Судя по всему, преступники действовали по распоряжению члена РВС 12-й армии Семена Аралова, который был доверенным лицом Троцкого. Аралов дважды хотел снять «неукротимого пар­тизана», но побоялся бунта красноармейцев. Щорс революции оказался нужным отнюдь не жи­вым, а только — как павший в бою герой.

«Голова обвязана, кровь на рукаве…»

Так кто же убил Николая Щорса?
30 августа 1919 г. (101 год назад)

Лев Сидоровский

 

В ДАЛЕКОМ детстве, дорогой читатель, среди других наших песен я очень любил и «революционные». Не имея тогда никако­го представления об ужасах Гражданской войны, снова и снова заводил ручкой тугую пружину родительского патефона (кото­рый у нас в Сибири именовали почему-то очень изящно, по-итальянски, — «виктролой»), одну за другой ставил на диск хрупкие пластинки, изготовленные на Апрелевском заводе, и с упоением подпевал «Орлёнку», «Тачанке», «Матросу-партизану Железняку»… А еще была в семейной коллекции и вот такая, созданная композитором Матвеем Блантером и поэтом Михаилом Голодным:

Шёл отряд по берегу, шёл издалека,
Шёл под красным знаменем командир полка.
Голова обвязана, кровь на рукаве,
След кровавый стелется по сырой траве.

«Хлопцы, чьи вы будете, кто вас в бой ведёт?
Кто под красным знаменем раненый идёт?»
«Мы — сыны батрацкие, мы — за новый мир,
Щорс идёт под знаменем — красный командир»…

Когда стал повзрослее, над смыслом этих творений (как правило, очень мелодичных) начал задумываться. Например, по­лучалось, что «матрос-партизан Железняк» ну совершенно не соображал в географии: «Он шёл на Одессу, он вышел к Херсону…» Ничего себе: где Одесса и где Херсон! И как мог Щорс с такими ранами («Голова обвязана, кровь на рукаве…»), ос­тавляя кровавые следы, вести свой отряд (в отличие от Желез­няка) уж в совершенно неизвестном направлении? Конечно, пес­ня (особенно — «революционно-героическая») — это отнюдь не исторический документ, без метафор и гипербол ей не обой­тись. Но всё же… Еще в самом конце сороковых, в разгар сталинщины, кое-какие слухи о подлинной судьбе Щорса стали просачиваться: ими люди делились шепотом… Ну а в ходе «пе­рестройки» народная молва дополнилась фактами: выяснилось, что и повязка на голове Щорса место имела, и «след кровавый» присутствовал, но только никого легендарный комдив (а не комполка) уже не вел в атаку, поскольку был мертв. Более то­го — произошло политическое убийство…

* * *

НИКОЛАЙ ЩОРС родился на Черниговщине, у перекрестка границ Украины, Беларуси и России, в Сновске. (Помните: Ана­толий Рыбаков в потрясающем романе «Тяжелый песок» описал этот маленький городок своего детства, позже ставший, ес­тественно, Щорсом). Окончив церковно-приходскую школу, сын машиниста-железнодорожника поступил в духовную семинарию. Однако, когда началась Первая мировая, на призывную повестку в армию отреагировал с восторгом. Грамотного парня определи­ли в киевскую школу военных фельдшеров. Через полтора боевых года перебрался из окопов в аудиторию полтавского военного училища, готовившего для действующей армии по ускоренному четырехмесячному курсу младших офицеров-прапорщиков. Умный и чувствительный от природы, он понимал, что училище выпускает только подобия «их благородий» — вот и развился комплекс обиды на неравенство настоящих офицеров и «пушечного мяса». Поэтому же младший командир роты подпоручик Щорс, «зарабо­тав» в окопах Юго-Западного фронта туберкулез, когда предс­тавилась возможность, встал под алые стяги…

На дворе стоял февраль 1918-го, когда, вернувшись в родной Сновск, он организовал крупный отряд с несколько хвастливым названием — «Первая революционная армия». Правда, «Первая революционная» в основном нападала на небольшие группы немецких солдат, которые отправляли в Германию обозы с продовольствием. Тем не менее вскоре из этих своих «парти­зан» Щорс создал Первый Украинский советский полк имени Ива­на Богуна. Выбор названия полка был не случаен: сослуживцы Щорса говорили о внутренней схожести бывшего царского подпо­ручика и казацкого полковника Богуна: оба отличались дер­зостью и хладнокровием, одинаково недолюбливали Москву, не терпели поляков, исповедовали свободу действий. С марта 1919-го Щорс командовал уже Первой Украинской советской ди­визией…

* * *

А ТЕПЕРЬ, дорогой читатель, прервав плавное изложение событий, позволю себе некое отступление.

Российские большевики еще в 1918-м расширили свою экс­пансию на территорию Украины, и в этом большевики украинские были с ними заодно. Например, знаменитый Федор Сергеев, больше известный под кличкой Артём, выступая за военно-поли­тический союз с Россией, инспирировал создание Донецко-Кри­ворожской Республики. Его поддерживали все, кто состоял в оппозиции к Киеву, где власть принадлежала национально ориентированной Центральной Раде. Однако и некоторые украинские большевики (среди них — Щорс) тоже не были чужды националь­ной идее… Ленин, который всегда был хорошим тактиком, в этой сложнейшей политической ситуации лавировал умело. Когда требовалось все силы собрать в кулак, шел на уступки, но в то же время мог в любой момент расправиться с неблагонадеж­ными союзниками. Ленинскую тактику исповедовал и Лев Троц­кий, назначенный главой Реввоенсовета. Льву Давыдовичу предстояло примирить «лед и пламень» — старые офицерские кадры, пришедшие из исчезнувшей царской армии, и партизанс­ких командиров народных полков, особенно активных на Украи­не…

Конечно, среди прочих «атаманов-батькiв», вроде Гри­горьева или Боженко, Щорс выделялся большей дисциплиной и целеустремленностью. Представляя собой зарождавшуюся новую украинскую «аристократию», дружил, например, с сыном замечательного пи­сателя Юрием Коцюбинским и другими национально настроенными большевиками, чем разительно отличался, допустим, от анар­хиста Нестора Махно. В общем, совсем не случайно его сводная дивизия легла в основу так называемого Украинского фронта, который мыслился началом самостоятельной советской Украинс­кой армии. Однако именно Щорс предложил создать Школу воен­ных старшин, которая бы обеспечила Украинскую армию собс­твенными командирскими кадрами, — и тем самым самоуверенный комдив вступил в конфликт с бывшими царскими офицерами, представлявшими ставку Троцкого.

Да, Щорс и его товарищи по оружию Троцкого явно раздражали: и Тимофей Черняк, который в составе Первой Украинской дивизии командовал Новгород-Северской бригадой; и «батька» Боженко, стоявший во главе Таращанского полка. Поэтому скоро при очень странных обстоятельствах (не в бою!) обоих не ста­ло…

* * *

К ТОМУ времени 12-я армия, удерживая стратегический же­лезнодорожный узел в Коростене, западнее Киева, пыталась ос­тановить петлюровцев. В ее составе дивизия Щорса (переимено­ванная в 44-ю) дралась из последних сил. Но гайдамаки упорно рвались к Киеву. И Щорс получил из штаба армии клочок бумаги, на котором наше командование умоляло «красных орлов» во что бы то ни стало продержаться (пока эти самые штабные из города на Днеп­ре не смоются). И «красные орлы» держались…

И вот 30 августа комдив прибыл на участок Богунской бригады в районе села Белошица. Наблюдая в бинокль за петлю­ровцами, выслушивал доклады командиров. Богунцы поднялись в атаку, но на фланге «ожил» пулемет противника. И в эту мину­ту бинокль из рук Щорса выпал: смертельно раненый, он скон­чался на руках соратников…

Так выглядела официальная версия героической гибели ге­роя, которую накануне Великой Отечественной доподлинно воспроизвел фильм Александра Довженко «Щорс» с красавцем Евгением Самой­ловым в главной роли. (Официальная пропаганда мигом окрести­ла Щорса «украинским Чапаевым» — кстати, Василий Иванович погиб вслед за Николаем Александровичем, но кинокартину про него сняли на пять лет раньше и оказалась она куда лучше).

Странно, что бойцам проститься с комдивом не позволили. Его тело в запаянном цинковом гробу сразу увезли почему-то подальше от Украины, аж в Саратов, где забальзамировали и похоронили…

* * *

СПУСТЯ три десятилетия, в 1949-м, оставшиеся в живых «богунцы» направили в ЦК гневное письмо о том, что могила их командира давно исчезла. Власти переименованной в Куйбышев Самары, получив из Москвы нагоняй, срочно создали комиссию, которая преступила к делу. На территории бывшего православ­ного кладбища теперь располагалась мебельная фабрика, и там, под полуметровым слоем щебня, наконец, нашли место упокоения героя. Потом составили официальный документ:

«В первый момент после снятия крышки гроба были хорошо различимы общие контуры головы трупа с характерной для Щорса прической, усами и бородой. На голове также хорошо был заме­тен след, оставленный марлевой повязкой в виде широкой запа­дающей полосы, идущей поперек лба и вдоль щек. Тотчас после снятия крышки гроба, на глазах присутствующих, характерные особенности вследствие свободного доступа воздуха стали быстро меняться и превратились в бесформенную массу однооб­разной структуры…»

К тому же эксперты-криминалисты установили, что повреж­дения черепа были «нанесены пулей из огнестрельного нарезно­го оружия». Пуля вошла в затылок, а вышла в области темени. И вот что самое главное:

«Выстрел был произведен с близкого расстояния, предположительно 5-10 шагов».

Значит, в Щорса стрелял некто, находившийся рядом, а вовсе не петлюровский пулеметчик! Неужто кто-то свой?!

* * *

БЫВШИЙ заместитель командира дивизии Иван Дубовой, ко­торый тогда был рядом со Щорсом, позже, в 1935-м, вспоминал:

«Я снял с него фуражку — пуля попала в левый висок и вышла в затылок. Через пятнадцать минут Щорс, не приходя в сознание, умер у меня на руках».

Итак, человек, на руках у которого умер командир, по поводу направления полета пули сознательно лжет… В его показаниях возникла фамилия комкора Казимира Квятых, от ко­торого, в свою очередь, стало известно: четвертым с ними был уполномоченный Реввоенсовета 12-й армии (так сказать, «политинспектор») Павел Танхиль-Танхилевич. Расположившись позади Щорса, «политинспектор» по наступающим петлюровцам с большого расстояния стрелял из… браунинга. Спустя годы генерал-майор Петрен­ко-Петриковский, который у Щорса командовал Отдельной кава­лерийской бригадой и тоже в тот роковой день сопровождал комдива на передовую, напишет:

«При стрельбе пулемета противника возле Щорса легли с одной стороны Дубовой, с другой — политинспектор. Думаю, что стрелял политинспектор. Только опираясь на содействие Дубо­вого, на поддержку РВС 12-й армии, уголовник совершил этот террористический акт… Бинтовал голову мертвого Щорса тут же, на поле боя, лично Дубовой. Когда медсестра предложила свои услуги, Дубовой ей не разрешил. По приказанию Дубового тело Щорса без медицинского освидетельствования отправили для погребения. Дубовой не мог не знать, что пулевое «выходное» отверстие всегда больше, чем «входное»…»

Вскоре после рокового дня Танхиль-Танхилевич таинственно исчез навсегда. А Дубового (отнюдь не из-за Щорса) расстреляли в 1937-м.

Судя по всему, преступники действовали по распоряжению члена РВС 12-й армии Семена Аралова, который был доверенным лицом Троцкого. Аралов дважды хотел снять «неукротимого пар­тизана», но побоялся бунта красноармейцев. Сразу после убийства попросил Троцкого срочно подыскать нового командира дивизии:

«… только не из местных, ибо все украинцы — с кулац­кими настроениями».

В общем, дорогой читатель, Щорс революции оказался нужным отнюдь не жи­вым, а только — как павший в бою герой. И потом вся страна про него, уже «канонизированного», в едином порыве запела:

«Голова обвязана, кровь на ру­каве…»