Соломон Воложин: Про исключительность

Loading

Соломон Воложин

Про исключительность

Особенно страдают непониманием разнообразия вce­возможные утопии, но элемент утопизма есть, по-­моему, в любой социальной прогpамме, которую устроители творят на свой вкус. Так нам был навязан coциализм, а теперь­ — «рыночные реформы».
Ю. Чайковский

Я опасаюсь вживую встречаться с тем, о ком писал. Я ж лезу в душу, разбирая произведение автора имярек. И каким ни самовыражением является его творение, но и всегда скрыт в его произведении художественный смысл, который я считаю подсознательным — в большой мере — идеалом. Поэтому имярек, опубликовавшись,  может чувствовать себя достаточно спокойно: никто ж или почти никто не поймёт, что хотел сказать автор. Кто что ни поймёт и ни скажет — будет не то, и имярек внутренне  посмеётся. И ему будет хорошо, как улитке в своём домике. Ну а если кто-то улитку вытащит на всеобщее обозрение… И вдруг мне это удалось… Брр. Как неуютно будет смотреть в глаза ему при встрече.

От Ольги Ильницкой отвертеться не удалось. И, хоть я считаю, что спрашивать у автора о его творении не стоит (тот всё равно не знает, если подсознание, а не сознание участвовало в том творении), я всё же спросил:

— Ну и как: угадал я вас с этим демонизмом?

— Я скорее склонна не к Ницше, а к Ганди. Для меня фашизм и коммунизм — это почти одно и то же, и обоих я ненавижу.

— Хм, а между Ницше и Ганди есть общее. Я для себя считаю, что один — активный демонист, а второй — пассивный.

И вот я открываю последний опус «Есть много в мире странного…» в подаренной мне ею книге «Божий человек. Книга про всё хорошее» (2007). Литературно-художественное издание (первое произведение в нём — см. тут, его я не читал и мой читатель имеет уникальный шанс, проверить, годится ль мой синтез из анализов других рассказов пригодным — без анализа — и для этого).

Литературно-художественное издание…

Ого! Строго говоря, без претензии на художественность в моём понимании. (А моё понимание, что художественность — это противоречивость текста.) То есть, мне тут  нечего делать, ибо нечего объяснять. Всё будет в какой-то мере сказано «в лоб». Вероятно, тут произведения прикладного искусства. В том смысле, что будут предназначены для усиления того или иного чувства, заранее автору известного. Лирика то есть. То, против чего меня теперь понесло до неприличия резко восставать. Из-за оранжевой предреволюционной обстановки в России. Обстановки, в которой всё, что «в лоб» — как сильнодействующее — очень приветствуется оранжевыми. В первую очередь — публицистика (которая и вовсе за гранью искусства, даже и прикладного — а то хоть с условностью, но с не выходящей в действительность,  как, например, прикладная одна из последних песен Макаревича).

Итак, приступаем.

Опус на полстраницы. Сон. К которому «я»-повествователь относится как к некоторым образом длящемуся в яви. Там, во «сне», — заяц. Тут, в яви, «всегда лежит в кармане очищенная морковка».

Ну литературная явь, конечно. Я не думаю, что, придя ко мне в гости, автор, не будучи «я»-повествователем из своей книги пятилетней давности, имела в кармане морковь.

И вопросительным знаком после слова «морковка» опус кончается…

«Ну, кому расскажешь, почему у меня теперь всегда лежит в кармане очищенная морковка?»

То есть, некая претензия на загадочность. На какое-то изменённое психическое состояние. Транс… Во сне с зайцем был некий разговор… И «шли коты на задних лапах, и кошки обнимали детёнышей»… Всё вась-вась.

Ну прямо как Ганди — ненасильственное сопротивление.

(Оранжевые тоже на словах не за силу. На словах. Пока количественно не превзойдут противников, как в революции роз: превзойдут, тогда уж можно про ненасилие забыть и взять здание парламента штурмом.)

Нет, правда: не от страшной ли травмы в действительности так алчут грёз, снов наяву:

«Теперь я стану ждать, когда попаду туда, к серым и чёрным камням, по которым идут перламутровые коты с детёнышами и заяц цокает в ответ. Я стану ждать…».

Это ж написано так, что не поймёшь, это ещё длится сон, или он уже кончился. Было б написано с красной строки — значило б, что после сна. Но написано просто через точку и один пробел после такого: «Он процокал в ответ». Заяц. В ответ на вопрос: «Что тебе принести? Морковку?»

А в яви ж «я»-повествователь ещё и очистила морковку… Боже! Какая экзальтация…

Аж мурашки по спине, — каким несчастьем должна быть побуждаема такая оголённость нервов (Ильницкая успела мне сказать, что книга посвящена её сыну. С тем, видно, что-то плохо).

Это я пытаюсь всё же что-то объяснять кому-то нечуткому…

Благодарное ли это дело?

Когда Гуковский все невнятности в поэзии Жуковского выводил не только из несчастной любви Жуковского, но и из лишенства всего поколения, обманутого кровавостью Просвещения, французской революции и Наполеона, — поколения, нашедшего спасение лишь во внутренней жизни в качестве прошиллеровских «поклонников всего “высокого и  прекрасного”» — это было благодарное дело. Обнаруживалась самая глубокая суть романтизма, философская суть — солипсизм. И  нравственная суть — эгоизм. И становилось очень понятным, почему именно романтизм был тем прекрасным цветком, что украсил тогда всемирно-историческую победу  капитализма и национально-освободительные движения в Европе и Америке. А продлить к другой подобной победе — к победе империализма — понятным становилось, почему продолжение романтизма от лишенцев к победителям — почему ницшеанство в искусстве  украсило конец Нового времени (в России — Чехов, Левитан, Чайковский, Станиславский, чуть не весь серебряный век). И даже толстовство где-то оттуда же родом. И гандизм.

Но не будет ли высасыванием из пальца применение всей этой тяжёлой артиллерии к Ильницкой? (Очень, кстати, органично ненавидящей коммунизм, в этой связи получается…)

Может, и не будет. Всё ж повторяется в мире. В России реставрированного капитализма, так и недореставрированного из-за народного традиционалистского менталитета, опять же есть посыл к освобождению. У тех же оранжевых. И не разливается ли этот посыл везде и всюду? В том числе и в Ильницкую проникая подспудным социальным заказом…

Ну глянем предпоследнюю вещь — «Счастье».

Тут уже полная страница. И опять — необычное: не во сне, а в яви общение девочки с…  тарантулом. (Надо же было выбрать такое страшилище…) Наверно, специально. Некий, мол, аналог библейского рая, когда никто никого не ел и мирно пришли все к Адаму, чтоб он их назвал. С чего-де началось, к тому и пришло. Опять вась-вась. Возможно, как минус-приём относительно действительности, где дефицит добра.

Насколько краток рассказик, настолько длинны личные ассоциации из-за него…

Я переехал жить на Украину, в Одессу, из Литвы, охваченной национальным движением предраспада СССР. И где-то перед самым украинским референдумом о независимости (результат которого прикончил СССР) оказался в командировке в Киеве (поразил ещё стоявший тогда на центральной площади гигантский, впечатляющий памятник Ленину из тёмно-красного мрамора). Был поздний вечер, я был голоден, и перекусить надо было именно где-то на этой площади, ибо в заводском общежитии и вообще в том районе что-то съестное купить в такой час было просто немыслимо. Надо было у кого-то спросить. А и людей-то вокруг очень мало. Поздно. Я нацелился на одну пожилую женщину и хотел спросить не по-русски (у меня до 10 лет родным был русско-украинский суржик, но за 40 лет жизни в Литве я, оказалось, его забыл). Оказалось это неожиданным для меня самого образом. Открыв рот для вопроса. я услышал, что спрашиваю… по-литовски. Чертыхнулся и по-русски попросил разрешения сказать по-русски. Объяснил, что и почему у меня произошло с языком, и спросил насчёт еды.

— Забули рідну мову?!

— Ну сорок лет всё-таки…

— А як голосувати будете на референдумі?

— Против нэзалэжности.

— Тоді ласкаво просимо: геть з України.

Не помню теперь больше ничего, кроме нахлынувшей обиды. Я всё же родом из этой республики…

Это мнением таких сделалась оранжевая революция с Ющенко во главе, и они носили горячие обеды в палаточный городок на Майдан, а теперь, после поражения оранжевых, избрали в Верховну Раду крайне правую, профашистскую партию с характерным названием Свобода (мне это потому кажется характерным, что в моём мировоззрении полюсом Свободы является Порядок, а он сейчас не нужен оранжевым).

Но на самом Майдане в революцию, говорят, хозяйничали очень политкорректные люди. Телерассказ Шевчука меня впечатлил.

Я знал Шевчука в лицо, но не знал ни одной его песни и не знал его политических взглядов. И потому был введён в большое заблуждение. Его-то на самом деле оранжевые принимали как оппозиционера российской власти, такие ж и населяли Майдан. А я подумал, что его принимают как просто русского, представителя страны, фактически медленно, веками поглощавшей Украину. И, тем не менее, по Шевчуку: «…эти люди, эти глаза, добро, стремление к свободе… Я купался в этом…».

И я на секунду поверил в братство народов на новой основе. Националистической, что ли… (Националисты разных стран очень же хорошо ладят друг с другом, будучи отделены границами.)

Нет. Я в какое-то иное братство поверил.

Какое Ильницкая здорово выразила:

«Я подношу палец: он вдруг прыгает и ползёт к центру ладони и замирает — бархатный, нестрашный — в том месте, где у меня всегда вздрагивает, прямо на линии любви. Я сжимаю кулак, а он тихонько и ласково шевелится, и мы молчим. И  нам счастливо».

Такой вот конец рассказа о том, как девочка приручила тарантула. Существо, наверно, потому и мерзкое для всех людей, что с ним невозможно вступить в контакт.

А героиня Ильницкой не такая, как все люди. Она как шаман первобытного племени.

Ведь что такое магия? Это первая форма религиозности, от последующих форм отличающаяся переживанием своего могущества. И шаман же верит, что может влиять на всё. Вот и девочка в рассказе, а за нею, похоже, и автор — верит. В силу добра.

Но тут, в рассказе, всё же сила и исключительность не на первом плане. И там бы и  оставались, если б не моя страсть лезть в душу…

Третий с конца рассказ — уже разбиравшийся мною (см. тут сам рассказ тут). Недопонятостью читаемого привлекший меня тогда (страсть как люблю читать и  недопонимать). (Наверно, в этом есть моя любимая противоречивость: и понятно, и как-то нет.) Тут опять изменённое психическое состояние. (Оно само уже есть противоречие, так как подразумевает существование и нормы тоже.)

Увижу ли я тут гандизм, если, про него помня, перечитать рассказ?

Увидел.

Так мало на свете света и тепла, что тихо с ума сходят некоторые. И врач в конце рассказа примирительно советует не приемлющему такое положение вещей автору (автор именно под именем «автор» присутствует в рассказе в качестве пришедшего в сумасшедший дом проверять, есть ли там, воплотился ли в яви персонаж, которого она сочинила, и оказалось, что воплотился):

«Мой вам совет. И не пишите».

Как видим, не послушалась. Это и есть гандизм — ненасильственное непослушание.

Что и у оранжевых в Киеве было на вооружении, и у розовых революционеров в Тбилиси до поры, до времени: просто не соглашались с результатом выборов.

Можно это как-то примирить с ницшеанством, результатом осмысления при первом моём подходе к рассказу? — Можно. Я ж это даже графически раз изобразил. Касаясь чеховской «Палаты № 6 и толстовства» (см. тут). Чехов-то болел толстовством, а был сам  ницшеанцем. Какой-никакой бунт есть и то, и то. Как писал Скафтымов о пафосе Чехова: «совсем перевернуть, отбросить настоящее». — Ради чего перевернуть и отбросить? —Ради сверхстоящего, что есть «счастье, какое простым смертным не дается». Ну чем не оправдание для того, чтоб назвать Ильницкой свой сборник «Божий человек»?

Так что: я успокоился насчёт своего хотя бы приблизительного умения влазить в душу?

А если получившееся — против шерсти автору…

Господи, как же мне было неловко смотреть в глаза ей, которую я «поймал» на «изме», который не в фаворе у большинства даже и после реставрации какого-никакого капитализма с его принципом «человек человеку — волк».

Print Friendly, PDF & Email

17 комментариев для “Соломон Воложин: Про исключительность

  1. Я б не смог так вас, Экс, умыть, как этот человек. У вас неважно с чутьём.
    У меня действительно нет слога, и не мне бы писать. Но что мне делать, если у меня есть что сказать. Поэтому я решил не притворяться, а поступить наоборот. Показать просвещаемым, людям тёмным, что я в доску свой: говорю их языком. (Вы просвещаемым в принципе не можете быть, ибо считаете, подозреваю, что всё уже знаете.) Тем самым я как бы говорю им, чтоб они не читали профессионалов. У тех вериги на руках. Они не смеют игнорировать молчаливые корпоративные рамки. Одна из них — не применение теории Выготского (она переворачивает весь подход к интерпретации; она требует озвучить нецитируемое; по-ихнему это — ненаучно).
    Кстати. Нецитируемое — это слово, которое не решился написать Выготский. А оно — следствие из его (не аристотелевского!) катарсиса, который подсознателен. Мне же терять нечего. Я решился и произнёс это слово. Что и является моим главным вкладом в развитие его взглядов. Это небольшое продвижение. Он же ввёл понятие последействия искусства: переведение катарсиса из нецитируемого состояния, то есть из бессловесного, в словесное. Отсюда один шаг до признания нецитируемости художественного смысла. Я его сделал.
    А вы, Экс, всё же не читали ни одну мою статью о Чехове (я плохо представляю, что непредвзятый человек может не согласиться с сотнями — наверно, их сотни — моих доводов).

  2. Уважаемый г-н Sweetheart!
    Благодарю за вопросы и непрошенные советы. Они частично повторяют сказанное С.Воложиным. Уж не сам ли он сочинял Ваш пост? За неимением времени не буду говорить о мелких подколках и, главное, обо всем творчестве автора. Воспринимаю его как апологета Гуковского и Выготского. Может быть, вернее считать эпигоном, поскольку вклад Воложина в теории не замечен. К сожалению, не могу назвать его и популяризатором. Часто автор ограничивается важничанием именами. Стало быть, автор — пользователь. Считаю перехлестом поиски обязательных скрытых смыслов. Не всегда авторы играют с читателями в прятки, не всё творится подсознательно, а выводы нужно обосновывать.
    Не нравится изобилие пустых разговоров и скачущие мысли, как в обсуждаемой статье. Сухой остаток в ней, если отжать брызги и пену, мал и скучен.
    Есть словарные определения терминов, в частности, ницшеанства. Если термин используют расширительно, то об этом не лишне упомянуть. Учение Ницше совершенно чуждо взглядам Чехова, и их смешивание выглядит нелепо.
    Наконец, амбиции автора не соответствуют его амуниции. Нельзя говорить о тонкостях литературы убогим языком с одесским акцентом.

  3. Или ладно. Объяснюсь. В конце концов, читатель вправе в неспециализированном журнале не натыкаться на что-то сложное.
    1) эпиграф не от той стенки гвоздь, — жалуется Экс.
    От той. Смотрите. У меня есть утопия. Она состоит в том, что меня послушают взрослые люди со сложившимся мировоззрением. Меня, предлагающего им моё мировоззрение. Которое наверняка им не понравится. – Так прав я? Плетью ж обуха не перешибёшь. – Нет, я всё равно лезу со своим уставом не в свой монастырь. – Типичная надежда просветителя: ну как это может быть не принято, когда это так верно!!! – А шиш. Оно будет не принято просто потому, что не общепринятое. – В этой связи сколько-то права Тучинская насчёт психиатрии. Я ж знал, что будет принято в штыки. А полез. Причём не принято под самыми разными ярлыками, вплоть до противоположных: отсутвуют аргументы – занудство, перепевы – амбициозность (что означает, что дело не в форме, а в содержании).
    2) чванство, — жалуется Экс.
    Ну он выбрал слово похуже. А просто у просветителя в принципе уязвимая позиция: он – светлый, тот, кого он просвещает – темнота. Уязвимая позиция не может себя как-то не проявить. А ведь меня ж поблагодарит тот, кому я что-то открыл.

    И так можно пройти по всем упрёкам. Во всех есть доля правды. Но – только доля. Малая. Подобраны ж самые плохие слова – и всё о форме. Неужели я так больно задел сутью?

    1. Это не травля, г-н Воложин. Это объективная оценка Ваших опусов.
      Прошло больше восьми лет, а Вы по-прежнему засоряете эфир своими тенденциозно-чванливыми опусами, приправленными навешиванием ярлыков и самлюбованием.
      Однозначно, графомания.

  4. Дабы не ошибиться в оценке проблемных статей С.Воложина, собрал небольшой обзор отзывов. (Привожу их с сокращениями ради экономии времени и байтов). Преобладает возмущение, переходящее в негодование. Цитирую:
    «…убогость (по мысли, логике, языку) этого текста прямо пропорциональна его амбициозности и тенденциозности». (В.Коган).
    «Отдаю должное тем, кто добрался до конца этого занудства… Бред». (З.Мастер).
    «…кандидат на Шнобеля плакал в угоу от зависти». (Б.Альтшулер).
    «Документ про мининицшеанство Дины Рубиной … интересен, скорее, узким специалистам в области психиатрии…Текст — чисто клинический. Само-приговор. Яркое, бредовое, косноязычное свидетельство полного отсутствия у автора элементарных навыков русской письменной речи». (С.Тучинская).
    Картина ясна? Как правило, отзывы негативные.
    По справедливости следует отметить, что есть и исключения из правила. Не всё, сто пишет С.Воложин, похоже на бред или словестную диарею. Немногие статьи его написаны … логично. Может! Но без бредовых выкрутасов и постоянных отвлечений они, оказывается, понятны и малосодержательны.

    1. Уважаемый г-н Экс!
      Не могли бы вы определиться, что именно хотели бы увидеть в статьях Воложина?
      «…элементарные навыки русской письменной речи…» (как сказано в одном из тщательно отобранных вами отзывов) или всё же анализ и синтез литературного произведения, сделанный с вполне определённой целью — найти в нём скрытый художественный смысл?
      Чего вы ищете, чего добиваетесь от автора статей, в полемическом раже переходя на личности и откровенную грубость?
      Следя за вашей полемикой, я вижу, что для вас важнее всего — ни то, ни другое, а всего лишь собственная правота, даже если в своих утверждениях вы доходите до нелепости. Например, совершенно безапелляционно вы заявляете, что нельзя быть ницшеанцем, не изучив труды Ницше — как будто он изобрёл эту идеологию, а не дал ей всего лишь чёткое определение. Примерно так можно заявить, что нельзя считаться человеком, не изучив Дарвина…
      Но вернёмся к вашему спору с Воложиным.
      Бог с ним, с виртуозным владением русским языком, которого вы и процитированный вами рецензент требуете от Воложина.
      Но обратили ли вы внимание хотя бы на то, что в профессионально гладких (и даже небезынтересных) литературоведческих трудах вы не найдёте этого, высмеянного вами сочетания — анализ произведения с последующим синтезом полученного?
      Пытались ли прочесть у него хоть что-то — не предвзято, не с целью разнести в пух и прах тексты, а с целью понять, чего он ищет, зачем так старается докопаться сам и хоть что-то передать нам? Ну, например, его исследование творчества Чюрлёниса? Или его книгу «Беспощадный Пушкин»?
      Нет, естественно, вы не пытались, — зачем? Оплевать другого всегда значительно проще, чем понять.
      Ну так я вам дам совет. Не читайте Воложина. Вам это ни к чему.
      Но если есть среди посетителей журнала 7ИСКУССТВ люди не просто читающие, а те, которых привлекает возможность прочесть между строк, увидеть художественный смысл, зачастую скрытый от самого автора произведения — они будут читать статьи Воложина, хотя бы и продираясь сквозь его негладкие строчки.
      А поиски навыков русской письменной речи вы можете с успехом продолжить в рамках средней школы…

  5. То, что я пишу, есть принципиально трудное чтение. Надо читать и думать. Правильные слова применил Экс: «Читаем вдумчиво». Вы часто ль слышали слово «синтез» применительно к художественному произведению? — Нет. — «Анализ», да, слышали. А «синтез» — нет. А ведь анализ только для того и делается всегда, чтоб на основании его сделать синтез — художественный смысл. Но. Есть шаблонное словосочетание «анализ произведения». И всё. И человек, привыкший к шаблону, спотыкается.
    Так преодолейте себя. Или избегайте всего, что я написал, если вам нужно лёгкое чтение.
    А включена же в предложение ещё и интерактивная ссылка… Она — шрифтом другого цвета (что у Экса пропало). Она — расчёт на читателя особо вдумчивого. Который мимо не пройдет, а кликнет и станет читать совсем другой текст. И лишь потом, обогащённый, вернётся к моему. — Чувствуете, на кого я рассчитываю? Научные ж тексты так пишут.
    А критика и есть на грани науки и искусства.

  6. Читаем вдумчиво: «И вот я открываю последний опус «Есть много в мире странного…» в подаренной мне ею книге «Божий человек. Книга про всё хорошее» (2007). Литературно-художественное издание (первое произведение в нём — см. тут, его я не читал и мой читатель имеет уникальный шанс, проверить, годится ль мой синтез из анализов других рассказов пригодным — без анализа — и для этого)».
    Заметьте, сколько косноязычного чванства в одном абзаце! Сгодился ли Вам, читатель, синтез из анализов автора? Стоит ли далее обсуждать исключительную статью об «измах» или обойдемся бэз, понеже заумного понемногу?
    Писатели, жалейте читателей!

  7. Нет. Чего это я так легко сдаюсь… Есть прямые слова Экса: «Конечно, у Чаадаева ничего нет о ницшеанстве Гомера». А вот такое — это не ницшеанство: «Одни только греки решились таким образом идеализировать и обоготворять порок и преступление»? См. http://philosophy.ru/library/chaad/lettr/chaad7.html
    Это написано после двух абзацев о Гомере и о его идеализации порока.
    Ну да, слова «ницшеанство» Чаадаев не применил-таки. Что да, то да. Но.

  8. Эксу и всем.
    Раз Экс читал, тогда я пас. Тогда действительно виноват, раз не убедил… Экса. Судя по его уверенности в своей правоте.
    Одно странно: что я такой стопроцентный, как Экс говорит.

  9. Читал я статьи С.Воложина немного. Пришел к нелицеприятному выводу: графомания. Нет постановки проблем, нет их решений, отсуствуют аргументы, выводы. Зато чрезмерно словоблудия, сплошные лирические отступления о том, о сём… что взбредёт. Даже эпиграф не от той стенки гвоздь. Много перепевов. Всё с претензией на оригинальность с эпатажностью. Конечно, у Чаадаева ничего нет о ницшеанстве Гомера. Конечно, «ницшеанство» Чехова означает не следование идеям Ницше, а нечто иное.
    Итог. Чтоб узнать вкус, скажем, морской воды, не нужно ведра, стошнит и с кружки. Достаточно сделать глоток и…

  10. А у меня не вызывает сочувствия то, что вы явно не читали то, что предложил я почитать. Так не спорят. Так вещают абсолютную истину. Вам и в голову не приходит, что то, что вы сообщили я прекрасно и сам знал. Кроме того вы принципиально не правы, что невозможно ницшеанство без чтения Ницше. Я больше скажу, ницшеанство встречается в художественных произведениях за века до Ницше. У Гомера, скажем (прочтите у Чаадаева). Просто Ницше с предельной резкостью выразил знаемое людьми давно.

  11. Кто согласен с Вами, — мне не ведомо. Вы заблуждаетесь единолично или за компанию — не имеет значения. Думаю, ницшеанство в русской культуре – изобретение явно не Ваше. В сети мне уже встречались материалы (московского и киевского разлива) о «ницшеанстве Чехова». Но к делу.
    Невозможно стать ницшеанцем, не ознакомившись основательно с трудами основоположника. Чехов интересовался новомодной философией. Однако язык философии не прост, и ему переводили отрывки. Лишь через десять лет после выхода в свет знаменитого «Так говорил Заратустра» Чехов категорично отозвался о «Нитче» (так у классика) в письме к А.С. Суворину (25.02.1895 г.): « Философию его, впрочем, я считаю недолговечной. Она не столь убедительна, сколько бравурна».
    Не пленили Чехова доминантные идеи Ницше. Нет у Чехова следов Ubermensch-ей, нет «воли к власти», имморализма. Имя Ницше встречается у Чехова лишь в пьесе «Вишневый сад» в фарсовом эпизоде.
    Первые русские переводы Ницше появились, начиная с 1900 года. Однако, по словам философа-германиста А.Перцева, «тяжелое косноязычие, опубликованное в России под видом ницшеанства, имеет с ним мало общего». Следовательно, Чехов вообще не мог изучать Ницше, впитать его сомнительные идеи, стать последователем Ницше, тем паче в последние 3-4 года своей короткой жизни. В то же время никогда не следует отождествлять автора с персонажами его произведений. Посему натужные попытки пришить классику павлиний хвост ницшеанства не вызывают сочувствия.

  12. Правда, что «недоказанные». Только неправда, что «недоказуемые». Зайдите на мой сайт huup://art-otkrytie.narod.ru Там на главной странице есть алфавитный указатель фамилий творцов. По нему вы всех перечисленных можете найти и получить доказательство их ницшеанства. Я просто не сделал ссылок, и потому вам кажется, что у меня «недоказанные и недоказуемые ярлыки». По адресу же http://art-otkrytie.narod.ru/nicsheanstvo.htm найдёте, кто согласен со мной насёт Чехова.

  13. Уважаемая Майя интуицией почуяла что-то неладное. Она права: статья г-на Воложина не обычная, а исключительная, специфическая. На мой взгляд, это графома, т. е. графоманское произведение. Графома — не злокачественная. Её незаурядные особенности: эпатажность, туманная, непонятная риторика. Конечно, ни Чехов с Левитаном, ни сами по себе Чайковский и Станиславский не были ницшеанцами. С.Воложин свои недоказанные и недоказуемые ярлыки навешивает «вась-вась», нимало не утруждая себя логикой.

Обсуждение закрыто.