Евгений Городецкий: Стихи, написанные во время пандемии

Loading

Самолёты мокнут на земле. В небе остаются только птицы. Им плевать, в какой они стране, запертой сегодня на границы. Мы в домах, как мыши под метлой, слушаем себя и телевизор. Эй, в эфире, кто ещё живой? Что там у тебя по эпикризу?

Стихи, написанные во время пандемии

Евгений Городецкий

На седьмом этаже над Житомиром, как на небе седьмом, красота.
Только тучи протянуты по миру и ладонями вверх не спроста.

Просят милости, снега и лёгкости — улететь бы из этих широт.
Не пропасть бы в житомирской пропасти, где почти ничего и не ждёт.

На седьмом этаже над Житомиром облакам километры считать.
Им до неба седьмого оскомина, до четвёртого им благодать.

На подъёме становится холодно, на шестом поменяют язык.
Замістьснігупросипляться солодом, я до маннинебесноїзвик.

На седьмом этаже над Житомиром мама жарит блины в шесть утра.
Холодить менігрудень за коміром. Я віддавсвоємістоздарма.

Житомир, 29.12.2019

Наводнение в Венеции
Диалоги на Сан-Микеле

Город этот давно тонул. Опускаясь по тёмным сваям,

он тянул с собой в глубину площадь, церкви и чаек стаи.

Из колодцев ушла вода, поднималась всё выше, выше,

И текла, не пойми куда, по стенам его и по крышам.

Вечный лев отряхнул хвостом, рассыпая седые брызги

от камней его до мостов, от палаццо до обелисков.

А на кладбище разговор у Иосифа со Стравинским:

«Игорь, слушайте, это вздор, я всегда любил только виски.

Ни за что до нас не дойдут ни цунами, ни Грета Тунберг.

Нас забудут и вновь найдут через тысячу лет Колумбы.

Вы сыграете, я прочту, что скопить удалось за годы,

тем, кто будет ждать на мосту, не устав от плохой погоды».

Дортмунд, 5.01.2020

О, если бы сменились декорации и птицы пели, и цвела сирень,

И чтобы перед странно тёплым маем, таким же тёплым выдался апрель.

А ты бы надевала платья летние, до голени, а может до колен,

и ветер воровал в беседках скатерти и уносил летать в небесный плен.

Да, если бы сменить летосчисление и сделать лето раньше, чем весна,

а просыпаться только поздним вечером, оставив день для ласкового сна.

И долго жить, и долго быть любимыми, и не болеть, возможно, не стареть.

Ведь мы не так уж много и потратили. Ах, да, и птицы, как же им не петь?

Дортмунд, 8.01.2020

«Пер Гюнт»
Генрик Ибсен
Пьеса в пяти действиях
У меня в шести

1.
На столе чашки, блюдца, заварник, сахар, пачки печенья и сухарей.
Банка гречишного мёда, масло в маслёнке. Что ты хочешь ещё, Сольвейг?

2.
Не снимай чайник с огня. Жди, что Пер Гюнт вернётся. Он же тебе обещал.
Надевай сарафан, косынку, фактор 100 от норвежского солнца и на причал.

3.
Руку ко лбу козырьком и в дальние дали. Летом день длинный и комары.
Викинги возвращаются из Америки и Исландии, или с холодной реки Югры.

4.
Небо играет в северное сияние. Дискотека в доме культуры для рыбаков.
Пер Гюнт обманул тебя и не женился. Поматросил и был таков.

5.
Но настоящей норвежской женщине разлуки и боль не страшны.
Ты веришь, что парень к тебе вернётся, когда душа и карманы пусты.

6.
Зайдёт в избушку на курьих ножках, а там чайник, печенье и сухари.
Налей чая, намажь маслом горбушку, прими его душу и слёзы ему утри.

Тулум, 11.01.2020

У тебя веснушки, у меня ракушки. Кожа высыхает солью кракелюр. Мне бы рюмку водки, мне бы чая кружку, а потом на лёгкий дымный перекур.

Море рвёт и мечет. На террасу вечер вполз и крутит кольца, тесный, как питон. Расправляет плечи, задувает свечи. Тянет занавески с тела у окон.

Лёд трещит в стакане. Для похмелья рано. Быть не пьяным поздно, так уж повелось. Если засмотреться в глаз Альдебарану, станет скоро ясно: он не бык, а лось.

Унесёт Европу, топая синкопой. Не на север дикий, а на тёплый юг. У тебя веснушки, у меня ракушки. У тебя на теле, у меня вокруг.

Тулум, 14.01.2020

К пятнице библейская история
обретает смысл и красоту.
Сколько раз уже о боге спорили,
сколько раз уверили в мечту.

Собирайте камни для приличия,
можно как реликвии отдать.
Не такие сильные отличия
в «благодать» и благо нищим дать.

Распустите косы у Вирсавии,
а Урию отправляйте в бой.
Мы царя Давида вместе славили.
Соломон родился. It’saboy!

А грехи давно за всех отмолены.
Губы отвори мне для любви!
И помилуй! Вольно и невольное.
Аллилуйя! Сможешь — сохрани!

Дортмунд, 19.01.2020

Я буду Ноем. В положеньи риз,
раздевшись догола, не покраснею.
Заветы исполняя и каприз,
я задираю рубище до шеи.

Мне так удобнее рубить ковчег,
Чтобы потом по паре и до пары.
А патриарх — он тоже человек,
дров напилил — сидит в углу устало.

В раздумьях хаос и в душе болит.
Хам нахамил, а Симу быть евреем.
И Иафет Хазарией кровит —
не всем же становиться Назореем.

Я буду Ноем. В гавань Арарат
вернётся голубь с листиком маслины.
Потоп уйдёт. Несите виноград,
коньяк, шашлык, лаваш и мандарины.

Киев, 23.01.2020

От неба до неба, от края до края
я синюю воду не пью, а вбираю.
В половник, в карманы, в бутылку от пива,
в нагретую мелкость речного залива.
В баклажку, в тарелку, в канистру из стали,
в заплечный мешок и в далёкие дали.
Замёрзшую режу на дольки арбуза,
а корки бросаю в пролив Лаперуза.
Нагретую паром, вдыхаю от кашля —
чуть-чуть необычно, но вовсе не страшно.
Губами касаюсь и, всё-таки, пью
бездонную синюю влагу твою.

Киев, 3.02.2020

Когда слоны придут на Крайний Север
за доппайком, на вековые льды,
я накошу им незамерзший клевер
и попрошу слонёнка за труды.

Качаясь мерно на затылке сером
я буду видеть за полсотни миль
медведей белых небольших размеров,
ловящих на живца креветку-криль.

Слонёнок счастлив — в холод стынет муха
и бить не надо по бокам хвостом,
а можно пить горящую самбуку
и песни петь о родине потом.

О дивной красоте в долине Ганга,
что в Конго где-то родственники есть,
а ночью тёплый остров Чунга-Чанга
подсветит фейерверком Южный Крест.

Я буду слушать, в такт ему кивая,
а думать, как и прежде, о своём:
когда придёт посылка из Китая
мы со слоном от вируса умрём.

Дортмунд, 6.02.2020

Когда доедешь — поцелуй детей,
которые придут к тебе на встречу
из рапсовых сияющих полей,
и песни будут петь по-человечьи.

В руках цветы крапивы и вьюнка,
венец терновый в маках и жасмине.
Одежда так воздушна и легка,
что незаметны ноги в тёмной глине.

У белых крыльев длинное перо
подрезано, к полёту непригодно.
Но ты целуй, целуй их всё равно.
не удивляясь щекам их холодным.

Когда доедешь — не ищи багаж.
Он сдан на склад утерянного хлама.
А дети — это просто антураж,
обычная наружная реклама.

Париж, 15.02.2020

Послушай, кто там из вас болеет,
срывая кашлем гардины с окон?
Рецепты счастья в китайский веер
собрав, кровите томатным соком.

Глаза слезятся песчаной бурей.
Ни зги не видно, на веках дюны.
У нас в больнице никто не курит
с тех пор, как в Риме гостили гунны.

За нами море, лазурным глазом,
над нами небо, остыло ночью.
Кто встанет первым, тому в экстазе
елеем плечи и камни в почки.

Ладони в небо, отныли пальцы
ломать побеги цветов черёмух
и чёрным пеплом дожди-скитальцы
залили лужи до самых кромок.

На переходе танцует зебра —
поплыли формы прошедшим летом.
Нам подтвердили, что будет лепра,
но мы ей молча объявим вето.

Гудят шмелями моторы в лёгких
и пахнут руки машинным маслом,
весь можжевельник ушёл на чётки
и на сиденья в ракетах НАСА.

Вы там, бездумно вступая в связи,
несёте в люди свои проблемы.
Намажьте чресла цветочной мазью,
благоухает пусть ваше семя.

Дортмунд, 28.02.2020

Самолёты мокнут на земле.
В небе остаются только птицы.
Им плевать, в какой они стране,
запертой сегодня на границы.

Мы в домах, как мыши под метлой,
слушаем себя и телевизор.
Эй, в эфире, кто ещё живой?
Что там у тебя по эпикризу?

Мама, слушай, ты не выходи,
оставайся дома вместе с папой.
Ничего здесь странно не гудит.
Это пёс с его обычным храпом.

Нас загнали в ссылку по домам.
Хорошо, что с правом переписки.
А ещё закрыли ближний храм.
Помнишь, мама, бархатный и низкий

звон его будил в воскресный день,
созывал соседей на молитву.
А кому охота, утром лень
и глаза, как храм, ещё закрыты.

Ладно, мама, утром позвоню,
я уверен, в этот раз проскочим.
Ты же знаешь, как я вас люблю?
Папу поцелуй, спокойной ночи.

Дортмунд, 17.03.2020

Он выходил, слепой как крот,
поднявши ворот до затылка,
под скрип заржавленных ворот
по нервам, раховской сопилкой.

У неумелого дудца,
который был и швец и пахарь,
и ради красного словца
всем плёл, что он известный знахарь,

не получалось разбудить,
открыть сомкнуты негой взоры.
А на свету кротам не жить,
всё это только разговоры.

А на миру и смерть красна.
А на миру и плечи шире.
Он слеп, но щурился со сна —
темно в подъезде и квартире.

Он выходил, слепой как крот,
читал стихи и бил баклуши.
И может быть на третий год
баклуши начинали слушать

и прорастать его стихом,
пускать зелёные побеги.
Им, деревянным, нелегко
укрыться в Ноевом ковчеге.

А он по улице ушёл,
сбивая палкой светофоры.
Поэт и крот, незряч, смешон.
Всё остальное разговоры.

Дортмунд, 20.05.2020

Я наговорил тебе это всё на ухо,
а ты сделала из тайны рингтон
и теперь даже ресторанные лабухи
могут слышать наш с тобой разговор.

Вернее, его окончание.
Из-за разряженной батареи
я говорил с твоим автоответчиком
и боялся, что вообще не успею
или скажу что-нибудь опрометчиво,

о чём потом буду жалеть и мучаться.

В любом случае.

Снег лежал кучами.

Неопрятный, как неубранная постель.
Как айсберг, севший на мель.
Как белая акула —
на солнцепёке уснула

и пахнет дурно.

Как Аннапурна
после всех альпинистов.
Как раздевалка у футболистов

после тяжёлой игры.

Трое. Адреналин и мы.

Нет, только я.
И твоя разряженная батарея. Это не ничья.

Это мой проигрыш, который могут слышать даже ресторанные лабухи,
у которых нет ничего за пазухой.

Кроме похабных рифм, не попадающих в ритм.
И цифр.
Номеров телефонов
цыганских баронов.

В ушах у баранов и у коров.
На опорах мостов.
На досках бортов.
Корабельных носов.
На головках болтов.
На бронежилетах ментов.
На указателях на Ростов.

Я был готов.

Заряди телефон.
Поменяй рингтон
на Бумер.

А меня нет. Я умер.

Дортмунд, 28.05.2020

Я шагал по Суле, по воде аки посуху
по дорожке из лунных остатков небес.
Мне грозил водяной своим буковым посохом
и тянул в камыши мелкотравчатый бес.

Над страной, над Днепром, над крестами и звёздами,
я летел, как Хома, от Черкасс до весны.
Мне светили леса разорёнными гнёздами,
да у Вия глаза, бесконечно ясны.

Я по Припяти плыл и доплыл до Чернобыля,
посмотреть на могилы еврейских святых.
В моём меховом штраймле разводятся соболи,
буду цадиком им, молодым и седым.

Дортмунд, 29.05.2020

Вечер субботы.
Если будешь ещё, я долью.
В твою. Или в мою.

У меня не хватает эмоций.
А у тебя опций
миллион.
Одна из них сон.

Твой вздох похож на зевок.
Сводит скулы от скуки.
На лету засыпают мухи,
нарезая круги вокруг лампы.

Рампы, штампы, эстампы, вампы.
Все перепуталось и ощущение пропасти.
Перепил. У вертолёта лопасти
вентилятора
и кабина экскаватора.

Я срезаю пласты культурного слоя
и открываю Помпеи. Нас трое.
Ты, я и сон.
Имя нам легион.

Ибо нас много
и нам по дороге.

Фотографией на стене,
сковородой на огне,
заколкой в копне.

В новой стране
счастьем на стороне.

Давай, я тебе долью.
Если бы брал по рублю
за каждую твою паузу,
стал бы богач «honoriscausa».

Платил бы за каждый зевок —
уже бы сдох.

Плакал над каждой фразой —
умирал в метастазах.

Ты не одета и не обута,
а у меня из напитков только цикута.

Тогда не пей. Я налью себе.
Перепил. Ни бэ и ни мэ.

Уложи меня, пока не обута
Ляг рядом, пока не одета.
Ты — седьмая часть света.
Я открою тебя утром.

Дортмунд, 30.05.2020

Что тебе рассказать? Зачем тебе это и о чём ты всё время просишь?

О том, как мы строили бесконечную гать и рубили десятки просек?

Таскали чугунные рельсы на себе и насмерть к ним примерзали зимой руками?

Так это ведь были совсем не мы, и не кончиками пальцев, а всего-навсего языками.

Мы героическое поколение, не валившее лес в тайге, не летавшее в космос с собаками.

А если стреляли, то только по самим себе, а не попав, не смеялись, а плакали.

Мы не знали, что вены надо не поперёк, а вдоль, а трава — не наркотик вовсе.

И не понимали, что в сердце бывает зубная боль, и это Гёте, а не Маяковский.

А ещё мы торговали собой на обочинах, на вес, на цвет, на штуки и вёдрами

и выкладывали на прилавок свой ливер просроченный, между чужими грудями и бёдрами.

Это из наших книг криво вырывали страницыдля того, чтобы в них заворачивать семечки.

По ним можно было гадать и вязать на спицах. Страница десять, попали в темечко.

И гвозди не надо делать из нас. Мы быстро гнёмся и покрываемся ржавчиной.

Мы лучше сыграем тебе. Здесь и сейчас. По системе Станиславского и Немировича-Данченко.

Что ты хочешь услышать о беспардонных нас, о поколении не «вопреки», а «вместо»?

Пойдём, я покажу тебе, где тонуть с руки. Я уже пробовал на себе это место.

Варшава, 8.06.2020

Print Friendly, PDF & Email

7 комментариев для “Евгений Городецкий: Стихи, написанные во время пандемии

  1. Е.Г. Наводнение в Венеции
    Диалоги на Сан-Микеле
    * * *
    Город этот давно тонул. Опускаясь по тёмным сваям,
    он тянул с собой в глубину площадь, церкви и чаек стаи.
    Из колодцев ушла вода, поднималась всё выше, выше,
    И текла, не пойми куда, по стенам его и по крышам.

    Вечный лев отряхнул хвостом, рассыпая седые брызги
    от камней его до мостов, от палаццо до обелисков.
    А на кладбище разговор у Иосифа со Стравинским:
    «Игорь, слушайте, это вздор, я всегда любил только виски.

    Ни за что до нас не дойдут ни цунами, ни Грета Тунберг.
    Нас забудут и вновь найдут через тысячу лет Колумбы.
    Вы сыграете, я прочту, что скопить удалось за годы,
    тем, кто будет ждать на мосту, не устав от плохой погоды».
    Дортмунд, 5.01.2020

    О, если бы сменились декорации и птицы пели, и цвела сирень,
    И чтобы перед странно тёплым маем, таким же тёплым выдался апрель.
    А ты бы надевала платья летние, до голени, а может до колен…
    :::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
    Ах если б не до голени а до колен
    и мы не улетали в Дортмунд
    в далёкий плен
    мы и обуты и одеты
    не обнаружили Одетты
    — — —
    и не услыхали диалога Стравинского и Бродского И.

  2. Замечательно, Евгений! Вы пишете настоящие стихи. Перечитал два раза.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.