Фаина Петрова: Влюбленная дружба

Loading

Фаина Петрова

Влюбленная дружба

Они оба очень тепло и нежно относились ко мне. И я отвечала им тем же.

Если бы мы узнали друг друга в молодости, возможно, все сложилось бы по-другому…

Но к тому времени, когда я встретилась с Левушкой, а потом и с Котиком, я уже давно и счастливо была замужем, и между нами не могло возникнуть ничего, кроме тех самых отношений, которые мы определили, как влюбленная дружба.

Кропивницкие — Лев Евгеньевич и Галина Давидовна — вошли в нашу жизнь благодаря моей коллеге и подруге Аде Брун, позвавшей обе наши пары на свой день рождения.

Галя была директором уютного, камерного, расположенного в самом центре Москвы музея В.А. Тропинина[1].

Лев к этому времени стал весьма известным художником, чьи работы находились в лучших музеях мира.

О Лианозовской школе[2], духовным центром которой была семья Кропивницких[3], знают все, кто интересуется искусством: она значительно обогатила своим участием вторую волну авангарда в России, да и во всем мире.

В группе были не только художники: и Евгений Леонидович, и Лев писали стихи. Генрих Сапгир, с которым мы неоднократно встречались у Льва, как поэт тоже состоялся именно там. У меня сохранилось несколько его книг, иллюстрированных Львом Кропивницким.

На самом деле, иллюстрациями эти рисунки можно назвать лишь условно — это скорее запечатленные на бумаге ассоциации, возникшие у художника при чтении стихов его собрата по искусству (да и по жизни: они были дружны долгие годы).

 

Книги Г. Сапгира с рисунками Л. Кропивницкого

После знаменитой Бульдозерной выставки 1974 года Оскар Рабин, один из главных ee организаторов и участников, вынужден был уехать в эмиграцию во Францию вместе с женой Валентиной и сыном Александром, тоже художником.

A вскоре не стало Евгения Кропивницкого…

И Лионозовская группа распалась.

Буклет к 20-летию Бульдозерной выставки

Спустя какое-то время появилась новая группа — «Мансарда», но ей не суждено было стать столь же известной, как «Лианозовская».

Название дало расположение мастерской Льва, где в то время жили художницы, которым он покровительствовал: сначала Лариса Зеневич, a потом Ольга Зырянова — две его ученицы и музы.

   

    

  

Альманах «Мансарда», составленный и изданный Львом

Я провела много счастливых часов в этой мансарде в кругу своих милых друзей. Иногда мы отмечали какое-нибудь событие, например, день рождения Льва, a иногда просто заглядывали на огонек в нашу любимую “экстерриториальную обитель вдохновенья”.

Обычно я бывала там вместе с мужем, иногда к нам присоединялись наши дети, а порою я навещала их одна — особенно, когда стала помогать Льву.

Он радовался моему приходу, величал “княгинюшкой”. Лариса и Оля тоже неизменно привечали и окружали теплом и заботой. В свою очередь и для нас они всегда были желанными гостями, как и сам Лев с Галей.

Мы охотно наведывались и в гостеприимный дом Кропивницких: его хозяйка тоже была весьма расположена к нашей семье. Ee расположение сохранилось и тогда, когда я стала зримо присутствовать в работах Льва. Именно Галя первой обратила внимание на это.

Серия «Знаки зодиака»

Галина Кропивницкая, Фаина Петрова, Ольга Зырянова

А потом уж я и сама стала замечать похожих на меня персонажей в его картинах, причем, как выяснилось, он этого совершенно не осознавал и, тем более, конечно, не ставил перед собой такой задачи…

Первая работа Льва в Бостоне, 1990 г.

С Константином Герасимовым меня познакомил Лев. Как-то я и моя подруга Лилия Рашковская надумали посетить на майские праздники Ереван и Тбилиси[4].

В Ереване жила моя бывшая сокурсница Мара Саркисян, а в Тбилиси знакомых не было, и Лев попросил Герасимова — Котика, как звали его друзья, — встретить нас и позаботиться о нашем трехдневном пребывании в городе.

Герасимов охотно откликнулся на просьбу друга, блестяще справился со всеми поручениями Льва, а попутно совершенно очаровал нас обеих своей изысканной обходительностью и галантностью.

Расставаясь, Котик попросил мой адрес, и наша переписка стартовала…

Мой милый муж добродушно посмеивался над моим успехом у «кошачьих»: он хорошо знал, кто является центром моей Вселенной, и понимал, что никто и никогда не сможет ничего изменить в нашей с ним жизни.

…Котик преподавал литературу в Тбилисском университете, писал сонеты, много и успешно занимался литературоведением, организовывал Брюсовские чтения в разных городах страны, но чаще всего в Москве, что давало возможность видеться.

Оба — и Лев, и Котик — любили иной раз поговорить о своих корнях. Однажды они выясняли, чей род древнее: оба были из дворян. Я обратила их внимание на то, что они могут говорить только о каких-то несчастных сотнях лет, в то время, как мой род насчитывает несколько тысяч, и я даже могу назвать одного очень и очень «знатного предка» — царя Давида.

Ведь, как известно, из двенадцати колен израилевых сохранилось только два. Одно из них — священнослужители: левиты и коганиты. К ним я не отношусь — иначе об этом свидетельствовала бы фамилия: Коган или Левин, например. Значит, мой род другой, т.е. как раз тот — царя Давида.

Посмеялись, а потом Котик прислал цикл стихов, посвящённых мне, и среди них одно, в котором говорилось о моём «гордом профиле Юдифи» и «участи Олоферна» и которое заканчивалось так:

Мне, смевшему не верить неба знакам,
Вещающим, что ты всегда права…
Ну, что ж, бери её — вот голова…
Забыть урок Писания, однако…

А спустя какое-то время уже Лев «примерил» на меня библейский образ: на сей раз это была Саломея. Но в руках у новоявленной, как сказали бы сейчас, беспредельщицы вместо одной головы было целых две. Ничуть не смущаясь, автор пояснил, что, хотя ни у одного из персонажей нет ни малейшего портретного сходства, на картине изображены именно мы трое.

Лев Кропивницкий «Саломея»

Надо заметить, что Лев представил эту красотку отнюдь не комплиментарно. В то же время два «страстотерпца», вернее, их головы, почему-то выглядели много моложе, чем были на самом деле…

«Чем ты недовольна?— притворно удивлялся Левушка. — Снесла две башки и хочешь выглядеть хрупкой и благостной?»

Я вполне оценила его юмор и ничуть не обиделась, но он все же решил «исправиться»: создать мой графический портрет, a не карикатуру. Для этого Левушка попросил дать ему какие-нибудь стихи Котика, посвященные мне, и включил их в свою работу.

На обратной стороне конверта, в котором был сонет, рукой Котика было написано еще несколько строк, и Лев поместил и их: смысл этих слов ему был вполне внятен, поскольку он знал их подоплеку.

Стихи К. Герасимова с моим портретом в офорте Л. Кропивницкого

Льва, Котика и меня связывала, прежде всего, конечно, любовь к литературе и искусству. Наши взгляды и предпочтения в этой области, как правило, совпадали. В частности, всем троим очень близко было творчество Валерия Брюсова…

Лев мечтал о персональной выставке (у него ее никогда еще не было), и мне как-то удалось найти правильные слова, чтобы убедить человека, от которого это зависело, разрешить ее организацию в Центральном Доме Художников на Крымском Валу. Лев был счастлив.

Пригласительный билет на первую персональную выставку Л. Кропивницкого в ЦДХ, 1988 г.

Вениамин Смехов на открытии выставки в ЦДХ

(слева Лев и Галя, я выглядываю из-за Гали)

Вторая выставка состоялась в Америке, куда я его привезла, договорившись со знакомыми американцами. Там он «повысил» меня в должности: стал называть «худсоветом», то есть иногда спрашивать мое мнение о художественных проблемах. A раньше, когда хотел похвалить, говорил, что я прирожденный дизайнер: это, мол, видно даже по тому, как развешиваю его картины…

  

Выставка в Бостоне, 1990 г.

В 1986 году Левушка создал два сборника рукописных стихов — своих и Герасимова. Офорты к ним он тоже, естественно, сделал собственноручно. Оба сборника были изготовлены в трех экземплярах — для двух авторов и для меня. Свои я, понятное дело, храню как святыни. Еще один набор находится в семье Льва. А вот третьего, боюсь, уже не найти никогда…

Страничка из книги K. Герасимова с его портретом в офорте Л. Кропивницкого

Обложка книги Л. Кропивницкого

Обложка рукописной книги Л. Кропивницкого

И тут я подхожу к самой печальной части моего повествования.

Их давно уже нет на этом свете, моих замечательных друзей.

Но если Левушку мы могли навещать во время его болезни и он умер на руках своих близких от кровоизлияния в мозг, не допустившего мучений от диагностированного незадолго перед тем рака, то к Котику судьба оказалась гораздо суровей: он умер голодной смертью в Тбилиси после развала Советского Союза. Как это могло случиться, ума не приложу. Мы ничего не знали о его ситуации (связи с Грузией в тот момент не было), и только потом кто-то из знакомых тбилисцев рассказал об этом ужасе Ларисе Зеневич, a она мне.

…Предок Герасимова был сослан на Кавказ за участие в восстании декабристов 1825 года.

С тех пор в семье собиралась библиотека. Котик очень дорожил ею и переживал, что некому будет передать эти раритеты: своих детей у него с женой не было. Одно время он носился с мыслью оставить все в наследство моей дочери, но было ясно, что его жена никогда не согласится с подобным решением: мы не были даже знакомы. Поэтому я не принимала всерьез его попыток обсудить такую возможность.

После смерти Котика его жену зверски убили из-за этой самой библиотеки…

…Когда я думаю о своих незабвенных друзьях, об их трагическом конце, я невольно вспоминаю, что стихи обоих никогда не были чересчур оптимистичными: они ведь были мудрецами, хорошо осознавали бренность земного существования и, возможно, предчувствовали свой горький уход…

И все же, все же… Какое счастье, что они были, что в полной мере смогли реализовать себя, a, уйдя, оставили по себе такую светлую и благодарную память!

Примечания


[1] Этот музей считается самым московским среди столичных музеев, потому что, как сообщает его официальный сайт, само здание и хранящиеся в нем произведения искусства имеют прямое отношение к художественной культуре Москвы 18-19 веков.

[2] Название группе дал поселок Лианозово (Подмосковье), в котором жили Оскар Рабин и его жена Валентина Кропивницкая. Именно там, в их бараке, обычно проходили все выставки, поэтические вечера и просто встречи единомышленников.

[3] Семья Кропивницких: отец — художник и поэт Евгений Леонидович; мать — художник Потапова Ольга Ананьевна; сын — художник и поэт Лев; дочка — художник Валентина; зять — художник Оскар Рабин, сын Рабиных — художник Саша. Кроме Кропивницких, в группе были художники: Николай Вечтомов, Лидия Мастеркова и Владимир Немухин, а также поэты: Генрих Сапгир, Игорь Холин, Всеволод Некрасов. В конце 1960-x годов к группе был близок молодой поэт из Харькова — Эдуард Лимонов.

[4] Как сейчас вижу ее, стоящую в проходе купейного вагона во время нашей ночной поездки из Тбилиси в Ереван. Она несколько растерянно кивает в ответ на пылкую речь нашего соседа по купе, жена которого в этот момент укладывает своего беспрерывно плачущего грудного ребенка спать.

Я подхожу и прислушиваюсь к его словам: он приглашает нас “хорошо” провести время — мол, обо всем договорился с проводником. Лиля, плохо понимавшая его из-за акцента и потому не осознавшая смысла сказанного, казалось, не возражает. Когда я ей объяснила, что к чему, у нас начался истерический хохот: как говорится, «за что боролись, на то и напоролись»! Дело в том, что первоначально с нами должен был ехать военный, кавказец, примерно одного с нами возраста. Совершенно справедливо рассудив, что нам будет неловко находиться ночью наедине с ним, Котик попросил его поменяться купе с молодой семейной парой с ребенком. Тот нехотя согласился и, уходя, презрительно бросил нам через плечо: «Хaнжи!», отчетливо продемонстрировав в этой маленькой мизансцене не только свой нрав, но и свою «образованность».

Нового соседа мы тоже разочаровали: «Я думал, вы серьезные женщины, учительницы, — с раздражением сказал наш незадачливый соблазнитель, — а вы пустые хохотушки!»

Print Friendly, PDF & Email

16 комментариев для “Фаина Петрова: Влюбленная дружба

  1. «В 1986 году Левушка создал два сборника рукописных стихов — своих и Герасимова. Офорты к ним он тоже, естественно, сделал собственноручно. Оба сборника были изготовлены в трех экземплярах — для двух авторов и для меня. Свои я, понятное дело, храню как святыни.»
    ———————————————————————————
    Уважаемая Фаина!
    Думаю, что вполне законно можно было бы представить эти стихи здесь, хотя бы выборочно.

    1. Нежнейшие диванные полюбители наследия Кропивницкого, а вы видели где и как он похоронен? Как пёс подзаборный. Вам не обидно? Вы ради интереса наведайтесь к нему на Донское. И сделайте что то для него(на Нэтти надежды нет). А вот эту всю хероту каждый может нести.

  2. Искренность, с которой написала Фаина, её благодарность судьбе за те встречи, её теплота — всё это подкупает. И впечатления самые отрадные. С такого неожиданного ракурса о тех художниках и том времени, насколько я знаю, не пишут. Замечательно подобраны иллюстрации, много говорящие и об авторах, и, подчас, о «модели». Фаина, признайся, ведь трудно было долго позировать для «Саломеи» в такой позе!

    1. Александр Избицер
      7 Июль 2013 at 3:06
      … Фаина, признайся, ведь трудно было…
      ================================
      Хоть и по свойски, но «на людях» перебор. 🙂

      Всерьёз: Прочитал всё вместе с отзывами и вновь вспомнил простую задачку по психологии:
      В женском коллективе появляется единственный молодой мужчина и обращает всё внимание только на одну. На других — ноль внимания. Как-то предмет его вожделения совершает некий проступок. Собирают собрание, на котором все выступившие требуют её наказания, вполне соразмерного с тяжестью содеянного, не больше.
      Спрашивается: чем руководствовались выступавшие дамы?
      —-
      Вот и я спрашиваю тоже самое.

  3. Прочел с интересом.
    Иллюстрации хорошо дополняют текст.
    Спасибо.

    P.S.
    В Грузии в начале 90-х и позже особо остро шли ожесточенные вооруженные конфликты. Происходила уголовная приватизация собственности, разгул и произвол организованных и неорганизованных банд. Незащищенные слои населения оказались в пропасти нищеты и безысходности. В этих условиях очень много достойных людей теряли жизненные ориентиры, впадали в тяжелую депрессию и теряли волю к жизни…
    Трагическая судьба Герасимова и его жены — увы, не была исключением.

  4. Выработался новый критерий по оценке текстов: автор текста — интеллигентный человек. Прелесть что такое.

  5. Очень интересные, глубоко личные, воспоминаия о ярких и интересных людях., написанных интеллигентным автором. Я бы сказал, что мне несколько мешает раскрытие интимных имен («Котик») в открытой печати. И мешает его смерть.

    Генриха Сапгира мне случилось услышать в частном доме в 1966 г. Он читал переводы с идиша поэта Овсея Друза. После этого мне удалсоь купить книгу — она и сейчас в нашей библиотеке.

  6. Очень милый очерк и одновременно памятник друзьям, которые уже ушли из жизни.

    В отношении творчества представленных художников и иллюстраций их работ, то сегодня, когда на нас вывалился громадный пласт западной изобразительной культуры, они уже «не работают» так, как когда-то в СССР, где любой формальный отход от позиции соцреализма уже был маленькой революцией. Это интересные, но не революционные живописные и большей частью графические работы советских художников из давно (увы!) прошедших дней.
    Вы были знакомы в столице и в республиках со многими интересными людьми, художниками и литераторами. Будем считать, что ваш очерк это первая хорошая заявка из будущего цикла интересных воспоминаний.
    Спасибо!

  7. Спасибо Фаина,
    спасибо за интересный интеллигентный рассказ интеллигентного, приличного (видно не вооружённым взглядом) человека, рассказывающего не о себе, «выдающимся», о незаурядных личностях, с которыми Вам повезло дружить. Что в свою очередь, лучше всего говорит о Вас самой.
    Ещё раз спасибо и жду продожения.

  8. Галина Фукс- Фаине Петровой
    Присущая Вам интеллигентность, выразительный слог и грамотный русский язык — редкость в эмигрантской среде.

    Ни интеллигентность, ни слог, ни грамотность вовсе не зависит от среды (четверга, пятницы, итд). Тем более, эмигрантской. Чтобы в этом убедиться, достаточно посмотреть Первый российский канал или почитать пару книг, откорректированных и выпущенных самыми престижными российскими издательствами. Свежий пример: «Священный мусор» Улицкой: «…Бархина знаю несколько десятилетий, но видимся обычно лишь на чьих-то днях рождениЯХ…» (стр. 71) Так что, Галина, всё Вами перечисленное — действительно редкость, но я бы не обобщала столь смело, даже учитывая желание сделать комплимент конкретному автору.

  9. Да…. Что мне слышится в этих писаниях.
    «Были когда-то и мы рысаками».

  10. Обычно я опасаюсь писать отзывы о прочитанных мемуарах. Например,у меня есть опыт потери старого товарища,
    который попросил меня дать честный отзыв на его труд,касающийся его семьи в свете истории грузинского еврейства.
    Ваши воспоминания,уважаемая Фаина,напомнили мне что-то давно читанное об эстетствующих собраниях
    богемных представителях художников и поэтов. Безусловно, интересно читать о людях,имена которых мало
    известны,но заслуживающих доброй памяти,потому что они сумели сказать своё слово в искусстве. Но я уверен,
    широкой публике мало что скажут имена Кропивницких,Генриха Сапгера,Ларисы Зеневич,Ольги Зыряновой,К.Герасимова(Котик) и др.
    В связи со сказанным я не очень чётко представляю себе, для чего написаны эти мемуары. Если для себя,то зачем
    мнение посторонних людей. Если же для печати,то,должен честно сказать, написано слабовато.
    Очень много личного,я бы сказал семейного и ,не побоюсь этого слова,чисто женского.
    Трагическая концовка по-человечески потрясла. Но и удивила.Как же так получилось, что Константин
    Герасимов,преподаватель Тбилисского университета,поэт, о котором Вы с такой теплотой написали,называли его
    Котиком, умер голодной смертью, а Вы и его друзья ничего о нём не знали.Следовательно,не помогли.
    Вы,конечно, что-то пишите об отсутствии связи с Грузией в то время. Но прозвучало это не убедительно.
    С уважением,
    Александер

  11. Большое спасибо, Фаиночка, получила большое удовольствие от Вашего рассказа.Присущая Вам интеллигентность, выразительный слог и грамотный русский язык — редкость в эмигрантской среде. Я как бы тоже была там. И спасибо за оптимистичность несмотря трагический

  12. В качестве зачина хочу напомнить уважаемой Фаине Аркадьевне, что с полгода назад я попросила ее не обращаться ко мне в Гостевой, пока она не разразится чем-то стоящим на любом сайте Портала. Я тогда обещалась написать честный объективный отзыв. Хвалебный, если текст понравится. И вот, свершилось! Фаина Аркадьевна разразились — а я, как обещала, пишу…В Гостевой меня нет уже давно, но ради того, чтобы выполнить слово, можно и мораторий единоразово нарушить.

    Начать с названия. «Влюбленная дружба». Это же тоже самое, что «Дружеская Любовь», только хуже. Как же так? — хочется спросить у автора. Разве автор не знает, что название непременно должно быть нейтральное, почти холодное. Странно, а ведь буквально толпы творчески одаренных людей (если вспомнить всех, о ком поведано в дружеской беседе в Гостевой) не просто прошли мимо, но некоторые еще и дарили автора своей «влюбленной дружбой».

    Дальше такого названия, в принципе, можно уже не читать. Но я прочла.
    И оказалось, что все остальное вполне ему соответствует.
    Интонация — по-дамски кокетливая, выспренняя, и, главное, в обычной манере автора — самоупоенная. И поэтому из такого блестящего материала получилась «скучная история».

    Чтобы уберечься от неадекватной реакции — разговор идет ТОЛЬКО и исключительно о качестве текста Ф. Петровой. Искренность чувств и красота описываемых отношений никоим образом под сомнение не ставится.

  13. Произведение скорее напоминает черновик. Ни сюжетной линии, ни интриги, ни доминанты, ни …, ничего нет. «Нежные отношения», ради которых, скорее всего, и писалось сие произведение не подняты до уровня достойного называться литературой. «Отношения», так сильно щемящие душу автора, не могут интересовать читателя, если они изложены на уровне плохого школьного сочинения. Все излишне сентиментально с примесью самолюбования – «Ах! Какие люди были в меня влюблены!». Несмотря на трагичность судьбы «Льва и Котика» не вызывают в душе читателя должного отклика, как не вызывают эмоций строчки из больничного листа или газетной хроники.

    А, вообще, ужасно скучно, серо.

  14. Это всё очень мило, что вы, Фаина, написали, со свойственной вам идилличекой манере. Но есть издания, правда, малолитиражные эдак по двести экземляров, с помечеными номерами, раритет, у меня есть, где куда хлеще, чем вы, те годы вспоминают сами художники, творчески сопричастные к той группировке, что вы упоминаете. Дмитрий Плавлинский, жена его, Зана, первоклассный литератор высшей пробы и свидетель всех тех подвигов и ужастей, о которых она свидельствует с беспристрастием создателя «Сатирикона». Краснопевцев, Немухин, Вячеслав Калинин, чьи работы приобрели мировые музеи, Мет, Помпиду, Гетти и прочие того же класса, раньше чем кого еще из его сверстников. У нас есть две им подаренные картины. И скажем, Олег Целков, лидирующий по продажности цен над всеми из своего поколения.Все это были действительно очень яркие люди, даже Оскар Рабин, как художник ниже всякой планки, но как идеолог безусловно учитываемый. Только надо все же отделять мух от котлет.

    У моей приятельницы, даже можно сказать подруги, Мины Литинской, здесь в Денвере, галерея с коллекццией советского андерграуда, известная на мировом уровне. Полотна Шемякина у неё в запаснике стоят штаблями. Но она особенно гордиться картиной Комара- Меламеда, где Ленин останавляет желтое такси в Нью- Йорке. Ну шеДовр. И Оскара Рабина, с выпечаткой паспорта, с графой: еврей.

    Мы с Миной дружим, хотя она отлично, как и я, давно поняла разницу в наших вкусах. Вхожу и вижу феномельнальную, из бронзы, узлом завязанную скульптурную композицию, по размеру небольшую, на подставке. Спрашиваю: Эрнест Неизвестный? Мина ликуя, да, он!

    Что да, то да. А прочее, тусовки, кто с кем и против кого- ерунда. Целков черте знает сколько лет живет во франции, оттуда никуда не выезжая. Калинин то в Россиии, то в Калифорнни, Рабин с женой тоже стали францускими гражданами. И это не имеет никакого значения. Суть их творчества всё равно с отпечатком их личности и почвы, где он произросли. Как и у Шагала, и у гениального Сутина, ни на русском, ни французском не обученном даже азам. И Целков признается откровенно, что на французском ни бум- бум, спустя лет эдак шестьсят находясь во Франции. А зачем? И так всё ясно откуда возник, ну просто гений.

    А все сентиментальности про их прошлую молодость, забыты. И вряд ли им нужнв свидетели с ностальгической тягой соучастия в той их жизни. Творческие натуры не менее жестки, чем крутые бизнесмены. Они сами распоряжаются тем, теми, что хотят помнить. Или- нет. Но они очень чувствительны к сладкому сиропу, потому что за то и боролись, чтобы сладкий сироп изничтожить навсегда.
    _Реклама_

Обсуждение закрыто.