Иосиф Гальперин: Я шел за лучом…

Loading

Отливаются кошке мышкины слёзки, / прямо пули какие-то, а не дробинки. / Если честно, то налито с перехлёстом, / мышь, кончай проливать свои черные ливни. // Крысий год начинается сразу со смерти, / воем «Града» над домом, зимой — с градобоя. / Брода нет — из-под ног он ушел в круговерти / сигаретного дыма, метели и боли.

Я шел за лучом…

Из стихов 80-х — 90-х годов

Иосиф Гальперин

Иосиф ГальперинТени

1.

Подымем стаканы за гибнущий разум!..
Зелёные тени на синем снегу…
Прозрачные тени на лица намажем,
закат — это имя, а кличка — загул.

Надежда последней оставит в покое:
агония дня — ожиданье огня…
Потушим огни или ставни закроем,
опустим глаза, чтобы тьму догонять.

Тони, окружение гаснущей ночи,
наматывай нервы на атомный гул!
Закончится нитка—свернется клубочек,
распад — это имя, а кличка — разгул.

2.

Полны безветренные степи
свеченьем снега и озона.
На дне глазном раскрыты сети
и неподвижны отраженно.

Как ловко гибкая пустыня
однообразие трактует,
мазнув белилами густыми
свою покатость некрутую.

Виднее белое на белом,
как чистота на белой коже —
оттенок зрению неведом,
покуда не сравнён с похожим.

3.

Тень обнаружит невидимку.
Прибор укажет самолёт
среди неведомых высот…
(Сюжет пойму по фотоснимку).

Узор ковра видней с изнанки.
Поет губами дирижёр —
в неволе руки держит хор…
(Свою страну унес изгнанник).

Важна написанная буква.
На веках будущего тень —
смотри, чужую не надень!..
(Слезой двоих дитё набухло).

Мальчик и костер

Пясть пламени, колодца корни
и листья Млечного пути…
Горящий куст огнеупорный,
ты можешь мальчика спасти?

— Молчи, единственный волчонок,
сумевший опознать меня, —
я речь храню неизреченной,
спасаю языком огня.

Зверь, не точи о камни ногти,
не целься, острая звезда, —
пока горю, не беспокойте
его до братского суда.

Пастушье племя соберется
к тебе, чтоб ты его судил, —
с тобою будет ночь колодца
и пламя зреющих светил.

Плодов сушеных порох черный,
кресало ветра и песка…
Искрят обугленные корни
и крона так же высока!

После дня
«Но не волк я по крови своей…»
О. Мандельштам

1.

Богу богово, волку — логово,
на прогулку, волк, не ходи в пургу!
Стелет облако мглу пологую,
хвост оглоблею на бегу…

Снега голого мало голоду,
среди города без еды — беда!
Одинокий след кружит голову,
выдаст голову без следа.

Волчьей полсти мех лучше повести
скажет: был успех одному из всех…
Запахнись, душа, — вьюга вскорости,
грей же душу мне, белый снег.

2.

Завоет ночь, как вылинявший волк,
заноет волк, как раненая шавка,
и пустит корни пистолетный ствол
в пустой породе мыслящего шлака.

В упряжке рук согнулся человек,
в упряжке ребер трудно тянет сердце,
и счастье, если память-половик
позволит опуститься и согреться.

От шлейфа шлей, от хамства хомутов,
от наглых шор — своей наглядной лямки —
так устаешь, что ноет камертон,
как на луну — на свет настольной лампы.

Мир так далек, как выстрел за окном,
волк в зоопарке и судьба собачья,
но запряженный в улицу мой дом
впряг и меня в нелегкие задачи.

Решайся, волк — линять, но в клетке — жить,
стремись, ползи, как пес из-под трамвая,
чтоб сердце равнодушное взрыхлить
как выстрелом — своим прощальным лаем!

Памяти Бродского

Отливаются кошке мышкины слёзки,
прямо пули какие-то, а не дробинки.
Если честно, то налито с перехлёстом,
мышь, кончай проливать свои черные ливни.

Крысий год начинается сразу со смерти,
воем «Града» над домом, зимой — с градобоя.
Брода нет — из-под ног он ушел в круговерти
сигаретного дыма, метели и боли.

Речку Лету наплакала кошка, не веря
в мощь трубы архангела-крысолова
пробудить в мышиных промыслах зверя
как-то раз пролетевшее общее слово.

Помня, платим за все — за удачу изгнанья,
за бескровный уход из кровавого века.
За иронию знаний — пустыми глазами,
частью речи — за судьбу человека.

Как всегда, долг предвиден, но плата — внезапна.
Пулемёт бьет в детей: набежали проценты.
Слёзы в горле. Крысиные лапы — на клапанах
духового замолкшего инструмента.

1996

Бронзовый век

Я шёл за лучом, но двигались тучи —
и он ускользал от оси мировой
по глади морской и по иве плакучей,
по женской груди и тоске моровой.

Небесные страсти, воздушные схватки
вертели лучом, а значит, и мной,
как будто вела от гнезда куропатка,
как будто охотник — путник земной.

Не бойся, я сам этой жаждой растерян —
сказать наперед о судьбе за углом,
ведь я не пророк, я Иосиф Гальперин,
следящий бумагу чернильным лучом.

Следы раскрывают вчерашние тайны.
Писание в стол — положение в гроб.
Но скажет пророк — и горит обещанье
настигнуть гнездо змеящихся троп.

А я послежу за скольжением мира
по лезвию Бога, по тетиве,
куда на закатные чёрные дыры
нацелился лучник — Бронзовый Век.

Print Friendly, PDF & Email

2 комментария для “Иосиф Гальперин: Я шел за лучом…

  1. Я утонул и в языке и в смыслах.
    =========================
    Знаешь, Иосиф, я вот читал подборку и думал над сутью языка, в который каждому получается вложить собственные смыслы. Несколько блестящих аллитераций (несколько раз врывается рычание «Р», а потом шипение «Щ». В другом месте — шелест «Ш» и выдох «ХА», «ХО» («От шлейфа шлей, от хамства хомутов, от наглых шор…»). Там есть ещё несколько моментов, возможно, и ярче. («Богу богово, волку — логово, на прогулку, волк, не ходи в пургу!» /// «Снега голого мало голоду, среди города без еды — беда!»). И контраст. Вспомнил твоё замечательное «Виднее белое на белом» (ну, это за пределами одного языка — на любом прочитается). И символизм поэзии работает в любом языке, если его знаешь, а на других языках смесь наших символов будет прочитана, возможно, иначе. Ведь именно в високосный год огненной крысы (1996) в конце января умер Бродский. И это даже перекликается с годом нынешним (хоть ты тогда не мог думать об этом) — с високосным годом белой металлической (иногда железной) крысы — 2020. И мы сгораем от огня внутреннего и огня внешнего, только металл ещё не зазвенел — и это хорошо.
    Крысий год начинается сразу со смерти,
    воем «Града» над домом, зимой — с градобоя.
    Брода нет — из-под ног он ушел в круговерти
    сигаретного дыма, метели и боли.
    Здесь вообще набор всего — и аллитераций, и говорящих слов «Брода нет» (другой язык это не поддержит, ибо по-английски, например, брод — это ford; разве что хлеб — но это не брод, а bread).
    Хорошая подборка. Я утонул и в языке и в смыслах.

  2. Иосиф Гальперин
    . . . . . . . .
    От шлейфа шлей, от хамства хомутов,
    от наглых шор — своей наглядной лямки —
    так устаешь, что ноет камертон,
    как на луну — на свет настольной лампы.
    Мир так далек, как выстрел за окном,
    волк в зоопарке и судьба собачья,
    но запряженный в улицу мой дом
    впряг и меня в нелегкие задачи.
    Решайся, волк — линять, но в клетке — жить,
    стремись, ползи, как пес из-под трамвая,
    чтоб сердце равнодушное взрыхлить
    как выстрелом — своим прощальным лаем!
    Памяти Бродского
    Отливаются кошке мышкины слёзки,
    прямо пули какие-то, а не дробинки.
    Если честно, то налито с перехлёстом,
    мышь, кончай проливать свои черные ливни.
    Крысий год начинается сразу со смерти,
    воем «Града» над домом, зимой — с градобоя.
    Брода нет — из-под ног он ушел в круговерти
    сигаретного дыма, метели и боли.
    Речку Лету наплакала кошка, не веря
    в мощь трубы архангела-крысолова
    пробудить в мышиных промыслах зверя
    как-то раз пролетевшее общее слово.
    Помня, платим за все — за удачу изгнанья,
    за бескровный уход из кровавого века.
    За иронию знаний — пустыми глазами,
    частью речи — за судьбу человека.
    Как всегда, долг предвиден, но плата — внезапна.
    Пулемёт бьет в детей: набежали проценты.
    Слёзы в горле. Крысиные лапы — на клапанах
    духового замолкшего инструмента.
    1996
    Бронзовый век
    Я шёл за лучом, но двигались тучи —
    и он ускользал от оси мировой
    по глади морской и по иве плакучей,
    по женской груди и тоске моровой.
    Небесные страсти, воздушные схватки
    вертели лучом, а значит, и мной,
    как будто вела от гнезда куропатка,
    как будто охотник — путник земной.
    Не бойся, я сам этой жаждой растерян —
    сказать наперед о судьбе за углом,
    ведь я не пророк, я Иосиф Гальперин,
    следящий бумагу чернильным лучом.
    Следы раскрывают вчерашние тайны.
    Писание в стол — положение в гроб.
    Но скажет пророк — и горит обещанье
    настигнуть гнездо змеящихся троп.
    А я послежу за скольжением мира
    по лезвию Бога, по тетиве,
    куда на закатные чёрные дыры
    нацелился лучник — Бронзовый Век.
    ::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
    мы все не пророки — по морю не ходим,
    бумаги не тронем чернильным лучом
    по клаве стуча, тайн вчерашних не будим
    нацелимся лучше на бронзовый лом

Добавить комментарий для Виталий Челышев Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.