Александр Избицер: Урок. К 125-летию Марка Рейзена

Loading

«Меня часто спрашивают, неужели из нынешних певцов мне никто не нравится? Ничего не могу с собой поделать — никто! Я считаю поколение певцов, с которыми я пел на оперных сценах, поколением переходным — от гигантов, которых мы застали до революции, к современному безголосию».

Урок

К 125-летию Марка Рейзена

Александр Избицер

М.О. Рейзен в 1986 г.

Навсегда сохраню благодарность своему другу Александру Князеву. Вскоре после нашего знакомства осенью 1984 года в Малом зале Ленинградской филармонии, Саша преподнёс мне роскошный подарок, «неожиданный сюрприз» — о нём и будет мой небольшой рассказ, но вначале — преамбула.

К тому времени я уже полтора года работал в ленинградском Малом театре оперы и балета, куда прошёл по конкурсу. На конкурс же я приехал из Донецка, своего родного города, где полтора года служил концертмейстером Донецкой оперы. Там у меня сложился ансамбль с Александром Степановым, прекрасным баритоном, ведущим солистом театра.

И вот Майя Борисовна Калиниченко, глава Донецкого Дома работников культуры, которую я вспоминаю с неизменными теплотой и благодарностью, договорилась с руководством Московского ЦДРИ о нашем с Сашей концерте в двух отделениях. В Москву, следовательно, Саша приехал из Донецка, а я — из Ленинграда.

Теперь о «неожиданном сюрпризе». Саша Князев, как оказалось, был, что называется, своим человеком в доме Марка Осиповича Рейзена и жены его Рашель Анатольевны. И по просьбе Саши Князева Марк Осипович согласился послушать Сашу Степанова у себя — а жил Рейзен в знаменитом доме на улице Неждановой.

Скрупулёзный А. Князев записал в дневнике:

«1 ноября 1984 г., четверг, Ленинградский вокзал, поезд 35, вагон 11, Саша Избицер!!! 16 ч. 30 мин.: визит трёх Александров к Марку Осиповичу».

Дверь открыла Рашель Анатольевна, которая провела нас в кабинет. Мы пришли несколько загодя, и потому, в ожидании хозяина, молча осваивались в этой святая святых. Справа от входа, в углу относительно небольшой комнаты, стоял кабинетный рояль, покрытый коричневым лаком. В противоположном, дальнем углу, по диагонали от рояля, стояло кресло. За креслом справа — портрет маслом: Рейзен-Борис Годунов, во весь рост, в парадном царском облачении, в сцене Коронации. По другую сторону от кресла — чёрный бронзовый бюст — Рейзен-Мефистофель. Растения в горшках, над которыми царила пальма.

Марк Осипович вошёл аккурат в половине пятого, одетый в классический костюм, белоснежную сорочку и галстук. Поздоровавшись с каждым за руку, Рейзен сел в кресло и спросил, что Александр для него споёт.

Назавтра в ЦДРИ в первом отделении мы собирались исполнять цикл Шумана-Гейне «Любовь поэта». М.О. спросил, на каком языке Александр поёт этот цикл. Саша ответил сущую правду — на русском.

Рейзен одобрил — «Правильно! В знак уважения к русскому слушателю для него нужно петь только по-русски!».

Но ещё до того, как мы начали, М.О. поднялся, подошёл к роялю и показал, как певцу следует стоять у рояля во время камерных концертов. Говорил он, что движения обязаны быть ограниченными, — никаких прогулок по сцене! — что можно любую ногу выдвинуть вперёд и, при желании, переносить вес с одной ноги на другую. При этом либо правая, либо левая рука может покоиться на рояле.

М. О. попросил Сашу спеть лишь одну песню цикла — «Слышу ли песни звуки». Суть замечания Рейзена сводилась к тому, что и камерную музыку нужно петь полнозвучно, на опоре, не облегчая звучание. И он, попросив меня сыграть вступление, сам запел эту песню.

Нужно ли говорить о счастье аккомпанировать певцу, чьё мастерство, чей уникальный тембр голоса я обожал с отрочества, поскольку бесконечно слушал его записи на пластинках? Было чувство, что я пребываю в полусне, я не вполне верил, что это происходит со мной.

(Упомяну вовсе не бахвальства ради: годы спустя, уже живя в США, я испытывал схожее чувство, аккомпанируя Галине Вишневской, Ренате Скотто или любимице А. Тосканини Личе Альбанезе).

После исполнения — превосходного! — песни Шумана Марк Осипович сказал (передаю дословно):

«Меня часто спрашивают, неужели из нынешних певцов мне никто не нравится? Ничего не могу с собой поделать — никто! Я считаю поколение певцов, с которыми я пел на оперных сценах, поколением переходным — от гигантов, которых мы застали до революции, к современному безголосию».

Вторым сочинением, которое слушал Рейзен, был романс Рахманинова-Фета «В молчаньи ночи тайной».

Не помню, когда именно М.О. нас остановил, заговорив о том, что певцу нельзя оставлять высокую позицию, какую бы низкую ноту он ни пел. Более того — чем ниже нота, тем более высокая, едва ли не сопрановая, позиция должна быть у певца.

После этого Рейзен попросил сыграть вступление к романсу — и запел сам. Великолепно, без какого-либо усилия спев кульминационный верхний фа-диез («… заветным именем будить ночную тьму-у-у!»), он внезапно остановился и с досадой воскликнул: «Что же это я, безумец, делаю?! Не берегу голос! А ведь мне ещё петь и петь!».

Я был уверен, что это шутка — Рейзену уже было 89 лет. Лишь впоследствии я понял, что Марк Осипович не шутил — на следующий год этот 90-летний гигант, этот библейский долгожитель спел в Большом театре Гремина («Евгений Онегин») — за что, согласно Википедии, «был внесён в книгу рекордов Гиннесса как старейший действующий оперный певец в мире».

Провожая нас, Марк Осипович спросил меня: «А откуда Вы знаете Князева?»…

Print Friendly, PDF & Email

8 комментариев для “Александр Избицер: Урок. К 125-летию Марка Рейзена

  1. Большому театру недавно исполнилось 245 лет. Возможно, к этой дате готовилась книга Александра Васькина «Повседневная жизнь Большого театра: от Шаляпина до Плисецкой». Денис Корсаков («КП») встретился с автором книги и задал ему несколько вопросов. В одном из ответов Александр Васькин рассказал об истории переезда Марка Рейзена в Москву: «Знаменитый бас Марк Рейзен пел в Мариинском театре. Но однажды выступал в Большом, и Сталин в антракте вызвал его в ложу — попросил переехать в в Москву. Ну просто вождь любил Рейзена и не мог ездить в Ленинград каждый раз, чтобы посмотреть «Псковитянку»! Рейзен переезжать не планировал, сказал: «Ленинградский театр меня не отпустит, товарищ Сталин, я там пою пять лет, я уже привык к труппе, к репертуару». «Я думаю, товарищ Рейзен, вы здесь тоже скоро привыкнете». И на следующий день певец вместе со сталинскими порученцами уже разъезжал по Москве, подбирая себе квартиру».

  2. После слишком затянувшегося отсутствия на Портале, наконец новая заметка Александра Избицера. Как всегда, интересно и как всегда совершенно никому неизвестная история. Что же касается Марка Рейзена, то вне зависимости от его профессионализма и известности, сама его активная жизнь и светлый ум в таком возрасте… ну, как минимум, вдохновляют. Спасибо.

  3. Большое спасибо, уважаемый Александр, за интересный рассказ о большом певце.
    Но, извините меня, неуча. Два вопроса:
    1. Марк Рейзен: «Я считаю поколение певцов, с которыми я пел на оперных сценах, поколением переходным — от гигантов, которых мы застали до революции, к современному безголосию».
    А какое Ваше мнение, уважаемый Александр, о сегодняшнем «безголосии»?
    2. «…певцу нельзя оставлять высокую позицию, какую бы низкую ноту он ни пел. Более того — чем ниже нота, тем более высокая, едва ли не сопрановая, позиция должна быть у певца».
    Вопрос полного профана: «Что такое высокая (или низкая) позиция певца?» Позиция?
    С уважением, Ефим.

    1. Уважаемый Ефим, спасибо!

      1. Я был воспитан на старых записях опер – 30-40-х гг. и, по наивности, думал, что когда-нибудь попаду в Большой театр и услышу такие же прекрасные голоса. Но когда в конце 60-х я попал в Большой, посмотрев несколько спектаклей, ничего, сравнимого со старыми записями, я не услышал. Потом, сравнивая старые записи итальянцев с новыми, я понял, что процесс «обезголосивания» проходил параллельно во всём мире. Джакомо Лаури-Вольпи (один из лучших теноров 20 в.) писал о закате эры бельканто ещё в 50-х.
      Но дело в том, что время, задвинув несколько назад ценность голоса как такового, выдвинуло на передний план актёрскую игру, внешность певцов и, главное – режиссуру. А записи старорежимных певцов, конечно же, очень несовершенны, поэтому судить о «дореволюционных титанах», практически, невозможно.

      2. О «позиции» нужно писать много, если углубляться в технику пения, анатомию и пр. А коротко – певец прежде, чем спеть низкую ноту, должен настроиться на высокую, словно он её и собирается спеть. Если он этого не сделает, низкая нота лишится нужных ярких обертонов и зазвучит тускло, в пространство не полетит.
      С уважением — Александр

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.