Александр Левинтов: Дело В. Теперзона. Окончание

Loading

Родители очень хотели, чтобы Венечка непременно получил настоящую профессию и не пожалели денег на репетитора, который оказался самым настоящим жуликом: подготовил Венечку к сдаче ЕГЭ по химии, а в УХУЯДе (университет химических удобрений и ядохимикатов) химию неожиданно заменили на обществоведение…

Дело В. Теперзона

Александр Левинтов

Окончание. Начало

Опять он?

В серпентарии Кологривского районного зоопарка произошло ЧП.

Надо сказать, что зима в этом году выдалась в нашей области аномально тёплой, даже в Костроме, не говоря уже о райцентре Кологриве, где нет ничего интересного, кроме железнодорожного вокзала, даже железной дороги нет.

Наш пионервожатый объяснил нам, что это всё происки американцев, которым не нравится, что мы живем в морозе и любим его, а они хотят, чтобы мы жили и любили их Гавайи, Калифорнию и Флориду — на черта они нам сдались?

А батюшка в церкви объяснил всё совсем наоборот, то есть нашими грехами и неверием, если бы кологривцы, сказал он, почаще молились и пореже пили её проклятую, мы бы весь год жили у Христа за пазухой, при минус 30 круглый год, а не только зимой. Остальные же страдают вместе с нами, от Камчатки до Мурманска, из солидарности с нами и ещё потому, что молятся не чаще нашего, а пьют её проклятую не реже. Но Запад прогнил ещё больше и совсем от матушки-зимы отбился, сказал он в конце.

Произошло же вот что.

Все эти гады и рептилии привыкли зимой дрыхнуть. Зароются в песок и дрыхнут. И жрать не просят. Очень удобно, особенно, если учесть, что средствá на питание, уборку и уход отпускаются круглый год. И кто-то этим, естественно, пользуется.

А тут вдруг, ни с того, ни с сего, кто-то как дёрнул за рукав удава Кешу, придурка с Магадаскара.

Проснулся, гад, в поисках чего бы тут пожрать и кого-нибудь съесть, и хватанул спавшую кобру. Надо сказать, очень удачно прихватил: за голову, выше глаз и поперёк, чтоб не смогла в ответ ужалить.

Королевская кобра Настька спросонья начала извиваться кольцами, а Кеша, он же мужик, вдвое длиннее и толще, он её зажал к стеклянной стенке серпентария и начал методично так придавливать, потихоньку обвивая собою несчастную дуру. И всё это по-тихому, беззвучно и безмолвно.

Кеша, конечно, удавил кобру, того не понимая, что в нём больше трёх метров, а в ней и двух не наберётся, и что она субтильней его, но за неё валютой заплатили раз в пять больше, чем за него, а в пересчете на погонные метры и по весу она вообще дороже его, плебея, раз в десять, никак не меньше.

А тут ещё мексиканские рогатые ящерицы проснулись, обе уродки, видимо, в надежде чего-нибудь поесть на халяву. Так Кеша их просто хвостом своим пришиб и даже не заметил этого, а эти твари, между прочим, хоть и страхолюдны, а стòят за пару не меньше, чем весь Кеша.

Кобру Кеша, конечно, схарчил и улегся опять спать, свои мадагаскарские сны досматривать.

Если бы не техничка тётя Зина, которая увидела, как Кеша Настьку дожёвывает, один хвост торчит, никто бы не смог объяснить недостачу, а ведь кобра на балансе — первой строкой по цене шла. Её, когда посетителям показывали, всегда подчёркивали: дороже фонда зарплаты Кологривского детсадика, единственного, кстати, во всём городе. И вовсе не потому, что доллар дорожает — она и при покупке была такой дорогой. Так что возможно, тётя Зина спасла директора Кологривского районного зоопарка от неминуемого срока.

Меры, однако, принимать всё равно пришлось.

Вовку Теперзона, единственного потомственного еврея на весь Кологрив, выгнали за это из кружка юных зоологов-дарвинистов, хотя это было и не его дежурство.

Волчий Ход

Родители были помешаны на своей интеллигентности и желании непременно родить музыкального гения, а потому назвали несчастного ребёнка Вольфгангом, хотя никакого слуха ему не дали, потому что сами не имели.

В пять лет Вольфганга отвели в музыкальную школу осваивать блок-флейту, деревяшку из деревяшек. Папа довольно сносно вскоре воспроизводил на ней «Бременских музыкантов» и ещё что-то по упрощённой программе, Вольфику же она сразу и решительно не понравилась, хотя бы уже тем, что её было невозможно сломать.

В школу он пошёл, пылая ненавистью к музыке и лично к Вольфгангу Амадею. Наверно, на этой нервной почве он был драчлив не по годам и не этнически. Нельзя сказать, что он был физически крупнее и сильнее своих сверстников, но драл он их всех с каким-то врождённым умением и мастерством. Однажды, уже во втором классе, он вызвал всех на стычку, по очереди. Конечно, к двум последним драчкам он подустал, отволтузив до того десятерых, но и этих одолел, причём последнему разбил нос и очки — уже в отчаянии от потери сил.

Эту стычку случайно увидел физкультурник, кмс по единоборствам не по правилам. Он увидел в Вольфике то, чем не владел сам и чего не хватало всем, кого он знал по этому виду не то чтобы спорта, но — активности: целеустремлённость. Вольфик точно знал, куда и зачем лупит или хочет ударить.

Так он попал в секцию смешанных единоборств и стал быстро продвигаться по разрядам и турнирам.

В 18 лет он попал в сборную страны и, счастливо избежав допингового искуса, сенсационно стал в Гамбурге чемпионом мира в своей возрастной группе. Именно там его манера ведения боя и перемещения по рингу была названа каким-то местным бойким спортивным журналистом Волчьим Ходом, Wolfgang: он видел в своем противнике только добычу, жертву, практически беззащитную перед его жаждой.

Теперзон сошёл с ринга в 28 лет, непобедимый, в поясах, медалях и наградах.

Уже перед первой своей Олимпиадой он уехал по настоянию родителей на свою историческую родину и неизменно выступал за её бело-голубой флаг.

Уйдя из спорта, он действительно ушёл из него, не став ни тренером, ни спортивным менеджером. На Голанских высотах он купил себе небольшой виноградник с винодельней. Вина фирмы «WOLFGANG» оказались высококачественными, а потому продавались только клубам и клубным энотекам, в основном, английским и венским.

По вечерам Теперзон ставил 23-ий фортепьянный концерт в исполнении Марии Юдиной, Eine Kleine Nachtmusik, «Волшебную флейту», Реквием или ещё что-нибудь из своего любимого Моцарта и наслаждался жизнью под бокал самого лучшего своего вина.

Дело В.В.

После Тайной секретной вечери в банкетно-трапезном зале Синодальной Резиденции остались трое.

Березовский: Мужики, я попросил вас остаться по одному весьма щекотливому вопросу, к тому же ключница на сей раз такую ядрёную самогонку сварганила, что грех её держать непочатой.

Морарь: Надо же, а у меня и огурчик на сей благой случай припасён.

Кульберг: Ну, вы знаете: я всегда с собой шмат сала таскаю — мало ли что, а я всегда наготове, что за дело-то?

Березовский: Не после же первой.

Морарь: Но и не после последней же.

Кульберг: Да ты посмотри на эту бутыль — разве мы до последней дотянем?

Березовский: Вещь старинная, раньше четвертью называлась, теперь всё на западный манер, по-протестантски — галлон. Ну, ещё по одной — и с Богом. Кстати, как Бога-то зовут, я имею в виду Бога-Отца?

Морарь: Саваоф, а, может, Яхве.

Кульберг: Адонай, впрочем, у него 365 имён и все — одно другого тайней.

Березовский: тут как ни крути, а Духовный Отец — еврей, гражданский отец, Иосиф-плотник, тоже еврей, посланник Божий, архангел Гавриил, тоже из иудеев, вне всякого сомнения.

Морарь: И дева Мария — чистая еврейка.

Кульберг: Ни одного из государствообразующих.

Березовский: Увы, мы этого уже не исправим, но какое-то равновесие в эту ситуации внести необходимо.

Морарь: Что ты предлагаешь, коллега?

Кульберг: Может, ещё по одной?

Березовский: Дельное предложение… ну, будем… я вот, что думаю: раз у нас все высшие силы — из евреев, то и низшие должны быть оттуда же.

Морарь: А что? это справедливо. А то ведь что получается: чёрт, дьявол и даже Сатана — какие-то беспородные.

Кульберг: Безродные космополиты.

Березовский: Но не евреи. Предлагаю главного из них чётко обозначить евреем.

Морарь: Так он уже назван на иврите Вельзевулом, повелителем мух.

Кульберг: Это вопрос спорный. И новозаветный Бааль-Зевув и ветхозаветный Баал-Зебуб — бог филистимлянского города Экрона, по-современному — сириец, и вполне возможно — из запрещённого исламского государства, а не проасадовец.

Березовский: Это точно. Такой не может быть за нас. Предлагаю более современное имя — Воланд.

Морарь: Опять этот «Мастер и Маргарита».

Кульберг: Зато это кино все видели и имя Воланд запомнили.

Березовский: Чёрт его знает, откуда Булгаков это имя выкопал. Давайте, на всякий случай, назовём его Воланд Вельзевулович.

Морарь: ВВ… а что в Администрации президента скажут? Там же ко всему цепляются.

Кульберг: А мы нашему ВВ фамилию подберём, чтоб не цеплялись, чтоб ВВП не получилось.

Березовский: У меня сосед справа — жуткая сука и сволочь. И фамилия у него подходящая — Теперзон.

Морарь: ВВТ получается. Отлично и с намёком на их грёбаное ВТО.

Кульберг: Согласен.

Березовский: Замётано. Вот теперь можно и по последней.

Морарь: За нас с вами.

Кульберг: И чёрт с ними.

ПРИМЕЧАНИЕ: сам диалог и все имена — вымышленные, возможные совпадения с реальными событиями и персонажами имеют случайный характер.

Обесцвечивание

Тогда, в начале 90-х, из развалившегося СССР не бежали только самые ленивые. Люди бросали свои бесплатные, беззарплатные работы, продавали за бесценок свои несчастные хрущёвки, библиотеки с никому теперь ненужными собраниями сочинений, хрупкие, на гнущихся ножках, мебеля, друзей и родню — и бежали в призрачные Штаты, хмурую Европу, напряжённый Израиль и ещё Бог знает куда, да хоть на Самоа, лишь бы — отсюда.

Потянулся за всеми и Вадик Теперзон, зоогеограф.

Тут надо сказать, что древнейшая — древнее даже истории — наука география в строю современных наук занимает и по численности рядов, и объёмам финансирования почти незаметное место. Если не считать учителей географии и вузовских географов, а считать их как-то даже неприлично, то на весь Советский Союз вряд ли набралось бы больше тысячи географов, да и этим делать, строго говоря, нечего.

Внутри же самой географии самыми неприметными и тихими на статьи и публичные выступления являются биогеографы, а внутри биогеографии безусловно доминируют над зоогеографами геоботаники.

Расстановка сил понятна? Так вот, можете теперь представить себе зоогеографов зарубежных стран. Представляете, сколько их? И что это за наука: без денег, без заказов, без конференций и собственного журнала, без представительства в Учёных Советах?

Но Вадик любил свою науку, хотя попал сюда совершенно случайно: в начале 60-х самой бойкой и большой была кафедра экономической географии СССР. А как же — совнархозы, новая экономика и организация хозяйственной жизни, даже иностранные работы начали переводить.

Всё хорошо, но на этой кафедре практически не было евреев ни среди преподавателей, ни среди студентов. Открытого антисемитизма, конечно, не было, но Вадик Теперзон чувствовал себя здесь неуютно и покинуто.

Весенняя сессия на первом курсе заканчивалась льготным экзаменом по биогеографии: принимали его три старушки, добрые как сказочные феи и совершенно незлобивые, сыпавшие пятёрки пригоршнями.

Вадик пошёл наобум Лазаря, вовсе не готовясь. Вытащил билет, где первым вопросом было «Мангровые заросли», шёпотом спросил у Анюты Соколовой:

— Что это такое?

Та тем же шепотом ответила тремя словами нечто весьма приблизительное и неопределённое.

Вадик всю ночь проиграл в преф и потому соображал слабо. На почве явного недосыпа, его понесло: старушка-фея слушала невероятные фантазии и враки Вадика, решившего получить пару громко и с удовольствием.

— Голубчик, вы с какой кафедры?

— Эконом-СССР.

— Вам там совершенно нечего делать: вы настоящий, прирождённый биогеограф, вас ждёт блестящее будущее на нашей кафедре, умоляю — переходите и плюньте вы на эту экономику, всё равно у них ничего не получится (как в воду смотрела!).

Её откровенно еврейское произношение убедило Вадика, и он перешёл на кафедру биогеографии материков, увлёкся зоогеографией и даже защитил на этой неровной ниве кандидатскую.

А в 1992 году он обрёлся в университете Анкориджа, города, такого же неприспособленного к жизни человека, как и любимый Вадиком Ленинград.

Его становление как зоогеографа затянулось более, чем на десять лет: приходилось читать и климатологию, и демографическую статистику, и даже теоретическую географию, в которой он ни черта не понимал сам и объяснить что-либо аляскинским китайцам не мог, как ни пытался.

Но Вадик был по-университетски упёрт и упорен и таки добился, что на его зоогеографические интересы упал какой-то невзрачный, но устойчивый грант по изучению слонов Индокитая: где тот Индокитай и где этот Анкоридж? Но Вадик был типичным кабинетным учёным, по состоянию здоровья, да и по возрасту не способным на полевые исследования экспедиции, которые, слава Богу, грантом не обеспечивались ни на цент.

К тем тридцати годам, что он отдал меконгским слонам в Москве, добавилось ещё двадцать — анкориджских.

И так получилось, что он первым в мире отметил массовое появление индокитайских слонов-альбиносов, объяснил это явление и дал прогноз дальнейшего обесцвечивания не только этой популяции, но и слонов вообще — индийских, цейлонских и африканских, а потом обобщил результаты своих исследований, на которые ровным счётом никто поначалу не обратил внимание, до тех пор, пока в Танзании, а затем и в Сенегале не стали появляться африканцы-альбиносы. Строго говоря, слоны-альбиносы встречались и ранее, но Теперзон вскрыл генезис и природу этого явления, а также дал планетарный прогноз обесцвечивания, который начал убедительно сбываться.

Согласно утверждениям и наблюдениям В. Теперзона, современная массовая альбионизация имеет антропогенный характер и направлена прежде всего на людей, для остальных видов животных она носит побочный, случайный характер и распространяется только на самые интеллектуально развитые виды наземных, прежде всего, слонов, лошадей, приматов и крупнопородных собак, то есть тех, кто, помимо всего прочего, в той или иной мере привязан к человеку.

Никому не интересные или почти никому неинтересные научные споры довольно быстро переросли в панику: обесцвечивание людей наиболее интенсивно стало распространяться среди негроидов и монголоидов, захватило также практически всю Латинскую Америку и Океанию. Альбионизация захватила также средиземноморские, кавказские народы и индейцев обеих Америк, а затем перебросилась на европейцев и их потомков на других континентах. Единственный народ, стойко не реагирующий на это странное явление, оказались евреи. Именно их и заподозрили в очередном сионистко-масонском заговоре с непонятными, но безусловно человеконенавистническими целями. По городам, весям и соцсетям пошла-поехала версия о том, что евреи метят белым цветом тех, кого минует спасение в приближающемся Последнем Суде и переселении избранных на Новую Землю и под Новое Небо на другом конце Космоса.

По настоянию ФБР и ЦРУ В. Теперзон был лишён американского гражданства, выслан из США, но одновременно и параллельно этому он получил Нобелевскую премию по биологии. Сразу после награждения его выкрали сотрудники ФСБ. Последние следы его оборвались в ЗАТО Гусь-Железный, что затерялся в хмурых болотах Мещёрской низменности, в самой безлюдной части Владимирской области.

Ещё раз о происках ЦРУ

Родители очень хотели, чтобы Венечка непременно получил настоящую профессию и не пожалели денег на репетитора, который оказался самым настоящим жуликом: подготовил Венечку к сдаче ЕГЭ по химии, а в УХУЯДе (университет химических удобрений и ядохимикатов) химию неожиданно заменили на обществоведение — даже документы не приняли. Пришлось срочно перебрасывать бумаги в первый попавший гуманистический университет права и землеведения.

Так Вениамин Теперзон оказался студентом кадастрового факультета, но выдержал эту пытку только до весны, весной с треском провалил все зачёты и экзамены, не явившись ни на один из них из-за Светки Ципкиной с её ненасытной любовью. Сразу после одиннадцатого класса Светка укатила с родителями не то в Беэр-Шеву, не то в Натанию и больше Венечку не вспоминала, как и он её.

Он с радостью загремел в армию, провалялся всю учебку желдорвойск в госпитале в подмосковной Валентиновке, откуда его перевели в другой госпиталь, в Сов. Гавани, потому что там служил однокашник валентиновского военного госпиталя, назначили санитаром, сначала младшим, а затем старшим, с повышением в звании до ефрейтора включительно. Год службы, таким образом, не пропал даром: теперь Венечка точно знал, чем болен и чем заболеет впредь, а, главное, он наконец, понял, кем хочет быть — и поступил в Тимирязевку на агросиноптика.

Вообще-то он хотел на ветеринара, там ведь спирта — хоть залейся, но он вовремя увидел, как кастрируют молодого и глупого ротвейлера и тут же переориентировался на агросиноптику с её облаками, туманами, максимальными и минимальными наземными термометрами, несуществующими, но искомыми последние 11 с половиной тысячелетий метеорологическими законами.

Вот со всеми этими знаниями и манипуляциями он и попал в Федеральную Налоговую Службу, в Центральный аппарат — а куда ещё с его дипломом можно было попасть? не в ФСБ же?

Он попал в управление спецнацпроектов, в отдел, который занимался теми спецнацпроектами, где не то, что никаких налогов, но и ничего вообще не было, в смысле бюджетоисполнения — это всё были забюджетные средства, неизвестно даже, кто ими распоряжался, потому что, между нами, речь идёт о превентивном ядерном ударе по НАТО и Америке, а это, согласитесь, не Индия и не Китай, это — действительно серьёзно, по-взрослому. После такого удара налоги брать и не с кого, и не на что.

Поэтому Венечке была поручена переписка по данному вопросу между несколькими учреждениями закрытого типа. Письма эти он, разумеется, не писал и не читал, да и не понимал в них ничего, потому что не его ума это дело, он их даже не рассылал, а только фиксировал, непонятно зачем. Он даже не понял, как через него было перекачено 112 с половиной миллиардов долларов, с какого счёта и на какой. На допросах он тщательно и чистосердечно перечислял входящие-исходящие, с номерами и датами, конечно, но без каких бы то ни было цифр. Приговор ему зачитали уже на этапе, но до места назначения он не доехал: превентивный удар, вследствие чьих-то махинаций, был переориентирован. Посмертно ему впаяли и это.

На промывку окклюзии

Когда-то, на заре авиационной динамической метеорологии некий младший лейтенант-синоптик в шутку и из озорства написал требование на 4 литра медицинского спирта на промывку окклюзии[1].

Шутка прошла, и зав. мат. части выписал шутнику требуемые им 4 литра. Так как все авиационные синоптики связаны единой системой информации, и эта система доступна только им, то нестандартное сообщение, прикреплённое к шифровке погоды КН01, быстро разлетелось по всему миру. Синоптики, независимо от своей географии и силы пристрастия к крепкому алкоголю, быстро стали обладателями — кто 4 литров, а англоязычники — галлона спирта, самой твёрдой жидкой валюты в мире.

Разумеется, шутка была вскоре разоблачена, но ежемесячное списание спирта на промывку фронта окклюзии прочно закрепилось в традициях авиаций всех стран мира, как военных, так и гражданских, включая сельхозавиацию и парашютные развлекательные аэроклубы.

Так оно и шло бы до наших дней, но хорошие идеи имеют свойство диффузии — проникновения в другие сферы. Какой-то чудак-хирург, специалист по удалению варикозных узлов, открыл для себя ещё во время учёбы в мединституте явление окклюзии[2] и догадался, практикуя в хирургическом центре Вишневского, что на этот эффект можно попробовать фокус с окклюзией, подобно синоптическому фокусу. В этом центре предприимчивый хирург имел дружбана-стоматолога, в стоматологии же этот термин относится «ко всякому контакту зубов верхней и нижней челюстей» — спирт стал отпускаться и для стоматологов.

Никто не считает психологов врачами, скорее всё-таки шарлатанами, но какой-то терминологией владеют даже они. «В психологии, особенно в исследованиях памяти, окклюзия является эффектом, при котором одни рефлексы блокируют другие. Эффект “на кончике языка” является примером окклюзии». И всего-то раз стоматологу и хирургу пришлось пить во время дежурства с местным психологом, кстати, вполне нормальной девицей, готовой и способной на многое, практически на всё.

Помимо работы в нескольких медицинских учреждениях (только психологи умеют так устраиваться), она спала с химиком, инженером завода твёрдых сплавов, а в химии этот термин описывает целых два понятия[3]. Представить себе химика, не владеющего спиртовыми закромами даже теоретически невозможно, но ещё одна статья пополнения запасов, решил ухарь психологини, никогда и никому не помешает.

А тут пошла цифровизация, в том числе и сверхсекретных химических производств на заводе твёрдых сплавов, которые (имеются в виду производства) не совсем химические, даже вовсе не химические, именно потому и сверхсекретные. Командированный от ФСБ айтишник — тоже человек, не хуже того ухаря-химика, на чём они и сошлись[4].

В знак протеста против цифровизации и роботизации гуманитарии открыли фронт исследований, не последним человеком на этом фронте оказался дачный сосед феэсбешного айтишника, доктор фонетических наук: «в фонетике окклюзией называют такое соприкосновение органов речи, при котором произносимый согласный звук характеризуется как смычный, или окклюзивный», а под этот эффект у фонетиков появилось законное основание иметь свой запас спирта-ректификата.

Вы не поверите, но «в аудиологии этот термин относится к явлению, при котором у людей с нормальным слухом при закрытии отверстия канала уха, громкость низкочастотных звуков увеличивается благодаря специфической звуковой проводимости костей. В звуковых движках этот термин описывает модификацию свойств звука, который проходит через объект или вокруг него так, чтобы человек-пользователь или игрок испытал большее ощущение реализма. Например, звук, идущий из-за закрытой двери, и звук, идущий из-за открытой двери, «слышатся» неодинаково. Именно за это различие отвечает окклюзия», промывка которой обеспечивается исключительно медицинским спиртом.

Генетики допустить не могли отставания от каких-то отоларингологов, динозавров медицины и анатомии позвоночных. «В молекулярной биологии окклюдированное состояние белка, в основном охватывающее мембранные транспортные белки (англ. Membrane transport protein), относится к конформационному состоянию, в котором активный центр ферментов недоступен по обе стороны мембраны», а этот самый membrane transport protein не работает без спиртовой промывки.

И в заключение.

Надо ли говорить, что того первого шутника, младшего лейтенанта синоптической службы ВВС звали Владилен (сокрашённо от «Владимир Ленин») Теперзон, а последнего, микробиолога, правнука того Теперзона, Владипут?

___

[1] Фронт окклюзии — «атмосферный фронт, связанный с гребнем тепла в нижней и средней тропосфере, который обусловливает крупномасштабные восходящие движения воздуха и формирование протяжённой зоны облаков и осадков. В метеорологии этот термин относится к сложной структуре атмосферных фронтов, которая формируется, когда верхний холодный атмосферный фронт настигает нижний тёплый атмосферный фронт и вытесняет его вверх. Характеризируется широко распространёнными и устойчивыми ливнями. После окклюзии циклон заполняется холодным воздухом и прекращает своё действие.

[2] Окклюзия (от лат. occlusio — сокрытие; англ. occlusion) — термин, который указывает на какое-либо состояние, которое обычно открыто, а в определённый момент времени полностью закрыто. В медицине этот термин обозначает нарушение проходимости (обтурацию) полых анатомических образований за счёт поражения их стенок, а также обеспечение герметизации плевральной полости при проникающих ранениях («окклюзионная повязка»).

[3] Окклюзия (хим.). 1. Сорбция (поглощение) газа расплавленными или твёрдыми веществами, как правило металлами. Окклюзированный газ может создавать с металлом твёрдый раствор или химическую смесь (например, гидрид). 2. Захват образующимися частицами осадка примесей из раствора, который наблюдается при быстром росте кристаллических осадков. При окклюзии, в отличие от поверхностной адсорбции, примеси поглощаются по всей массе осадка внутри его кристаллов.

[4] В компьютерной графике термин «окклюзия» относится к двум понятиям: к ситуации, в которой два объекта расположены приблизительно на одной линии и один объект, расположенный ближе к виртуальной камере или порту просмотра (англ. viewport), частично или полностью закрывает видимость другого объекта. В графическом конвейере (англ. Graphics pipeline) используется «окклюзивное обрезание» (англ. occlusion culling) для удаления скрытых поверхностей прежде, чем к ним начнут применяться растеризация и шейдеры. Ambient occlusion — программная методика по реализации глобального освещения, которая вычисляет свет, достигающий до определённого участка трёхмерной сцены, путём учёта и анализа окружающих этот участок преград. Развитие и модификация методики Ambient occlusion: Screen Space Ambient Occlusion, Reflection Occlusion и т.д.

Print Friendly, PDF & Email

3 комментария для “Александр Левинтов: Дело В. Теперзона. Окончание

  1. Самое впечатлительное в содержании темы-это достижения Вольфганга. Поучительный его опыт бить морды антисемитам и уметь делать великолепное вино полезно освоить многим его соплеменникам.

  2. ну, этот цикл можно сделать поразнотравней: тут непочатый край характеров и ситуаций. Но для их освоения надо быть Шолом-Алейхемом, а не мною.

  3. Я бы назвал цикл Теперпедия, по аналогии с Вики. Всеобъемлюще у вас получилось! И добавил статью про борчиху с харрасментом Вики Теперзон.

Добавить комментарий для Иосиф Гальперин Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.