Анатолий Зелигер: Размышления о творчестве Менделе Мойхер-Сфорима

Loading

В произведениях Менделе Мойхер Сфорима рассказывается не только о мрачной стороне еврейской жизни в 19-м веке. В них содержится луч надежды на лучшее будущее.

Размышления о творчестве Менделе Мойхер-Сфорима

Анатолий Зелигер

Менделе Мойхер-Сфорим

Сейчас редко вспоминают о творчестве Шолема-Янкева Абрамовича, известного под псевдонимом Менделе Мойхер-Сфорим. Цель этой статьи напомнить читателю о крупном еврейском писателе, который внес значительный вклад в еврейскую культуру.

Менделе Мойхер-Сфорим один из основоположников еврейской литературы на языке идиш. Дедушкой еврейской литературы называл его Шолом Алейхем. Родился Менделе Мойхер -Сфорим в 1836 году за 23 года до Шолом Алейхема, умер в 1917 году, пережив Шолом Алейхема на два года.

Родина его — местечко Копыле Минской губернии. Там он окончил хедер, после чего учился в ешиботе. города Слуцка.

В 1854-ом году Абрамович вместе с нищим бродягой Авраамом Хромым начинает бродяжничать. Они побывали в Волыни, Подолии, Литве, Украине и других местах.

В Каменец-Подольске под влиянием поэта А.Б. Готлобера изучает русский и немецкий языки. Он знакомится с русской литературой, читает Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Белинского, Салтыкова-Щедрина.

С 1858-го года живет в Бердичеве. В 1869-ом году переезжает в Житомир. С 1881-го года и до конца жизни живет в Одессе.

Подробная биография Менделе Мойхер Сфорима дана в Интернете — “Электронная еврейская энциклопедия”.

* * *

Менделе Мойхер–Сфорим бескомпромиссный сатирик, которого возмущают наблюдаемого им отрицательные стороны еврейского общества.

Повесть “Маленький человечек”, написанная в 1864-ом году, — это рассказ о людях, у которых отсутствует жалость к беззащитному человеку, где житейское благополучие достигается путем предательства и мошенничества.

Повествование ведется от первого лица. Герой повести Ицхок — Авром достиг материального благополучия нечестным путем, но перед смертью раскаялся в своих грязных поступках и завещал свое состояние еврейским детям.

Раннее детство героя повести Ицхока-Аврома прошло в очень бедной семье Отец умер еще до его рождения. Множество детей кормила мать, зарабатывающая гроши.

“Мать моя жила в великой нужде, иной раз просто на хлеб насущный не хватало”.

А вот о себе.

“Я никогда не слышал слова жалости. Я никогда не слышал, к примеру, чтобы кто-нибудь сказал, жаль его, он, бедняжка, ничего не ел; жаль его, бедняжка, гол и бос, терпит холод, жаль его, бедняжку, он весь дрожит, до чего худ — кожа да кости”.

Вот Ицхок-Авром повзрослел и начинается его “хождение по мукам”.

“Учился я в талмудторе (хедере). Что такое талмудтора, вы сами прекрасно знаете. Это — темница, куда загоняют бедных еврейских детей”.

Ребе — учитель хедера был необыкновенно жестоким человеком. Он нещадно избивал учеников. Ицхока он возненавидел и избивал до полусмерти.

“Я заболел и перестал посещать талмудтору”.

Далее он последовательно работает подливальщиком воды при приготовлении мацы, зазывалой в галантерейной лавке. Ему приходится быть учеником меламеда в хедере, учеником портного, а затем сапожника. Его ничему не учат, а загружают работой по домашнему хозяйству. Он поступает певчим к кантору. Кантор выступает в синагогах разных местечек. Разозлившись на Ицхока, он уезжает, оставив Ицхока в местечке Цвуячице.

Местный житель Якобсон приводит его к писателю Гутману.

Светлым пятном в жизни Ицхока Аврома была работа у писателя Гутмана, писавшего на древнееврейском языке. Здесь к нему хорошо относились. Он разносил книги писателя и предлагал их купить. Встречали его грубо и покупали книги очень редко..

“… меня гнали, избегали, как прокаженного. Как только завидят меня издали с запиской или книгой, так запирают перед моим носом дверь или натравливают на меня собаку. Желаю всем моим врагам подвергнуться такому испытанию — носить книги еврейским богачам”.

Однажды Ицхок Авром услышал разговор Гутмана с Якобсоном. Они говорили о каком-то докторе Штейнгерце. Писатель сказал:

“Доктор Штейнгерц — это же человечек, именно поэтому он так богат… Разумеется, когда превращаешься в маленького человечка, достигаешь всего на свете”.

И вот он слуга в доме доктора Штейнгерца и подслушивает разговор доктора с фельдшером. Оказывается, фельдшер рекомендует всем своим пациентам доктора Штейнгерца даже тогда, когда они не нуждаются в лечении, а доктор, в свою очередь, посылает фельдшера к больным, когда в этом нет необходимости.

“Я постиг, что быть человечком, — значит, присасываться и пить чужую кровь, жить обманом” —

— решает Ицхок Авром.

Вот он слуга Исера Варгера.

“Исер Варгер был один из самых видных хозяев в Цвуячице, все перед ним трепетали и гнулись в три погибели, всех бросало в дрожь при одном его слове… Исер был всеми уважаем, был первым заправилой в городе. Я начал Исеру льстить, нашел тысячи путей подобраться к нему, пока не влез в самое сердце, утвердился в нем и стал, в добрый час, душою Исера. Если у кого-нибудь было дело к Исеру, — тот прежде всего заискивал передо мной, старался расположить себя ко мне, только бы я попросил за него… Что уж говорить о деньгах и дарах — одними молитвами конечно не обходилось. Таким образом, я начал понемножку возвышаться, изрядно раздобрел и сколотил недурное состояние”.

“Деньги — вот та мера, которой я измерял человеческие достоинства, те весы, на которых я взвешивал все виды человеческого благонравия. Молодчиной, умницей — человеком я считал того, кто имел деньги и жил в довольстве. Как он их получил и за чей счет жил, значения не имело”.

Вот Ицхок Авром влюбляется в красавицу Голду. Но у Голды есть жених Михл.

“Я из кожи лез вон ради своей большой любви, но ничего не мог добиться. Михл сидел у меня костью в горле, в душе у меня пылал ад”.

“… я скрежетал зубами и поклялся, что найду верное средство расчистить себе путь к Голде. Прошло немного времени, и это средство подвернулось. Когда в нашем городе был рекрутский набор, я через Исера без шуму обделал дело — и Михла забрили в рекруты”.

Он женится на Голде и вынужден тратить деньги на семью. Такая “бесперспективная” жизнь его не устраивает. Он бросает беременную жену и уезжает в город Глупск. Там он решает снова жениться.

“Девушка, которую мне сватали, была чернявой и некрасивей всех своих сестер, с бескровным личиком, маленькая, худая, точно фига, высохшая фига! По сравнению с Голдой она выглядела, как обезьяна рядом с человеком. Сват не находил в ней, однако, ни единого недостатка, по его словам она была полна еврейского обаяния”.

Отец ее был необычайно знатен родом и очень влиятелен.

Чтобы жениться, Ицхок Авром должен был избавиться от Голды.

Он приезжает в Цвуячицу. Входит в дом Голды. Видит своего ребенка, родившегося в его отсутствие.

“Во мне вдруг закипела кровь, ведь я заверил своего будущего тестя, что у меня нет ребенка, и вот передо мной лежит мой наследничек, который путает мне всю игру. Пока она стояла, нагнувшись к ребенку, я вынул из-за пазухи бумагу и резко швырнул ей в руки со словами — вот тебе от меня развод!”.

Ицхок Авром оставил завещание, в котором он подробно рассказывает о темных делах заправил города, раскаивается в своих подлых поступках, давших ему богатство, и просит на его деньги построить талмудтору, в которой детей не будут бить, а также училище, где детей будут учить ремеслам, не унижая их. Он также просит найти писателя Гутмана и поставить его во главе этих учебных заведений.

А вот реакция богачей, слушавших чтение завещания Ицхока Аврома.

— Те-те-те! — ворчит реб Хоне, покачивая головой. — Так вот оно что… Вот куда его занесло! Ведь что же это, в самом деле, получается, реб Береш…

Я уж и раньше понял, — отвечает Береш,— куда пуля метит… по сути дела — вздор, пустое!… Глупец останется глупцом, а все на свете как шло, так и идет, все останется таким по-прежнему.

— Нет, нет, рабби! — кричал кое-кто из богачей в сильнейшем возмущении. — Это неслыханно… С какой стати?… Превратить людей, превратить всех нас, простите, в это самое… Кто его просил такое говорить? Про себя самого говори, пиши, но причем здесь посторонние? Кто дал тебе право соваться в дела другого?

В этой повести Менделе Мойхер-Сфорим, как бестрепетный хирург, вскрывает язвы еврейского общества. Без сомнения, он не мог не понимать, что смотрит в лицо арестованного народа, народа униженного и оклеветанного. Однако, его призыв к еврейскому народу сохранять и в этих условиях нравственное здоровье вызывает уважение.

* * *

Далее остановимся на другом произведении писателя под названием “Путешествие Вениамина Третьего”, написанном в 1878-ом году. В этой повести Менделе Мойхер-Сфорим говорит о неотступной мечте еврейского народа вернуться на свою историческую родину.

И вот два человека, два фантазера решили реализовать для себя эту мечту.

Действие повести начинается в городке Тунеядовке, название которого говорит само за себя.

“Тунеядовка — маленький городок, в стороне от почтового тракта, почти отрезанный от мира. Случается, попадет туда кто-нибудь, — жители распахивают окна, двери и с удовольствием разглядывают нового человека… Что касается самих обитателей Тунеядовки, то они, не про вас будь сказано, люди бедные, можно сказать — нищие…”

“Случилось однажды, что кто-то привез в местечко финик. Посмотрели бы вы, как сбежались глазеть на это чудо! Раскрыли Пятикнижие и удостоверились, что финик упоминается в библии! Поразительно! Подумать только — финик, вот этот самый финик родом из страны Израиля!.. Казалось, вот она, земля обетованная, перед глазами: вот переходят через Иордан, вот гробница праотцев, могила праматери Рахили, западная стена иерусалимского храма… Вот, казалось тунеядовцам, они погружаются в теплые воды Тивериады, взбираются на Масличную гору, едят финики…

— Ах! — восклицали тунеядовцы, и слезы навертывались у них на глаза”.

Далее рассказывается о еврейских Дон-Кихоте и Санче Пансе..

В Тунеядовке живет Вениамин, который и задумал совершить великое путешествие. Автор называет его Вениамином Третьим. (Вениамин Первый — известный путешественник 12-го века, Вениамин Второй — путешественник 19-го века).

“Всю свою жизнь, рассказывает о себе Вениамин Третий, то-есть, вплоть до того, как я задумал совершить свое великое путешествие, я провел в Тунеядовке. Здесь я родился, здесь я воспитывался, здесь в добрый час я сочетался браком с женой своей благочестивой Зелдой — да пошлет ей господь долгие годы”.

Также жил в Тунеядовке некто Сендерл — “человек простецкий без затей”. “Жена держала его в черном теле, в страхе, иной раз и тумаком угощала, а он все это принимал с покорностью и смирением”. Прозвали его Сендерл баба.

Вениамин и Сендерл покидают Тунеядовку. Они долго быстрым шагом идут по дороге.

Во время путешествия оба неоднократно попадают в смешное положение.

Вот Сендерл обращается к крестьянину:

— Добрый день! Кажи-ка, чоловиче, куды дорога на Эрец-Исроел?

— Що? — с удивлением переспросил крестьянин, уставившись на Сендерла. — Який Сруль? Не бачив я Сруля!

— На Эр-р-рец Ис-ро-эл куды дорога? — четко повторил Сендерл.

— А пес вас знаэ, що ви морочите мени голову! Це дорога на Пьевки…

В связи с этим эпизодом, можно обратиться к воспоминаниям дочери С.М. Михоэлса — Наталии Вовси-Михоэлс:

“В конце 1947 года произошло одно серьезное событие, которому по недомыслию мы не придали должного значения. В Москве, в зале Политехнического музея отмечалась юбилейная дата дедушки еврейской литературы Менделе Мойхер Сфорима. Свое выступление Михоэлс начал так: “Вениамин, отправившись на поиски земли обетованной, спрашивает встреченного на пути крестьянина: “Куды дорога на Эрец Исроэл?”. И вот недавно, с трибуны Организации объединенных Наций, товарищ Громыко дал нам ответ на этот вопрос”.

Вот они дошли до Пьевки, переночевали в корчме, где Веньямин спит в углу на полу рядом с теленком… Затем добрались до Тетеревки и побыли там долгое время.

Здесь они участвуют в продолжительном обсуждении хода Крымской войны, ходят по домам, собирая милостыню.

“По внешнему виду Вениамина принимали за полоумного, а, слушая его разглагольствования о путешествии, люди еле сдерживали хохот, подтрунивали над ним, дразнили, смотрели на него, как на чучело гороховое. Счастье, что Вениамин далеко не все понимал, не то он обозлился бы, занемог бы, упаси бог, от огорчения и плюнул бы на свое путешествие!”

“Тетеревка — великая спальня: все тут спит мирным сном — и ученость, и торговля, и банки, и тяжбы, и всякого рода дела. И сколько их не буди, никак не добудишься. Даже когда несколько человек соберутся, у них тут же отнимаются языки: сидят, зевают, смотрят друг на друга, как истуканы, и все сборище засыпает. И лишь когда подают ужин, они начинают шевелиться, оживают, горячо принимаются за еду, насыщаются и — спокойной ночи! Расходятся по домам — спать… С течением времени Вениамин испытал это и на себе самом. Он в Тетеревке только и делал, что ел да спал, и его страсть к путешествию начала понемногу ослабевать.”

В Тетеревке Сендерса настигает жена. Произошло это следующим образом.

“В одном из закоулков, сбегая с горки по длинному узкому мостку, они столкнулись с человеком, шедшим навстречу. Разминуться не было ни какой возможности.

— А-а привет тебе, Вениамин! — произнес встречный тоном, в котором прозвучали и досада, и насмешка. — Замечательная встреча, право, как нарочно!

— Здравствуйте, приветствую вас, реб Айзик-Довид! — Растерянно, каким–то чужим голосом ответил Вениамин.

Встречным оказался реб Айзик-Довид, сын АрИосла, мужа Ссоры–Златы, — тунеядовский мудрец.

— Хороши! Нечего сказать! — с укоризной процедил реб Айзик-Довид. — Удирают украдкой из дому… Нет, скажите на милость, что вы тут делаете? Я и тебя имею в виду, Сендрл! Не думай, я вижу, как ты прячешься за Вениамина. Можешь быть уверен, от жены тебе здорово влетит. Она готова растерзать тебя, как селедку!

— Ага! Он здесь! — Воскликнула вдруг подоспевшая откуда-то женщина.

Сендерс по голосу узнал свою жену. Он обмер, побелел, как стена, душа в пятки ушла от страха.

— Полюбуйтесь–ка на них, на этих красавцев! Черт бы их побрал обоих! Где он, мой изверг? Пустите меня к нему, пустите, я покажу ему, как велик наш бог! — кричала, не переводя дыхания, жена Сендерла и толкала реб Айзик –Дов.

Наши герои тут же дали тягу и, спустя несколько минут, оказались уже на другом конце города. Без дальних проволочек они забрали свои узелки и распрощались с Тетеревкой”.

“… наши путешественники Вениамин и Сендрл прибыли в Глупск и за неделю другую успели стяжать себе славу и здесь. Многие богобоязненные евреи прямо-таки восторгались ими, также как некогда тем сапожником, в котором глупские обыватели вдруг узрели чудотворца.

Словом в Глупске наших героев оценили по достоинству“.

Автор описывает неприглядные улицы и дома Глупска, шумную рыночную площадь, грязную речку Пятогниловку. Вениамин решает отправиться дальше, плывя в лодке по реке.

Однако, планам Вениамина и Сендерла не суждено было сбыться. Местные жители сдают их в солдаты. Через некоторое время комиссия их освобождает, считая, что из таких хилых людей солдаты не получатся.

На этом кончается путешествие в землю обетованную Вениамина Третьего и Сендерла.

Смех сквозь слезы — вот что можно сказать про содержание повести.

В свое время Государственный еврейский театр ГОСЕТ поставил спектакль. по этой повести

В программе, выпущенной к премьере, состоявшейся 20 апреля 1927года, сообщалось:

”В память десятилетия со дня смерти Менделе Мойхер-Сфорима. Композиция Ал. Грановского, художник Р. Фальк”.

Великий Михоэлс играл Вениамина, гениальный Зускин Сендерла. Спектакль был в репертуаре театра около 20 лет.

* * *

А вот повесть “Фишка Хромой”, вышедшая в свет в 1889-ом году. Эта повесть об огромном мире еврейских нищих, живущих в каждом еврейском местечке и городке. И вот среди этих людей, часто не имеющих жилья и ютящихся в богадельнях, расцветает огромная любовь друг к другу хромого Фишки и несчастной горбатой девушки.

Рассказ ведется от лица Менделе книгоноши.

Начинается повесть с того, что Менлеле книгоноша едет, погоняя лошадку, в город Глупск, и телега его случайно сцепляется с телегой его давнего знакомого Алтера Якнегоза. Телеги перегородили дорогу. Проезжающие крестьяне помогают им и, уезжая, — оскорбляют их.

“Меня их насмешки глубоко задели: за что? Господи, за что?..

— Боже всемогущий! — заговорил я языком причитаний. — Отверзи очи твои и обрати свой взор из вышнего чертога своего на сынов твоих. Взгляни, как богобоязненные евреи твои стали посмешищем лишь за то, что честно и благоговейно блюдут заветы твои!”.

Жара припекала. Попутчики распрягли лошадей, пустили их пастись, а сами прилегли в тени под деревом. И вот начался их разговор. Альтер рассказал о своей неудачной попытке заняться сватовством. Он прилагал неимоверные усилия, и “оказалась чепуха”.

“У обоих родителей, что бы вы подумали. У обоих родителей сыновья”.

В свою очередь Менделе начал свой рассказ о Фишке Хромом.

“В Глупске в каменной бане с давних пор ютится парень Фишка Хромой. Кто такой Фишка, откуда он взялся, — поинтересоваться этим ни мне, ни кому-либо другому и в голову не приходило. Не все ли равно? Околачивается какой-то Фишка, как и все другие беспризорные существа, ему подобные…

Красавцем назвать Фишку нельзя. У него большая приплюснутая голова, большой широкий рот с кривыми желтыми зубами, он шепелявит, не выговаривает букву “р” и сильно припадает на ногу…

Фишка обыкновенно ходил босиком, без кафтана, в одной лишь грубой заплатанной рубахе… в широких портках из толстого полотна со множеством складок. Занимался он тем, что в пятницу ходил по улице и выкрикивал: “Хозяева в баню пожалуйте!” — а по средам: “Хозяюшки, в баню!”…

Когда я несколько лет тому назад, будучи в Глупске, увидел издали на улице Фишку, я попросту не мог прийти в себя от изумления. Мой Фишка, гляжу, ковыляет на своих хромых ногах, одетый щеголем — в новенький черкасский кафтан, в новые ботинки и чулки. На голове большой плисовый картуз, а на груди новая из под иголочки манишка из туго нахрамаленного ситца в больших красных цветах!”.

Оказывается Фишка женился

“Его дело теперь — приводить утром жену, слепую сироту, на ее место у старого кладбища, а под вечер отводить ее обратно домой. О хлебе насущном Фишке заботиться нечего. Жена у него бой баба, заработок у нее верный. Парочка живет в любви и согласии, а попрекать друг друга недостатками им не приходится”.

Далее рассказ Менделе прерывается. Алтер уходит за лошадьми и надолго пропадает.

Менделе идет его разыскивать. Ночует в корчме, возвращается к оставленным кибиткам и здесь видит Алтера, который привел лошадей. И вот появляется Фишка.

“С минуту разглядываю Фишку. Он, бедный, раздет, разут. Ноги у него распухли, окровавлены, загорел от солнца и тощ, как палка — кожа да кости. Больно глядеть на него. Немало горя, видно, пришлось ему пережить”.

И вот Фишка начинает рассказывать:

“После свадьбы мы совсем неплохо жили… Ежедневно по утрам я, как полагается, отводил ее на место возле старого кладбища, где она обычно сидела на соломе и просила милостыню, причитая таким жалобным голосом, что всех за душу хватало. Несколько раз в день я приносил ей туда то горшочек супа, то горячую пышку, то соленый огурчик, то яблочко. На, мол, подкрепляйся! Человек сидит все время на одном месте, хлеб зарабатывает!”

Но вот жена уговорила Фишку покинуть Глупск и пойти в другие места, где можно больше зарабатывать. И они двинулись в путь.

“Что вам сказать, уважаемые? Грех жаловаться — дела у нас шли очень хорошо… Жена учила меня нищенствовать”.

В городе, куда они пришли, расположились “полевые” нищие в кибитках. “Один из нищих рыжий здоровенный детина был у них коноводом” Он стал заигрывать с женой Фишки и пригласил их присоединиться к ним.

И вот Фишка с женой едут в кибитке.

Очень скоро рыжий детина и другие нищие начали издевались над Фишкой. Жена стала ему чужой. Он стал подолгу разговаривать с несчастной горбатой девушкой.

“Девушка эта была совсем чужой в кибитке. Она бедная достаточно натерпелась и настрадалась в юные свои годы. Мы изливали друг перед другом наши наболевшие души. Она жалела меня и нередко проливала слезы над моими и своими страданиями”.

Тяжело сложилась жизнь этой девочки. Мать от нее отказалась. Нищие эксплуатировали ее.

“Всего, что она, бедная, натерпелась в свои юные годы, и не рассказать. Да и сейчас на ее долю выпадает немало горя. В аду и то вряд ли приходится терпеть столько мучений, сколько она, бедная, выносит. Ах, вся кровь во мне кипит, когда я вспоминаю о ней! Я охотно отдал бы жизнь за то, чтобы вызволить ее!

На всем свете, друзья мои, нет такой доброй, такой тихой голубки, как она, такой ласковой прекрасной души, как у нее!”

И вот Фишка и она решили уйти от полевых нищих и быть вместе. Но нищие увезли обожаемую им девочку, и он остался один. Далее Фишка побывал в Одессе. Затем побрел обратно в сторону Глупска. И вот он опять встречает шайку нищих. Жена захотела вернуться к ему. Но она ему была уже не нужна. Фишка с любимой решают бежать. Но рыжий связал Фишку и увез несчастную девочку..

Таково краткое содержание повести.

В произведениях Менделе Мойхер Сфорима рассказывается не только о мрачной стороне еврейской жизни в 19-м веке. В них содержится луч надежды на лучшее будущее.

Литература

Менделе Мойхер Сфорим. Маленький человечек. Путешествие Вениамина Третьего. Фишка Хромой. Государственное издательство художественной литературы. Москва. 1961. Перевод с еврейского И. Гуревича и М. Шамбадала. Оформление художника М. Горшмана.

Print Friendly, PDF & Email

3 комментария для “Анатолий Зелигер: Размышления о творчестве Менделе Мойхер-Сфорима

  1. Спасибо за статью.
    Я совсем не знаком с прозой Мойхер Сфорима, хотя очень люблю прозу Шалом-Алейхема и Башевис-Зингер.

  2. Расскажу, как уже известный писатель Шалом Яаков Абрамович, писавший на иврите, перешел на идиш. В 1864 году читатели еврейского идишского еженедельника «Кол мевассер» познакомились с рассказом «Дос клейне менчеле» («Маленький человечек»), напечатанном без указания автора. Рассказ завоевал большую популярность и вскоре был издан отдельной книжкой. Автором этого рассказа был Шалом Яаков Абрамович, писатель, принадлежавший к кругу Хаскалы. Он был уже достаточно известным писателем. В автобиографическом произведении «Заметки из истории моей жизни» (1889) он описал положение в котором находился язык идиш, объясняя причины своего обращения к нему: «И обратился я к самому себе и сказал: вот вглядываюсь я в жизнь сынов народа нашего и хочу преподнести им рассказы на святом языке, но ведь большинство из них не понимает его, а говорят на еврейско-ашкеназском. А что писатель со всем своим искусством и мыслями, идущими от сердца, если не приносит он пользу своему народу? Вопрос такой: для кого я тружусь? Не было мне покоя, и пришел я в крайнее смущение. Еврейский язык (идиш) был в мое время орудием праздным. Если кто-то открывал свое сердце еврейской брошюре и читал ее, и внутренне радовался ей, то потом начинал переживать: вот я читаю книжку для женщин, и поднимут меня на смех. А писатели наши, владеющие священным языком, смотрят на еврейский язык свысока и весьма пренебрежительно. Однако желание быть полезным возобладало во мне над мнимым почетом, и сказал я: будь что будет, сжалюсь я над языком еврейским, время что-то сделать для моего народа. И снизошло на меня вдохновение и написал я свою первую книгу (на идише, Е.Л.) «Дос клейне менчеле». Именно «желание быть полезным» побудило Ш.Я.Абрамовича перейти в 60-ые годы XIX века на идиш.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.