Новый Декамерон, или Творческий пир во время коронавируса

Loading

На белом снегу / Одинокий лист клёна… / Япония, блин. … Мороженый гусь / Молча падает с неба. / Он песнь не допел…

Новый Декамерон, или
Творческий пир во время коронавируса

Круглый стол
Часть тринадцатая

Александр Бархавин, Александр Левинтов, Борис Тененбаум, Борис Вайнштейн, Виктор Каган, Григорий Быстрицкий, Григорий Френклах, Зоя Мастер, Лев Мадорский, Наталия Шайн-Ткаченко, Юрий Бужор, Юрий Ноткин и др.
Продолжение круглого стола «Декамерон, или Пир во время коронавируса»
и его продолжений-частей: II, III, IV, V, VI, VII, VIII, IX, X, XI, XII

 

Наталия Шайн-ТкаченкоНаталия Шайн-Ткаченко. Японские перепевки

Якову Каунатору, автору «Японских мотивов»

Солнечный луч на стене
Выписывает иероглиф.

Привет мне от друга.
(Я. К.)

Кистью на стене
Восемь изящных штрихов.
Не иероглиф.

Короток путь мой.
Мерцающий свет вдали —

Морзянка звезды
(Я. К.)

Далёк дом мой.
Сигнал звезды мерцает:
«Возвращайся, ждём».

Стрелок часов шаг
Мне отмеряет мой век.

Всё — суета сует…
(Я. К.)

Мой Экклезиаст.
В моих песочных часах
Застряли стрелки.

Чёрной строчкой лёг
След на белом снегу.

Иероглиф читаю.
(Я. К.)

Палкой по снегу
Начертал иероглиф.
Смысла не понял.

Лист одинокий
Парусом в луже плывёт.

Мелодия осени…
(Я. К.)

На белом снегу
Одинокий лист клёна…
Япония, блин.

Зелень травы — рай.
Жаркого солнца — оранж.

Радуюсь лету!
(Я. К.)

Лета жара — red.
Сто по Фаренгейту — ад.
Жду тебя, зима!

В шёпоте травы
Слышу мелодию ветра.

Покой мне принёс…
(Я. К.)

«Шёпот трав» — Басё?
Бальмонт? Поэт напел мне,
Ветер прошептал…

Время для танка.
Ити-ни-сан-си-го-року…
Тридцать один слог.
Лучше напишу хокку:
Красиво и коротко.

Облака плывут
Караваном гусиным.

Скоро быть зиме…
(Я. К.)

Мороженый гусь
Молча падает с неба.
Он песнь не допел…

 

Глаз застит слеза,
Тускнеет солнечный блик…
Банзай! Даёшь хокку!

frenklahГригорий Френклах. Иронические четверостишия и двустишия
Продолжение. Начало

Покуда всякий сброд
Боготворит вождей —
Жизнь отдаёт народ
За них в войне идей…

Сумел он Правду разыскать —
Стара, уродлива, ужасна…
— Ты Правда?! Людям что сказать?
— Поведай им, что я прекрасна…

Проступок с наказанием увязан,
Так парадокс Создатель разрешил —
Наказан не за то, что согрешил,
А тем, что согрешил и был наказан…

Зря беспокоишь небеса
В бессмысленной мольбе,
Бог зря не тратит чудеса —
Он шанс даёт тебе…

А ведь когда-то получал по роже
За то, за что теперь несут цветы,
И не букеты — целые кусты!
Наверное, он просто был моложе…

Тот получает всё на блюдце,
Кому-то водка, как вода —
Колибри в воздухе е***ся,
А тут в кровати… иногда…

В нём гений спит,
Всё крепче сон,
Порой храпит
С присвистом он…

Как смогли, так победили —
Треть народа положили
Разве власть колышет —
Всё Победа спишет!

Невыгодно дружить с Россией —
У ней отменный аппетит,
А «закрома» всегда пустые —
Пусть лучше во врагах сидит…

Заволокла рассудок тьма…
Невзгоды преодолевая,
Судьбе назло мы выживаем —
Жаль, выживаем из ума…

Кому б на время мысли сдать —
Так ночью хочется поспать…

Слава Богу, что страной
Управляют прохиндеи —
Всех бы резали давно,
Бескорыстные злодеи…

Много лет назад была моложе,
Много лет назад была умней —
Не было тогда морщин на коже,
Не было за пазухой камней…

Похожа на кабриолет —
Сверкает вся и крыши нет…

Я Правду откопал, как Чудо
И… сразу закопал обратно,
С ней ознакомившись приватно —
Кому она нужна, паскуда…

Мне прошлое однажды позвонило…
Звонок…, другой…, но я не отвечал —
Зачем тревожить то, что прежде было
И то, о чём когда-то промолчал…

На одиночество подсел,
Свободных вечеров не счесть —
Пусть дома у меня не все,
Но мне хватает тех, кто есть…

Я рассусоливать не буду —
Слова простые не соврут:
«Родиться человеком — чудо,
Остаться — непомерный труд!»

Хоть СССР в Россию сжался,
Но… Родиной Слонов остался.

С небес ударилась дождинка —
Как быстро жизнь её прошла!
Спустилась медленно снежинка,
На землю отдохнуть легла…

Тебе успешному не прочь
Со всех сторон друзья помочь,
А неудачу потерпел —
Ты вновь один и не у дел…

Взъерошив целомудрие своё,
Россия через тридцать лет призналась,
Что по любви она не отдавалась —
Гад Запад изнасиловал её…

Россия — удивительное царство,
Где всякий вороватый патриот
Тайком своё имеет государство,
Оно ж в ответ имеет свой народ…

Недолго по сердцам ютилась,
Чего-то от Страны ждала —
Но в душах места не хватило,
И в песни Доброта ушла…

Относись к прошедшему мудрей —
Не тащи в грядущее невзгоды,
Не держи за пазухой камней,
Коли есть чужие огороды…

Не возгордись коли сумел
С бедою справиться однажды —
Крепись пока не одолел
Напасть одну и ту же дважды…

Те, кто строит Храм Науки
Иногда такие суки,
Что сюрпризов не любя,
Храм возводят из себя…

Себя дотошно собирал
Я из того что в жизни дали,
Но как куски не подбирал —
Остались лишние детали…

В сей мысли нет обмана:
«Страшнее, чем терять —
Об этом постоянно
Себе напоминать…»

За враждой не видишь,
Как слабее стал,
Если ненавидишь —
Значит проиграл…

На Ближнем Востоке разборки давно,
Кому-то нехило досталось,
Но вдруг в вентилятор попало говно —
Россия в разборки вмешалась…

Бежать за кем-то… Бога ради —
Давай-ка лучше постоим,
О том, о сём поговорим,
Глядишь — он нас догонит… сзади.

Оценит ли Запад лукавый
Российской души крутизну —
Ворует народ у Державы
И любит при этом страну…

Живя в российских городах
И мать упоминая всуе,
Зря ждут, когда одна беда
Отремонтирует другую…

Расчесали прошлое до боли,
Будущее силясь изменить,
Не жалея в настоящем соли,
Чтобы чуть помедленнее гнить…

Оказавшись не у дел,
Похужал и возмудел…

И вдогонку ещё несколько стишков:

Шестнадцать ярдов на бордюры
И десять ярдов на врачей!
Не хватит жмурикам свечей —
Скорей свои спасайте шкуры!

* * *

По миру катится Корона
И отправляет многих в Рай —
Не интересны лугандоны,
Когда в своей стране раздрай…

* * *

Контрацепцией на лицах
Нас не вдохновить —
Без намордников толпиться
Можно, если пить…

Мы положим без опаски
На любой запрет —
Слабоумие — не маски,
Дефицита нет…

Александр Левинтов. Злостный многожёнец
Глава из книги «Любовь, или Советский Декамерон»

Сергей — инженер-наладчик. Наладчики — это те, кто не только знает, что это такое — в принципе это знают все, но и как заставить это работать. На КАМАЗе, где любят выпендриваться на импортный манер, внутренних наладчиков называют исследователями: они исследуют то, что сходит с главного конвейера, и в ходе исследования доводят его до того, что оно начинает ездить. Сергей работает на одесском заводе «Январка» («9 января»), их мухарайки не должны ездить, но работать — обязаны, и Сергей в принципе знает или хотя бы догадывается, как заставить их работать, правда, что и зачем они должны делать, Серёга не знает, но это, слава богу, не знает никто.

«Январка» поставила своё изделие в Омск на номерной завод, выпускающий что-то секретное, изделие, конечно, не работает, и Серёгу командируют в Омск наладить это изделие.

Ему выплачивают командировочные по 2.60 в сутки и гостиничные по квитанции, но не более 1.80 в сутки. Сначала на месяц, а потом, по письму секретного омского завода, ещё на месяц.

Два месяца, пока Серёга в Омске, изделие работает. Он живёт в гостинице «Сибирь» в отдельном номере с телефоном — в Одессе о телефоне, если ты не дважды герой Советского Союза, даже мечтать или подавать документы на очередь бесполезно.

На 2.60, конечно, не разгонишься, но ведь Серёга — это в Одессе знает каждый, и на «Январке» и во дворе их дома — золотые руки, поэтому он по вечерам ходит по вызовам и чинит всё, что ломается, а ломается в Сибири, как и в Одессе, практически всё: за трояк, пятёрку, а иногда даже червонец. Пока он квартире вызвавшего его, отремонтированное работает, а дальше — как получится, но ведь работало же после ремонта!

Во всяком случае, на выпивку вечером всегда хватает. А в качестве закуски — местная варёная колбаса всего 2.10 кило (ему вполне хватает полукилограммового круга) с хлебом и телефон.

По вечерам ему звонят разные омские бляди.

Он поначалу откликался на их призывы и шёл на свиданки, но вскоре перестал: всё слишком одинаково: кафе — пузырь — какие-нибудь зразы или купаты, на худой конец пельмени — с чаевыми червонец — шалава включает динаму и сваливает. Такое блядство Серёге решительно не нравится.

Теперь он в середине трапезы, благо, ничто не остывает, откликается на звонок и трепется: когда несколько минут, когда полчаса, а то и битый час. Ему нравится рассказывать и слушать анекдоты, водить за нос, прикидываться секретным космонавтом или кинорежиссёром (можно подумать, в Омске можно снимать о чём-то кино).

Телефонные развлечения телефонными развлечениями, но ведь и баба нужна, просто, чтобы не прокиснуть.

А, с другой стороны, это всё-таки Омск, а не Одесса, где, кроме триппера, ничего интересного нет, а тут — Сибирь, тут на винт такое можно намотать, что никакой Иван Павлов со своими собаками не спасёт.

И он приспосабливается к текстильному общежитию, правда, совершенно случайно.

Вот где полная лафа и никаких кафе с пельменями.

В Одессе у Серёги есть семья и жена. Семья — это дочка, Анютка. А жена — Маруся.

Через два месяца Сергей возвращает в Одессу, на завод и в семью, получает по депоненту зарплату за два месяца и кварталку: Маруся ахнула от таких деньжищ.

А через неделю — срочная телеграмма с омского секретного: оборудование опять не работает.

Так и повелось: два месяца в Омске, две недели — на Молдаванке.

Маруся не возражает — с мужиками у неё и раньше проблем не было, и деньги в доме появились, а не остатки от Серёгиных собутыльников.

Серёга тоже определяется. Чтоб не путаться в дальнейшей своей жизни, он останавливается среди текстильных подруг на Марусе. Но — не в гостинице же жить. И Серёга ставит перед главным технологом секретного завода вопрос ребром: его принимают в должности инженера-наладчика да ещё с 15%-ной сибирской надбавкой по сравнению с Одессой. Теперь на две зарплаты они снимают за тридцатку комнату в двушке у одинокой старушки, которая ещё за тридцатку покупает продукты и готовит жратву, на которую уходит, ну, от силы полтинник, без выпивки, конечно.

Раз в два месяца Серёга мотается в Одессу — за два месяца набегает отгулов за переработку аккурат на пару недель. Одесские командировки он аккуратно подписывает в канцелярии: там не то, что командировку — чёрта с рогами подпишут за хвост настоящей одесской скумбрии горячего копчения (одесская Маруся работает на рыбзаводе, им разрешено в неделю по два хвоста воровать) и банку импортного мелкорастворимого кофе, сворованного ещё до таможни.

В общем, всё хорошо: и с одной Марусей, и с другой, главное — по-разному хорошо, и Анюта в школу пошла — и у неё всё хорошо. Серёга даже стал подумывать, а не завести ли в Омске спиногрыза? Тут его главный технолог вызывает и смущённо так:

— Понимаете, Сергей Николаевич, мы в Ишим, кое-какие наши изделия поставляем, а они, едри их об коленку, наладки требуют. Ээто тут рядом, всего-то 300 вёрст, 5 часов на поезде. Поезжайте, дорогой, а мы вам командировочные как в Заполярье будем оформлять, на их заводе своя гостиничка есть.

Так Серёга стал злостным многожёнцем.

Юрий Бужор. Фира и Нюма

Рослая ладная Фира. Супруг её Нюма —
Малопонятное что-то, в веснушках и немо.
Редко услышишь негромкий его голосок.
Всё заполняет жены командирский басок.

Жилистый Нюма — грузчик на складе вокзальном.
Даром что ростом не вышел — в почёте реальном.
Трезвый, старательный, быстро погрузит как надо.
Хмыкнет завскладом, довольный. Червонец награда.

Вот он закинул цемент в товарняк на Житомир,
Сел покурить, захрипел, отвалился и помер.
Фира, узнав, не заплакала. Не закричала.
Похоронила, растила дитё и молчала.

Долго солидные сватались к Фире мужчины.
Двор волновался за Фиру, не видя причины
Маяться с сыном одной и кроить из зарплаты.
Сын, правда, вымахал — во! И в отца — конопатый.

Что же? Никак. Ни ногой. Обижались соседки.
Фира, бывало, проходит в потёртой жакетке.
Глянут ей вслед с укоризной. Не ведая сами,
Как подобреют, вздохнут и качнут головами.

Мы с её сыном ходили в одну восьмилетку.
Были мы там влюблены с ним в одну малолетку.
Дрались, мирились и стали потом как два брата.
Зориком звали. Уехали с мамой куда-то.

Был я недавно на родине. В новом пейзаже
Нет больше этого дома и улицы даже.
Выпить хотелось. Вон бар. Я направился к бару.
Странно, никак не забыть несуразную пару

Собственно, это и всё. Ты расстроен, читатель?
Буквы сложил кое-как сетевой обитатель?
Рифмы бедны. Где сюжет? Это, брат, несерьёзно.
Думаю, это серьёзно. Да понял я поздно.

___
Другие стихи автора можно найти здесь.

Борис Тененбаум. Из ненаписанных мемуаров
Продолжение. Начало (1–7), … (8–18), … (19–26), … (27–34), … (35–47), … (48–53)

54. Осень 1981. Я получил свою первую работу в США, в компании «ComputerVision». С английским у меня ох, как не очень, я в нем буквально тону. Спасаюсь в ланч-тайм — сажусь за стол, где разговоры идут на русском. Впрочем, есть и особенности — с людьми вроде меня, т.е. уроженцами СССР, сидит и Стив, 100% американец. Однако — он бывший славист, и по-русски говорит настолько свободно, что свой код на ФОРТРАНе пересыпает матерными русскими комментариями — я на них потом натыкался.

И вот — мимо нашего стола проходит наш тогдашний вице-президент, по имени Масуд З. Он родом из Ирана, и славится коварством. Про него ходит такой анекдот:

Как сказать на фарси: “Fuck you?”
Ответ: “Trust me!” (это было его любимое выражение).

А с Масудом — важный клиент, то ли из Боинга, то ли из Дженерал Моторс. Клиент слышит разговор на русском, и спрашивает Масуда, будет ли приличным присоединиться к разговору. Масуд, конечно, ни в чем не может отказать важному гостю — и они подсаживаются к нашему столу.

Их по-английски приветствует наш американец, к нему присоединяется Миша Б. (бывший музыкант, к зависти всех нас прекрасно поймавший и произношение, и интонацию бостонской речи), я предусмотрительно молчу и… дальше разговор опять переключается на русский.

Гости через несколько минут встают и я слышу, как клиент говорит Масуду:

«Какие у вас потрясающе образованные люди! У меня магистерская степень в русском языке, но уже через пару минут я потерял нить беседы!»

Масуд, как умный человек, не стал выводить клиента из заблуждения (тот всех нас принял за американцев вроде Стива). Потом, при обсуждении цены за наши услуги, у него появился дополнительный козырь…

55. Ноябрь 1981. Уже третий месяц, как я тружусь в “ComputerVision”. На мои прежние «институты» в АСУ Строительства все не похоже до ужаса — там я имел дело с программами на PL/1, длиной максимум в 10 тысяч строк-операторов, и они были читабельны.

А здесь у меня система, написанная на примитивном FORTRANе, но в ней в ту пору было 4 (прописью: четыре) миллиона строк, и она улетала в неведомые мне «coreloads», которые оказались обыкновенными оверлеями, чего я тогда не понимал.

А ко вcему добавилась еще и проблема с английским — я его осваивал, как привык, т.е. чтением. Первой прочитанной книгой оказался «Крестный отец» — жуткая дрянь, из которой был сделан бессмертный фильм — а второй “The History of the Decline and Fall of the Roman Empire”, by Edward Gibbon.

Читать ее было очень интересно [мне], но имело то неприятное последствие, что я начал щеголять оборотами конца 18-го века — не лучший способ объясниться в американской software company на излёте века ХХ-го.

И вот, иду я коридору, и тут меня мой тогдашний начальник, Ральф М., зовет заглянуть к нему в кабинет. И спрашивает, все ли мне понятно в нашей тех. документации.

А у меня как раз и был вопрос — в наших manuals по базе данных вместо обычного термина pointer — «указатель» употреблялось словечко hook, т.е. «крюк». И я честно говорю Ральфу, что в принципе все понятно, но особенности термина hookers мне неясны.

Никогда — ни до этого случая, ни после — я не видел, чтобы человек так валился в кресло, буквально разваливаясь от смеха.

Нo откуда мне было знать, что слово “hookers” означает «проститутки»?

Случай имел резонанс — даже пару лет спустя меня все спрашивали, разобрался ли я, со всей свойственной мне основательностью, с этим термином?

56. 1982-й. Мы уже примерно год, как живем в США, и прилепились к дюжине семейных пар, похожих на нас самих — все из Москвы-Ленинграда-Минска, всем вокруг 30, у всех один-два ребенка, и у всех стаж эмиграции невелик, от года до трех.

У новичков вроде нас главная проблема — язык. Собственно, моя жена в привилегированном положении — свободно говорит по-английски, и в библиотеке университета им. Тафтса ее уверенно определяют как человека родом из Скандинавии, который учился в Англии — вот что значат английская спец. школа, а потом и институт.

У меня дела куда хуже — путаюсь в грамматике, и произношение (и по сей день) очень далеко от оксфордского.

Тем не менее — бывает и хуже: знакомая барышня с прекрасным выговором, потерявшись у «зеленой» линии бостонского трамвая (возле университета она ограждена, и ее надо переходить по специальным переходам) спросила приятного молодого человека:

— Где тут ближайший intercourse?

Она, собственно, имела в виду: «Где тут ближайший intersection?», но оговорилась, чем повергла юношу в полное смущение.

57. Мише где-то лет 16-17. Он каким-то чудом заканчивает среднюю школу — вдруг внезапно начал заниматься — и уже может водить машину, если с ним в ней сидит взрослый. И вот, мы едем в школу, и мой сын заявляет мне, что он практически двуязычный — bilingual.

— Какой ты байлингвал? — говорю я ему. — Ты не знаешь, как по-русски время спросить на улице…

— Вежливо или невежливо? — поднимает планку мой сын.

— Невежливо, — говорю ему я.

— Давай часы! — говорит он…

Хорошо, что за рулем был он — я бы точно въехал в дерево. Ну, и после долгой паузы, отсмеявшись, объяснил ребенку, что это — формула ограбления.

Что интересно — в русском Миша преуспел уже в колледже. Там русский преподавала какая-то русская женщина, вышедшая замуж за американского морпеха, а в общаге был паренек из Соликамска, попавший в университет штата Джорджия по обмену.

В результате Миша в состоянии читать газету «Правду» и знает слово «вечеринка”.

58. Миша — в выпускном классе. Отметки подтянулись — до него все-таки дошло, что надо поступать в колледж. И вот, приходит он ко мне, и говорит, что у него есть просьба: к нам в городок приезжает М.С. Горбачев, и будет выступать в местном центре. И Мише хочется туда пойти, и даже билет есть — но он опасается, что его русский недостаточен. А он знает, что я интересуюсь и политикой, и историей — так не могу ли я сходить и послушать Горбачева? А потом рассказать Мише и о Горбачеве, и своих влечатлениях?

Я поистине тронут — в ту пору дети нечасто выражали интерес к моим хобби. Соглашаюсь…

Лекция оказалась хуже некуда — к Горбачеву прицепился какой-то прилипчивый еврей, из категории: «Ах, как интересно поговорить с известным человеком!». Он из зала сказал Михаилу Сергеевичу, что давно за ним следит, еще с тех пор, как тот возглавил сельское хозяйство и… дальше начался разговор «зал-трибуна», неинтересный больше никому. В итоге с лекции я ушел…

Прихожу домой, рассказываю все это любимому сыну, и говорю, что не надо придавать значение всяким пустякам — Горбачев есть историческая личность, и имя его будет жить в веках…

Миша проявляет к теме неожиданный для меня интерес, и просит рассказать все это поподробней — что я и делаю…

Где-то через год выяснилось, что Мишка заваливал историю, и его учитель, испытывавший к нему симпатию, дал Мише последний шанс:

— Вот тебе билет на выступление Горбачева. Ты говоришь по-русски — сходи, послушай, и напиши мне отчет.

Отчет Миша написал и без захода на лекцию [с моей помощью] — и получил за него 5 с плюсом.

Великий принцип — изобретательный человек всегда найдет выход — получил полное подтверждение практикой.

59. Весна 2014. Мы с Наташей прилетели в Москву — у меня приглашение от отдела культуры мэрии Москвы прочитать лекцию о Черчилле в библиотеке им. Тургенева. Я-то, собственно, в Москве уже побывал в 2013 — мне там премию вручали от фонда «Просвещение», все за того же «Черчилля», но тут удалось уговорить любимую жену составить мне компанию.

Её так укачало в долгой дороге — мы летели, по-моему, ЛюфтГанзой, и пересадку делали в Мюнхене — что она, как добралась до постели, упала туда и заснула, а я пошел на разведку. Нас поселили в очень скромной маленькой гостинице, но зато в центре, на Солянке.

Выхожу на Солянку — и вижу заведение с симпатичным названием «Волконский». Захожу туда — похоже на кондитерскую. И я прошу у них самый лучший чай, и в-оо-н то пирожное. Ну, мне и выдали какой-то «белый» чай — по-моему, китайский — и хорошо упакованное пирожное, и я все это отношу жене.

Она открыла один глаз, отхлебнула чаек, куснула пирожное — и произнесла заветную фразу:

— Здесь жить можно.

Это не просто фраза, а некая формула — когда мы в 1981, разбитые переживаниями, улетели из СССР и приземлились в Вене, Наталья с дочкой на руках огляделась вокруг, и несмотря на окружавших нас автоматчиков (такие были времена), сказала:

— Здесь жить можно!

Антология дружеской эпиграммы

От редакции: Замечательная серия публикаций Вадима Эрлиха «Колонка дружеского шаржа», помимо удовольствия, доставляемого зрителю от созерцания шаржей, явилась и мощным стимулом для поэтического творчества. У нас возникла идея собрать воедино ретроспективную подборку авторских поэтических отзывов на шаржи Вадима Эрлиха, сочинённых как отклики к публикациям колонки и сохранивших настроение эрлиховых работ — дружественность: не злое, едкое вышучивание, но мягкое, весёлое подтрунивание.

Иногда герои шаржей и эпиграмм писали отклики на них; такие стихи даются с отступом вправо. Одно или несколько стихотворений-эпиграмм, вдохновлённых персоной, изображённой на шарже, сопровождаются уменьшенной копией этой картинки. По клику картинка разворачивается в полное изображение. Все шаржи и все подписи к ним можно увидеть и прочитать в выпусках «Колонки дружеского шаржа» и в отзывах к ним. Этот материал завершает публикацию нашего круглого стола, но мы надеемся — даст стимул к сочинению новых шедевров, в том числе и дружеских эпиграмм.

С. Л.

От холода околевая
В пустыне ледяной Ямала,
От духоты обалдевая
В горячей сельве Парагвая —
Он повидал всего немало.

По свету крепко помотало —
Бало́к… буржуйка… буровая…
И водки вечно не хватало.

Езда по жизни не рысиста,
Ухабы, ямы — всё бывало.
Где скользкий лёд, где склизко-мглисто,
Там лишь чутьё преферансиста
Не нае*нуться помогало…

Но водки… вечно не хватало.

Борис Вайнштейн

Прозаик, хоть в душе, небось, поэт,
И пишет так, подчас, что просто Прима!
Сужденья, жаль, черпает из газет
И защищает покоренье Крыма.

Григорий Быстрицкий

Газеты жизни разные читaть обречены
Вы с той, я — с этой дивной стороны.
И вам, чтоб разогнать сомнений тяжких дым,
Придётся самому пройти и Крым, и рым.
Ну… чертовыe зубы, так и быть,
И трубы медные вам можно пропустить.

С. Л.

Легко, занятно, споро, клёво,
Любую тему вмиг преодолев,
Напишет очерк… Кто сказал там — Лёва?
Нет, в журналистике он — Лев!

Борис Вайнштейн

Спорить с ним — пустая время трата.
Не уступит, хоть осатаней.
Он ведь любит всех любовью брата
Ну а гадов, — так ещё сильней.

Факты дашь. Да как горох о стенку!
Он заявит: «Это всё обман».
Хочет по теории Лысенко
Бюргеро́в лепить из мусульман.

Почитаешь и твердишь: «О, Боже
И ведь это пишет иудей…»
Лучшему не по пути с хорошим.
Ну, а Лёва — лучший из людей!

С. Л.

«Я — вождь земных царей и царь, Ассаргадон…» —
Табличек пыльный ряд загромождает полку. —
«… Я на костях врагов воздвиг свой мощный трон…» —
Крушил, ниспровергал и воздвигал… А толку?

«Проходит всё» — сказал премудрый Соломон.
Не сохранить сегодня славу дня былого.
Круженье лет стирает в пыль и храм, и трон.
Одно непреходяще в этом мире — Слово.

Прочнее, чем из слов не возведёшь ты стен.
Надёжнее, чем текст фундамента не сложишь.
Пусть, как заведено, пройдёшь из тлена в тлен —
Незримый храм своей ты мыслью приумножишь.

Уносит всё в небытие теченье лет.
Но слово неподвластно тленью, нет.

Ещё один сонет был написан к юбилею журнала «Семь искусств», т.е. до появления шаржа; однако, античная орнаментация оказалась присущей и стиху, и картинке. (С.Л.)

Нам девять муз, пожалуй, будет мало:
По рубрикатору «Семи искусств» считая,
Их по одной на рубрику журнала —
Как минимум с десяток не хватает.

Сонм греческих богинь евреям не пристало
Приумножать. Канон старинный уважая,
Чтоб девять муз на «Семь искусств» достало,
Их по-стахановски в журнале нагружают…

Искусство — рукотворная природа.
В редакторстве — крестьянская натура.
Труды и дни. Совсем по Гесиоду —

Изо дня в день, и в зной, и в непогоду,
Заботой взращивать ростки культуры,
Не зная устали, не замечая годы…

С. Л.

Эх, вольно́ же вам, сеньора —
В синем traje de flamenca,
В синей кружевной мантилье,
Предо мною мельтешить…

Ну, а мне смотреть на это
Думаете как? приятно?
Мне что красный цвет, что синий —
Дыбит шкуру, застит глаз.

Я ярюсь и бью копытом.
Мне ведь много и не надо.
Раздразнить быка несложно —
Перед ним потанцевать.

Зоя Мастер

Эх, вольно́ же вам, сеньоры
обсуждать мою мантилью,
что застит глаза, и шоры
не спасают от стихов.

В позе плеч анорексичных
угадайте сегидилью.
В дрожи веера ритмичной
уловите танца зов.

Страсть Иберии — где море
Под гитары бьётся стук.
А в Китае желтизною
Депрессирует бамбук.

С. Л.

Поётся вот на этот мотив.

Жил отважный капитан,
Не скажу, чтоб много стран
Посетил — всё бороздил океан.
Знай, подлодку занырнул
И плыви, пугай акул…
Вот на суше, там был сущий караул!
Но и в БЧ, и на губе
Не позволял он впасть в уныние себе:

— Всё путём! — капитан улыбнётся
И наполнит до краёв он стакан.
Он пройдёт, он пробьёт, он прорвётся,
Все преграды одолеет капитан!

Минуло немало лет:
Нет страны, подлодки нет.
Бороздит наш капитан интернет…
Он большой авторитет,
Он писатель, он поэт…
Сочинит вам хоть роман, хоть сонет.
Пусть седа борода,
Была б душа твоя как прежде молода:

— Всё путём! — капитан улыбнётся
И наполнит до краёв он стакан.
Всем напастям назло он прорвётся —
Так держать! — всё одолеет капитан!

Лев Мадорский

На Дальнем приказал он: «Погружение».
На Ближнем: «Приготовиться к всплыванию».
Володя шёл по курсу без сомнений
И прибыл точно к берегам Нетании.

С. Л.

Что не китаец — видит глаз.
Совсем не грозный мандарин.
Он вспомнить может Днепр, Евбаз,
Подол… но точно не Пекин.
Драконами расшит халат,
Берет весьма великоват,
Китайской опере навряд
ли будет он сильнее рад
Чем 45-ой Гайдна. Нет,
Не связывает ничего…
В Массачусетсе много лет
Проходят мирно дни его.
Технарь, историк и поэт —
Кто он? Вы знаете ответ.

Александр Бархавин

Берет — на вырост. Пухнет голова
От мыслей гениальных и не очень.
И вдохновенные рождаются слова,
Которых лучше бы не помнить к ночи…

С. Л.

Царь Соломон её уму не уставал дивиться…
С политкорректностью тогда был форменный напряг,
И то, что может быть умна прекрасная девица,
Воспринималось в те года как «что-то тут не так».

— Едва в столицу из дыры успела заявиться,
Как принялась девица нас усаживать в просак, —
Негодовали мудрецы. — Как можно! Не годиться!..
Ох, хорошо, что Соломон был парень не дурак.

Прошли века… Но дуракам — не впрок эпоха длится.
Как прежде, супротив ума — не устоять никак.
И если мерять по уму, она — бесспорно, львица!
Не позавидую тому, кто с нею в споре — враг.

Ему дам дружеский совет: не стóит фраериться!
Ты ей не ровня, братец, нет. Перед тобой — царица.

Борис Вайнштейн

Мудрее Соломона самого
Достойна и короны и каратов.
И если дать ей полдесятка львов,
Она дойдет до Тигра. И Ефрата.

С. Л.

Очки на мраморе — оксюморон…

А в остальном — в античную скульптуру
Безукоризненно вписался он —
Не шарж, тем паче, не карикатура,
Но образ адекватно отражён.

Такой аполлонической натуры
Кто будет идеальный эталон?
Кто, как не Бельведерский Аполлон —
Бог путешественников, опекун культуры!

Феб лучезарный, трезвый Мусагет
В его душе соседствует счастливо
С тем, кто создал для нас вино и пиво,
Кто скрашивает нам невзгоды лет.

И в этом Дионису равных нет!

С. Л.

В тёмной келье при свете неверном лампады
Инокиня над книгой склонилась раскрытой:
Без очков (не придуманы) мучаться надо,
Разбирая каракули протоиврита…

Изучает язык первобытной натуры —
Мыслил древний не так, как мы думаем ныне:
Лишь пожрать, переспать, сохранить свою шкуру…
Про культуру же не было мыслей в помине.

День за днём протекают неспешны и дли́нны…
Книга всё пополняется знаками знаний…
Век за веком… И в каждом находятся инны,
Чтобы вить бесконечную нить изысканий…

Так культура взрастает невидимым фоном,
Так ведёт борозду пахарь бустрофедоном.

С. Л.

Надоела мне до рвоты инженéрия
Микросхемы мастерить да налаживать,
А подамся-ка я, братцы, в кавалерию,
Чтоб в мундире щегольском мне расхаживать.

Чем мне в кьюбикле сидеть, где тупею
С полдевятого до четверти шестого,
В бондарчучью я хочу эпопею,
По роману, что он снял, Льва Толстого.

Пусть в ушах звенит от ржания конского,
Золотым шитьём мундир чтоб оторочен…
Но в отличие от княза Болконского,
Пулю в пузо как-то хочется не очень.

А ещё морока с лизами, наташами…
Уж лучше в кьюбикле. На кой чужая чаша мне?!

Юрий Ноткин

Болконский! — льстят мне эполеты,
Но совесть у меня чиста,
Поскольку грудь мою при этом,
Оставил Эрлих без креста!

Борис Вайнштейн

Есть Казановы, есть и Рубики.
Так, чтоб и вашему и нашему.
Играет кто-то с детства в кьюбики,
А вот другой шалит с Наташами.

* * *

О чем сквозь интернетный трафик
Вещает юношам пандит:
Лишь тот, кто женщинам потрафит,
Тот непременно победит.

И даже на аутодафе
Он непременно подтведит:
Лишь тот, кто женщинам потрафит,
Тот непременно победит.

И хоть сначала было слово,
Отбор естественно сурово
Сказал: с дороги острецы!

Такое правило не ново —
Всех побеждают Казановы.
У них веселые концы.

С. Л.

Папаха, тулупчик, да сесть в тачанку —
Эх, погуляли бы как в гражданку:
Василь Иваныч, Петькa, Анка
Под пулемётную перебранку.

Да того, что на стенке, судя по роже,
Снята́ была фотка декадой позже —
Хмырь с бородкой уже, похоже,
Не вождь живой, а «святый Боже».

Стал быть, уже беляков не рубаем,
А целину на Дону поднимаем.
Что лютей для людей — покамест не знаем.
Знай, рубай! Щепки потом посчитаем.

Короче, весёлая такая картина…
Тебя в неё как занесло, Алевтина?

Борис Вайнштейн

Рассказ изобретая спрозаранку
И каждый раз преображаясь в нём,
Становится Чапаевым и Анкой,
А надо, и чапаевским конём.

О всём, что только может быть на светe,
Плетёт в повествование слова.
Она непредсказуема в сюжете.
А интересно, в жизни какова?

С. Л.

«У матросов нет вопросов» — говорится.
Расспросите седовласого матроса.
Ему выпало в Империи родиться —
Растолкует он наивные вопросы.

Нынче ветрено, дождит сырая осень,
Обезлюдела фракийская округа.
Рад один (из скифов родом он) Иосиф —
Лучше так, чем ледяная воет вьюга.

Вот и прожили мы больше половины.
В передрягах побывать случалось многих,
Горб ломать трудом, не гнуть лакеем спину,
Так и жить — всегда в действительном залоге.

В интернете на экране мир ярится.
Всяк клокочет, жжёт, орёт и обличает…
Крошку Цезаря всё пучит от амбиций —
«Всем бояться!» — а его не замечают…

Слава тешит до известного предела.
Как и дева. Враз разлюбит и забудет.
Что ж с тобою остаётся? Только дело —
То, что дóлжно, а уж будет то, что будет.

Понт шумит за серой моросью осенней.
Кораблей гудки, невидимых в тумане.
У окошка с кружкой доброго глинтвейна…
Душу старого матроса море манит.

Борис Вайнштейн

Бескозырка на приглаженной прическе…
Что ж работу кистью мастер сделал чисто.
И я сделался двумерным, то есть, плоским,
Как рифмованные шутки пародистов.

Жить матросом, чтобы после стать предметом?
Да и плыть себе во времени как баржа?
А в империи непросто и портретам,
И тем паче, если ты портрет для шаржа.

Вот бы с другом провести часы в беседе,
Выпить водку, подцепить листок в салате.
Безмятежно улыбаются соседи —
В парике мужик и тётка на канате.

Что грустить, ведь я избавлен от мороки.
Ну а друг… Хотя, теперь он просто зритель.
Так что, мы и здесь совсем не одиноки,
И сюда заходит сайта посетитель

Интернета океан без горизонта…
Выпей море пересохшими устами.
Понт шумит. А что ещё поделать понту.
В этой жизни остаемся мы с понтами.

С. Л.

Превратила всё в шутку сначала:
Не уступите мне, мол, канат.
Головою красивой качала,
Но идти не хотела назад.

Задубев от высотобоязни,
Я молчал, лишь зубами стуча.
Для меня глянуть вниз — пуще казни,
Лучше сразу зови палача.

Обошла и пошла… Обернулась.
Воротилась: — Помочь вам? — Ждала.
Не дождавшись, спиной повернулась,
И, должно быть, навеки ушла…

Ах, внизу была б встреча возможной,
Всё бы отдал я — всё нипочём!
Ради той, в сутолоке дорожной
Что случайно задела плечом,

Сквозь — не видя тебя — поглядела,
Обойдя, как кизяк на пути…
Что ж, пора приниматься за дело
Мне — к канату прижавшись, ползти.

С. Л.

Камзол, кафтан и в буклях пудреный парик…
Кто в облике философа-калининградца
Изображён — совсем нетрудно догадаться:
Историк из Свампскотта свой являет лик.

Я б Кантом видеть предпочёл другого Борю —
Соседа моего, с кем вместе кофе пьём.
А этот Боря в воображении моём —
Чезаре Борджа. С дерзкой страстностью во взоре,
Как он с портрета Альтобелло смотрит вдаль…

«Пролегомены» одолею я едва ль,
С «Критикой разума» мои успехи плóхи…
Читаю что? «Макиавелли», «Черчилль», в ряд
«Наполеон», «Тюдоры» с «Борджами» стоят —
Людей портреты в интерьерах их эпохи.

Борис Вайнштейн

Уж коли поиск дам не по годам
И ресторан уже не по карману,
Крутить романы можно и без дам —
Сиди в архиве и крути романы.

Борис Тененбаум

Вслед празднику Гранёного стакана
Могу сказать от глубины души:
Когда живешь в покое и тиши,
Библиотека лучше ресторана…

Юрий Ноткин

Его узна́ют в тот же миг —
Он чистый разум критикует.
Хоть вещь в себе — чужой парик,
Но он сидит и в ус не дует.

С. Л.

Сергей Темирбулатович,
Не как Иван Васильевич —
Профессию менять не собирался.
Но волею охальника,
Фотошописта Эрлиха
В гайдаевской картине оказался.

Не княжеское дело то —
Играть да лицедействовать,
Изображать московского царя.
А самое обидное —
Чего бы не предпринял тут,
В итоге будет, как ни парься, зря.

Вводи ты хоть опричнину,
Хоть коммунизм с колхозами,
Веди хоть в Крым, хоть в Третий Рим, хоть нах*й —
Всё примет с одобрением
Народонаселение.
Без разницы — хоть потчуй их, хоть трахай.

Так рубани казённую,
Что ключница готовила,
И повтори… семь бед — один ответ!..
Да сделай дело доброе:
Дай свеям Кемску волость-то,
Чтоб был я по стране рожденья швед.

Борис Вайнштейн

Творить совсем не нужно чудеса
И за советом обращаться к Вики.
Врагу клинок, народу колбаса —
И вас тотчас же назовут великим.

С. Л.

Сказал бы: доктор с пациентом.
Но доктор — не ветеринар.
Может, мыслитель с оппонентом
Ведут о вечном, бля, базар?..

Ах, то народ с интеллигентом —
Творенье встретилось с творцом.
И тот своим экспериментам
Так рад, что отвернул лицо…

Искусство терпит всяких гитик.
Уж повелось так с давних пор:
Зудит с поэтом рядом критик,
Ему устроивший разбор.

Что блох у пса — персоны эти
Всегда плодятся при поэте.

Виктор Каган

Всё было, есть и будет так —
Дамокла, Ариадны нить? —
И вот мой внутренний дурак
Рассказывает, как мне жить.

С. Л.

Экзотикою очарован,
Какой не видел отродясь,
Из тайских странствий воротясь,
Как Паганель татуирован…

Свет повидал Владимир-свет,
Плодов немеряно отведал
И, подводя итог, поведал,
Что краше дома места нет.

Привык он к точности и мере,
Не теоретик — инженер,
Лишён изысканных манер
И лупит в лоб, не лицемеря.

Его суждения резки́ —
Он режет правду по-мужски.

Борис Вайнштейн

Хоть воoбще он парень смелый
Разрисовался из опаски —
С евреями имея дело,
Быть лучше в боевой раскраске.

Евреи — страшные задиры.
Общаться с ними — столько стресса.
Еврей, он только с виду мирный,
А присмотреться, так агрессор.

И коли сильно прие*утся,
А прие*утся непременно,
Сказать им грозно:
— Я — якудза!
Я свой, пропавшее колено.

С. Л.

Не только штангу он привык
При случае принять на грудь.
Какой — протри глаза! — старик?
Про сколько лет ему — забудь!

Когда такой осилишь путь,
Преодолеешь столько бед,
Тебе центнера два толкнуть —
Особенной проблемы нет.

Трудясь с металлом столько лет,
Сам закалишься словно сталь.
Холёный культурист-атлет
С тобой сравняется едва ль.

Откован молотом судьбы —
Характер не сорвёт с резьбы.

Борис Вайнштейн

Ну да. Прошел он жизни школу.
И верю, что прийдя во власть,
Взял Леонид бы вес тяжелый…
А Меркель вот надорвалась.

С. Л.

Надоело убеждать и спорить,
Делая квадратные глаза…
Капитан выходит в сине море —
Мокрые он поднял паруса.

Флибустьеру мировой науки,
Корифею всех семи искусств,
Без проблем раздуть слона из мухи
И прихлопнуть смысл в раздрае чувств.

Мировой Сети кириллизатор,
Кем Эйнштейн с Ландау бит не раз,
Тот, кто взвесить смог аккумулятор —
Всё ведёт свой яростный рассказ…

Закалённый в стычках абордажных,
Что он в нетях непрерывно вёл,
Капитан взошёл на борт отважно,
Взял штурвал и важно ноги сплёл…

Разъярясь в ожесточённом споре,
Охолонь, чуток прищурь глаза —
В споре проку, как в корыте моря,
Нужен он, как тазу паруса.

С. Л.

Сокол, одетый в хламиду, на домре играет. Просто играет, а домра поёт.
Пишет гусиным пером он — стихи сочиняет. Всё сочиняет всю жизнь напролёт.
Время и место, увы, неизвестны. Судя по домре, примерно шестнадцатый век…
Не оставляет стараний, всё пишет маэстро. Что ж тут поделать, такой человек.

Славен не только стихами, конечно. Было немало трудов и свершений в судьбе.
И в своей страсти к скитаньям извечной Сокол никак не откажет себе.
Он в Мастерскую нечасто, увы, залетает. Свой коротает он в странствиях век.
Но, где бы ни был, мы знаем, катрены слагает. Что ж тут поделать, такой человек.

Время крути́тся как ветр в овраге. Память, что листья с деревьев, сметает во прах.
То, что поэт не пришпилит к бумаге — всё пропадает. Спасенье — на белых листах.
Предназначенье поэта — ему неизвестно. Пишет как дышит, поэту отведенный век.
Не оставляя стараний, всё пишет маэстро. Что ж тут поделать, такой человек.

Ко́ротки наши пути и лета пролетают. Кто остановит в забвенье полёт?..
В речке играет форель золотая… Сокол летает… И домра поёт…

Борис Тененбаум

В сонетной форме есть простор для роста,
В ней жар любви Петрарка воспевал.
Суровый Дант… нет… то Вайнштейн сказал,
Мол, полыхает жар до девяноста.

А гордый Сокол, рея в синеве,
Там, в вышине, на рубеже астрала,
Поведал нам немало о себе,
Как и том, что жить осталось мало.

Друзья поэты! Ваш высокий свет,
Что в форму итальянскую заложен,
Влечёт соорудить сонет-ответ,
Который по английской кладке сложен.

Чего уж там — нам есть куда грести,
Чтоб Редькино на карты нанести…

Борис Вайнштейн

Сонет не написать на раз, два, три…
И удается он совсем немногим.
Вот вроде пишешь пишешь, а в итоге
Так хочется сказать себе «сотри».

Петрарка, кто сонет боготворил,
Другую форму бросив на пороге,
Их посвящал прекрасный недотроге
И покорил ее. И целый Рим.

Эпоха, сотворившaя сонет,
Вплела его в любовный этикет
Игрушкой поэтической забавы.

И сколько раз давал себе зарок,
Не лезть в капкан четырнадцати строк,
А он всё тянет простотой лукавой.

С. Л.

Удивился доктор: — Где я?
И куда это попал?
Вроде бы я Иудею
Изучал, статьи кропал…

Здесь же вижу я реторту,
Глобус, книги и свечу.
Кто сменил эпоху? К чёрту!
Я назад домой хочу.

Хоть в Транснистрии, ребята,
Не жируем мы никак,
Всё же, шли б они… туда-то,
Эти Средние Века.

Мне уже без интернету,
Как без света — жизни нету.

Борис Вайнштейн

Будь ты девчонкою, мальчишкою,
Но почитай ее статью,
И даже волосы под мышками
Твои от ужаса встают.

Ее я критикую разе я?
Она всегда полна идей…
Но все-таки ее фантазия
Опасна для простых людей.

Я за простых обычных ратую,
Кто ест овсянку поутру,
Тех, кто родились кандидатами,
И кандидатами помрут.

Конечно в лоб, ты можешь треснуть мне,
И будешь все ж других милей.
Читать тебя так интересно мне…
Но все же Ася, пожалей!

С. Л.

Профессор-физик с пистолетом!
Ещё глушитель… Где ж тут смысл?
Абсурд!..

Отнюдь. В сравненьи этом
Метафорическая мысль
Имеется. Его работы
Как выстрелы — ложатся в цель.
В них недоказанное что-то,
Нечёткое встречал ужель?

Нет. Эдуарду Бормашенко,
Пусть он и не Агент 07, —
Давать лишь высшую оценку
Иль не оценивать совсем.

В отличье от боекомплекта
Несчётна мера интеллекта.

Борис Вайнштейн

Сей снимок осветила пресса
Так, что поймет любой дебил:
Вот вам израильский агрессор.
Кого-то он сейчас убил.

Убил ребенка из детсада?
Крестьянина преклоных лет?
Ему плевать. Он из Массада.
В руке не дрогнул пистолет.

В душе моральных нет коллизий,
А приведи его к врачу,
Он скажет:»Я обычный физик.
Я физике детей учу».

В руке наган и взгляд колючий…
И ясно людям всей земли,
Коль с детства так евреев учат,
То не закончится кофликт.

С. Л.

Скажи «чи-и-из». И не моргай… Чик!
Повторим искусства для…
На плече хоть попугайчик,
Ходит он без костыля.

Стой! Замри! Да не робей… Чик!
И в добычу — фото.
То не Сильвер — Воробейчик
Вышел на охоту.

Карта капитана Флинта
При айфонах не нужна.
А вот добра пива пинта —
Ох, по-прежнему важна!

Не бродяга, не пират он.
Пистолета нету.
Ездит с фотоаппаратом
Он по белу свету…

Борис Вайнштейн

В реальности Соня
И мухи не тронет,
И бездна сочуствия в ней.

Но если случится
Остаивать принцип,
То нет амазонки сильней.

И что там для Сони
И избы, и кони —
Eё грандиознее цель.

За литературу,
А в ней она гуру,
Хоть черта зовёт на дуэль.

* * *

Не знает критиков орава,
Как разобраться с королевой.
Такой талант являет, право,
А по идеям — сносит влево.

Тут диалектика, возможно.
А если говорить предметно,
Скажу, что с женщинами сложно,
Ващще и в случае конкретном.

С. Л.

По итальянским он дорогам
Премного ездил и шагал.
Увиденное в травелогах
Отменным слогом излагал.
В чём всем туристам стал примером.

Но чтоб работать гондольером?!
И итальянским чтоб манером
Витторио себя назвал?..

Такого я не ожидал!

Скользит гондола по каналу…
В тельняшке, препоясан алым,
Стоит изысканным нахалом
Он на корме, держа весло.

Просто евреем быть нам мало.
Вечно чего недоставало,
Адреналина не хватало…
Вот — в гондольеры занесло.

Умейн! Коль уж на то пошло.

Борис Вайнштейн

Вот догадейтесь, кто тут с нами —
Седой и добрые глаза.
Ну если в профиль, то Сусанин,
А если в фас-то дед Мазай.

Предела нет его дерзаньям.
Усмешку спрятав в бороде,
Он, как всегда, ужасно занят,
Поскольку много разных дел.

Вот защитившись после ВАКа,
Он побежал на Евбазар,
Позднее утопил поляков,
А после зайчиков спасал.

Но если удается барду,
Уйти от всякой чепухи,
То ночью на своей мансарде
Он пишет славные стихи.

* * *

Я, право, не врубился сразу.
Понять такое нелегко.
Чтоб Матлин сочинял рассказы?
А в шаматы играл Гулько?

Задумано так было? Вряд ли…
Однако разобрались и
Раз видим от Гулько статьи,
В гроссмейстеры пробьётся Матлин.

Print Friendly, PDF & Email

8 комментариев для “Новый Декамерон, или Творческий пир во время коронавируса

  1. перепевки
    Якову Каунатору, автору «Японских мотивов»
    Солнечный луч на стене
Выписывает иероглиф.
    Привет мне от друга.
(Я. К.)

    Кистью на стене
    Восемь изящных штрихов.
    Не иероглиф.

    Прочитал японскую переписку Якова Каунатора и Наталии Шайн-Ткаченко. Очень изысканный жанр, не для меня. Но кое-что разгадал. Восемь изящных штрихов на стене — это известное слово из трех букв? Если это так, то перед нами самый остроумный японский индивид!

  2. Замечательно! Это Клондайк (в период его расцвета!) Я попыталась выписать самые понравившиеся поэтические находки, но их слишком много! С этим надо что-то делать — это великолепие не может уйти в небытие. Во первых — премировать. Самым большим знаком качества. Во -вторых — еще что надо, но пока не знаю что. Какие предложения? ( С.Л. — ваще!!)

    1. Уважаемая Ася,
      спасибо Вам за Ваше неравнодушное отношение. Но должен заверить Вас, что если уж текст попал в публикацию, то точно — не уйдёт в небытие, пока существует наш Портал. И найти стихотворение (или рассказ) не в пример легче, когда оно опубликовано в одном из журналов или в Мастерской, чем когда оно в личном блоге и тем более, в отзыве или гостевой. Хотя бы потому, что публикация внесена в авторскую справку. Признаюсь, мы слегка запаздываем с этой нудной технической работой (дня на два-три), потому публикации последнего круглого стола сегодня (2-го мая) ещё не разнесены по авторским справкам, но все предыдущие — да. И все текущие обязательно будут зарегистрированы в авторском каталоге. Однако, сбои и ошибки возможны. Поэтому, воспользуюсь случаем и призову авторов заглянуть на свою страницу (и заглядывать туда периодически), проверить всё ли в порядке, все ли ваши публикации зарегистрированы, все ли биографические данные указаны, не устарела ли (или просто надоела вам) ваша фотография. Если что не так — не стесняйтесь писать в редакцию, всё поправим.

  3. Коллеги,
    Я просто поражен! Вот что значит «соединение искусств» — стихи, написанные как подписи к картинкам, можно цитировать страницами!
    Браво, дорогие друзья!

  4. Скрещенье лиц,
    Скрещенье строк…
    Итог — Творение.

    Спасдибо Наташе за прекрасный коллаж!

  5. Какие красавцы/ки! Какие таланты!
    «Заметок» наших фигуранты,
    Строки и юмора гиганты,
    Портала верные Атланты.

  6. С. Л.

    В тёмной келье при свете неверном лампады
    Инокиня над книгой склонилась раскрытой:
    Без очков (не придуманы) мучаться надо,
    Разбирая каракули протоиврита…
    _________________________
    У меня, помнится, тоже был ответ( конечно, не сравнимый с С.Л.):

    В том не виновата Я:
    Мой удел- сия кельЯ
    Не ищи следов ничьИХ,
    Так решил Вадим ЭрлИХ

  7. По-нашему, по-простому, по-башкирски: бик зур рахмат! Осталось дождаться появления моего «Действительного залога» на портале. А еще вздрогнул при словах Ассаргадона: именно с этих строк в транскрипции Брюсова начинается моя маленькая повесть «Библиотека приключений», которую я тоже надеюсь увидеть на портале.

Добавить комментарий для ADorn Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.