Лев Сидоровский: «Вы в нас воспитывали души…»

Loading

Считал, да и сей­час убеждён: каждый нормальный человек (не дурак, а именно нормальный), если только себя уважает, должен учиться наилучшим образом. Самоутверждение человеческой личности начинается именно в школе.

«Вы в нас воспитывали души…»

Слово о моей школе

Лев Сидоровский

КОГДА, дорогой читатель, всякий раз первого сентября вижу родителей, которые ведут своих принаряженных, с огромными букетами цветов, первоклашек в школу, где их поджидает торжественное действо с музыкой и речами, невольно вспоминаю, как это происходило в сорок втором у меня… Жилищем нашей семьи в Иркутске была бревенчатая изба посреди довольно-таки грязного двора, а за забором высилось недавно возведённое двухэтажное типовое здание, в котором располагалась школа № 13. Но в начале войны там, естественно, разместился госпиталь, а для школы неподалёку, на той же улице Тимирязева, отвели тесное мрачное помещение. Накануне начала нового учебного года мама на родительском собрании присутствовать не смогла, потому что сидела дома с моим пятимесячным братом — так что я, семилетний, пошёл туда сам. И узнал: что, во-первых, поскольку тетрадей в продаже нет (и не предвидится), надо изготовить самодельные; что, во-вторых, удобно вместо также отсутствующих в магазине портфелей использовать для этой цели сумки из-под противогазов…

* * *

УЧИЛИСЬ в три смены — поэтому в классе надо было быть уже к восьми утра. Зимой, когда на уличном градуснике ртутный столбик нередко опускался ниже сорока, дорогу до школы в основном преодолевал бегом. Сидели на партах по трое, не снимая пальтишек, телогреек, тулупов. Чернила в «непроливашках» замерзали. Выводить «восемьдесят шестым» пе­ром (а были ещё запрещённые «уточка» и «рондо»; до сих пор в ушах голос преподавателя: «Нажим, волося­ная…») по грубым, обёрточным желтоватым листам, на которых накануне вечером мама при керосиновой лампе карандашом обозначила «косую линейку», было ой как непросто… Впрочем, за письмо принимались уже к концу. Потому что все первые уроки, ожидая, пока за плотно покрытыми морозными узорами окнами хоть немножко посветлеет (электричество давали редко), мы пели: «Кони сытые бьют копытами, встретим мы по-сталински врага!» Как мы, среди которых хватало и голодных, за этих сытых коней радовались…

Год спустя оказался я в другой, на улице Перовской, школе, № 30, где с учё­бой вообще был, как говорится, «полный завал». Почти на каждом уроке вместо чтения, письма и арифметики мы наперебой, захлебываясь от восторга, пересказывали новые фильмы, которые посчастливилось увидеть в «Гиганте», «Художествен­ном» или «Пионере» (куда «протыривались» чаще всего без билета): и про героиню Марецкой в картине «Она защищает Родину», и про Фёдора Таланова в «Нашествии», и про Аркадия и Сашу из «Двух бойцов». И всем классом пели заученное с экрана: «Тёмную ночь…», «Шаланды, полные кефали…», «Артиллеристы, Сталин дал приказ!..»

То мы хватались за тимуровские дела и спешно тащили на коромысле воду какой-то солдатской вдове. То вдруг специальным выпуском стенгазеты и концертом отмечали столетие со дня смер­ти баснописца Крылова. То закатывали театральное действо про «Костю-партизана»… Многие из нас коллекционировали почто­вые марки, обменивались ими. Марок тогда выпускалось мало, и тем ценнее было собрать хорошую коллекцию, где красовались бы: и самая первая послереволюционная (пролетарий разрывает железные оковы); и серия, посвященная спасению челюскинцев; и вся (десять штук) «Всесоюзная Спартакиада», и герои этой войны — Николай Гастелло, Виктор Талалихин, Зоя Космодемьян­ская… А ещё — «иностранные». Особо гордился я не помню уж как добытыми заокеанскими, выпущенными к 450-летию открытия Колумбом Америки. Тувинские — огромные, красочные, разнофи­гурные (квадраты, треугольники, ромбы) — тогда тоже были «иностранными», ибо в состав СССР Тува войдёт лишь в 1944-м. После войны на эти самые тувинские я выменял серию в шесть разных цветов с портретом Гитлера, но отец сжёг их в печ­ке… Часто обмен марками (кстати, как и книгами, читали мы всё же много) шёл прямо на уроках. А после уроков почти всякий раз в дальнем углу школьного двора выясняли свои непростые мальчишеские отношения. Это называлось: «посчи­таться». (В очень популярной тогда, наверное, среди всех мальчишек страны песне «В нашу гавань заходили корабли» этот термин упоминался тоже: «Эй, Гарри, посчитаемся с тобой!» — раздался пьяный голос атамана…»). Так вот, ещё заранее вы­яснив, кто с кем сегодня будет «считаться», мы после уроков всей гурьбой шли в отведённое для поединков место и там строго следили, чтоб не нарушались святые правила: ногами не бить, лежачего — тем более, драка — «до первой крови»…

* * *

В КОНЦЕ 1945-го мне снова выпало поменять учебное заве­дение: «мужская» школа № 11, носящая имя Маяковского, которую возглавлял молодой, но уже знаменитый директор — Иосиф Александрович Дриц, считалась в городе самой лучшей. Однако первые же уроки вы­явили мою почти полную безграмотность. И не удивительно: ведь ни математикой, ни историей, ни географией в 30-й мы, по сути, вообще не занимались. Там, по-моему, даже географических карт не было. А в 11-й, кроме всего, оказывается, с третьего класса изучали английский язык. В общем, сразу оказался я почти круглым двоечником. И услышал от самого директора жёсткое условие: или к 1 марта всё исправляю, или — до свиданья!

И тут во мне впервые в жизни, проснулась ам­биция: «Как? Я — ХУДШИЙ во всем классе?! И меня даже МОГУТ ВЫГНАТЬ?!! Да ни за что!» Ух, и подналёг!.. В обнимку с потрёпанной «Арифметикой» Киселёва засыпал и просыпался. За месяц весь задачник перерешал раз десять. Потом меня даже проверяли (это стало своеобразным «аттракци­оном»): назовут номер задачки, а я наизусть — её содержание (память вообще была отменная). Ну и с другими предметами, включая английский, разобрался. (До сих пор обожаю «ползать» по географическим картам. И сейчас, почти семь десятков лет спустя, любую историческую дату из «хронологической таблицы» школьного учебника, как и атомный вес любого химического элемента, назову без ошибки). В общем, к 1 марта из двоечника стал отличником и впредь всегда был среди первых.

Потому что считал, да и сей­час убеждён: каждый нормальный человек (не дурак, а именно нормальный), если только себя уважает, должен учиться наилучшим образом. Самоутверждение человеческой личности начинается именно в школе. Там ещё всё зависит ТОЛЬКО от твоих знаний, никакие анкетные данные и другие привходящие моменты значения ещё не имеют. Вот потом, после школы — да, начнутся разные «анкеты», малые подлянки и большие интриги. А пока ты от этой житейской мерзости ещё далёк, пока тебя никто, слава Богу, со свету ещё не сживает, дерзай! Хотя в будущем, увы, никакие твои знания, способности, мастерство, даже талант ничегошеньки не га­рантируют. Там в свои права вступают совсем иные «таланты»: например, умение пить «с кем надо», делать подарки «кому на­до», способность с вожделением лизать начальственные зады. И чаще всего во всём этом преуспевают именно «троечники». Впрочем, и не удивительно: а чем ещё они мо­гут взять? Что ещё у них за душой?

* * *

КОНЕЧНО, знания давали нам слишком, ну, что ли, идеологизированные, начётнические, и, до­пустим, слово «генетика» было ругательным, а Достоевский и Есенин — литераторами запрещёнными, а чеченский Шамиль объявлялся то народным героем, то английским агентом… И вмес­те с тем учились мы (не в пример нынешним юнцам, и это, по­верьте, вовсе не старческое брюзжание) основательно. Требовали с нас крепко. В самом деле: ну сколько, например, теперь юнцы сдают экзаменов? С гулькин нос. А мы: в 4-м классе — четыре, в 5-м — шесть, в 6-м — шесть, в 7-м — одиннадцать, в 8-м — восемь, в 9-м — восемь, в 10-м — де­сять… Готовились задолго и на совесть. Ещё в феврале в вести­бюле появлялся плакат: «До экзаменов осталось 100 дней!» И дальше, с каждым днём, цифра в окошечке менялась, напрягая наши нервы всё больше и больше…

Кстати, была у нас забав­ная примета: чтобы успешно сдать экзамены, необходимо прежде «нас­читать сто шляп». Вот что значит — провинция: шляпа в наших краях тогда была редкостью, её носили лишь отдельные «интеллигенты», например, наш потрясающий химик Владимир Захарович Коган, который к тому ж и бородой (в ту-то пору, когда и борода у городского жителя считалась чем-то «буржуазным»!) по ветру размахивал… Именно с Владимира Захаровича начина­ли мы в Первомай свой отсчёт. В Первомай — потому, что уж в этот-то праздничный весенний день все немногочисленные в городе обладатели шляп непременно их на себя водружали… И вот, бывало, строимся в колонну, идём к площади Кирова, а сами крутим головами по сторонам: «У меня — уже пятнад­цать!» — «А у меня — двадцать две!» И как только кто-то со­тую шляпу заприметил, словно гора — с плеч…

К тому же шляпа вдобавок была признаком некоего богатства — ведь жили мы в основном бедно. Вспоминается: конец 1947-го, отменены «карточ­ки». Всем классом после уроков идём к Гастроному № 1 и долго через витринное стекло любуемся впервые после войны появив­шимися конфетами «Мишка на Севере»… Еще обожали «сбрасывать­ся» жалкой мелочью (других денег не имели) на «крем-соду», которую там же, возле центрального гастронома, наливала из сифона старенькая «тётя Бася».

Естественно, в первую очередь, своими знаниями обязаны были мы тем педагогам, которые, что называется, — «от Бога». И уже упоминавшемуся Владимиру Захаровичу Когану — с его во­истину вузовской манерой преподавания, когда, например, во время «фронтально-мо­ментальных» опросов каждый из нас обязан был мгновенно назвать атомный вес любого химического элемента, его валентность, основные особенности, расписать любую формулу. И Людмиле Михайловне Мозжухиной, для которой русская литера­тура была много больше, чем просто одна из школьных дисцип­лин, и мы это её трепетное отношение к своему «предмету» оценили должным образом. И Ольге Григорьевне Носовой, чьё знание истории Родины, чья мудрость и логика мышления нас просто завораживали… Благодаря этим и другим наставникам (математичке Александре Леонтьевне Базилевской, географичке Людмиле Николаевне Зиненко, физику Константину Игнатьевичу Лейнишу, ботанику Борису Евсеевичу Шапсису, англичанке Ирине Евгеньевне Даукшо) мне были интересны в общем-то все науки. И, по духу — явный гуманитарий, однажды на пару с Андрюшей Галкиным (он учился на класс старше, и впереди его ждал завидный путь истинного учёного в Институте земного магнетизма) даже завоевал звание «лучшего математика школы».

Да, своих педагогов мы почитали. Но одновременно отнюдь не были какими-то зубрилами или паиньками. Тоже, как все мальчишки, хулиганили. Тоже играли в «пожар» (это когда «шайбой» издалека целишь в «кон», а потом ею же те монеты, по одной, ударяешь, чтобы перевернулась; впрочем — в других уголках отечества наш «пожар» именовался по-разному, напри­мер, в Москве — «расшибалкой»). Тоже подбивали бессчётное количество раз ногой (а то и, попеременно, обеими) «зоску» — огрызок свинца, прикрученный проволокой к кусочку овчины с шерстью. «Зоска» тоже в разных краях называлась по-своему: в Питере — «жёстка», а Москве — «маялка», в Улан-Удэ — «тэбэг», ещё где-то — «пушок», «под­шибалка», «люра»… (Однажды, спустя долгие годы, в 1989-м, под небом Душанбе, вдруг вижу, как возле чайха­ны два пацана упражняются с нашей родной «зоской». Спрашиваю: «Что это у вас?» Улыбаются: «Лянга!»). Мы тоже иг­рали в «пристенок»; тоже прыгали друг через друга — «в ос­ла», «в отмерю»; тоже мчались по улицам, «без рук», на очень редких в нашей компании велосипедах. И тоже бредили футболом, сначала гоняя по пустырю кусок недоеденного шмыха, ну а потом, в более приличные времена, — кирзовый мяч, куп­ленный вскладчину. А ночью (в Москве — семь вечера, а у нас-то уже полночь) у чёрной радио-тарелки ловили хрипловатую скороговорку Вадима Синявского (мог ли тогда я предположить, что спустя годы буду с ним знаком?), яростно болея за «Дина­мо», ЦДКА, «Спартак»… Мы бегали на наш стадион «Авангард», переживая за местных футбольных идолов (почему-то особо за­помнился плотненький голкипер, которого все звали «Лёша-Пончик»). Кстати, однажды «наши» переиграли прикативших «на гастроли» из столицы футболистов команды ВВС, подопечных самого Василия Сталина. (Кстати, в 1951-м году, в Москве, навестив дальнего родственника Вениамина Батаена, который начав блистательную карьеру велосипедиста ещё до войны у нас, на ангарском берегу, потом, в столице, стал Заслуженным мастером спорта, 36-кратным чемпионом СССР, я увидел у него среди прочих реликвий хрустальную вазу с гравировкой: «Любимому Веньке от Василия Сталина»). Но возвращаюсь к футболу. Пройдет после окончания школы буквально пара лет, и мой одноклассник, Костя Соловьёв, по кличке — «Кын» (круглый сирота, впрочем, подобных у нас хватало — Саша Флеккель, который после 8 класса утонул в коварном Иркуте, Леня Бородин, другие), станет звездой иркутского футбола, классным нападающим, любимцем местных болельщиков… А ещё почти в каждом дворе между са­раями (по-сибирски — «дровяниками») непременно натягивалась волейбольная сетка, и мы, в «семейных» трусах или модных тогда сатиновых шароварах, взлетали, гася мяч, над этой сеткой или брали его в полёте «ласточкой», у самой земли…

А зимой каждый из нас хранил в валенке «сбиток» — обычный конёк, от которого после обработки оставался лишь полоз с узкой продолговатой площадкой поверху. Только выйдешь из дома, извлекаешь из валенка это собственное «транспортное средство», одну ногу — на «сбиток», другой ка-а-ак оттолкнёшься!.. Улицы от снега, крепко скреплённого морозом, тогда не чистились — так что до школы добирался я мигом.

* * *

ДА, МНОГОЕ тогда я успевал. И еженедельную (!) злободневную сатирическую газету под названием «Колючка» — с дружескими шаржами, карикатурами и «колючими» стишатами — для одноклассников по выходным на большом листе ватмана в одиночку выпускать умудрялся. И в школьном драмкружке, которым руководила сама (!) заслуженная артистка РСФСР (звание в Иркутске тогда чрезвычайно редкое) Галина Алексеева Крамова (которая потом станет самой первой в нашем городе «народной»): пригласив нам, мальчишкам, в подмогу девчат из соседней «женской» школы, первым делом поставила «Вассу Железнову». А ещё отдавал я сердце и время сначала кружку художественного слова, а потом драмкружку Дворца пионеров. И местные театры — Драматический, Музкомедия, ТЮЗ (я входил в ребячий «Совет ТЮЗа») — нам тоже были необходимы. А в школе у нас к тому ж было сразу три оркестра — духовой, эстрадный и на­родных инструментов. И своих «поэтов» тоже хватало. Конеч­но, между собой мы «соперничали», постоянно, даже во время урока, «выясняли отношения»: играли в буриме. Но самый главный наш турнир каждый год случался в конце мар­та, на общегородской школьной олимпиаде. Однажды, в 1949-м, там победителем — со «Стихами о родном городе» — стал я. (Очень гордился рифмой: «Площадь Кирова // Асфальтирова­на…», не подозревая, что это называется «ассонансом»). В общем, получил высшую награду, так называемый, «серебряный жетон», носить который считалось очень почётным. На жетоне были выгравированы имя, фамилия, год и указано, что присуждён «за литературное творчество». Через пару лет подобный «орден» достался моему однокласснику и главному со­пернику на поэтической ниве Толе Преловскому (который спустя три десятилетия за «свод поэм» под названием «Вековая дорога» удостоится Государственной премии СССР). А я, сочиняя вирши, всё больше и больше тянулся к весё­лым, по возможности «остроумным», немного хулиганистым строчкам. Мне хотелось сочинять примерно то, что на эстраде ис­полняли Александр Шуров и Николай Рыкунин или, например, Илья Набатов, так же, как они, откликаться на «злобу дня». И вот, учитывая эту самую «злобу дня» на примере жизни нашей школы, используя популярные песенные мелодии, я не без успеха под рояль (ах, Юрка Филлер!) выдавал на наших вечерах пародийные злободневные куплеты…

* * *

КОНЕЧНО, никаких школьных завтраков у нас тогда и в помине не было. И никакого врачебного кабинета. И даже никакой библиотеки. Всё это городской властью просто не предусматривалось. Но зато наш директор, наш дорогой Иосиф Александрович ещё в ту «карточную», очень бед­ную послевоенную пору вдруг решил: в 11-й все должны уметь красиво танцевать бальные танцы! И был приглашен для нас превосходный педагог-хореограф. И при­ходили к нам по вечерам юные «партнёрши» из 17-й «женс­кой». И кружились по паркету наши подшитые валенки — в «просто вальсе», в «вальсе-гавоте», в «вальсе-бостоне», в «вальсе фигурном», взлетали в «вальсе-мазурке», плыли в тан­го (впрочем, тогда, в эпоху борьбы со всем иностранным, танго официально было переименовано в «медленный танец», а фокс­трот — в «быстрый»), скользили в падекатре, падеграсе, поло­незе… А ещё нас учили: как «даму» на танец приглашать и как потом провожать на место… Когда спустя годы оказался в ЛГУ и пришёл здесь на свой первый студенческий вечер, помню, поразился: «Боже, как в Ленинграде плохо танцуют!» Что уж говорить о нынешних дискотеках, где не только искусство тан­ца, но и вообще даже какой-то малейший намёк на элементарную культуру не просматривается. Там всё, увы, — на пещерном уровне…

* * *

МЫ бродили по Иркутску, зная, что здесь комиссар Пятой армии Владимир Зазубрин написал «первый советский роман» под названием «Два мира» (так, во всяком случае, охарактеризовал сие тво­рение сам Ленин, и нам тогда это льстило); что другой комис­сар той же армии, Ярослав Гашек, задумывал здесь своего Швейка… Многие из нас были знакомы с авторами «Базы курносых» — ребячьей книги тридцатых годов, которая очень нравилась Горькому. Мы гордились, что родной город дал поэзии Иосифа Уткина и Джека Алтаузена… Я уже немного общался с Юрием Левитанским. Однако ещё не знал, что спустя годы, уже как журналист, на этих же улицах познакомлюсь и даже подружусь с Александром Вампиловым, с Валентином Распутиным…

* * *

ВОТ ТАК завершалась школьная юность. Конечно, были «ро­маны» — с «любовными» письмами, жаркими встречами и долгими «провожаниями», со стихами и робкими поцелуями… Однако ча­ще всего все наши «мужские» притязания были так сказать «до определенных пределов», тем более что многие наши «дамы сердца», опредёленно, чувствовали на себе влияние тургеневс­ких девушек. Да, Тургенева тогда школьники ещё не просто «проходили», но и читали… Не случайно же свои любовные от­ношения иркутские мальчишки и девчонки обозначали невинным глаголом: «дружить» («Ты с ней дружишь?» — «Дружу»). Рано ставшие взрослыми с о ц и а л ь н о (не приученные к иждивенчеству, не знавшие роскоши, даже — достатка, далёкие от всякой инфантильности), мы всё-таки себя от полной, конеч­ной, физиологической «взрослости» (мечтая: кто — о «принце», кто — о «принцессе») до поры до времени оберегали. В общем, как о своём поколении сказал Константин Симонов: «В пятнадцать лет, пусть мать меня простит, мы знали в с ё, хоть ничего не знали…» Сейчас стало модным (и в мемуарах тоже) «п р о э т о» писать достаточно развязно и подробно. Мне подобная «свобода самовыражения» претит, поскольку считаю, что интим тем и хорош, что он — интим… Вот и тогда к нашим девушкам чаще всего от­носились мы трепетно: были (вспоминаю стихи Щипачёва) «вздохи на скамейке», «прогулки при луне»… А ещё бродили («за ручку» или — очень редко — «под ручку») весенними ве­черами «по Большой» (по улице Карла Маркса, нашему местному Невскому проспекту), причём в последнюю школьную весну мно­гие мальчишки приоделись в «модные» (впервые после войны «выброшенные» в иркутские магазины) прорезиненные, на клет­чатой подкладке, серовато-синеватые «макинтоши» (ах, мой первый в жизни плащ!), из-под воротников которых непременно выглядывали белые шёлковые кашне… Нет, обделённые очень многим необхо­димым с детства, мы вовсе не были пижонами, столичными «стилягами», не мазали волосы бриолином, не сооружали на голове «коки», и наши брюки были ещё широченными, но всё же как-то уж очень хотелось почувс­твовать себя хоть капельку этакими франтами…

Такой была весна 1952-го… Все десять выпускных экза­менов я сдал на пятерки. Впрочем, таких «круглых пятёрочни­ков» было у нас, на два выпускных класса, четверо. По­больше — претендентов на серебряную медаль. Однако тут же выяснилось, что 11-й школе «положена» лишь одна золотая, и Гороно присудило её Борьке Баженову — ведь его отец, в отличие от отцов других претендентов на зо­лотую (а Серёжа Жмуров вообще рос без отца), в областной партшколе преподавал аж марксизм-ленинизм! А каждому из оставшихся троих, поставив уже задним числом в аттестат по четвёрке (мне, например, — за письменную работу по математике), вручили лишь «серебро». Так я впервые, на собственной шкуре узнал, что в Стране Советов есть люди разных сортов. Но тогда отнёсся к этому довольно легкомысленно. И на выпуск­ном вечере читал сочинённые к торжеству стихи, полные абсо­лютной веры в справедливость, в непременно светлое будущее:

…. Не нужно жизни нам пустой,
Добьёмся мы успехов!
Помогут нам и Лев Толстой,
И Шолохов, и Чехов..
.

Как же я был наивен…

* * *

КОГДА обычно накануне первого сентября мои коллеги интересуются у разных известных лиц (чаще всего — кумиров из шоу-бизнеса), нравилось ли им учиться, в ответ, чаще всего звучат признания, что школу они терпеть не могли. Думаю, что тут всё дело в сущности самих этих, к сожалению, популярных в народе примитивных персонажей… Лично я школу любил — наверное, прежде всего за то, что в отличие от родительского дома, который, увы, не баловал просвещённым, интеллигентным общением, здесь каждый день узнавал много нового, интересного, ценного.

Вот рассматриваю фотографию нашего 10-го «а» (где в первом ряду — директор Иосиф Александрович Дриц; классный руководитель, преподававшая математику Александра Леонтьевна Базилевская; завуч Евгения Ивановна Сахновская; наставник по русскому языку и литературе Людмила Михайловна Мозжухина; учитель физики Константин Игнатьевич Лейниш). Как сложились судьбы этих школяров?

Серёжа Жмуров (в верхнем ряду — первый справа) стал металлургом: проработав на Шелеховском алюминиевом заводе, оказался аж в Министерстве цветной металлургии. Толя Черных (там же — четвёртый справа) — тоже инженер-металлург. Пятый справа Саша Запунный (увы, покойный) — был авиаконструктором на киевской фирме Антонова. Во втором ряду слева второй Толя Преловский (тоже, увы, покойный) — поэт, лауреат Государственной премии СССР. В верхнем ряду второй справа Борис Левинский — доктор химических наук: открыл способ получения комплексных гуминовых удобрений. Первый слева во втором ряду Гриша Шпейзер (и его, увы, уже нет) — тоже доктор химических наук, профессор Российской академии естествознания: изобрёл уникальный препарат «Экстрамин». Там же четвёртый слева Игорь Мизандронцев — доктор географических наук: в Лимнологическом институте, наверное, до сих пор борется за чистоту Байкала. Первый справа в третьем ряду Володя Захаров — картограф, геодезист, был начальником станции наблюдения искусственных спутников Земли. Рядом — ваш покорный слуга: журналист, лауреат отечественных и международных премий, заслуженный работник культуры России, чьим именем названа малая планета Солнечной системы.

Но ничего не ведаю (на снимке отсутствуют некоторые одноклассники — может, среди них тоже есть доктора наук?) про Стасика Гречищева, Юрку Чувашова, Гошу Дондабэ, Гену Пекарина, Лёню Бородина и других — Баженова, Дворядкина, Пляскина, Меркушева, Соловьёва, Волчематьева, Рыжикова, Шеметова, Шмакова, Штеймана, Жданковича, Юрченко, Быстрова, Ефимова, Бурцева, Семакина, Докучаева… Где они? Что у них? Кто-то (учитывая возраст) этот мир наверняка уже покинул. Лишь про одного знаю точно: Моисей Коган (он на снимке — наверху, третий слева) в декабре 2013 года, увы, упокоился на кладбище немецкого Котбуса.

* * *

ВСЕ прошедшие после окончания школы 68 лет связи с ней я не прерывал. Пока учился в Ленинградском университете, всякий раз в первую субботу февраля, когда в школе при Иосифе Александровиче проходил традиционный вечер встречи выпускников, там неизменно зачитывали и мои поэтические послания, где были, например, такие откровения:

… Увы, уже не доведётся
Узнать средь классной тишины
Про усыпальницу Хеопса
И «пифагоровы штаны».

Где те диктанты? Где те кроссы?
Где те прыжки через «коня»?
Где те «фронтальные опросы»,
Что нервным сделали меня?..

Ну а когда родной город навещал, всякий раз туда заглядывал непременно. Однажды, вспоминая своих педагогов, сложил стихи, которые заканчивались так:

… Хоть много в жизни было чуши,
Но в буче тех свинцовых дней
Вы в нас в о с п и т ы в а л и д у ш и —
Всех знаний это поважней!

Конечно, жизнь теперь иная,
Но негасим ваш добрый свет…
Одиннадцатая родная,
И впредь храни святой завет!

И в 2015-м, когда снимал в Иркутске фильм «Город мой, город на Ангаре…», конечно же, про свою школу не забыл тоже. И меня очень тронуло, что дружеский шарж на ещё довоенного выпускника нашей 11-й, Героя Советского Союза, лётчика-штурмовика Анатолия Богданова (его имя носит переулок, где школа расположена), который я, восьмиклассник, в далёком 1950-м сделал, так сказать, «с натуры», как и мои тогдашние стишата, в школьном музее до сих пор бережно хранят. А ещё было приятно увидеть на стене, под стеклом, среди фотографий выпускников, «которыми школа гордится», рядом с портретом Дениса Мацуева и свою физиономию.

В том 2015-м моей школе (которая, кстати, потрясающе реконструирована) исполнилось сто. И свою юбилейную «оду» я тогда завершил таким образом:

Под кровом обновлённым этим
Да будет всяк красив и дюж!
Родная школа, со столетьем!
Мне тоже восемьдесят уж…

Из всех моих педагогов в живых тогда оставалась лишь одна Ольга Григорьевна Носова — и, слава Богу, что я успел по телефону сказать ей добрые слова.

Теперь не осталось никого…

«ВЫ В НАС ВОСПИТЫВАЛИ ДУШИ…»

Мой 10-й «а», школа № 11, Иркутск, 1952-й.
Два победителя конкурса на звание «Лучший математик школы»:
Андрюша Галкин первым получает книгу «Как закалялась сталь»;
и меня ждёт точно такая же… 1949-й
Print Friendly, PDF & Email

5 комментариев для “Лев Сидоровский: «Вы в нас воспитывали души…»

  1. Спасибо, Лев! Вот, кажется, поменяю географические названия, фамилии учителей, имена одноклассников, и получатся мемуары о моем школьном детстве. Что это было с нами, послевоенными школьниками, это религиозное почитание учителей, эта почти мистическая жажда поглощать знания?

  2. Все хорошо, только почему никто не улыбается? Еще не пришел Пурим 53-го? 🙂

  3. Отлично!
    Есть небольшая поправка.
    У К.Симонова «Был нами аист в девять лет забыт, Мы в десять взрослых слушать начинали, В тринадцать лет, пусть мать меня простит, Мы знали все, хоть ничего не знали…»

Добавить комментарий для Emil Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.