Дина Баймухаметова, Сергей Баймухаметов: Осень в Михайловском

Loading

Эти дети вспомнят сегодняшний день. Сейчас для них 25-летний Пушкин в Михайловском — чуть ли не древний старец в тумане истории. А в сорок лет, к примеру, вспомнят и поразятся — молодой, 25-летний человек вот здесь придумал и написал два слова: «Народ безмолвствует».

Осень в Михайловском

Дина Баймухаметова, Сергей Баймухаметов

Дина БаймухаметоваЧто же ты, моя старушка,
Приумолкла у окна?..
Или дремлешь под жужжаньем
Своего веретена?..
Спой мне песню, как синица
Тихо за морем жила;
Спой мне песню, как девица
За водой поутру шла.
(1825 г.)

Михайловское — заветное, магическое слово и место для русского человека. Наверно, уже на уровне подсознания. Здесь от сказок Арины Родионовны родилось:

У лукоморья дуб зеленый;
Златая цепь на дубе том:
И днем и ночью кот ученый
Всё ходит по цепи кругом;
Идет направо — песнь заводит,
Налево — сказку говорит.
Там чудеса: там леший бродит,
Русалка на ветвях сидит;
Там на неведомых дорожках
Следы невиданных зверей;
Избушка там на курьих ножках
Стоит без окон, без дверей…

Без этих картин невозможно представить ни страну, ни мифическую историю, которая глубже истории подлинной. Это некий архетип, первообраз мира, колдовской страны, живущей в национальном сознании и подсознании. И в то же время эти края, места — реальность самая обычная, повседневная. Одни люди здесь просто живут, работают, другие — приезжают, чтобы увидеть своими глазами Михайловское, Тригорское, Петровское, Святогорский монастырь.

Эти каменные ступени помнят Пушкина.

По ним он поднимался к Успенскому собору Святогорского монастыря, к могилам дедушки и бабушки — Иосифа Абрамовича и Марии Алексеевны Ганнибал. Здесь, рядом с ними, в марте 1836-го, похоронил мать — Надежду Осиповну. Через 11 месяцев после ее смерти по этим ступеням пронесли гроб с его телом.

Памятник на его могиле поставили через четыре года, в 1841-м.

А ниже — память уже из другого мира и времени.

Когда спускаешься в монастырский двор — попадаешь в нынешний мир, соответствующий нынешним временам.

В ларьках торгуют всем — от монастырского освященного меда до сувениров. Например, маленькие кружки с каноническим профилем Пушкина. И с маркировкой Made in China, Гонконг.

В 1830 году Пушкин писал Бенкендорфу:

«Я просил бы о позволении посетить Китай с посольством, которое туда отправляется…».

Кстати, в русском обществе тех времен был определенный интерес ко всему китайскому. В «Евгении Онегине» отражены детали:

«Смеркалось; на столе, блистая, шипел вечерний самовар, китайский чайник нагревая…»

А на выходе из монастыря — стрелка-указатель: «Администрация Пушкиногорского района ул. Ленина д. 6».

Это еще ничего. Раньше в том же доме на улице, сохранившей и доныне имя Ленина, значилось «Пушкиногорский райком КПСС». Все это — наследие советских времен, когда село Тоболенец переименовали в Пушкинские Горы. В Псковской области поселок кратко именуют — Пушгоры.

Понятно, что сейчас его имя здесь — торговая марка, бренд. На каждой вывеске — буквосочетание «Пушкин…», включая обшарпанные магазины-вагончики с обозначением ведомственной принадлежности: «Пушкиногорское райпо» — районное потребительское общество. Ресторан «Лукоморье» и кафе «Святогор», кофейня и мини-кофейня «Вульф» (в честь Алексея Вульфа, друга Пушкина, сына хозяйки Тригорского Прасковьи Осиповой-Вульф), гостиницы «Арина Р» и Pushkin Apartments, есть даже баня «У Лукоморья». А хозяйка гостиницы «Сказка здесь», где мы жили, придумала и создала у дуба, у родника, вот такой уголок с поэтом и Котом ученым.

В начале той же улицы Ленина, по дороге в монастырь, на площади, по субботам-воскресеньям открывается «Бабкин рынок» — как его здесь называют. Увидев, что мы все фотографируем, бабушки, по-видимому, сестры, обменялись мнениями: «Наверно, для ЦРУ?» — «Ага, в ЦРУ только мы с голым задом и нужны!» И спросили меня:

— Почему именно нас фотографируете?

Я ответил:

— Потому что у вас красивые выразительные лица.

А они сказали:

— У нас здесь место такое.

Вот так. Особое, отмеченное место. Небесами отмеченное. Значит, далеко и не только торговая марка, бренд. Люди гордятся, что причастны к жизни Пушкина, живут на этой земле.

От «Бабкиного рынка» до Михайловского — три километра. Пушкин приехал сюда прямиком из Одессы. Из южной ссылки — в северную. И здесь возникает загадка — вплоть до ошибки.

Казалось бы, каждый день Пушкина изучен. Но…

Считается очевидным, что он выехал из Одессы 31 июля 1824 года и приехал в Михайловское 9 августа, поздним вечером (по донесению псковской земской полиции). Но вполне возможно, что написано с чужих слов, может, со слов самого Пушкина: он ведь в Одессе, получив предписание и 389 рублей 4 копейки «прогонных», дал подписку ехать, «не останавливаясь нигде на пути по своему произволу».

Можно ли считать «произволом» остановку в Могилеве? Его там узнали на улице офицеры-гусары Андрей Куцынский и Александр Распопов. (Куцынский указывает 5 августа, Распопов — 6-е.) И устроили буйное чествование.

«Пушкин был восхищен нашим энтузиазмом: мы поднимали на руки дорогого гостя, пили за его здоровье. Пушкин был в самом веселом и приятном расположении духа, он вскочил на стол и продекламировал…

Снявши Александра Сергеевича со стола, мы начали его на руках качать, а князь Оболенский закричал:

— Господа, это торжество выходит из пределов общей радости, оно должно быть ознаменовано чем-нибудь особенным. Господа! Сделаем нашему кумиру ванну из шампанского!

Все согласились, но Пушкин, улыбнувшись, сказал:

— Друзья мои, душевно благодарю, действительно было бы отлично, я не прочь пополоскаться в шампанском, но спешу: ехать надо.

Это было в 4 часа утра. Мы всей гурьбой проводили его на почту, где опять вспрыснули шампанским и, простившись, пожелали ему счастливого пути». (Из воспоминаний А. Распопова, журнал «Русская старина», 1876 г.)

Расстояние от Одессы до Пскова, в объезд Киева, указано в докладной одесского градоначальника. В переводе на километры — 1729. Однако до Пскова он не доехал — остановился в Михайловском. Минус 116 км. Получается — 1613.

Но по пути, нарушив предписание, он заезжал в имения помещиков Родзянко и Деспот-Зеновича. Плюс еще 120 верст. Как минимум. Значит, всего — 1742 километра. За 9-10 суток. В сутки — 174-193 километра. Это маловероятно. Да, фельдъегерей мчали и быстрее — вскачь, без остановок. Для них на почтовых станциях держали специальных курьерских лошадей. А Пушкин — мелкий чиновник с обычной подорожной. Таких, по правилам тех лет, везли со средней скоростью 8 верст в час — осенью, 10 — летом, 12 — зимой. Наверняка Пушкин, в силу кипучей натуры, не мог смириться со спокойным, мерным движением, наверняка, «взбадривал» ямщиков дополнительной мздой, чтобы ехали быстрее. Однако — все равно… Ведь на почтовых станциях надо было менять лошадей. Мгновенно давали коней фельдъегерям и большим чинам. Пушкин — всего лишь коллежский секретарь, чиновник 10 класса. Рядовой «командированный». То есть ждал очереди.

Только раз он летел с фельдъегерской скоростью. Новый царь, Николай I, решил освободить его из ссылки «с условием ничего не писать против правительства», приблизить к власти — и срочно вызвал в Москву на коронацию. Пушкин с фельдъегерем выехали из Пскова вечером 4 сентября 1826 года и прибыли в Москву 8 сентября. За 4 дня и 4 ночи — 730 километров. 200 километров в сутки!

Таким образом, время Пушкина в дороге от Одессы до Михайловского остается, на мой взгляд, не установленным точно.

Ссылку в Михайловском, которое он любил («Приветствую тебя, пустынный уголок, приют спокойствия, трудов и вдохновенья…», «Луга и нивы золотые…», «Под вашу сень, Михайловские рощи») Пушкин переживал очень тяжело. Даже писал псковскому губернатору, чтобы его отправили в какую-нибудь крепость. К счастью, Прасковья Осипова-Вульф не дала письму дойти до адресата.

Понять Пушкина легко. Прежде всего — его вольный дух подавляла, угнетала несвобода, «ссылка под надзор полиции». Ведь южная ссылка была во многом условной. Во-первых, ее можно считать и простым переводом по службе, правда, в наказание. За ним ведь сохранили должность по министерству иностранных дел. Во-вторых, те четыре года были феерическими. Он вел в Кишиневе, на Кавказе, в Крыму и в Одессе светскую жизнь, был вхож в дома генерал-губернаторов Инзова и Воронцова, общался с Пестелем, Волконским, Орловым, Охотниковым, Раевским, Пущиным, Басаргиным, Давыдовым, Якушкиным — будущими декабристами… жил бурно, окруженный восхищением и поклонением, манкировал обязанностями, кутил, стрелялся на дуэлях. Некоторые современники писали, что он, как сегодня говорят, «достал» Воронцова — от известных эпиграмм до волокитства за его женой.

«Кажется, Воронцов и добр, и снисходителен, а и с ним не ужился этот повеса. Будет, живучи в деревне, вспоминать Одессу, да нельзя уж будет пособить». (А. Я. Булгаков — К.Я. Булгакову)

Воронцов писал министру иностранных дел Нессельроде:

«… Избавьте меня от Пушкина, это, может быть, превосходный малый и хороший поэт, но мне бы не хотелось иметь его дольше ни в Одессе, ни в Кишиневе».

Вполне возможно, что обвинение в атеизме, антирелигиозности, по которому сослали Пушкина, стало лишь удобным поводом.

И теперь он в Михайловском. Глушь. Одиночество. С родителями — полный разлад. Верноподданные Надежда Осиповна и Сергей Львович перепугались, узнав, что Александр — «политический ссыльный», «безбожник». Мало того, Сергей Львович согласился следить за сыном, за его перепиской, и доносить куда следует. После безобразной ссоры они уехали, увезли брата Левушку; сестру Ольгу отправили еще раньше — боясь, что он будет дурно влиять на них.

В отчаянии, Пушкин писал друзьям:

«Меня корят за ссылку, боятся, что я навлеку на семью несчастия, уверяют, что я проповедую безбожие моей сестре, этому небесному созданию, и моему брату, очень юному, очень забавному». (10–15 октября 1824 г.)

«Я пропадаю от бешенства и скуки, от дурацкой жизни… Приехав сюда, был я всеми встречен, как нельзя лучше, но скоро все переменилось: Отец призывает брата и велит ему не знаться с этим чудовищем (avec ce monstre), с этим блудным сыном (ce fils dénaturé)… Голова кругом идет». (31 октября 1824 г.)

С местными дворянами — ничего общего. Кто ж захочет знаться с обвиненным в «безбожии». Счастье — приезды Пущина, Горчакова и Дельвига. Отрада — Прасковья Осипова-Вульф, ее дочь Анна Вульф и сын Алексей Вульф из соседнего Тригорского. Это к ним приезжала их родственница Анна Керн. «Я помню чудное мгновенье…»

И, конечно, письма друзей.

«На все, что с тобой случилось и что ты сам на себя навлек, у меня один ответ: Поэзия, — наставлял его умудренный 41-летний Жуковский. — Ты имеешь не дарование, а гений. Ты скажешь, что я проповедую со спокойного берега утопающему. Нет, я стою на пустом берегу, вижу в волнах силача и знаю, что он не утонет, если употребит свою силу, и только показываю ему лучший берег, к которому он непременно доплывет, если захочет. Плыви, силач, а я обнимаю тебя». (Ноябрь 1824 г.)

То есть писать, писать и писать. От своего гения никуда не денешься. Через одиннадцать лет он вспомнит:

Но здесь меня таинственным щитом
Святое провиденье осенило,
Поэзия как ангел утешитель
Спасла меня, и я воскрес душой.

Это через одиннадцать лет. А тогда… Тишь, глушь, одиночество, зимний вечер, Арина Родионовна… «Выпьем, добрая подружка бедной юности моей…»

Чем дольше живешь, тем больше думаешь над тайной, волшебством в сочетании его слов. «Спой мне песню, как синица тихо за морем жила…» Почему синица? Почему она тихо жила? Почему за морем?..

Наверно, особенно тяжкими были дни 19 октября 1824 и 1825 годов. 19 октября, в день открытия Царскосельского лицея (1811 год), они, первые его выпускники (1817 год), поклялись непременно встречаться.

Восемь лет прошло после лицея. Всего восемь лет. За эти восемь лет вчерашний лицеист стал известен всей читающей России, Жуковский без обиняков называет его гением. Светоч русской поэзии — в 25 лет. Конечно, он представлял, каким был бы этот день 19 октября в Петербурге… А здесь — «пылай, камин, в моей пустынной келье», «ветхая избушка» в лесах, хорошо еще, что скрашенных буйством осени.

Я пью один; вотще воображенье
Вокруг меня товарищей зовет […]
Я пью один, и на брегах Невы
Меня друзья сегодня именуют […]
Куда бы нас ни бросила судьбина
И счастие куда б ни повело,
Всё те же мы: нам целый мир чужбина;
Отечество нам Царское Село.

С детства знаем и помним эти строки стихотворного послания друзьям «19 октября 1825».

А в пору вольнодумной молодости мы повторяли песню Юлия Кима, посвященную товарищам — диссидентам 60-70-х годов, перемолотым жерновами репрессивной советской машины.

Все бы жить, как в оны дни,
Все бы жить — легко и смело.
Не высчитывать предела
Для бесстрашья и любви.
И, подобно лицеистам,
Собираться у огня
В октябре багрянолистом,
В октябре багрянолистом
Девятнадцатого дня […]
Грянет бешенная вьюга,
Захохочет серый мрак,
И — спасти захочешь друга,
Да не выдумаешь — как…

Из общеизвестного, хрестоматийного, здесь, в Михайловском, родились «Борис Годунов», «Цыгане», Граф Нулин», «Арап Петра Великого», «Я помню чудное мгновенье», четыре «летние» главы «Евгения Онегина». Отсюда и Ольга, и Ленский, и, наконец, Татьяна («Когда б надежду я имела хоть редко, хоть в неделю раз в деревне нашей видеть вас»).

Спасибо графу Воронцову и царю Александру I?

Через восемь лет Алексей Вульф вспоминал в дневниках:

«С большим удовольствием перечел я сегодня 8-ю и вместе последнюю главу «Онегина», одну из лучших глав всего романа, который всегда останется одним из блистательнейших произведений Пушкина, украшением нынешней нашей литературы, довольно верною картиною нравов, а для меня лично — источником воспоминаний весьма приятных по большей части, потому что он не только почти весь написан в моих глазах, но я даже был действующим лицом в описаниях деревенской жизни Онегина, ибо она вся взята из пребывания Пушкина у нас, «в губернии Псковской». Так я, дерптский студент, явился в виде геттингенского под названием Ленского; любезные мои сестрицы суть образцы его деревенских барышень, и чуть не Татьяна ли одна из них. Многие из мыслей, прежде чем я прочел в «Онегине», были часто в беседах глаз на глаз с Пушкиным, в Михайловском, пересуждаемы между нами, а после я встречал их, как старых знакомых. Так в глазах моих написал он и «Бориса Годунова» в 1825 году…»

Михайловское начинается с Еловой аллеи, с дороги к усадьбе. Ели, дубы живут долго. Некоторые из них помнят Пушкина.

В самом «вещественном» Михайловском практически нет ничего подлинного — все воссоздано.

Дом сгорел первый раз в 1908 году, потом — в 1918-м, в 1944-м все здесь сожгли гитлеровцы. Восстанавливали по описаниям и литографии землемера Ильи Иванова «Сельцо Михайловское А.С. Пушкина состоящее в Опочецком уезде», 1837 год.

Но вот что странно — абсолютно нет ощущения «новодела», муляжа, искусственности. Абсолютное ощущение правды и жизни. Наверно, действует магия имени, магия места.

Вот загон для лошадей. Конечно, посетители заповедника их угощают. Серый, взрослый, съев два яблока, от сушек с маком вежливо отвернулся. А совсем молоденький, игреневый — хрумкал с удовольствием.

Исследователи высчитали, что Пушкин в стихах и прозе упоминает лошадей (в разных вариантах) 579 раз.

Возле дома раздается привычно учительское: «Седьмой класс! Не разбегаться! Идем к мельнице!»

Хорошо, что привозят детей. Говорят, что сейчас они какие-то не такие, живут в интернете, страдают «эмоциональной тупостью», «синдромом робота», не умеют устанавливать социальные контакты; выезжая в походы, не сидят у костра, не спорят горячо друг с другом, не поют бардовские и туристские песни, как мы… Для взрослых новое поколение всегда «не такое», «не то что мы». С виду вроде бы нормальные ребята, живые, веселые, шумные.

Приехав сюда в 1835 году, чувствуя себя в 36 лет чуть ли не стариком, увидев эту дорогу, мельницу и поросль молодых деревьев вокруг трех знакомых старых сосен, Пушкин напишет:

Здравствуй, племя,
Младое, незнакомое! не я
Увижу твой могучий поздний возраст,
Когда перерастешь моих знакомцев
И старую главу их заслонишь
От глаз прохожего. — Но пусть мой внук
Услышит ваш приветный шум, когда,
С приятельской беседы возвращаясь,
Веселых и приятных мыслей полон
Пройдет он мимо вас во мраке ночи
И обо мне вспомянет.

Эти дети вспомнят сегодняшний день. Вспомнят мельницу, у которой фотографировались всем классом, жернова, которые перемололи века, и еще перемелют.

Сейчас для них 25-летний Пушкин в Михайловском — чуть ли не древний старец в тумане истории. А в сорок лет, к примеру, вспомнят и поразятся — молодой, 25-летний человек вот здесь придумал и написал два слова: «Народ безмолвствует».

Михайловское — Москва

Print Friendly, PDF & Email

8 комментариев для “Дина Баймухаметова, Сергей Баймухаметов: Осень в Михайловском

  1. Юлий Ким

    На пороге наших дней
    Неизбежно мы встречаем,
    Узнаем и обнимаем
    Наших истинных друзей.

    Здравствуй время гордых планов,
    Пылких клятв и долгих встреч!
    Свято дружеское пламя,
    Да не просто уберечь,
    Да не просто уберечь.

    Все бы жить, как в оны дни —
    Все бы жить легко и смело,
    Не высчитывать предела
    Для бесстрашья и любви,
    И, подобно лицеистам,
    Собираться у огня
    В октябре багрянолистном
    Девятнадцатого дня,
    Девятнадцатого дня.

    Но судьба свое возьмет,
    По-ямщицки лихо свистнет,
    Все по своему расчислит —
    Не узнаешь наперед.

    Грянет бешенная вьюга,
    Захохочет серый мрак.
    И спасти захочешь друга
    Да не выдумаешь как,
    Да не выдумаешь как.

    На дорогах наших дней,
    В перепутьях общежитий,
    Ты наш друг, ты наш учитель
    Славный пушкинский лицей.

    Под твоей бессмертной сенью
    Научиться бы вполне
    Безоглядному веселью,
    Безкорыстному доверью,
    Вольнодумной глубине,
    Вольнодумной глубине.

  2. После посещения Михайловского мы пошли в Тригорское, откуда ловили попутку в Святогорский монастырь. Остановился «дальнобойщик» и на вопрос куда он едет ответил: «Во Псков». Так и повеяло 19-м веком. Правильно Сергей написал:»Вот так. Особое, отмеченное место. Небесами отмеченное».

  3. Глубокоуважаемый автор,
    Признателен вам просто от глубины души …

  4. Написано: «Из общеизвестного, хрестоматийного, здесь, в Михайловском, родились «Борис Годунов», «Цыгане», Граф Нулин»,…»
    ——————————————-
    Не «Цыгане», а «Цыганы». Так у Пушкина.

  5. Как-то говорили ранее: пиши с Чувством, с Толком, с Расстановкой.
    Так и написано. К тому же ещё от Души..
    Спасибо за душевное, за вневременное, а потому — вечное.

    1. Yakov Kaunator
      19 октября 2020 at 6:15 |

      Как-то говорили ранее: пиши с Чувством, с Толком, с Расстановкой.
      ————————————————-
      Это слова Фамусова из «Горя от ума».

      1. В.Ф.
        19 октября 2020 at 10:32 |

        Yakov Kaunator
        19 октября 2020 at 6:15 |

        Как-то говорили ранее: пиши с Чувством, с Толком, с Расстановкой.
        ————————————————-
        Это слова Фамусова из «Горя от ума».
        ====
        У Грибоедова немного не так:
        «…Читай не так, как пономарь, А с чувством, с толком, с расстановкой…»

Добавить комментарий для Soplemennik Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.