В 1964 году в Москве кончилась хрущёвская оттепель — власти достали гаечные ключи и стали закручивать. Но хотя самолеты летали, поезда ходили исправно, все равно расстояние до Новосибирска большое, поэтому до нас эта волна полного закручивания докаталась в 1969 году…
Штрихи к портрету времени
Леонид Боярский
У нас, действительно, многоконфессиональная страна. И, по моему убеждению и опыту, самая многочисленная «конфессия» это атеисты. Конечно, мода на православие, ношение крестиков, стояние со свечками в церквях есть некая данность. Власти эту моду всячески поддерживают (и даже насаждают личным примером). Тут все ясно. При помощи тех или иных догм не так уж трудно манипулировать общественным сознанием, а после краха марксисткой догматики образовался определенный вакуум. Вот мы и наблюдаем непрерывное заигрывание с патриархами…
Сразу же следует заметить, что я физик не только по профессии, но и по мировоззрению. Этим определяется многое в моих кратких заметках. Мне представляется, что следует отличать три понятия: веру, религию и церковь. Вера — это внутренний мир человека: или в тебе есть чувство бога, или его в тебе нет. (Прошу прощения, я не могу писать слово «бог» с большой буквы, поскольку всегда был и остаюсь убежденным атеистом). Религия же — это некие формализованные правила, и дело каждого подчиняться им или просто носить свою веру в себе. Церковь же присвоила себе право быть посредником, и, выражаясь словами, не к ночи будь помянутого, Лаврентия Берия, «кто не слеп, тот видит», что эта организация живет на комиссионные. Иными словами, в наши дни любая церковь это бизнес. Именно этими, экономическими, соображениями можно объяснить ту непрекращающуюся войну между РПЦ и папой римским. Они же не воюют ни с мусульманами, ни с иудаистами, понимая, что у них совершенно разная паства (слово-то какое: все мы в их представлении стадо овец). Отсюда же и стремление РПЦ влезть в школы, насильственно обучать детей своим догмам. На мой взгляд, этому нужно препятствовать самым решительным образом. Ибо они же говорят: «богу богово, а кесарю кесарево»!
Конечно, следовало бы на уроках истории уделить внимание истории верований, начиная от древнейших, связанных с попытками установить причинно-следственные связи в явлениях природы, и далее проследить социальные и, главное, экономические и политические предпосылки, лежащие в основе не только христианства, но и других религиозных систем. Следовало бы отметить разные аспекты влияния религии на общество: религиозный догматизм как тормоз в развитии науки, религиозную мифологию и ее роль в искусстве и т.п. Однако собственно религиозные основы понимания жизни и природы следует оставить в качестве предмета обучения исключительно в специальных учебных заведениях. Ибо, хотят этого церковники или нет, их время, на мой взгляд, ушло необратимо.
Можно еще многое высказать по затронутому вопросу. Однако, на мой взгляд, главное уже сформулировано Сергеем Петровичем Капицей. В нашей стране церковь должна быть полностью и безоговорочно отделена от государства!
* * *
Не знаю, как в других городах и весях, а у нас в Новосибирском Академгородке в последние годы наблюдается повальное увлечение юбилеями. Трех-, пяти-, десятилетие учреждений, организаций, фирм… Но, главное, это празднования 40-летий! Промолчу о моем отношении к всевозможным юбилеям, а просто воспользуюсь случаем, чтобы в очередной раз порассуждать о роли личности в истории. В данном случае речь идет об истории (и сегодняшнем дне) становления и развития культурной жизни нашего Академгородка. Повод — празднование 40-летия Дома ученых Сибирского отделения РАН, а речь пойдет о первом директоре Дома Владимире Ивановиче Немировском.
Возможно, для жителей мегаполисов проблемы Академгородка 60-х годов не представят особого интереса. Однако проблемы эти обладают общностью для всех наукоградов, в которые съехались вчерашние молодые столичные жители — Черноголовка, Пущино, Дубна и т.д. В Сибири же была своя специфика, определяемая неприятием гуманитарной составляющей как со стороны политического руководства региона, так и со стороны нашего научного лидера. Все они видели определенную опасность в выходе активности за пределы кухонь. Тем не менее, по штату был положен Дом культуры (сиречь, кинотеатр), а в перспективе и Дом ученых для проведения конференций, совещаний, ну и некоей культурной жизни по вечерам.
В середине 60-х годов директором Дома культуры, а чуть позже и Дома ученых был назначен инженер-конструктор Института ядерной физики Владимир Иванович Немировский. Имел ли он отношение к культуре? Безусловно, поскольку занимался живописью, интересовался и всеми иными искусствами. Самое важное — Владимиру Ивановичу абсолютно был чужд синдром Людовика XIV («Государство — это я!»), столь характерный для большинства малых, средних и больших начальников. С первых дней его «воцарения» он прилагал усилия к тому, чтобы рядом были инициативные люди, заинтересованные в развитии культурной жизни Академгородка. Речь шла не только о постоянных («штатных») работниках, но и о так называемых общественниках. Именно это качество позволило новому директору собрать и возглавить отличную команду.
За примерами далеко ходить не нужно. В качестве помощника по кино он принял на работу журналистку из Риги, которая приехала к нам, спасаясь от какого-то преследования на своей родине. Это была Леония Мундециемс, статью которой о фильме Бергмана «Земляничная поляна» перепечатал «Навигатор» из старого номера газеты «За науку в Сибири». Леония вместе с нашей небольшой группой приняла самое активное участие в создании киноклуба «Сигма», работающего, кстати, уже 39-й год. Сама она впоследствии окончила ВГИК, работает режиссером в Германии.
Чтобы закончить разговор о кино, напомним, что с подачи Владимира Ивановича именно киноклуб занялся формированием текущего репертуара. И вот результат — на протяжении нескольких лет кинозал Дома культуры перевыполнял финансовый план, демонстрируя исключительно так называемые «некассовые» фильмы.
Уже в Доме ученых Немировский инициировал создание картинной галереи. Его помощник М.Я. Макаренко сумел организовать у нас выставки А. Шурица, Н. Грицюка, П. Филонова, М. Шемякина, Р. Фалька. Выставки чрезвычайно интересные, однако, с точки зрения ортодоксально настроенных администраторов, по меньше мере, спорные (если не вредные). Сразу следует напомнить, что ответственность за все, происходящее в ДК и ДУ лежала на директоре, т.е. на том же Владимире Ивановиче. А желающих «ущучить» непокорного руководителя было предостаточно.
Апофеозом послужил небезызвестный фестиваль авторской песни, который был организован клубом «Под интегралом», но проходил-то он в Большом зале Дома ученых! История этого фестиваля, связанная с участием Александра Галича, хорошо известна. Однако вскоре в Доме ученых эпоха Владимира Ивановича Немировского была закончена. Он уехал из Академгородка, жил в Москве, где и скончался в 1993 году.
Однако первый директор сумел дать очень мощный импульс всему предприятию. Он помог становлению действенного совета ДУ, привлек к работе достойных штатных сотрудников (назову, к примеру, Нину Васильевну Соболеву). Этот импульс помог всем нам пережить трудные времена семидесятых годов при совсем других директорах Дома.
В заключение остается заметить, что такие люди как Владимир Иванович Немировский, могут уйти из жизни чисто физически, но в умах и сердцах тех, кто его знал и имел с ним тесный деловой и человеческий контакт, он остается живым и незабываемым.
* * *
Киноклуб «Сигма» был организован в 1965 году по совету Иммануила Лазаревича Сосновского — киноведа, работавшего в Бюро пропаганды киноискусства. ИЛ часто бывал в Новосибирске и помогал нам. Он посоветовал наш небольшой киносовет, который пытался руководить кинопрокатом в ДК «Академия», зарегистрировать в качестве клуба и обещал посодействовать нам в получении фильмов из хранилищ Госфильмофонда. В то время в стране возрождалось киноклубное движение после многолетней паузы, начавшейся в конце 20— годов.
И вот в 1965 году мы зарегистрировались в редакции «Советского экрана» у Людмилы Ивановны Пажитновой, а при помощи Сосновского познакомились с Владимиром Юрьевичем Дмитриевым, начальником отдела иностранных фильмов. Он человек жесткий, его трудно было уговорить, но зато когда мы его уговорили, он действовал, как часовой механизм — раз в две недели мы получали русскую картину, раз в две недели иностранную из коллекции Госфильмофонда…
Как известно, в 1964 году в Москве кончилась хрущёвская оттепель — власти достали гаечные ключи и стали закручивать. Но хотя самолеты летали, поезда ходили исправно, все равно расстояние до Новосибирска большое, поэтому до нас эта волна полного закручивания докаталась в 1969 году. Возможно, она продолжалась бы и еще больше, но наши злейшие друзья и конкуренты, клуб «Под интегралом», сделали глупость. Они организовали Всесоюзный съезд бардов и перегнули палку. Первый концерт был в Большом зале Дома ученых. Любимый клубом «Под интегралом» Александр Галич спел пару песен, которые вызвали ярость партийных масс, Лаврентьев демонстративно вышел из зала. Кстати преследование Галича началось в Новосибирске. В местной прессе выходили очень эмоциональные статьи против него. Через несколько дней объявили выговор директору телецентра за то, что он продемонстрировал фильм «Бегущая по волнам» по А. Грину — в титрах было написано сценарист — А. Галич, и этого хватило. Закрыли клуб «Под интегралом», а нам перекрыли кислород. Поставили условие: показы шесть раз в неделю, в зале должно быть не меньше 200 человек…
У истоков клуба «Сигма» стояла группа заинтересованных лиц. Организующую роль играл квартет, состоявший из Виктора Хандроса (первый президент), Леонии Мундециемс (позднее она окончила ВГИК по классу С. Герасимова, работает в Германии как режиссер), Натальи Притвиц и меня.
Мы все приехали из других городов. До поступления на работу в Сибирское отделение многие жили в центральных городах. Я, например, жил в Харькове. Музыкальная, театральная жизнь была там достаточно интересной. Но кино меня тогда интересовало намного меньше. Когда мы переехали сюда, А. Кац только начинал работу с оркестром (до этого был просто кошмарный оркестр). Я сходил на пару театральных спектаклей — мне они очень не понравились. В общем, оказалось, что на нормальном уровне можно увидеть только кино, но для этого нужно взять прокат в свои руки. Что мы и сделали. Плюс мы организовывали встречи с людьми кинематографа. И быстро поняли, что интересно встречаться с режиссерами, с киноведами очень интересно, а с актерами скучно. Почему? У актера основная функция — говорить чужой текст. Умный человек на это не способен. Например, к нам приезжал Смоктуновский, гениальнейший актер, общение с ним не доставило мне никакого удовольствия…
* * *
В школьные годы я, конечно, был гуманитарием. Я ходил в литературный кружок, писал в школьную литературную газету. С математикой никогда не было проблем. А вот преподаватель физики у нас был патологическим пьяницей, да и вообще школьная физика к настоящей физике имеет слабое отношение. Но мне было ясно — я хочу хоть немного зарабатывать на жизнь, а гуманитарию это было очень сложно осуществлять в то время. Из-за своего гуманитарного склада я поступал с приятелем в Политехнический институт в Харькове. Как-то так получилось, что я законфликтовал с приемной комиссией, в итоге мне поставили тройку за сочинение. Это был удар ниже пояса — я был абсолютным чемпионом города по выпускному сочинению. Остальные экзамены я сдал на пятерки и поступил. Но я бы не смог получать стипендию. В то время у нас были сложные обстоятельства в семье, поэтому брат мне посоветовал поступать в Харьковский университет. Я сдал недостающие экзамены за день, набрал 14 баллов и стал физиком.
Но мои гуманитарные интересы сохранились. Хотя родители были без образования, отец стремился, чтобы дети были грамотными. У нас была очень большая библиотека, он таскал нас по театрам.
И когда мы приехали в Академгородок… Работа работой, но хотелось чего-то для второй части моей души. Одна из моих характерных черт, по-видимому, связанная с моим именем — я ленивый. Кино — это пассивное восприятие. К тому же это синтетическое искусство: кроме слов, изображение и музыка. Кино — это… как по Пушкину — чувства добрые в людях пробуждает. Кино — это международный язык, можно прикасаться к разным менталитетам, узнавать что-то новое. И так сложилось, что в последние годы я все больше увлекаюсь европейским кино. Оно более интеллектуальное, умное. Кино стало работой, хотя неоплачиваемой, но работой. Потому что я втянулся в это дело. К тому оказалось, что это единственный вид искусства, который здесь адекватен тому, что можно получить в Москве.
Несколько слов о неравнодушном человеке
Мои заметки носят субъективный и, в какой-то мере, поверхностный характер, поскольку мне не довелось работать с Анатолием Васильевичем, да и общался с ним я не слишком часто. Тем не менее, определенные впечатления накопились, а с ними связана и точка зрения. Я запомнил Анатолия Васильевича как человека доброжелательного, умеющего слушать собеседника, опирающегося в своих решениях на коллективный разум. Еще одна особенность нашего директора — его доступность. Во всяком случае, у меня никогда не возникало проблем с доступом в директорский кабинет (правда, нужда возникала не часто, а каждый визит был коротким).
Первая встреча произошла в 1968 году, когда решался вопрос о переходе нашего отдела в ИНХ. А.В. пришел к нам в сопровождении своих заместителей и С.В. Земскова (тогда — ученого секретаря ИНХ). Это был визит дружески настроенного человека, обсуждение было деловым и конструктивным.
В следующем году мне приходилось бывать у А.В. довольно часто в связи с подготовкой Советско-японской конференции по физике низких температур. Вся необходимая помощь мне оказывалась четко и быстро. Был здесь и один, не слишком приятный для директора момент. Программу и список участников курировал Оргкомитет в Москве и Харькове, а подписывать приглашения было поручено Анатолию Васильевичу. К нам стремились приехать многие ученые, строго говоря, не имевшие отношения к тематике конференции. Однако они были добрыми друзьями нашего директора. Вот и получилось, что А.В. должен был подписывать отказы своим коллегам. Он это поручение выполнил, хотя ему было не слишком приятно это делать. Не знаю, как бы в этих обстоятельствах поступил другой человек…
Однако наиболее полно, на мой взгляд, черты характера и умение руководителя проявились в истории, связанной с именем Абрама Ильича Фета. Этот выдающийся математик, обладавший, к несчастью, мизантропическим характером, в силу ряда (не только политических) причин на протяжении нескольких лет был безработным. О возвращении в Институт математики речи быть не могло. Анатолий Васильевич был сильно озабочен сложившейся ситуацией и решил способствовать ее разрешению. Казалось бы: что А.В. до математика? Ан, нет! Отвлекшись от темы, но в связи с ней, смею заметить, что людей можно разделить на две категории: равнодушных и заинтересованных. Наш академик являл собой яркий пример заинтересованного человека. Так вот, во-первых, нужно было договориться с Председателем Сибирского отделения о возможности приема Фета на работу в ИНХ и выделении соответствующей ставки. Добро от М.А. Лаврентьева было получено, но этим проблема не исчерпывалась, поскольку вопрос о приеме старшего научного сотрудника решался на ученом совете института. Априорно задача была почти не решаемой. И математик, и мизантроп, и политически неблагонадежен… Ясно, что решение нужно было тщательно готовить. То, что происходило позже, на шахматном языке называется «трехходовка». Анатолий Васильевич своим приказом принял Фета на должность старшего инженера и поручил ему прочесть курс теории групп в изложении, доступном химикам. Задание было выполнено блестяще, что привлекло на сторону лектора существенную часть членов ученого совета. Далее директор провел ряд бесед с членами совета (за исключением нескольких человек, переубедить которых было невозможно) и вынес вопрос на заседание. Результат — Абрам Ильич был принят в институт с очень хорошим результатом тайного голосования и проработал в ИНХ вплоть до выхода на пенсию.
