Эмиль Коган: То, что было не со мной — помню

Loading

Эмиль Коган

То, что было не со мной — помню

Порой в нашей жизни возникают воспоминания о событиях, которые как будто с нами когда-то происходили. Обычно это такие события, которые скорей всего могли бы произойти с нами, но фактически они никогда не происходили, а сохранились в памяти в силу того, что в реальной жизни в своём сознании мы были близки с этими людьми на фоне происходивших когда-то событий и наших взаимоотношений. Но, в реальной жизни, ничего подобного с нами этого вовсе не случалось. И лишь только в своих снах или в своём воображении мы встречаемся с определёнными людьми и в определённых условиях и при этом события и отношения, которые как бы происходили у нас с этими, как теперь их можно назвать, персонажами, это скорее всего виртуальные сюжеты не свершившихся наших встреч и событий. И эти сюжеты, порой, повторяются и продолжают развиваться. А теперь, уже много времени спустя, они становятся сюжетами для небольших рассказов.

Встречи со Жванецким

Я вспоминаю, как с Михаилом Михайловичем, так его величают в обществе и в кругу друзей, так вот с Михаилом Жванецким мы впервые встретились, но так и не познакомились. И это произошло весной 1979 года в Ленинграде, во время моего нахождения на Факультете повышения квалификации для руководящих работников ММФ. В тот день мы отправились на литературный вечер, который проходил во Дворце культуры имени Дзержинского. Билетов в кассе уже не было и пригласивший меня на этот вечер писатель-юморист Семён Альтов прошёл вместе со мной за кулисы. Там для нас поставили два стула, на которые мы вполне удобно уселись в ожидании выступления. Это был вечер встречи с его знакомыми уже известными писателями-юмористами Михаилом Жванецким и пародистом Александром Ивановым. Не буду описывать свои впечатления от непосредственного присутствия при чтении произведений самими авторами, их мне приходилось слышать многократно и раньше по телевидению и радио, но при личном присутствии это впечатление значительно усиливалось. Мы искренне смеялись, безуспешно пытаясь сдерживать свой неприлично громкий смех, не забывая о том, что мы находимся за кулисами и могли быть услышаны и увидены зрителями из находившегося здесь рядом зрительного зала. Так я не познакомился с этими замечательными авторами в тот первый раз. Но вот ощущение почему-то осталось как от личной встречи. Видимо так бывает, что при подобных обстоятельствах встреча с такими публичными людьми оставляет впечатление как от личного знакомства. Второй раз мы не познакомились с Михаилом Михайловичем, уже в Одессе на 13-й станции Большого Фонтана на даче у своего одесского друга в то время актёра ленинградского театра и кино Аркадия Шалалашвили. В тот вечер мы ожидали прихода Михаила Жванецкого, но, увы, так его и не дождались. А, однажды, уже позднее, когда мы с моей женой Мариной сидели вечером в одном из маленьких уютных одесских кафе, открытых уже во времена перестройки, мы увидели Жванецкого, который внезапно заглянул в него и, осматриваясь, обратил свой взор в нашу сторону. Мне показалось, что он, глядя на нас, скорей всего обознался, и, поэтому я, растерявшись, не решился поприветствовать его и пригласить за наш столик, хотя мне очень этого хотелось. Однажды с его друзьями и коллегами по сцене, Виктором Ильченко и Романом Карцевым, во время стоянки пассажирского судна в батумском порту нас должен был познакомить наш общий знакомый Давид Шапиро. На этом судне Давид работал представителем одесского туристического отдела. Виктор Ильченко и Роман Карцев были приглашены в круиз руководителями туристической организации вместе с другими артистами филармонии.

Утром я подъехал на своём «Форде» к морскому вокзалу, где встретил Давида, уже ожидавшего меня, вместе с симпатичной дамой. Мы поздоровались и познакомились с очаровательной женщиной, когда к нам подошёл Виктор Ильченко. Как выяснилось, Карцев, не дождавшись нас, уже отправился спозаранку на рынок купить там чего-нибудь специфического, острого как аджику и ткемали, а возможно ещё чего-нибудь экзотического, грузинского. Проезжая вдоль порта в сторону Зелёного мыса, мы увидели на углу возле ресторана «Космос» Романа Карцева, спешившего по направлению к рынку. Приостановив движение машины, я дал возможность Давиду и Виктору пообщаться с другом и сообщить Карцеву, что мы отправляемся в сторону Зелёного мыса и вернёмся на судно приблизительно через час-полтора.

На правах хозяина я старался, насколько позволяло время, показать гостям окрестности своего города. Так, мы поднялись в сторону Цихисдзири, и приостановились на вершине, где дорога переваливала подъём и начинала спуск в сторону Чакви.

С этого места открывался вид на излучину Батумского залива. Мы увидели узкую линию береговой черты и параллельно ей идущую шоссейную дорогу и рядом участок железнодорожной линии. Со стороны возвышенности, на которой мы находились, открывался вид на батумский порт и суда, стоящие на рейде. Должен вам сказать, что мысли людей, глядящих с судна на берег и с берега на судно, совершенно не похожи. Когда неискушённый человек смотрит с берега на суда, он с завистью думает о тех дальних странах, которые посещают моряки на этих судах, о той экзотике и романтических приключениях, без которых не может существовать человеческая натура в разных странах и на различных континентах. Что же касается моряков, с тоской поглядывающих на берег, то их мысли находятся где-то на берегу, где, как им кажется, кипит жизнь, разгуливают толпы девушек в обнимку с молодыми людьми, а на их лицах играет улыбка в ожидании и предвкушении продолжения и завершения этого прекрасного дня.

Акватория самого порта отсюда, с высоты и расстояния, казалась небольшой. Порт начинался с волнолома, прикрывающего движение волны с открытого моря и препятствующего проникновению больших волн на внутреннюю акваторию. Линия порта проходила вдоль водных станций «ДОСААФ», «Пищевик» и «Динамо» и дальше вдоль причальной линии когда-то судоремонтного, а теперь и уже давно судостроительного завода, где строятся катера.

При дальнейшем рассмотрении этого побережья нашему взору открывался пассажирский причал и стоящее вдоль него ошвартованное белоснежное пассажирское судно, которое доставило в наш город туристов, и в их числе сегодняшних моих гостей. Внутри порта вдоль причалов ошвартованы суда, где слева расположились танкера, а у причалов справа, вдоль которых расположились грузовые краны, стоят сухогрузные суда и в промежутке между ними, напротив набережной, ошвартованы небольшие суда и катера портового флота. На внутреннем рейде, против здания Капитанерии порта, рядом с которым на сваях, выдвигаясь в море, располагался ресторан «Талга» (Волна), стояли ошвартованные друг к другу лагом рыболовные сейнера с принайтованными к ним небольшими шлюпками — «тузиками». С помощью этих «тузиков» проходила смена вахт на сейнерах, доставка новой смены с берега и отправка домой сменившихся с вахты моряков.

Интересно было с отдаления и высоты рассматривать, как аккуратно прямыми линиями располагались улицы нашего города, подтверждая описание правильно спланированной разбивки его кварталов. За мысом Бурун-Табья был виден расположившийся вдоль береговой черты Приморский бульвар. Он тянется вдоль городской черты, показывая перспективу направления будущего развития города, линии бульвара и пляжа.

По другую сторону этой дороги, рядом с которой мы припарковали машину, нашему взору открывается продолжение береговой линии и удаляющегося от нас полотна железной дороги в сторону Кобулети и далее на Поти. Здесь внизу в сторону морского берега расположилась бамбуковая роща.

Очарованные представшим перед нашими глазами видом и дыша полной грудью чистого горного, смешанного с морским, воздухом, мы развернули своё движение в обратную сторону. Самое время было поднять бокал вина за этот Богом избранный край, за людей, обитающих здесь и за нас грешных, посетивших сегодня этот райский уголок. И я предложил на обратном пути заехать в ресторанчик, расположенный у самого берега на Зелёном мысу. Но мои гости, как окончательно выяснилось, были очень ограничены временем и с огорчением отказались от столь интересного в данной ситуации моего предложения. А вместо этого их ожидало судно и подготовка к выходу в рейс. Поэтому, вместо такой приятной возможности, как посидеть за грузинским столом наполнить бокалы, провозгласить и услышать переполняющие душу и сердце тосты, нам пришлось возвращаться на судно, как это говорится, «не солоно хлебавши»! И очень жаль. Других возможных случаев встретиться и познакомиться с этими людьми мне уже больше не представилось.

Сталин, сон и реальность

С именем Сталина связана жизнь всего моего поколения. Утром мы просыпались под Гимн Советского Союза, где говорилось, что «нас вырастил Сталин на верность народу, на труд и на подвиг он нас вдохновил». В вестибюле детского сада у нас на стене висел портрет Иосифа Виссарионовича Сталина. Вместе с воспитателем мы под музыкальный аккомпанемент разучивали песни со словами любви и признательности «дорогому и любимому отцу». Тогда мы ещё не понимали всего происходящего, и все победы и достижения нашего народа мы связывали с именем главного человека, который денно и нощно, в раздумье, прохаживаясь по Кремлю, скрипя начищенными до блеска сапогами, держа в руке свою трубку, думал о каждом советском человеке, о каждом из нас.

Мы росли с любовью и признательностью к этому человеку, и в своей признательности к нему не могла сравниться ни одна личность, и только один образ оставался недосягаемым — это был образ Владимира Ильича Ленина — вождя всего не только  нашего народа, но и всех трудящихся мира. И личность Ленина была для нас выше всех авторитетов, поэтому, несмотря на лозунг, «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить!» мы всё-таки понимали, что это только лозунг и он звучит условно. Воспитываясь в неверии, и не веруя в Бога и загробную жизнь, мы понимали, что Ленина нет, и он только символ в нашем воображении, а в реальной жизни существует только один человек и он у нас самый главный — это Сталин!

Вот с тех далёких пор мы жили под руководством Великого вождя и «с песнями, борясь и побеждая» под его руководством мы выиграли войну, и уже были твёрдо убеждены, что наш народ с именем Ленина и под руководством Сталина идёт к победе Коммунизма!

Уже позже мы узнали «Как с песней строили Норильск, Игарку и Инту, как эти песни разнеслись по Северу всему» В школе, изучая Некрасова, мы уже стали задумываться и понимать, почему «этот стон у нас песней зовётся» и почему крестьяне «шли с песней радости в колхоз».

Надо отдать должное, что мы вовсе не жили в полном неведении и видели многое, и многое понимали, из того, что происходит вокруг нас, с нами, с нашими знакомыми, соседями и близкими. Разве мимо нашего детского взгляда могли пройти события, оставившие тяжёлый след в нашей памяти. После окончания войны мы регулярно отправляли в ссыльный город Инту посылки в лагерь дяде, брату отца, который предварительно много лет провёл в фашистском заключении. Мобилизованный, ещё не получивший обмундирования и оружия, вместе с другими такими же новобранцами был отправлен эшелоном прямо в немецкое окружение, где они попали в руки фашистов. В лагере военнопленных он провёл почти 4 года и чудом уцелел, назвавшись украинцем по фамилии Ковганко. После освобождения он получил 10 лет ссылки.

А разве мы своими глазами не видели, как уже после войны, под конвоем, с собаками выводили из домов и заталкивали в грузовые автомобили наших соседей греческой национальности, женщину с двумя маленьким дочерьми. Или, помню как сегодня, высылали других соседей: мужа и жену с двумя маленькими мальчиками, и старую гречанку, жившую во флигельной пристройке, больше похожей на сарай. Мы, эту старушку называли «анафемаси» — словом проклятия, которое она  посылала на своём греческом языке в наш адрес хулиганистых мальчишек. Греков вывозили в Северный Казахстан в Пахтаарал — Голодную степь, где от болезни, холода и голода многие из них преждевременно закончили свою жизнь. Одно только скажу, что существовавшие порядки мы не могли не видеть, не понимать творившегося беззакония и не оценивать его жестокости. Только, должен признаться, понятия несправедливости режима мы никак не смешивали с понятием величия и безупречности авторитета нашего вождя Иосифа Виссарионовича. Мы — это и наша семья — и мы все пережили период гонения «космополитов», так называли нас, евреев. Мне непонятно было и само слово, и обидна причина такого определения. Но последствия этого преследования мы ощутили в полной мере, когда был арестован и по политической 58-й статье на 8 лет осуждён мой дедушка, Кальманович Миша.

Значительно позже мы уже знали многое о жизни советских людей в годы Сталинских пятилеток, в годы коллективизации, о миллионах людей, прошедших через лагеря, и о расстрельных приговорах, вынесенных порой лучшим представителям нации, среди которых были учёные, видные инженеры, интеллигенция, крестьяне и большая прослойка высокопоставленных военных чинов. Перед Второй мировой войной сталинскими репрессиями было обезглавлено руководство Армии и Флота.

Но почему я сейчас говорю о своём личном отношении к сталинизму? У меня совершенно нет никаких сомнений относительно жесточайших репрессий, которые происходили в стране по отношению к своему собственному народу. А дело в том, что в течение многих лет меня посещает один и тот же сон, в котором я общаюсь с Иосифом Виссарионовичем, где он представляется мне пожилым и добрым. Во время наших встреч и достаточно интересных бесед он предстаёт предо мной совершенно мягким, приятным в общении человеком. Дом, в котором Иосиф Виссарионович живёт в моём сне, расположен в пригороде небольшого города, напоминающего мой город Батуми, и там он занимает одну комнату в коммуналке. Квартира без ванной, и я периодически захожу за батоно Иосепом, и вместе мы ходим в баню, которая расположена сравнительно далёко от его дома, в другом конце города.

В тот день, когда мы решили искупаться, погода была дождливая, и, хотя дождь уже прошёл, дорога, по которой мы идём, всё ещё блестит от влаги, а в некоторых местах даже стоят лужи. Такая погода в нашем городе — достаточно частое явление, мы даже  её любим и сегодня, как обычно, она способствует нашей приятной беседе. Мы медленно продвигаемся в сторону района, где расположена баня, порой с опаской поглядывая на небо, на котором громоздятся тёмные грозовые тучи. Ветерок несильный, но порывистый. Он покачивает деревья, стоящие по обе стороны дороги. И капли воды, стекая с листьев, так и норовят упасть к нам за воротник.

Я заботливо предлагаю Иосифу Виссарионовичу зонтик, предусмотрительно взятый с собой, на всякий случай. Но Сталин, поблагодарив, отказывается от него.

— Иосиф Виссарионович, а почему вы не хотите, чтобы у вас в туалете оборудовали душевую и установили колонку с подогревателем. Тогда бы не приходилось в такую погоду Вам идти в баню через весь город.

— Да в том-то и дело, что если я перестану передвигаться, то в доме совсем закисну. Нет, надо двигаться, ведь движение — это жизнь. Вот посмотри на нашего соседа,  Габриэла, сколько ему лет? Он, наверное, лет на десять старше меня, а какой бодрый! А всё потому, что много двигается. У Габо за городом огород, и он регулярно его посещает, причём ходит туда пешком и там ухаживает за своими посадками, очищает грядки, тохает (тоха — мотыга, груз), когда нет дождей — поливает. Кстати, ты пробовал его чачу?

— Нет, не пробовал.

— Это совершенно замечательный напиток. Вот, в следующий раз, когда ты ко мне придёшь, мы у него возьмем бутылочку и немного выпьем, и ты поймёшь разницу. У него необыкновенная чача, он её гонит из медового воска. Таплис арахи (груз.) — это медовая водка, она очень вкусная и полезная. Оставляет во рту послевкусие, как будто ты постоянно держишь во рту ложку с мёдом.

Так, в интересной беседе, мы не заметили, как прошли довольно большое расстояние до бани. Баня — это одноэтажное здание, которое располагалось на очень узкой улочке. Я помню его с раннего детства — туда нас с братом водили родители. Баня была старинной, когда-то до революции она называлась «Фантазия». Она была построена в турецком стиле, и имела отдельные кабины, которые давались посетителям на час. Обычно при интенсивном купании этого времени вполне хватало при посещении двух-трёх человек. Мы спокойно разделись. Иосифу Виссарионовичу даже не понадобилась моя помощь и только когда ему надо было стянуть с себя нижнюю рубашку, я ему немного подсобил, подтянув её кверху со стороны спины. Конечно, у него не была фигура атлетического сложения, но выглядел он вполне сносно, несмотря на его достаточно почтенный возраст. Я, раздевшись, вошёл из раздевалки в ванную комнату. Вся ванная была отделана мраморными плитами. Рядом с большой прямоугольной ванной вдоль стены стояла вместительная округлая мраморная чаша. Я никогда не понимал её предназначения. Но уже в зрелом возрасте догадался, что эта чаша предназначалась женщинам для погружения и мытья их укромных мест, а не так как это делали в детстве мы, ребята — набирали воду и в ней  мыли голову. Овальный потолок был весь покрыт круглыми окнами, напоминающими судовые иллюминаторы. Я взял тазик и, набрав в него горячей воды, окатил большую, выложенную в полный человеческий рост и достаточно высоко отстоявшую от пола мраморную плиту. Я открыл краники, заполняя ванну, и предложил Батоно Иосепу стать под душ. У каждого из нас были свои растительные мочалки, и мы не спеша начали намыливать душистым мылом все доступные для рук места.

— Давайте сегодня я буду мекисэ (банщиком), и хотя мне не сравниться с профессионалом из тбилисских серных бань, но я всё-таки постараюсь, чтобы не повредить вам кости, и всё же размять их так, чтобы было чувствительно.

— Ну, давай, попробуй. Но если будет больно, то я, как это делают борцы, постучу рукой по плите. Договорились?

— Договорились! Приступаю.

Намылив его мочалку, я потихоньку начал, легко поглаживая, натирать ему спину, плечи, руки, ноги и чуть-чуть нажимая до похрустывания. Под давлением моих  достаточно крепких рук и почти стокилограммового тела мой клиент стал покрякивать, и почти про себя приговаривать, почти напевая:

— Ра каргиа, Ра каргиа-а-а! (Как хорошо, как хорошо!)

К моменту окончания массажа и растирания наша ванна уже наполнилась, но батоно  Иосеп принимать ванну отказался и прямиком отправился под душ. Я тоже не очень люблю принимать ванну, но, во-первых, за ванну уплачено, а во-вторых, она уже была наполнена. Не пропадать же добру. И я перелез через борт ванны и погрузился в тёплую, почти горячую воду. Вода с шумом выплеснулась на мраморные плиты пола.

— А Вы, батоно Иосеп, пока я принимаю ванну, немного посидите на этой мраморной плите, отдохните и потом потихоньку пойдём обтираться и одеваться. В раздевалке мы, стоя на деревянной банкетке (решётчатая площадка), набросили на себя свои полотенца и начали обтираться.

Может быть вы удивитесь, но в раздевалке мне удалось его спровоцировать на пение, и я потихонечку затянул его любимую

Гапринди шаво мерцхало
Гапринди генацвалеби…

Иосиф Виссарионович долго не заставил себя упрашивать и поддержал меня. Потихоньку одеваясь, мы в два голоса приглушённо продолжали петь его любимую, да и мне давно, с детства, полюбившуюся песню.

Посидев немного в коридоре и чуть охладившись, мы вышли на воздух.

Возвращались домой молча. Уставшие, и уже израсходовавшие предназначенную на сегодня энергию, мы шли, погружённые в свои мысли. Каждый о своём. И я понял, что и сегодня, уже в который раз, я упустил возможность и не смог начать с ним так волновавший меня разговор. Серьёзный разговор со Сталиным. Разговор о том, как же это всё могло случиться, и как он мог всё это допустить…

Print Friendly, PDF & Email

Один комментарий к “Эмиль Коган: То, что было не со мной — помню

  1. Очень рада, что в поле зрения редакции попали замечательные рассказы Эмиля Когана.
    Большому кораблю — большое плавание. Капитану — капитаново по праву.

Обсуждение закрыто.