Без права каждого еврея вернуть себе землю своих предков, освобождение рабов обесценилось бы… Только дополнив освобождение юридическое твёрдыми социальными гарантиями, обеспечив бывшему рабу возможность трудиться на своей земле, мы делаем его по-настоящему свободным.
Недельный раздел Беар-Бехукотай
Михаил Ривкин
Законы Шмиты и Ювеля (Ваикра 25:1-55). Законы об освобождении земли и об освобождении человека в определённые годы не связаны с Законами Святости коэнов, но очень даже связаны с Законами Святости всего народа Израиля. Это, в значительной степени, те же социальные законы, которые были, в своё время, сформулированы в Книге Завета. Автор источника Р обязательно должен был включить их в свой кодекс, ведь требования социальной справедливости сохраняли своё центральное место в мировоззрении разных идейных школ на протяжении всей истории Израиля. Это был самый мощный и самый устойчивый вектор ценностной ориентации как в широких массах народа, так и среди тех школ и течений, которые оставили нам книги ТАНАХа. Эта ценностная ориентация не менялась, начиная с самых ранних этапов истории нашего народа. Все пророки Израиля, от Амоса и до Малахи, видели себя выразителями этих требований социальной справедливости. Именно эти требования социально-политической этики составляли «жёсткое ядро» в учении пророков. Но это отнюдь не было что-то новое, некое оригинальное изобретение пророков. Во всех своих проповедях пророки настойчиво указывают, что речь идёт о древнейших общественных нормах, которые были извращены и сокрыты «сильными мира сего», и вот, пророки посланы в наш мир, чтобы, ценой героического самопожертвования возродить это древнее учение, вернуть общество к забытым нормам правды и справедливости. Пророки обращали свою проповедь к самым широким слоям народа, твёрдо веря, что именно в народе они будут услышаны и правильно поняты. Отсюда мы вправе сделать вывод, что не только в кругах грамотных людей, способных познакомиться с рассказом о далёком прошлом по старым записям, но и в народных массах хранилась и передавалась из рода в род твёрдая вера, что именно общество социальной справедливости — это естественное и нормативное состояние народа Израиля, а то, что творят «сильные мира сего» — это искажение нормы и извращение изначальной справедливости
1. Законы Шмиты (там 25:1-7, 20-22). На седьмой год хозяин земельного участка должен не собирать урожай, а оставить всё, что выросло и созрело на его земле в неприкосновенности, с тем, чтобы любой нуждающийся мог есть плоды этого урожая.
Эти законы были ясно сформулированы ещё в Книге Завета:
Шесть лет засевай землю твою и собирай плоды ее. А в седьмой оставляй ее в покое, не трогай ее, чтобы питались неимущие из народа твоего, а остатком после них питались звери полевые. Так же поступай с виноградником твоим и с маслиною твоею (Шемот 23:10-11)
Разумеется, и самому хозяину не возбраняется удовлетворять свои прямые, ежедневные нужды плодами своей земли. Закон шмиты отменяет, отчасти, право частной собственности. Плоды урожая принадлежат в равной степени всем, как бедным, так и богатым, и каждый вправе удовлетворять свои непосредственные, ежедневные потребности за счёт этих плодов. Трудно судить, насколько эта норма реально практиковалась на протяжении всей еврейской истории. Во времена Нехемии был заключён особый общественный договор, чтобы предать ей силу государственного закона (Нехемия 10:32). Интересно, что в нашей главе мы видим и более глубокую идею: не только плоды урожая, но и сама земля, в известном смысле, становится общей.
Шесть лет засевай поле твое и шесть лет обрезывай виноградник твой и собирай плоды ее (земли); А в седьмой год суббота покоя да будет для земли, суббота Г-сподня: поля твоего не засевай и виноградника твоего не обрезай. Что само вырастет на жатве твоей, не сжинай, и винограда с охранявшихся лоз твоих не снимай; год покоя да будет для земли. И да будет суббота земли вам в пищу, тебе и рабу твоему, и рабе твоей, и наемнику твоему, и поселенцу твоему, которые живут у тебя. И скоту твоему и зверям, которые на земле твоей, да будет весь урожай ее в пищу. (Ваикра 25:3-7).
Надо полагать, что та реальность, с которой автор Р сталкивался, достаточно точно описана в Книге Завета: на седьмой год хозяин не собирал урожай, и все жители близлежащих мест, у кого не было своей земли, могли подходить и собирать в меру своих естественных нужд, а если что оставалось, то и животным не мешали это подъедать. Автор Р добавил к этим правилам запрет любых сельскохозяйственных работ на седьмой год. Это была весьма радикальная новация. Не только седьмой день недели, но и седьмой год объявлялся, в известном смысле, «святым», т.е. свободным от любой обыденной, повседневной деятельности. Такой подход к седьмому году внутренне связан с общей идеей святости Земли Израиля, о которой так ярко и убедительно сказано в Законах Святости. Эта святость присутствует в принципе, в потенции, всегда. Не от природных условий, но от пристального взгляда Всевышнего зависит наш ежегодный урожай. Но чтобы эта святость стала зримой и ощутимой, нам необходимо святость пространства совместить со святостью времени. Так рождается идея «святого года», когда земледелец вовсе не работает, а земля, тем не менее, плодоносит. Но эта идея была, пожалуй, слишком радикальной. Опытному земледельцу, хорошо знакомому с правилом «летний день год кормит», было трудно поверить, что земля даст урожай сам собой, без всякой обработки, и потому автор Р несколько смягчает идею. «святого года», даёт ей некое «материалистическое обоснование»:
А если скажете: «что же будем есть в седьмой год, когда мы не будем ни сеять, ни собирать урожая нашего?» Я пошлю вам благословение Мое в шестой год, и он доставит урожай на три года. (там 25:20-21)
Земледельца как бы успокаивают: уже в канун «святого года» у тебя будет достаточно запасов для пропитания не на один год, а на целых три. Земледелец, действительно, получает надёжные гарантии, он не обязан полагаться на урожай седьмого года. Что же касается главных «бенефициаров» седьмого года, безземельных бедняков, ради которых все эти законы и были установлены, то именно эти, простые и наивные люди были в состоянии по достоинству оценить идею совмещения «святого года» и «святой земли», когда вечная, с детства и до глубокой старости, изнурительная работа прерывается, без ущерба для работника и его семьи.
2. Законы Ювеля (Там 25:8-19, 23-34). В книге Ваикра мы читаем про Ювель сразу вслед за Шмитой, и потому нам кажется, что Ювель — это логическое продолжение законов Шмиты. Но, на самом деле, внутренняя логика развития правовой нормы обратна: от Ювеля к той Шмите, которую мы имеем в Книге Ваикра в окончательной форме. «Семь субботних лет», с которых начинается описание Ювеля, это, напротив, годы Шмиты в её изначальной форме, описанной в Книге Завета. На седьмой год всем беднякам разрешалось собирать урожай со всех земельных наделов, но работа не прекращалась. И только на пятидесятый год, после торжественного трубления в шофар, объявлялось прекращение всех земледельческих работ.
Юбилеем да будет у вас этот пятидесятый год: не сейте и не жните того, что само вырастет на земле, и не снимайте винограда с охранявшихся (вами) лоз. Ибо это юбилей; священным да будет он для вас; с поля ешьте плоды его (там 25:11-12)
Именно по отношению к Ювелю Тора прямо использует понятие священный (или святой — в иврите в обоих случаях стоит слово קודש). И это слово имеет то же значение, что и применительно к Шаббату — запрет работы. Изначально столь радикальная мера могла практиковаться не чаще чем раз в полвека, т.е., примерно один раз в течение жизни двух поколений. Но и сам закон прекращения сельхозработ в год Ювеля — не более чем вторичное следствие ещё более важного закона — закона освобождения человека. Этот важнейший закон социальной этики диалектически синтезировал два аспекта — формально-правовой и содержательный, экономический. Формальный аспект состоял а полном освобождении всех еврейских рабов. Содержательный аспект состоял в возвращении земли её прежним владельцам:
В сей год юбилейный возвратитесь каждый во владение свое. (там 25:13)
Без этого важнейшего дополнения, без права каждого еврея вернуть себе землю своих предков, освобождение рабов обесценилось бы. Вместо по-настоящему свободных людей мы получили бы огромную массу пауперизированных вольноотпущенников, подобных тем, которых мы встречаем в Римской империи. Такая мера подорвала бы социальный баланс в обществе. Только дополнив освобождение юридическое твёрдыми социальными гарантиями, обеспечив бывшему рабу возможность трудиться на своей земле, мы делаем его по-настоящему свободным.
Именно в таком двойном освобождении человека и заключалась особая святость Ювеля. Весь народ Израиля возвращался к своему изначальному равенству, к состоянию «царства священниов и народа святого», иничем не искажённому и не профанированному. Таким образом, святость распространялась на все три важнейших аспекта бытия: на народ Израиля, на землю Израиля и на определённый промежуток времени. И тот, и другая и третий выполняли, в таком органичном единении, своё особое предназначение Всевышнему. Но чтобы это предназначение по-настоящему выполнить, Земля также должна освятиться, т.е. отдыхать от всякого искусственного вмешательства человека. Такое освящение было возможно не чаще чем в полвека, ибо оно требует от человеческого общества и от каждого человека слишком радикальных коррекций, и даже полной отмены нашего «основного инстинкта», инстинкта собственности. Но, с течением времени, идея святости в несколько урезанной форме, идея прекращения земледельческого труда, была распространена и на каждый седьмой год.
3. Запрет лихвы и роста (Ваикра 25:35-38). Этот запрет уже фигурирует в Книге Завета (Шемот 22:24). В данном случае запрет сформулирован подробнее и точнее:
И если обеднеет брат твой и придет в упадок у тебя, то поддержи его, пришелец ли он или поселенец, и будет он жить с тобою. Не бери с него лихвы и роста, и бойся Б-га твоего, чтоб жил брат твой с тобою. Серебра твоего не давай ему в рост и за лихву не отдавай ему хлеба своего (там 25:35-37).
Запрет касается всех видов помощи: как прямого одолжения продуктами, так и денежной ссуды, всех заёмщиков: как местных, так и пришлых.
4, Освобождение рабов в год Ювеля (Ваикра 25:39-55). Книга Завета ясно и недвусмысленно устанавливает общее правило освобождения еврейского раба на седьмой год (Шемот 21:1-6). Но этот закон, как и некоторые другие социальные законы, ограничивающие рабство, существовал в эпоху Второго Храма скорее как общая декларация, как некий нравственный призыв, нежели как обязательная, не знающая исключений практическая норма. В трагические дни осады Иерусалима Йермияху пытался взывать к совести рабовладельцев, упорно не желавших отпустить рабов на седьмой год, но даже в это страшное время жадность оказалась сильнее простого благоразумия (Йермияху 34:8-11). В книге Нехемии сказано, что безжалостные кредиторы порабощали детей своих должников в рабство, в случае неуплаты долга (Нехемия 5:1-8). Автор Р был вынужден вернуться к вопросу об освобождении еврейского раба и попытаться установить некую новую норму, некий компромисс: пусть освобождение будет раз в полвека но зато это освобождение будет неукоснительно соблюдаться на практике.
Насколько эта новая норма стала общеобязательной мы сможем узнать, детально анализируя исторические источники того временип.
