Лев Сидоровский: Вспоминая Леонида Зорина

Loading

ЕГО ИМЯ для рядового читателя, наверное, не самое известное. Однако его произведения любят, без преувеличения, миллионы: достаточно назвать ну хотя бы фильм «Покровские ворота». Или — «Царскую охоту»…

«…Власть бумажного листа»

Вспоминая великого драматурга Леонида Зорина

Лев Сидоровский

Я же его открыл для себя в 1954-м, когда в Ленинг­рад на гастроли прикатил Псковский драмтеатр и тамошний за­мечательный актер, мой старший друг еще по Иркутску, Сергей Тихонов (спустя годы Сергей Константинович станет народным артистом СССР) пригласил приятеля, ставшего студентом ЛГУ, на спектакль «Гости».

Лишь год как «отдал концы» Сталин, только-только казнили Берию, до Двадцатого съезда надо было еще ждать да ждать, а тут со сцены, как набат, звучали совсем не привычные для того вре­мени слова О ПЕРЕРОЖДЕНИИ НАШЕЙ ВЛАСТИ, НАШЕГО ВЫСШЕГО ЭШЕ­ЛОНА, и героиня восклицала: «Господи! До чего же я ненавижу буржуев!»

Что творилось в зале!.. Не случайно на невском бе­регу Смольный, где в кресле «первого» восседал негодяй по фамилии Андрианов, подобной постановки сразу же ни одному местному коллективу не позволил. Потом с превеликим трудом её как-то «протащили» в БДТ. Впрочем, вскоре партия и правительство насчет крамольной пьесы Леонида Зорина приняли специ­альное постановление, спектакль «Гости» от Бреста до Камчат­ки оказался под запретом, и потом все газеты день за днем гневно обличали: «Зорин — клеветник!»

* * *

ТОГДА еще об этом человеке не имел я никакого представления. А, между тем, был он уникален. Рожденный в Баку, едва научившись говорить, Лёня Зальцман, ещё не взявший псевдонима, стал сочинять стихи. В десять лет вы­пустил первую книжку. Тогда же читал Горькому и Маршаку свою поэму. Потрясенный Алексей Максимович посвятил «очень ранне­му» Зорину две статьи («Мальчик», «Мальчики и девочки»), в которых подчеркивал, что юный автор вовсе не вундеркинд, а очень «земной», здоровый ребенок.

На всю жизнь увлекся шахматами, позже — футболом. В семнадцать лет увидел на бакинской сцене свою первую пьесу. В двадцать три закончил одновременно Азербайджанский универ­ситет и заочно — столичный Литературный институт. В двадцать четыре под крышей Малого (!) театра принимал поздравления с премьерой спектакля «Молодость».

Ну а потом различных премьер, по всей стране, было у него очень много: после «Гостей», мгновенно сделавших имя автора знаменитым, последовали «Светлый май», «Добряки», «Палуба», «Откровенный разговор», «Энциклопедисты» — впро­чем, перечислять можно долго. Например, у нас, в Александринке, словно животворный ручей, прозвучали «Друзья и годы». И после мы с радостью узрели этих же героев на киноэкране в исполнении Александра Граве, Наташи Величко, Юрия Яковлева, Зиновия Высоковского… А Олег Анофриев в той ленфильмовской ленте спел прелестный вальс: «Это было недавно, это было давно…»

В том же 1965-м его «Римскую комедию», блистательно поставленную в БДТ Товстоноговым (ах, как там играли Лебедев и Юрский! — мне повезло увидеть это на генеральной репети­ции), может быть, вообще самый лучший товстоноговский спектакль, разъяренный секретарь обкома Толстиков показать зрителю со скандалом запретил: «На-всег-да!»

И далее — фантастический успех по всей стране и даже далеко за её пределами (от Будапешта до Нью-Йорка, от Парижа до Гаваны) «Варшавской мелодии»…

* * *

ДА, ЭТО был воистину фурор! Горький рассказ про то, как наше государство, словно многотонный каток, растоптало див­ную, но в условиях «совдепии» обреченную любовь польки и русс­кого, вырастал воистину в социальную трагедию. Так или иначе, страшная история Гелены и Виктора касалась (пусть не впря­мую) в зрительном зале каждого: ведь каждый в своей жизни кого-то любил, и у каждого было ощущение хрупкости счастливого мига. Вот и у меня самого, повстречавшего именно тогда на берегу Балатона очаровательную варшавянку Магдалену, в конце концов, тоже случилось нечто подобное… Поэтому буквально цепенел я на «Варшавской мелодии» — и в вахтанговском театре, где душу рвали Юлия Бори­сова и Михаил Ульянов; и — в ленсоветовском, где потрясала Алиса Фрейндлих; и — в киевском, где страдала Ада Роговцева; и — в куйбышевском, где бесподобная Людочка Грязнова стала потом моим дружком до конца своих, увы, очень коротких дней…

* * *

ТОГДА-ТО и понял, что не встретиться с Зориным просто не имею права…

Его взгляд за толстыми стеклами очков оказался внима­тельным и всё понимающим, а негромкие слова — в ответ на восторженный лепет гостя — спокойными и мудрыми:

— Столь острое восприятие зрителями «Варшавской мело­дии» означает, что мое глубоко личное попало в точку общест­венного настроения… Да, вот эта самая тема обреченности чувств… А вообще меня всегда — еще с «Гостей», о которых вы упомянули, — волнует проблема взаимоотношений человека и общества. Хочется уяснить для себя и, следовательно, для мо­их героев — что на этом свете подлинно и что ложно, что важ­но и что мнимо…

Рассказывал о самом главном для себя на ту пору детище, о котором мы еще не догадывались:

— Эта пьеса находится в перспективном репертуаре МХАТа, её название — «Медная бабушка». Я написал о девяноста днях из жизни Пушкина: с 10 мая по 10 августа 1834 года, когда поэт предпринял последнюю попытку бегства из Петербурга, последнюю попытку спасения… Стояло жаркое петербургское ле­то, город опустел, вроде бы ничто не нарушало дремотный по­кой столицы. Но именно в эти дни судьба вынесла свой оконча­тельный вердикт, трагический, неумолимый, и жизнь Александра Сергеевича стремительно покатилась к своему концу…

(Олег Ефремов будет четыре года «пробивать» в ЦК этот спектакль, где Ролан Быков гениально сыграет свою лучшую роль. Причем — всего один раз, потому что сановная комиссия на премьере потребует другого исполнителя — «высокого и кра­сивого». Быков едва не покончил с собой).

Тогда же в кинотеатрах с успехом демонстрировался фильм «Гроссмейстер», и я поинтересовался у автора сценария, как он решился вынести на экран само шахматное мышление. Зорин усмехнулся:

— Между прочим, я — шахматист-перворазрядник... Конеч­но, писать о футболе (которому отдал щедрую дань в юности) куда легче, потому что футбол — зрелище динамичное. Но как расщепить мысль, как анатомировать этот процесс? Во всяком случае, мне показалось, что столь драматическая сфера нашей жизни, как шахматы, которые вдруг перестали быть просто иг­рой, должна стать предметом искусства…

(Скоро фильм окажется под запретом, и его прочно поло­жат «на полку», потому что гроссмейстер Виктор Корчной, ко­торый там участвовал, станет «невозвращенцем» и, значит, — «вра­гом советской власти»).

Разговор был долгим. В частности, помню, подивился то­му, что мой собеседник работает абсолютно каждый день, без выходных. Зорин развел руками:

— Не могу жить в праздности — тоска, мука, неинтересно. А вот когда работаю, настроение хорошее. Причем пишу быстро. Например, «Варшавская мелодия» родилась за две недели, но предварительно обдумывал её несколько лет….

***

ПУБЛИКАЦИЯ в «Смене» нашей беседы Зорину пришлась по душе. Из московской квартиры на улице Черняховского в адрес питерского журналиста заспешили письма:

«15.07.73. (…) Всем моим друзьям очень понравился ма­териал, а они люди требовательные. Надеюсь, что и ленинград­цы удовлетворены. Здесь у нас сейчас большим успехом пользу­ются ваши ленсоветовцы, а Алисе Фрейндлих вчера после «Вар­шавской мелодии» устроили овацию даже на улице, когда она вышла из театра. (…) Сегодня уезжаю на шесть дней в Киев (выпуск «Добряков» и прогон за столом «Транзита»), но 22-го — вновь в Москве. Может, заглянете? (…)»

«19.04.74. (…) Как жаль мне было, что во время моего пребывания в Питере дважды Вас не застал. Опять командиров­ки? Зима для меня была безмерно тяжелой. Из-за болезни жены все мы исстрадались, но сейчас ей, слава богу, лучше. Одним словом, весна порождает надежды. Ощущение после Ленинграда двойственное. Спектакль в Александринке («Театральная фанта­зия») не отвечает кондициям, вне природы пьесы, её стилисти­ки, её ткани и никак не раскрывает её смысла. Я счел за бла­го просить театр не выпускать спектакля до премьеры в Моск­ве, у вахтанговцев. А вот в вашем «Ленкоме», у Опоркова, «Транзит» порадовал. Да и у Голикова «Стресс», хотя до за­вершения еще не так близко, безусловно, обнадеживает. С эти­ми ощущениями и уехал из Питера. А тут сразу вырвался в Ма­леевку и за три недели успел записать комедию, которую уже начали репетировать в Театре на Малой Бронной. (…) Пишите, звоните…»

***

А В НАЧАЛЕ 1980-х мы увидели снятый Михаилом Козаковым потрясающий фильм о 1950-х: «Покровские ворота» — для Зорина произведение абсолютно, без всякого зазора, автобиографичес­кое. Ведь он, как и Костик, тоже когда-то издалека приехал в Москву, снял проходную восьмиметровую комнату на Петровском бульваре, который теперь закамуфлировал Покровскими воротами, потому что все соседи по коммуналке были еще живы. В ус­та Костика вложил и свою главную идею: «Осчастливить против желания нельзя!»

Господи! Как полюбили мы и этого великодушного Костика в исполнении неподражаемого Олега Меньшикова («Я не будущий муж. Но потенциальный!»); и страдающего Велю­рова, которого с блеском сыграл Леонид Броневой («Заметьте, не я это предложил!»); и решительную Маргариту Павловну — Инны Ульяновой («Это не ты кричишь, это кричит твой ваку­ум!»), и добрейшего, мастеровитого Савву Игнатьевича — Вик­тора Борцова («Я как встал, так сразу за дрель!»); и влюб­ленного, простодушного Хоботова — Анатолия Равиковича («Бла­годарю вас! О благодарю!»); и других, столь же обаятельных, мигом оказавшихся для нас, пожалуй, даже родными…

Позднее Костик Ромин, который возник из-под пера Зорина так неожиданно, казалось бы — игриво, как легкое воспомина­ние о минувших днях, стал героем еще семи его произведений, в общем — спутником жизни…

А всего мудрый Леонид Генрихович пока что написал более пяти­десяти пьес, более десятка киносценариев и десять томов про­зы. (Перешел на романы, потому что: «драматургия — очень ас­кетический жар, она не должна быть многоречивой; если же есть желание высказаться, подумать, проанализировать, — ко­роткими репликами уже не обойтись»).

И еще у него много хо­роших стихов. Ну, хотя бы вот эти:

Что имею — поделом.
Обошёлся без свободы;
Все отпущенные годы
Жил за письменным столом.

Стол достался мне в удел,
Был единственной отрадой;
Что творилось за оградой —
Толком я не разглядел.

Но такая слепота
Иногда бывает зрячей;
И была моей удачей
Власть бумажного листа.

Однажды он записал: «Никто так не выразил драму старости, как Пётр Вяземский одной лишь строкой: «Я жить устал, я прозябать хочу».

Сам дорогой мой Леонид Генрихович не прозябал все свои девяносто пять лет, до самого последнего дня, который случился, увы, ныне, 31 марта…

Таким я запечатлел Леонида Генриховича в 1974-м:

В сцене из спектакля вахтанговцев «Варшавская мелодия» (1967) Юлия Борисова и Михаил Ульянов:

Print Friendly, PDF & Email

5 комментариев для “Лев Сидоровский: Вспоминая Леонида Зорина

  1. Не так давно смотрел «Варшавскую мелодию» в новой постановке. В прежних представлениях пьеса воспринималась как трагическая история любви между советским юношей и польской девушкой, а также о непреодолимых для этой любви препятствиях в виде законов, запрещавших браки с иностранцами. В новой интерпретации сюжет был показан как история предательства самого себя и своей любви, как история неследования своему сердцу.

  2. «буквально цепенел я на «Варшавской мелодии» — и в вахтанговском театре, где душу рвали Юлия Бори­сова и Михаил Ульянов; и — в ленсоветовском, где потрясала Алиса Фрейндлих; и — в киевском, где страдала Ада Роговцева»
    ————————————————-
    Да, это были впечатляющие постановки, причем киевляне считают, что Ада Роговцева играла лучше Алисы Фрейндлих. Может быть они правы. Киевскую постановку я не видел.

  3. Спасибо! Вот где журналистская наша оперативность к месту. Как-то даже светлее стало на душе.

    1. “— Столь острое восприятие зрителями «Варшавской мелодии» означает, что мое глубоко личное попало в точку общественного настроения… Да, вот эта самая тема обреченности чувств… А вообще меня всегда — еще с «Гостей», о которых вы упомянули, — волнует проблема взаимоотношений человека и общества. Хочется уяснить для себя и, следовательно, для моих героев — что на этом свете подлинно и что ложно, что важно и что мнимо…”
      ::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
      .. И прекрасные фотографии… Знакомые все лица…

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.