сколько существует постановок Чехова, или экранизаций «Войны и Мира»? А исполнений Баха или Чайковского. Все пианисты мира пользуются одними и теми же нотами и тем не менее каждый вкладывает в исполнение частичку себя. Задумайтесь над этим и попытайтесь подойти к делу творчески. Создайте свой спектакль и сыграйте его. Будьте не только режиссерами, но и актёрами. Найдите правильные жесты, интонации и не забудьте про паузы. Их воздействие подчас сильнее слов. Не говоря уже о бестолковом многословии.

Последнее замечание полностью примирило меня с куратором, до этого момента казавшегося насквозь фальшивым. Именно эту фразу и почти теми же словами произнёс Ник, обучая риторике. Тогда он ещё хитро улыбнулся и добавил:

— Если не задастся карьера в театре, пойду в экскурсоводы. Полный кайф. Свободное творчество и никаких ревнивых коллег поблизости, которые только и норовят либо подножку подставить, либо нож в спину воткнуть.

Я сделала над собой усилие, отбросила мысли о Нике и сконцентрировалась на кураторе, который уже успел оседлать новую тему. Он привалился к левой стороне кресла, закинул ногу на ногу, подпёр согнутой рукой щёку, прикрыл глаза и спросил:

— Как вы думаете, что со мной происходит?

Заведующая кафедрой (в перспективе) бойко выкрикнула:

— Вы устали от нашей болтовни и решили передохнуть.

Музыкант выдвинул иную версию:

— Вы всю ночь напролёт хлестали водку, не выспались, а тут пригрелись, разомлели и задремали.

Специалист по психологии творчества презрительно фыркнул, всмотрелся в сидящую фигуру и уверенно поставил диагноз:

— Вы только что перечитали стихи Пушкина «Я помню чудное мгновенье» и загрустили о первой любви.

А я, взяв на себя роль фаталистки, мрачно произнесла:

— Вы приняли таблетку от зубной боли и ждёте, пока подействует.

Куратор торжествующе рассмеялся и захлопал в ладоши:

— Что и требовалось доказать! Нам кажется, что знаем и понимаем другого человека, а на самом деле это всего лишь интерпретация. И зависит она, как вы успели заметить, от наших собственных качеств и мировоззрений. То, что мы называем другим человеком, всего лишь наше собственное отражение в зеркале.

Народ забеспокоился и загалдел наперебой. Но главный вопрос, занимавший почти всех, звучал так: «Тогда имеем ли мы право в принципе создавать собственную версию Пушкина, основываясь на отзывах его современников?»

Куратор вспылил и ответил вопросом на вопрос:

— Значит вы считаете, что авторы книг серии «Жизнь замечательных людей» поступили противозаконно, составляя биографии по архивным материалам?

Затем несколько успокоился и сформулировал свою мысль более понятно:

— Биографы, как и исследователи, бывают двух видов. Добросовестные и подтасовщики. Первые сперва тщательно изучают документы, или результаты экспериментов, а затем строят гипотезы. В отличие от них, вторые сперва строят гипотезу, а потом подтасовывают под неё материал. Сравните, к примеру, несколько биографий Ивана Грозного. У кого-то он — энергичный реформатор, жестоко расправляющийся с консервативными, тормозящими прогресс боярами, у кого-то — сумасшедший тиран, уничтожающий всех, кто попадается под руку. Но я лично убеждён на двести процентов, что истина лежит где-то между этими двумя полюсами.

После последней сентенции герой дня замолчал, предоставив поле боя любителям дискуссий. Домой я уходила с головой, поставленной набекрень. Неужели все девять месяцев меня ожидает подобный фейерверк?

На следующий день отловила Мишку-халявщика после его очередного семинара с начинающими поэтами и пригласила в наш закуток на кофе. К счастью, Алевтина и Любка разбежались по делам, так что появилась возможность поболтать с ним без посторонних. Поставив на стол кофейник со свежесваренным кофе и все имеющиеся в буфете сладости, я рассказала о прослушанной накануне лекции. Миша прихлёбывал кофе, щедро приправленный сахаром и сгущенным молоком, хрустел сухарями с изюмом и молчал. Когда я наконец иссякла, Михаил отставил в сторону пустую чашку и сердито спросил:

— Хочешь знать, что я по этому поводу думаю? Изволь. Я, как поэт, не думаю об этом ничего хорошего. Пойми одну простую вещь. Литератор, художник, музыкант создаёт нечто. Назовём это условно продуктом творчества. Он отдаёт этот продукт людям, современникам и потомкам, но отдаёт только продукт, а не самого себя. Мне лично вовсе не хочется, чтобы потом кто-то копался и интерпретировал мою жизнь. Кого я любил, с кем спал не любя, кто нахамил мне, кого обхамил я, как часто напивался в хлам и какими словами матерился. Я — продукт своего времени, среды общения и госпожи природы, и моя частная жизнь, повторяю — частная жизнь, в этом смысле ничем не отличается от жизни каждого второго современника.

Я опешила от столь бурной отповеди, но не могла не признать её справедливости. Кому может нравиться досужее любопытство посторонних? Захотелось отделаться вежливой фразой и завершить разговор. Но не тут-то было. Миша уже вошёл в раж. Машинально схватил со стола сушку, но не отправил её в рот, а вытянул вперёд, как дирижёрскую палочку:

— Представь такую картину. Художник отдаёт людям своё детище, и тут же на него накидывается свора оголодавших хищников, все эти «веды и воды». Литературоведы, искусствоведы, экскурсоводы. Пишут статьи, получают гонорары, учёные степени и звания. Только прикинь, сколько народу кормится за счёт одного талантливого человека! Разве это справедливо?

Рассерженный поэт сделал короткую передышку, разломал сушку пополам и засунул в рот. С хрустом разжевал прокалённое в духовке тесто, поймал ускользнувшую было мысль и продолжил монолог:

— А знаешь, что самое мерзкое? Посмертная слава. Когда эта свора молча дожидается смерти художника, а потом поднимает крик: «Все сюда! Смотрите, мы открыли гения!» Его раскручивают, прославляют, издают тысячными тиражами, продают рукописи и личные письма на аукционах за миллионы долларов и гребут текущие рекой денежки в собственные карманы. И, что самое противное, считают себя при этом меценатами и благодетелями. Всё де по-честному. Творцу посмертная слава, а нам дивиденды за его труды. Главное, он мёртв, а значит делиться не придётся.

Возбуждённый оратор цапнул из вазочки последнюю шоколадную конфетку, сунул в карман и вызывающе осклабился:

— Что до меня, подруга, я предпочёл бы и то, и другое при жизни и для себя. Хотя бы самую малость.

Я надеялась, что на этом разговор будет закончен, но, как оказалось, для поэта он только начался. Вторая часть выступления касалась интерпретации личности.

— В этом твой куратор прав. Отзывы очевидцев — всего лишь отражение их самих. Возьми, к примеру, отъявленного честолюбца. Он испытывает признательность и симпатию к тем, кто ему льстит, и терпеть не может всех прочих, кто не отдаёт должного его достоинствам. А значит про первых напишет только хорошее, а про вторых — одну мерзость. Или эгоист. Он вспомнит массу привлекательных черт у людей, которые ради него поступались собственными интересами, тогда как остальные будут описаны отъявленными негодяями. Короче, мы любим тех, с кем нам комфортно. Помнишь, как это явление обозвал твой летний приятель? Именно так! Отзывы очевидцев определяются оптикой их восприятия.

Я понуро смотрела в окно. Похоже, работа экскурсовода не для меня. Зачем присоединяться к своре хищников, зарабатывающих на таланте Пушкина?

Миша почувствовал мою растерянность и попытался выправить ситуацию:

— Слышь, ты. Не принимай всё сказанное всерьёз. Просто у меня сегодня плохой день. Очередное издательство дало отворот-поворот, а бывшая жена опять требует денег. Дочка за лето вымахала на десять сантиметров, и ей нужна новая экипировка к зиме. Вот и злюсь. А у тебя всё получится. Знаешь почему? Потому что не пухнешь от амбиций.

Настроение мне Михаил не исправил, но на гениальную мысль навёл. Пушкин тоже был продуктом своего времени, среды обитания и госпожи природы, а значит нужно прежде всего понять и прочувствовать его время. И это важнее, чем строить свои суждения на предвзятых сплетнях разношёрстного окружения. Забавно, что проповедь Михаила вскоре была продолжена совершенно иным героем.

Ноябрь. 1973 г. Сатирик

Сатирика привёл к нам Мишка — халявщик. Хвастался, что, в отличие от других артистов этого жанра, его приятель сам сочиняет исполняемые на сцене сценки и куплеты. Новый гость был по тем временам человеком довольно известным. Ему посчастливилось дважды принять участие в праздничных концертах, транслировавшихся по телевизору, а значит уже успел надкусить и с аппетитом прожевать небольшой ломтик от пирога славы. Но слава — блюдо капризное, требующее постоянного подогрева, и, судя по всему, нашу маленькую домашнюю аудиторию он счёл не самым плохим вариантом.

На сцене Сатирик выглядел дурашливым деревенским парнем: кепочка, брючки мешком и пиджак с чужого плеча. Традиционный образ человека из народа. Если чего лишнего и ляпнет, то не по злобе, а по глупости.

В реальной жизни гость оказался импозантным, спортивным мужчиной лет тридцати пяти, в модных джинсах, импортных ботинках, а густые, волнистые волосы до плеч превращали и без того привлекательного мужчину в настоящий секс символ нашего времени.

Шефский концерт в читальном зале библиотеки прошёл с успехом. Публика от души посмеялась над заковыристыми шутками, наградила артиста бурными аплодисментами и разошлась по домам, а мы, как обычно, приступили к неформальному знакомству с новой знаменитостью: заварили кофе, поставили на стол домашнее печенье, шоколадные конфеты и пирожки с яблоками.

Полакомившись от души нашим угощением, Миша запел извечную балладу о дефиците женщин, пригодных на роль музы. Сатирик смерил его придирчивым взглядом и деловито поинтересовался:

— А какой она должна быть, твоя муза?

Миша упаковал требования в одно слово:

— Преданной.

На лице приятеля изобразилось искреннее изумление:

— Кем преданной? Предыдущим любовником? Что бы на его фоне смотреться лучше?

Михаил растерянно захлопал ресницами. До него явно не дошла затеянная приятелем игра слов, но тот, увлечённый новой идеей, продолжал развивать тему:

— Понимаю, тебе нужна преданная волком Красная Шапочка. Сидит бедолага у обжоры в брюхе, рыдает по утраченным иллюзиям, а тут появляешься ты, отважный охотник на белом коне и под алыми парусами.

Миша попытался что-то возразить, но артист пресёк его робкую попытку, и, указав на нас, продолжил монолог:

— Посмотри на этих замечательных женщин! Каждая из них когда-то была предана злым волком, а значит — самая что ни на есть муза. Чего же тебе, привереде, ещё надобно?

В этот момент в поле зрения сатирика попала Любка, нервно потянувшаяся за очередным пирожком. Его глаза округлились, а в голосе зазвучало неподдельное страдание:

— Любовь Александровна, голубушка, как же вы пропустили такую важную новость? Сегодня утром даже по радио объявили. Кустодиевские пышные барышни больше не в моде. Знаменитые дизайнеры всего мира гоняются за моделями типа «а ля Ида Рубинштейн». Как же, простите за любопытство, Вы, после стольких пирожков, в мини-юбку протискиваться собираетесь?

Любкина рука испуганно трепыхнулась в воздухе, но уже через секунду решительно вернулась на заданную траекторию и запихнула лакомство в приоткрывшийся рот.

Артист безнадёжно вздохнул и обратил ищущий взор ко мне, горемычной.

Более получаса он развлекался за наш счёт, цепляя каждую по очереди на ядовитый крючок, после чего галантно раскланялся и, прихватив под ручку окончательно растерявшегося Михаила, удалился на поиск новых жертв.

После его ухода мы облегчённо вздохнули и срочно покончили с оставшимися пирожками. Естественно, не от голода, а на нервной почве. Едва успокоившись, я озвучила крутившуюся в голове мысль:

— Не понимаю. Вроде нормальный мужик. Красивый, талантливый, успешный. Так отчего же такой злой? Может мама в детстве недолюбила?

Неравнодушная к знаменитостям Алевтина не замедлила дать более глубокомысленное объяснение:

— Наш Сатирик — творческая личность. Он не злился, а работал. Откатывал на нас новую программу. Как говорится, ни дня без строчки. Неужели не понятно?

Но Любке это понятно не было. Она возмущённо тряхнула чёлкой и выпалила:

— При чём тут мама и творчество! Бабы его давно не окучивали. А может он вообще импотент. Потому и бесится.

Алевтина, которую всегда коробила Любкина прямолинейность, одарила её скептическим взглядом и посоветовала:

— А ты проверь и доложи по всей форме. Считай, партийное поручение: провести тест на мужскую дееспособность знаменитости.

Любка томно повела плечами и выдвинула альтернативный план:

— Что касается меня… можете не сомневаться, справлюсь, но вы тоже так просто не отделаетесь. Предлагаю пари. У нас имеется три версии. Условно оцениваю каждую по пятёрке. Кто выигрывает, огребает всю кассу.

Мы с Алевтиной возмущённо затрясли головами:

— Ещё чего! Будто не знаем, что накатаешь в отчёте. Нашла доверчивых!

Любка надула губки и обиженно протянула:

— Зря вы так. Я — девушка честная. Недаром в школе подружки прозвали: «Любашка — душа нараспашку». Всё опишу, как было.

Алевтина недовольно покосилась на расстёгнутые верхние пуговицы её блузки и проворчала:

— А душу, кстати, могла бы и запахнуть. Мужчин в помещении не осталось. Испарились.

Скомандовала и закончила разговор. Мы, как всегда, дружно собрали посуду и разошлись по домам.

Первую часть отчёта Люба представила месяца через два. Доклад был составлен честно, но без подробностей. Выяснилось, что проиграли все трое. Сатирик оказался вполне дееспособным, с матерью до сих пор поддерживает доверительные отношения, а творческий процесс никогда не смешивает с частным общением. Кроме того, свою форму ведения дискуссий считает не агрессивной, а продуманно провокационной.

Далее Люба поведала много интересного о новом кумире.

Оказалось, общение с людьми он переносит лишь в небольших дозах. По его мнению, собеседники либо скармливают окружающим банальную житейскую философию, либо грузят жалобами на обиды, нанесённые бездарным, завистливым окружением. Поэтому единственная возможность защитить уши от злостного засорения — заткнуть болтуна парадоксом, типа того, каким он отбил Мише охоту рассуждать о музах, преданных поэтами.

При этом Люба не забыла похвалить саму себя. Самодовольно усмехнулась и доложила, что унылым нытикам её герой предпочитает людей, достойно реагирующих на спонтанные провокации. Оказалось, её реакция на сравнение с кустодиевской красавицей — ни слова не говоря, смерила вызывающим взглядом и засунула пирожок в рот — явилась волшебным топором, прорубившим окно к сердцу и телу нового ухажёра. Но Любаша копнула ещё глубже. Выяснила, что убойную силу провокаций он обнаружил ещё в ранней юности. Начитался Достоевского и Шекспира и создал для себя эффектный имидж: смесь Гамлета с Раскольниковым, возомнивших себя исключительными личностями и узурпировавших право судить и презирать других.

С тех пор Алевтина переименовала Сатирика в «Принца Датского»

Фаталистка. Продолжение

Наши занятия, несмотря на многочисленные отклонения, протекали в соответствии с методичкой, расписанной по остановкам. Первая из них, квартира на Фонтанке, где поэт жил с родителями после окончания Лицея, была в этическом смысле достаточно сложной. Как выразился наш музыкант, любивший молодёжный жаргон, «парень в эти годы оторвался по полной», но акцент было велено делать не на светской жизни, а на творчестве, посещении театров и чтении умных книг. Ладно. Было и то, и это. Почему бы не рассказать об одном побольше, а другое упомянуть лишь вскользь?

Но настоящая буря разразилась на улице Римского-Корсакова около дома, где собиралось общество «Зелёная лампа». Здесь предписано было рассказывать о восстании Декабристов и участии Пушкина в легендарном движении. Группа разделилась на два лагеря. Одни, зачитывая фрагменты писем и мемуаров того времени, доказывали, что поэт был вольнодумцем, а значит активным борцом за свободу, другие, опять же основываясь на документах, оспаривали его причастность к тайному обществу.

Но самым неожиданным оказалось заявление музыканта. Ерническим тоном, который он использовал каждый раз, когда хотел удивить публику, парень заявил:

— О чём мы тут, собственно, спорим? На самом деле всё очень просто. Пушкин — гордость не только русской литературы, но и советской. Но при этом, к сожалению, дворянин. А это уже ни в какие ворота, потому как дворяне — наши классовые враги. Есть у нас ещё одна гордость, граф Толстой… но этот хоть к концу жизни одумался, ушёл в народ, а наш герой до самой смерти при дворе ошивался. Пусть и не очень охотно. Так что спорить тут не о чем. Нужно, чтобы состоял в тайном обществе, значит зачислим. Пусть даже посмертно.

Кто-то попытался хихикнуть, но, заметив перекошенное лицо куратора, тут же притих. А тот, выдержав полную значения паузу, поднялся с пунцово-красного бархатного кресла и патетически прокричал:

— Подобные шутки неуместны. Влияние вольнодумных стихов Пушкина на современников было огромным. Они переписывались сотнями экземпляров, распространялись по всей стране, формировали взгляды и настроения людей того времени и вдохновляли тех, кто готовил восстание. А если кто-то это упустил, перечитайте стихи и письма Александра Сергеевича того времени.

В этот момент я испытала страшную неловкость. И, кажется, не только я. Одни изумлённо оглядывались по сторонам, другие нахохлились и уткнули взгляды в рабочие тетради. Преподаватель, будто не заметив смущения группы, медленно опустился в кресло и продолжил урок. Во всяком случае цель свою реализовал. Мы чётко усвоили, что право на собственное мнение, которое он собирался выслушивать и обсуждать, работает лишь до тех пор, пока оно не противоречат генеральной линии партии.

Подобные инциденты больше не повторялись. Мы ловко продвигались по остановкам, лавируя между подводными камнями и надводными рифами. Вечерами, пользуясь указаниями Ника, я разрабатывала свой текст, и не могла не вспоминать загорелые руки, рисующие в воздухе ступеньки. Он исчез из моей жизни так же внезапно, как появился. И теперь я нашла этому объяснение. Ник, как и Пушкин, порождение среды и природы. Богема, вспыхивающая и остывающая по своим внутренним законам. Летом, после скандала с Арсением, ему захотелось покоя и комфорта. Он целую неделю нежился в лучах моего почти бескорыстного восхищения. В первые месяцы осени всё ещё действовало послевкусие, а потом… Премьера, успех, новые поклонники и поклонницы… Новая волна восхищения не только греющая, но и распаляющая. На её фоне моя блеклая персона окончательно потускнела, съёжилась и стала ненужной.

.

Сатирик. Продолжение

Это был обычный рабочий день. Люба подхватила какой-то вирус и села на больняк, а Алевтина, как мачеха Золушки, вывалила передо мной коробку с новыми поступлениями, велела оформить по стандарту и укатила по делам. Тяжело вздохнув, я принялась за унылую библиотечную бухгалтерию, требующую концентрации и красивого почерка. Неожиданно моё одиночество было нарушено появлением принца Гамлета. Отложив в сторону очередную карточку, я сообщила, что Любы в ближайшие несколько дней не будет. Борется с гриппом дома.

Надеялась, он тут же распрощается и поспешит навещать больную. Уж больно неуютно ощущала себя в обществе этой знаменитости. Но знаменитость вместо того, чтобы бежать за цветами и апельсинами, вальяжно облокотилась на мой стол, скользнула глазами по корешкам книг и, покосившись на недописанную карточку, ошарашил просьбой:

— Помогите разобраться в психологической проблеме. Хочу понять, по какому принципу женщины выбирают себе подруг. Я не имею в виду приятельниц, с которыми интересно поговорить о книгах, или сходить в театр, а именно подруг. Вот Вы… Какими качествами должна обладать женщина, которую Вы выбрали бы на эту роль?

Я, ожидая подвоха, на секунду задумалась, но всё же рискнула назвать важное для меня качество:

— Это должен быть надёжный, порядочный человек, на которого можно положиться.

Принц Датский ехидно улыбнулся:

— Понятно. Вам нужна подруга, на которую можно «положить-ся». То есть «положить себя». Взвалить на неё свои заботы и пусть тащит, в любое время дня и ночи готовая предложить помощь и услуги. Хотя… Слушайте, а это — гениальная идея.

Артист прищурил глаза и скабрезно ухмыльнулся:

— Мне нравится. Пожалуй, тоже поищу подругу, на которую, как только приспичит, смогу положиться.

Я обозлилась, поняв, что глупо попалась на очередной каверзе. Заметалась в поиске подходящего ответа, но не успела. Злодей ласково потрепал меня по руке и доверительно подмигнул:

— Ладно. Не обижайтесь. Я не со зла. Просто получилось забавно. На самом деле я хотел сказать, что Вы, как и большинство людей, мыслите штампами, заложенными в наши головы с детства. Преданные женщины, надёжные друзья, для которых наши интересы важнее собственных, и прочий бред, вбиваемый человеку в голову, чтобы успешнее управлять им и использовать.

Мужчина, почему-то настороженно оглянулся по сторонам, будто опасался чужих ушей, и продолжил почти шёпотом:

— Понимаете, это — как библейские заповеди, или кодекс строителя коммунизма. Что, кстати, почти одно и то же. «Раньше думай о Родине, или о ближнем, а потом о себе». Вы хоть понимаете, что стоит за этими предписаниями? Приведу один из самых распространённых примеров…

Принц Датский поднял вверх указательный палец, грозно выкатил глаза и заговорил тоном партийного функционера с телевизионного экрана:

— Быть злопамятным — дурно! Ну сделал я тебе вчера изрядную пакость, сказал гадость… И что с того? Хочешь считаться хорошим человеком? Тогда не дуйся и не отвечай злом на зло. Хорошие люди должны покорно глотать помои, которые я им скармливаю, и любить меня при этом пуще прежнего. Или Вы не согласны?

Естественно, я была не согласна, но озвучить свой протест не успела. Артист, увлёкшись импровизацией, перешёл к следующей сцене. На этот раз вместо партийного функционера передо мной предстал пожилой профессор, знаток человеческих душ:

— Знаете, чего больше всего боятся типы, узурпировавшие презумпцию вседозволенности? Правильно мыслите. Больше всего они боятся памяти своих жертв, потому как запечатаны в ней все их грехи. Она, можно сказать, преграждает им путь в рай. Потому и прозвали они её злой. Проще сказать, злопамятностью.

Я приоткрыла рот, чтобы высказать свою точку зрения, но собеседник уже потерял интерес к теме. Вытащил из стопки новых поступлений «Историю мировой карикатуры» и, радостно перелистывая страницы, тыкал пальцем в рисунки:

— Только посмотрите, какая прелесть! Как точно поймано выражение лица… а этот жест рукой с вытянутым указательным пальцем… удивительно знакомо. Не правда ли? А тут, посмотрите… поза профессионального манипулятора. Нет, пусть критики и искусствоведы говорят, что хотят, но для меня карикатура — самый гениальный вид искусства. Хватит врать, что человек — величайшее создание природы. Он подл и низок, и, если не видит этого в зеркале, пусть поглядится в увеличительное стекло.

Сатирик ещё раз любовно пробежался глазами по стеллажам с книгами, взглянул на часы и улыбнулся:

— Ладно. Не буду отвлекать от работы, а то Алевтина Ивановна заругается. А Любе передайте привет. Пусть поправляется.

Помахал рукой и гордо покинул библиотеку. Я попыталась сосредоточиться на картотеке, но мысли то и дело соскальзывали в сторону. Вспоминались лица, позы, слова людей, годами вбивавших мне в голову штампы из каталога «Как стать хорошей». Может и в самом деле пора покончить с классической литературой и переключиться на психологию?

Дня через три Люба вышла на работу. Бледная, с тёмными кругами под глазами. Алевтина потрепала её по плечу и укатила по делам, а я, оставшись наедине с подругой, сделала неуклюжую попытку выразить соучастие, упрекнув в излишнем трудовом патриотизме. Зачем выскакивать на работу не долечившись?

Вместо благодарности Люба отодвинулась от меня подальше и злобно прошипела:

— Ошибаешься! Я вылечилась окончательно и бесповоротно. Никаких иллюзий.

Помолчала минуту и продолжила совершенно иным тоном:

— Понимаешь, на этот раз я влюбилась по-настоящему. Хотела выйти за него замуж, родить ребёнка… Мне уже за тридцать. Сколько можно менять мужиков, доказывая неизвестно кому свою независимость? А он… Знаешь, что он сказал, когда узнал, что я беременна? Проповедь Онегина Татьяне — верх порядочности по сравнению с тем, какую сцену разыграл этот негодяй.

Люба задумалась, припоминая подробности сцены, взяла со стола первую попавшуюся книгу и заговорила, очень похоже копируя интонации оригинала:

— Милая ты моя! Мне очень жаль, что так получилось. Прости, но у меня даже в мыслях не было на тебе жениться. Я вообще не собираюсь жениться. Неужели не понимаешь, что жить всю жизнь с одной женщиной всё равно, что всю жизнь перелистывать страницы одной и той же засаленной книги?

Люба брезгливо отбросила в сторону постылую книгу, плавным движением руки указала на стеллажи и закончила монолог:

— Разве можно пренебречь всем богатством мировой культуры ради одного, пусть даже и увлекательного чтива?

Подруга шмыгнула носом, злобно выругалась и подвела итог:

— Вот тебе и принц Датский. Только я — не Офелия. Топиться из-за вонючего козла не собираюсь. А ему это так легко с рук не сойдёт.

Резко поднялась со стула, прихватила из сумки сигареты и помчалась на кухню заваривать кофе.

А я подумала о последнем посещении Принца. Ведь знал гад, что Люба в больнице. Так зачем пришёл, и кого имел в виду, говоря о мерзавцах, страшащихся памяти своих жертв?

Закончилась эта история не по Шекспиру. Скорее по Достоевскому. «Преступление и наказание». У нас в библиотеке Сатирик больше не появлялся. Иногда его имя мелькало на афишах заштатных клубов, но телевидение эту звезду позабыло окончательно.

Вспомнили о Принце лишь пару месяцев спустя, комментируя громкий судебный процесс. Как писалось в газетах, он был пойман с поличным на выходе из Публичной библиотеки. Выносил под рубашкой редкий фолиант из запасников. При обыске в его квартире обнаружилось ещё с десяток ценнейших книг со штампом Публичной библиотеки. В газетах писали, что на суде свои действия оправдывал самым необычным образом. Говорил, что эти книги кроме него никто и никогда не читал. Рано или поздно их бы всё равно сглодали мыши. А у него в квартире им был обеспечен уход и безопасность. А значит не грабил он народное достояние, а сберегал для потомков. Таков был последний парадокс, произнесённый артистом на публике.

Продолжение
Print Friendly, PDF & Email

3 комментария для “Елена Алергант: Спутница жизней. Продолжение

  1. Путаница исправлена. Ещё раз спасибо В. Зайдентрегеру.

    Нет худа без добра. Теперь все главы романа, опубликованные у нас в разное время далеко не в «романном» порядке следования, сейчас увязаны ссылками так, что читатель, зайдя на любой (не первый) выпуск, может кликнуть на ссылку Начало справа над фотографией автора, попасть на первый выпуск и далее читать последовательно книгу, кликая в конце текста очередного выпуска (справа) на ссылку Продолжение.

  2. Такое впечатление, что я это уже читал. Публикация в сентябре 2019 не о том же?

    1. Такое впечатление, что я это уже читал…

      Публиковать длинный роман регулярными выпусками “с продолжением” — на первый взгляд дело простое, однако, дело долго тянется и накладки порой случаются. По нашим отметкам в рукописи и журнале регистрации — всё ОК, но… поди знай. Свяжитесь, пожалуйста, с редакцией. Если где-то главы перепутались и дважды напечатались — исправим незамедлительно. Так или иначе, за неравнодушное внимательное чтение — спасибо!

Добавить комментарий для В. Зайдентрегер Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.