Элла Грайфер. Глядя с Востока. 39. Без вины виноватые?

Loading

 


Элла Грайфер

Глядя с Востока

39. Без вины виноватые?

А как наши судьбы – как будто похожи:

И на гору вместе, и вместе с откоса…

А. Галич

Как широко известно в узких (ныне, впрочем, стремительно расширяющихся) кругах, Холокоста, во-первых, не было, а, во-вторых, евреи в нём сами виноваты. Принято думать, что евреи с этим мнением, как правило (исключений немного, хотя они и знамениты), все-таки не согласны. Это не совсем так. Представьте себе, слова о «нашей вине» можно услышать и от… ультраортодоксальных раввинов: это, мол, расплата за массовое несоблюдение традиции. На первый взгляд – не очень логично.

Даже если согласиться, что все евреи друг за друга в ответе (а на самом-то деле не одни евреи – это у всех народов так), и, возможно, несоблюдающие и на соблюдающих беду навлекли, во времена, предположим, хмельнитчины почитай что все соблюдали – и много это им помогло? В том-то и дело, что причины подобных событий от поведения евреев не зависят никак, это все равно как филиппинцев обвинять в том, что цунами на них напало.

…Да, в этом доля правды есть, но… попробуем-ка приглядеться и увидеть другую долю той же правды.

Цунами-то ведь бывают не только на Филиппинах. Землетрясения, тайфуны и ураганы не обходят стороной и Америку, только людей при этом гибнет не в пример меньше. Потому что стихийные бедствия невозможно предотвращать, но можно прогнозировать, и предупреждать население, и эвакуировать, и дамбы строить… Так вот, предотвращать погромные периоды, к сожалению, не в нашей власти, к тому же нередко случается, что некуда бежать, но, как ни странно, и в нашей власти остаются вещи отнюдь немаловажные.

Каббала учит, что от соблюдения нами еврейской традиции зависит что-то в незримых сферах и параллельных мирах, но об этом я, как ни разу там не бывавшая, судить не берусь. Зато в сферах зримых любая национальная традиция имеет функции вполне определенные. Она облегчает взаимодействие между людьми, принадлежащими к общему культурному пространству, по этому признаку отличают своего от чужого. Исторически любая традиция связана, разумеется, с религией, но связь эта в современном мире ощущается далеко не всегда.

Помните, как в «Поднятой целине» реагируют русские люди на лягушку, обнаруженную во щах деда Щукаря? Никакой нет разницы между реакцией казаков – несомненно, практикующих православных – и «научного атеиста» товарища Давыдова. Не помогает ни ссылка на опыт прекрасной Франции, ни утверждение, что не лягушка это вовсе, а «вустрица». Использованные выражения цитировать не буду, но если эмоции разогнать, в сухом остатке выйдет: «У нас такого не едят!». Национальные пищевые запреты, как и многие другие бытовые привычки, у русских с религией напрямую не ассоциируются. Они живут в мире, где все нормальные люди «такого не едят», разве что для экзотики в голову кому-то взбредет попробовать басурманское кушанье.

Не то у нас. Жизнь в диаспоре то и дело сталкивает носом к носу с чужой культурой, иными привычками, в какой-то мере их незаметно начинаешь перенимать… Вот тут надо ухо держать востро, ибо культурная ассимиляция грозит размыванием сообщества. И кашрут, разумеется, не очередная диета от всех болезней, а действенный инструмент предотвращения братания за гойским столом. Товарищ Давыдов иконы может запросто топором колоть, но лягушатины в рот брать не станет, а вот товарищ Шапиро Тору жечь вряд ли захочет (ибо с детства чужую веру приучен уважать!), зато примется незамедлительно за ветчину, т. е. обнаружит тенденцию к отрыву не только (и не столько!) от Бога, сколько от человеков. Тех самых человеков, что связаны с ним единством происхождения и судьбы. Выходит, что некоторая сермяжная правда в утверждении раввинов все-таки есть. Несоблюдение заповедей есть разрушение культуры, сплачивающей общину, а сплоченная община погрома хотя и не предотвратит, но поможет перенести его легче, а после него быстрее восстановить нормальную жизнь.

…Да, и в этом доля правды есть, но… попробуем-ка приглядеться и увидеть другую долю той же правды.

Отвлечемся на минутку от родной советской власти, обратимся к Америке – цитадели свободы и стране неслыханных возможностей. Уж там-то товарища – ах, пардон – мистера Шапиро никто не станет вовлекать в обязательном порядке в научный атеизм, но… пусть нам лучше об этом расскажет Берко, т.е. э-э-э… мистер Борк: «Она (дочка) пошла на фабрику к мистеру Бэркли. А мистер Бэркли говорит: «Хорошо. Еврейки работают не хуже других. Я могу принимать еврейку. Но только я не могу, чтобы у меня станок стоял пустой в субботу. Это не платит. Ты должна ходить и в субботу…». Сперва это предложение с порога отвергается, но потом приезжает хитрый мистер Мозес из Луисвилля (в нынешней терминологии «реформист») и говорит, ссылаясь на опыт Маккавеев: «если можно брать меч, чтобы убивать людей в субботу, то отчего не взять в руки станок, чтобы вам не помирать с голоду в чужой стороне?». И вот уже заявляет дочка: «Как хочешь, отец, незачем нам пропадать. Я пойду на фабрику в субботу. Пусть наша суббота будет в воскресенье».

Действительно, мистер Мозес – это голова. Только вот запамятовал он, что миром кончаются войны. Нарушение субботы Маккавеями было явлением временным, а в Америке стало постоянным. Не в субботе как таковой, конечно, дело, а в том, что экономическое выживание оказалось несовместимым со стереотипом поведения, сплачивавшим до той поры общину. И она стала распадаться. Можно ли было это предотвратить? Методы мистера Мозеса для этого, естественно, не годятся – он просто плывет по течению. Но и методы его противников, ортодоксальных раввинов, положения тоже не спасли. Много раз и в разных местах задавала я разным «соблюдающим» собеседникам один и тот же вопрос: На какие средства существуют ортодоксальные общины Америки и Израиля? И всякий раз на меня обижались, ибо подозревали упрек в неправедном добывании средств. А я ведь, на самом деле, имела в виду совсем другое.

Предположим, наш гипотетический мистер Шапиро воплотил «американскую мечту» – сделался богатым банкиром. И вот, под старость, дабы обрести милость в глазах Господа и налогового управления, руководствуясь примером барона Ротшильда (или Гинцбурга, или Леваева!), пожертвовал крупную сумму на строительство синагоги или обеспечение этих самых ортодоксов. Эта сумма принадлежит им по праву, ни у кого они ее не украли и даже не отняли посредством шантажа в Кнессете. В конце концов, мистер Шапиро эту сумму и на какую-нибудь детскую музыкальную школу пожертвовать бы мог, и никому не пришло бы в голову упрекать ее учителей или учеников… Да, похоже, но… не одно и то же.

Если бы, предположим, мистер Шапиро сам некогда от музыкальной карьеры отказался ради финансовой, т. е. оттого именно деньги имеет, чтоб музыку поощрять, что сам ею не занимается, то даже с точки зрения самого Давида Ойстраха в этом есть, возможно, ошибка, но греха никакого нет. А вот если означенный мистер оттого только деньги имеет на ортодоксов, что сам заповедей в жизни не соблюдал – это дело другого рода. Это уже напоминает того благочестивого героя Лескова, что в нумерах лакеем служил и проезжающих усердно обкрадывал, дабы колокол прикупить в церковь родной деревни.

Ну и как вы думаете, имеет право раввин такие деньги принять?.. Но может ли он не принимать их? Ведь возможности его паствы к самостоятельному заработку образом ее жизни ограничены, и весьма, да и «соблюдающих» благотворителей, по той же самой причине, на всех не хватит. Его ли вина, что негде взять другие? Так я вам на это отвечу – да! Если даже не лично его вина, то вина его предшественников, его коллег, короче – всей его гильдии. Потому что именно их профессиональная обязанность и священный долг такую галаху предложить еврею, чтоб не лишала его возможности заработать на жизнь.

На предыдущем крутом повороте истории, когда уходил наш народ в диаспору и превращался постепенно из крестьян и солдат в ремесленников и торговцев, мудрецы Талмуда не побоялись радикально реформировать галаху предыдущих поколений, приспособить ее к реальности. А нынешние только заплатки ставят, типа постановления, как в субботу спутником управлять, или запрета на использование краденых программ в компьютере.

Выходит, ортодоксальный наш раввин, который мистера Шапиро не учит жить, ибо знает, что поступи тот по его науке – и самому мистеру, и раввину, и всей общине его ноги протянуть придется, ничем не лучше реформиста Мозеса. Тот всего лишь открытым текстом объявляет все, что этот терпит по умолчанию. Реформист, правда, хоть не мешает, но чтоб общину сохранить мало этого – помогать надо. Мало запреты старые отменить – надо взамен их придумать новые. Какие? А это, вот именно, вопрос к профессионалам: они традицию знают – им ее и развивать! Когда у меня холодильник ломается, или, там, стиральная машина – я ж вокруг мастера не бегаю и не даю советов, на какую кнопочку лучше нажать, а Галаха, пожалуй что, и посложней будет.

И не то чтобы никто из ортодоксальных раввинов не понимал этого. Стоит вспомнить и мощную теоретическую базу рава Кука, и просветительскую деятельность Адина Штайнзальца, и огромный труд покойного любавичского ребе. Но не в том даже вопрос, насколько удачными оказываются те или иные попытки. Важнее, что остаются они маргинальными. Паре-другой энтузиастов «галахическую революцию» не совершить, тут социум нужен. Творческий социум – такой, какой угадывается за строками Талмуда, а творчество – его ни за деньги не купишь, ни на коленке не склепаешь.

…Да, и тут доля правды есть, но… попробуем-ка приглядеться и увидеть другую долю той же правды.

Как же это так получилось, что во времена Талмуда были в иудаизме люди творческие, а нынче – вышли все? И куда же они, интересно, все подевались? Может, в физики-лирики подались, как у всех народов в двадцатом веке? Отчасти да. Но не позабудем и о другой части: о той, что подалась в революционеры. Все ведь почитай вышли из хедеров да из иешив. Понимаю, что тамошние порядки энтузиазма у них не вызывали (у меня бы, честно говоря, тоже не вызвали), так тут бы вот как раз бы и пригодился их самоотверженный революционный порыв. Конечно, начальство бы их за это по головке не погладило, но ведь и за политическое бунтарство тоже не пряниками награждали.

Чужую культуру, общество, государственность считали они достойными совершенствования, за которое не жалко ни свободой, ни даже жизнью платить, а свою – просто бросали догнивать: глухая, дескать, безнадега. И даже когда стали догадываться, что от чужих революций прок невелик, когда с арабами дрались, осушали болота, орошали пустыни… Все равно обустраивали жизнь по образу и подобию народов, среди которых жили в диаспоре, не пытаясь даже использовать этот опыт для развития собственной культуры. С ортодоксами отношения были всегда сугубо договорные – у этих нечему учиться, и предложить им тоже нечего, кроме, разумеется, денег. Все споры по поводу гражданских браков и транспорта в субботу к одному сводятся: не мешайте нам жить. У вас – свое, у нас – свое.

Ортодоксы, вроде бы, по старой памяти, все пытаются претендовать на какую-то особую роль в сохранении народа, но на эти претензии ответить можно словами известной басни:

«Да наши предки Рим спасли!»

«Все так, да вы что сделали такое?»

«Мы? Ничего!» «Так что ж и доброго в вас есть?

Оставьте предков вы в покое:

Им поделом была и честь,

А вы, друзья, лишь годны на жаркое».

«Светские» же свой потенциал созидания сообщества исчерпали довольно быстро. Одна из главных причин – их укорененность в западной цивилизации, которая, похоже, уже отыграла свое. Постсионизм есть не что иное как местный вариант постмодернизма. Не говоря уже о том, что Запад в силу определенных исторических обстоятельств при каждом новом кризисе снова и снова будет пытаться нашей кровью свои грехи искупать. Довольно уже нам уникальность Холокоста подчеркивать, пора бы вспомнить, что он, пусть даже самое доселе тяжелое, но – всего лишь звено в очень длинной исторической цепи.

Не пора ли, наконец, понять ограниченность мировоззренческих постулатов Эммануэля Левинаса и Мартина Бубера? Хоть и справедливы их утверждения, что никакого «Я» не бывает без «Ты», что себя увидеть можно только в глазах другого, это верно как для индивидуума, так и для сообщества, для народа, но… Во-первых, спектр «Ты-Я-отношений» куда шире того, о котором говорят наши философы. Не только дружбу включают они, но и вражду вплоть до уничтожения одной из сторон. Во-вторых, выражаясь в терминологии Мартина Бубера, не всякое «Оно» каждому «Я» подходит, чтоб в «Ты» его произвести. Христианское (а ныне уже и постхристианское) общество на протяжении всей своей истории вплоть до наших дней иначе как «Оно» нас не воспринимает. И наконец, чтобы стать для кого-то «Ты», надо, прежде всего, для себя быть «Я». Тот, кто изо всех сил стремится тебе уподобиться, в собеседники не годится, ибо никому не интересно общаться с собственным отражением в зеркале.

Не думаю, чтобы понятие «вины» уместно было в применении к Холокосту, но больше полувека прошло с тех пор, и, думается мне, настало время ставить вопрос о нашей вине – в том, что происшедшего не осмыслили, уроков из него не извлекли и будущим поколениям передать не сумели. Есть у англичан хорошая поговорка, которую можно вольно перевести примерно так:

Кто раз меня обманет –

тому пусть стыдно станет.

Но коль поверю вновь ему,

Мне стыдно будет самому.

2009

Print Friendly, PDF & Email